bannerbannerbanner
Предлунные

Анна Каньтох
Предлунные

Полная версия

Он уцепился за эту мысль, вызывая в воображении озабоченные лица врачей в белых халатах, укол в руку и наконец успокаивающие слова: «Все будет хорошо, слава богу, нам удалось вас найти, сейчас мы заберем вас домой. Ни о чем не беспокойтесь». А потом – стерильный холод больничной палаты, койка с накрахмаленной постелью, игла капельницы, а также подвешенная на растяжке его собственная собранная по кусочкам нога. Безвкусная еда и постепенное выздоровление под ежедневные вопросы молодых улыбчивых медсестер: «Как себя чувствуете, господин Панталекис? Лучше? Могу я вам чем-нибудь помочь?» Все это он видел в мельчайших подробностях, вместе с тем отдавая себе отчет в том, что картина не слишком реальна. Единственным уцелевшим членом команды «Оптимиста» был Жак, который, скорее всего, сейчас на полном ходу мчался в сторону Кербероса, уверенный, что Даниэль тоже погиб.

По мере того, как усиливалась боль, картины становились все менее приятными. Вместо девушки в чепчике медсестры над его койкой склонялась Катерина, и когда она шевелила губами, из ее рта струилась кровь. Рядом стоял Ивен, возясь с капельницей старческими, изуродованными артритом и испещренными коричневыми пятнами руками, и говорил, улыбаясь, будто Безумный Шляпник: «Не беспокойся, скоро уже не будет больно, обещаю».

Вернулась красная волна, а вместе с ней лихорадка. Даниэль с трудом осознал, что, во-первых, дождь прекратился, а во-вторых, в зале появились люди.

Их было трое – темнокожая женщина и двое белых мужчин. Младший держал в руках нечто похожее на ржавый меч. При виде раненого они остановились и о чем-то посовещались, после чего подошли ближе.

Даниэль, который только теперь их заметил, протянул руки и пробормотал просьбу о помощи. Перед его глазами все расплывалось, но он видел, что у всех троих постаревшие измученные лица, а одежда напоминает грязные лохмотья. Большего контраста с воображаемыми врачами в белых халатах вряд ли можно было ожидать.

Младший мужчина приставил к его шее острие меча. Женщина присела рядом, погладила его по волосам и что-то произнесла мягким, успокаивающим голосом.

Даниэль не знал ее языка, но без труда понял.

«Мы сделаем все быстро и безболезненно, – обещала она. – Мы избавим тебя от страданий».

Он закричал, вытаращив глаза, и оттолкнул рукой клинок. Тот был настолько ржавым, что Даниэль даже не поранился. И они еще собирались его этим убить? Из жалости?

Мужчина отпрянул, удивленно и как будто слегка обиженно. Женщина что-то ему сказала. Речь ее звучала словно шум падающих на металлический поднос камешков – быстрые, короткие и звонкие слова. Мужчина с сомнением качал головой. Он был против, а она его убеждала. Третий, самый старший, стоял в стороне, явно не собираясь вмешиваться.

Весь дрожа, Даниэль приподнялся на локтях. Он чувствовал, что в любой момент может потерять сознание, и тогда станет слишком поздно.

– Пожалуйста… – прошептал он. – Я выживу… Только освободите меня отсюда, умоляю, дайте мне шанс… Я не доставлю вам никаких хлопот.

Он схватил темнокожую за рукав, вцепившись в нее словно ребенок, и продолжал умолять, понятия не имея, есть ли в том вообще смысл. Может, и не было, поскольку она не знала его языка, но все же нетрудно было догадаться, о чем он просит.

Женщина растерянно смотрела на него. Наконец приняв решение, мягко высвободила рукав из его слабнущих пальцев, а другой рукой отстранила мужчину с мечом. Тот неохотно поморщился, но возражать не стал.

Поняв, что победил, Даниэль провалился во тьму, чувствуя, как его переполняет любовь к темнокожей женщине, имени которой он не знал.

11

– Кейр тоже? – Финнен сел на скамейку возле памятника Айлену, поставив у ног корзину с замороженными фруктами, овощами и мидиями. В небе собирались тучи, но он рассчитывал, что успеет вернуться домой, прежде чем начнется дождь.

– Тоже, – кивнул рыжеволосый Дими. Он присел рядом, но тут же встал. Сунув руки в карманы, вытащил их обратно и начал разглядывать, затем прошелся на несколько шагов туда-сюда. Обычно его чрезмерная возбудимость казалась забавной, вызывая ассоциации с неспособным усидеть на месте ребенком, но сегодня в поведении Дими не было ничего от радостной детской непосредственности. Взгляд его круглых голубых глаз был полон муки, и казалось, будто он в чем-то обвиняет Финнена. – Кейр, самый способный из всех нас! Почему, Финнен, скажи мне? – Тот молчал, не зная, что ответить. – Почему не я? Я дитя Эквилибриума, мои способности столь раздроблены, что у меня на самом деле талант ко всему и ни к чему. Так почему же не я?

«Очередной приступ чувства вины после Скачка, – устало подумал Финнен. – Совсем как у Каиры».

– Дими, хватит, – тихо сказал он. – Это ничем не поможет.

Он мог бы добавить, что парню стоило бы радоваться жизни, но не стал.

– Что теперь с нами будет? – спросил Дими, покачиваясь на пятках. Он снова сунул руки в карманы и втянул голову в плечи, словно от холода. – Ну, знаешь, с нашими встречами, и вообще…

На этот вопрос Финнен ответ знал. До Скачка их было восемь – все молодые, все в той или иной степени наделенные артистическими талантами. Они вместе пили, спорили до самого утра и хвастались любовными завоеваниями, поддерживали друг друга и дружили. Теперь четверых не стало – их забрал Скачок, и Финнен знал, что их неформальная группа не выдержит такого удара. Конец вечерам за вином, конец совместным походам на Рынок и шуткам над экспертом Омари. Каждому предстояло пойти своим путем – ибо если бы они и дальше держались вместе, им ежедневно пришлось бы сталкиваться с чрезмерным количеством воспоминаний. И тем не менее, он ответил:

– Не знаю.

Дими перестал покачиваться и крепко сжал губы. Он отвернулся, сгорбившись, и у него задрожали плечи.

«Он никогда не умел справляться с горем», – подумал Финнен, вспоминая постоянно улыбающегося Дими, который всех любил и хотел, чтобы все любили его. А потом вдруг сообразил, что, возможно, все было как раз наоборот – может, именно Дими единственный из всех справился со своим горем. Выплакать боль – разве это не самый лучший способ? Пусть даже и выглядящий по-детски?

Встав, он похлопал плачущего Дими по спине, надеясь, что этим жестом придает тому бодрости, и подумав, что утешать женщин у него получается намного лучше.

Дими утер глаза рукавом и шмыгнул носом, а затем взглянул на памятник самому знаменитому в истории Лунаполиса изобретателю, стоявшему с вытянутой рукой под темным грозовым небом.

– Помнишь, как мы спорили насчет Айлена? Кто был прав, он или Торамея? А ты не мог решить, кого поддержать – мол, и тот был во многом прав, и этот. И в итоге…

– В итоге под конец обе спорящие стороны одинаково меня невзлюбили. Помню, Дими.

Финнен помнил тот вечер, и не только. Подобное неумение занять четкую позицию по какому-либо вопросу тянулось за ним с детства. Для него всегда существовало какое-нибудь «с другой стороны…» Иногда он считал это достоинством, особой оригинальностью мышления, позволявшей понять аргументы самых разных людей, а иногда недостатком, поскольку сам себе он казался безликим и расплывчатым. Даже на этот счет у него никогда не было определенного мнения.

Ему стало интересно, вспомнит ли Дими о некоем событии из их детства, но мысли парня уже свернули на другой путь.

– А помнишь, как мы ныряли ночью в пруду? Или как похитили подружку Омари, чтобы почитать ей наши любовные стихи? Или, – хихикнул он, на мгновение забыв, что недавно плакал, – как собирались уехать из города на пустой вагонетке Железки? Вот ведь были времена, да?

«Не такие уж и давние», – подумал Финнен, внезапно почувствовав, как сжимается сердце от тоски по ушедшим безумным авантюрам.

У Дими всегда находилось множество идей, но ему не хватало терпения, чтобы воплотить какую-либо из них в реальность. Разработкой деталей занимался Финнен, с одной стороны порывистый, а с другой рассудительный – две противоположности в одном. Делать это ему приходилось часто, но он мог бы еще чаще – если честно, ему хотелось воплотить в жизнь все идеи Дими, прежде чем придет пора окончательно повзрослеть.

Осталась только тоска.

– Думаешь, мы еще когда-нибудь поедем на той вагонетке? Тебе хотелось бы?

Финнен не ответил. Порой ему казалось, что Дими все еще мыслит как ребенок, в то время как сам он уже вырос, считая детство перевернутой страницей. Поехал бы он сейчас на вагонетке Железки? Скорее всего нет. Развлечение для мальчишек.

– Ты сам-то как? – с искренней заботой спросил Дими, готовый незамедлительно извиниться, если Финнен вдруг каким-то образом почувствует себя обиженным. – Я слышал, та твоя девушка, Алика, осталась позади… И в ночь Скачка ты встретил другую…

– Да, это правда.

– Ничего больше не расскажешь?

– Расскажу, только пойдем отсюда, а то сейчас ливанет.

Финнен рассказывал эту историю уже неоднократно, и каждый раз по-разному – подчеркивая меланхоличный настрой в ту ночь или с долей юмора намекая на существование эротической связи между ним и Каирой. Однако каждая из этих версий казалась увечной, в них чего-то недоставало, некоего важного элемента, который он чувствовал, но не мог описать словами. Так же оказалось и на этот раз, хотя он старался изложить все как можно подробнее.

– Пойдешь к ней, раз она тебя пригласила? – спросил Дими, когда Финнен закончил. Они уже стояли в подъезде дома Финнена, глядя на широкие холодные потоки дождя.

– Да, конечно. Завтра.

Он сознательно откладывал этот визит, тренируя терпение и одновременно учась черпать радость не только в самом удовольствии, но и в его ожидании. А в том, что визит тем или иным образом доставит ему удовольствие, он не сомневался. Встреча со столь богатым и влиятельным человеком, как Брин Исса, давала разные… возможности. Перспективы, каждая из которых была интересна сама по себе – даже если бы Исса обвинил гостя, что тот заморочил голову его дочери, а потом выставил его за дверь. Мог представиться великолепный повод поупражняться в словесном фехтовании, не говоря уже о том, что Финнен сочинил бы о данном событии рассказ – неважно, забавный или серьезный. И независимо от настоящего исхода стычки победителем в ней был бы он.

 

Финнен слегка улыбнулся, предвосхищая небольшую драму, в которой ему предстояло сыграть одну из главных ролей.

12

Каира шла по коридору, осторожно неся поднос с медом, хлебом и булькавшим в серебряном чайнике зеленым чаем. Она специально выбрала самые красивые приборы, а хлеб завернула в вышитую салфетку – Нура обращала внимание на подобного рода мелочи.

Она размышляла о том, злится ли на нее до сих пор сестра. Естественно, она уже успела извиниться. Заплаканная Нура лежала на кровати, служанка мазала ее кровоточащую спину а Каира поспешно, глотая окончания слов, объясняла, как ей жаль, и что будь у нее такая возможность, она охотно поменялась бы с сестрой местами. В итоге та лишь выдавила из себя короткое «все в порядке», после чего отвернулась к стене.

Каира знала, что на самом деле ничего не в порядке, но не теряла надежды, что сестра перестанет ее сторониться. Нура вовсе не глупа и наверняка в конце концов поймет, что злиться ей следует на отца, а не на Каиру. Должна понять.

Перед комнатой сестры девушка остановилась и глубоко вздохнула. Переложив поднос в левую руку, она осторожно приоткрыла дверь. Чайник опасно покачнулся, салфетка с хлебом съехала на край подноса. Каира поспешно придержала его другой рукой.

– Я принесла тебе ужин, – сказала она и тут же застыла на пороге.

Нура сидела на табурете рядом с арфой. Над ней склонялся отец, который, гладя густые черные волосы девушки, что-то ей говорил. Каира перевела взгляд ниже, на спину сестры, прикрытую легкой рубашкой, специально подобранной так, чтобы не раздражать заживающие раны. На белом шелке в нескольких местах виднелись красные пятна, и при их виде Каира почувствовала, как к ней вновь возвращаются мерзкие, сжимающие горло угрызения совести.

Вздрогнув, Нура обернулась с таким выражением лица, будто не могла решиться – то ли, поддаться отцовским ласкам, то ли неприязненно отстраниться.

– Поставь поднос на стол, – велел Брин Исса, улыбаясь младшей дочери и продолжая гладить волосы старшей.

«Что он ей говорил?» – размышляла Каира, на негнущихся ногах подходя к столу. Вид у Нуры был теперь слегка растерянный и вместе с тем как бы… вызывающий?

Откуда-то из глубин памяти Каиры всплыло воспоминание времен детства, когда отец еще ею интересовался. «Папочке пришлось тебя ударить, то ты ведь на папочку не сердишься, правда? Сейчас поцелуем и все пройдет».

Она поняла, почему сестра все еще на нее злится.

Лежавшая на волосах Нуры рука не имела ничего общего с лаской – это был жест хозяина. Таким образом Брин Исса давал понять, что может наказать дочь, избить ее до крови, а она все равно не перестанет его любить. И жест этот был некоторым образом обращен к ней, Каире – девушка почти не сомневалась, что отец знал, в котором часу она принесет сестре ужин, и постарался прийти в то же время.

Каира медленно пятилась к двери, чувствуя себя как никогда прежде обманутой и одинокой. Брин Исса наказал ее вдвойне – сперва заставив мучиться угрызениями совести, а потом лишив единственного человека, который был ей важен.

Она тихо задвинула за собой дверь. В коридоре ее догнал отец.

– Я хотел тебе кое-что дать, – он достал из кармана кошелек. – Я помню, как ты боялась Скачка и беспокоилась, что твои гены недостаточно совершенны. Можешь их теперь изменить, если захочешь. Здесь двести суримов.

– Почему? – в замешательстве прошептала Каира. – Я столько раз тебя просила, чтобы ты разрешил мне это сделать, но ты всегда отказывал. Почему именно сейчас?

Естественно, он ничего ей не объяснил.

– Я просто передумал, неужели так трудно понять? Впрочем, если не хочешь подстраховаться перед следующим Скачком – потрать эти деньги на что-нибудь еще, купи себе модное платье или что-то вроде того.

Каира не верила ни единому его слову. Брин Исса прекрасно знал, что его младшая дочь не нуждается в дорогих обновках, а его предложения никогда не были следствием простого каприза. Каждое из них имело второе и третье дно, каждое могло быть идеально подстроенной ловушкой.

Что имелось в виду на этот раз?

Каира с трудом подавила желание отказаться, продемонстрировав тем самым свою независимость. Возможно, однако, что именно этого он и хотел, специально предложив ей деньги в тот момент, когда она чувствовала себя столь обиженной, а потом жалела, что их не приняла. А двести суримов были слишком большой суммой, чтобы просто так от нее отказаться.

Протянув руку, она взяла кошелек – красиво вышитый и украшенный речным жемчугом. И тяжелый. Отец довольно улыбнулся, а Каира едва удержалась, чтобы не швырнуть деньги ему под ноги.

– Спасибо.

– Кстати, – небрежно махнул в ответ Брин Исса, – ты могла бы вернуть дружбу Нуры, когда бы только захотела.

– Не понимаю… – нахмурилась Каира, чувствуя очередную ловушку. Кошелек с монетами отягощал карман, и девушке казалось, будто приняв его, она заключила некую крайне невыгодную сделку, из которой ей никак не выкрутиться. С другой стороны, если бы она отказалась, ощущение скорее всего было бы тем же самым.

В глазах Брина Иссы блеснули насмешливые искорки.

– Убеди ее, что она страдает из-за меня. Все-таки ведь это я ее избил, верно? Если ты объяснишь ей, какой я жестокий отец, то на моем фоне будешь выглядеть прекрасной сестрой. Мне лично ничто не помешало точно таким же образом использовать тебя.

Каиру затошнило от отвращения и злобы. Что он, собственно, ей предлагал? Некое странное соперничество, ставкой в котором были чувства Нуры?

– Я так не могу, – прошептала она, с трудом сдерживая слезы.

Исса пожал плечами.

– Тогда попробуй воспользоваться личным обаянием. Ты могла бы… может, это и прозвучит странно, но, думаю, если бы ты только захотела, ты могла бы ее соблазнить.

Он захихикал, словно развеселившийся от чьей-то шутки мальчишка, и ушел, оставив ошеломленную Каиру одну.

13

Финнен торчал посреди коридора, словно остров посреди бурной реки. Мимо пробегали механические слуги, курьеры и разнообразные просители, большинство которых, вероятно, составляли художники, желавшие, чтобы Брин Исса сделал рекламу их творениям. Парень с доброжелательным интересом взглянул на своего ровесника, несшего под мышкой рулон со свернутой картиной. Финнен вполне мог оказаться на его месте – у него не раз возникала мысль однажды прийти сюда и попросить о протекции хозяина дома. Однако на это он так и не решился, поскольку если бы Исса ему отказал, Финнен раз и навсегда убедился бы, что в его даровании нет ни капли гениальности.

А теперь оказался здесь совсем по другой причине.

Он уже попросил одну из служанок, чтобы та сообщила Каире о его приходе, но пока что никто к нему не вышел.

«Ладно, – подумал он, стиснув зубы. – Подожду». Он мысленно представлял себе разные сценарии своего визита, но ему не пришло в голову, что он будет просто стоять посреди коридора, и никто им не заинтересуется.

Финнен задрал голову, пытаясь произвести впечатление кого-то, кто просто скучает, слишком рано придя к условленному времени. Высоко над ним испускали голубоватое подрагивающее свечение иностекла, которыми под углом был выложен потолок; ниже светлячки в изящных треножниках изображали колеблющееся на ветру пламя. В располагавшихся через каждые несколько шагов нишах стояли статуи, в основном глиняные или деревянные. Финнен узнал творения старых мастеров. Обнаженного юношу, болезненно худого и вместе с тем полного энергии, явно создал Авра Абиран – стиль его трудно было с чем-либо спутать. Дальше стоял четверорукий мужчина, мрачный, с тяжелым взглядом из-под нахмуренного лба. Он выглядел грозно и при этом печально, так что Финнен отнес его к школе Майки. Еще дальше – прекрасная дама с зонтиком и в платье с оборками, столь точно воспроизведенная в дереве, что изваять ее могла только Хари Зурима.

Но где же современные произведения искусства, которыми торгует Исса?

Заинтригованный, Финнен шел по коридору, столь пристально разглядывая скульптуры, что едва не прозевал служанку, ту самую, которую до этого попросил доложить о нем Каире. Он остановил ее, протянув руку.

– Ты должна была сообщить госпоже Каире, что я пришел к ней в гости, – строго сказал он. – Почему ты этого не сделала?

– Вы, видимо, разговаривали с Зеленой Семеркой, – голосом юноши произнесла служанка. – Она рассеянная, часто забывает…

Губы на серебряном механическом лице гермафродита изогнулись в легкой улыбке. Финнен нахмурился.

– В таком случае я хочу повторить ей это еще раз.

– Конечно.

Слуга небрежно поклонился, и мгновение спустя черты его лица едва заметно изменились, став более женскими и сигнализируя тем самым о возвращении предыдущей личности.

Финнен повторил поручение, а затем отослал служанку. Какое-то время он пытался сообразить, за что наказали эту женщину или мальчика, и заключены ли в этом теле еще какие-нибудь души. И кто исполнял роль надсмотрщика?

Размышляя, он добрался до конца коридора и вышел на площадку широкой лестницы. Вверх или вниз?

Он решил пойти наверх.

Негромко насвистывая, он с удовольствием скользил рукой по отполированным до блеска перилам. Мягкий ковер приглушал шаги, а иногда проходившие мимо слуги, казалось, не обращали на Финнена никакого внимания.

Он свернул в очередной коридор, который был уже, ниже и не настолько забит людьми. Потом – снова лестница. И еще одна, на этот раз вниз.

Минут через пятнадцать он понял, что заблудился, и улыбнулся про себя – так было намного интереснее, чем бессмысленно торчать в толпе просителей. А еще интереснее оказалось, когда он заметил открытую дверь, в которой стоял механический охранник, широкоплечий словно ледяная глыба. Сердце Финнена забилось сильнее. Раз тут был охранник, значит, внутри находилось нечто ценное. Набравшись смелости, он проскользнул мимо механоида, который повернул вслед за ним серебристую голову, но не двинулся с места.

Парень оказался в круглом, увенчанном витражным куполом зале – судя по всему, галерее Брина Иссы. Именно здесь находились современные произведения искусства. Картины на холсте и стекле, скульптуры из горящих светлячков, куколки, маски и вирофотографии, а также миниатюрные механоиды, оживляемые личностями зверей – тех держали в клетках, поскольку, хотя они и не требовали пищи, но вели себя как настоящие звери. Финнен с любопытством разглядывал все эти экспонаты, но остановился лишь возле прозрачной статуэтки высотой в пол-локтя, изображавшей маленькую девочку. Она стояла под стеклянным колпаком, подняв миниатюрное серьезное личико. В ней было нечто невыразимо печальное и одновременно прекрасное, напоминая о хрупкости бытия, и у Финнена перехватило горло.

– Нравится?

Он резко обернулся. За его спиной стоял высокий мужчина с тщательно ухоженной кожей, темными волосами и такими же глазами. Финнен знал это лицо по нечетким снимкам в газетах.

Брин Исса.

– Да, она очень красивая, – в замешательстве проговорил он, решив, будто Исса принял его за потенциального покупателя. – Из чего она сделана?

– Изо льда, который не тает благодаря создающему холод полю. Могу его выключить, вот тут, – отец Каиры дотронулся до кнопки под стеклянным колпаком.

– Нет! – крикнул Финнен, и Исса улыбнулся, явно довольный собой.

– Эту скульптуру сделал я, – сказал он. – Много лет назад, еще до того, как сменил способности скульптора на другие.

Парень с внезапной грустью взглянул на ледяную девочку. Как можно так с собой поступить? Изувечить себя, добровольно лишиться таланта?

– Ты спал с моей дочерью?

Финнен ошеломленно уставился на Иссу. Значит, отец Каиры все-таки его узнал.

– Нет, – он ожидал этого вопроса и приготовил несколько ответов, но на большее его в данный момент не хватило.

– А если бы в самом деле так было – сказал бы мне?

– В зависимости от настроения, – улыбнулся Финнен, постепенно приходя в себя.

– В случае хорошего настроения – да, а плохого – нет? Или наоборот?

– Не знаю. А это имело бы для вас значение?

– В зависимости от настроения, – рассмеялся Брин Исса, продемонстрировав белые зубы. – И не удивляйся, откуда я знал, что это именно ты. В этом доме вся информация попадает первым делом ко мне.

Финнен кивнул, признав объяснение очевидным.

– Я могу увидеться с Каирой?

– Конечно, она сейчас в саду. С тех пор, как случился Скачок, она постоянно пребывает в раздумьях. Не знаешь, о чем?

– Не знаю.

 

Исса махнул рукой, давая понять Финнену, что тот может идти, а потом, вдруг передумав, остановил его.

– Я дал ей двести суримов, чтобы она смогла заплатить за геномодификацию, – сказал он. – Когда-то она об этом мечтала, но теперь, похоже, не решится.

– Почему?

– Похоже, она вообразила, будто Скачок пощадил ее именно потому, что она ничем не выделяется среди других. Если арт-преступники стараются достичь совершенства в убийствах и кражах, то почему нельзя добиться такого же совершенства в отсутствии какого-либо таланта?

– Что, в самом деле есть такая возможность?

– Понятия не имею, – пожал плечами Брин Исса. – А теперь иди и найди какого-нибудь слугу, которому нечем заняться. Пусть отведет тебя к Каире.

14

Финнен полагал, что застанет ее сидящей на скамейке и погруженной в собственные мысли. Однако он даже представить не мог, насколько ошибался. Каира лежала на земле среди опавших листьев зимороста, а Брин Нирадж бил ее ногами по ребрам.

Все это Финнен увидел из окна мезонина – неуклюже пытавшуюся подняться девушку, стекающую из уголка ее рта струйку крови, полное злобы и презрения лицо Нираджа, а также нож-даракка в его руке и еще один, брошенный рядом.

– Вставай, – сказал сын Иссы, после чего отошел на несколько шагов и активировал защиту. Его фигуру окутало голубое свечение, прильнув к телу, будто второй слой одежды. – Я знаю, что ты способна на большее.

Застонав, Каира села. Ее смуглое лицо казалось теперь серым, будто пепел из очага. Утерев кровь, она попыталась встать и снова упала.

Нирадж выключил защиту и еще раз пнул сестру в спину.

Финнен, ругаясь, сражался с не поддававшимся механизмом, пока ему наконец не удалось открыть окно.

– Оставь ее! – заорал он, высунувшись наружу. – Ты что, сдурел? Хочешь ее убить?

Брин Нирадж повернулся. Судя по выражению его лица, ни малейшей вины он не чувствовал.

– У нее нет ко мне никаких претензий! – крикнул он в ответ. – Хочешь – спустись сюда и сам ее спроси. По коридору направо, потом по лестнице вниз и еще раз направо.

Финнен последовал его указаниям, но в спешке перепутал дорогу. Выругавшись, он повернул назад и наконец нашел выход в сад.

Нираджа уже не было. Каира осталась одна, все так же сжавшаяся в комок, словно ожидала, что брат может в любой момент вернуться и снова начать ее бить. Склонившись над ней, парень мягко откинул волосы с ее вспотевшего лица.

– Послать за врачом? – спросил он, проглотив идиотское: «Ты в порядке?»

– Ничего мне не сделается, – пробормотала она в ответ. – Мне просто нужно немного полежать.

Он присел рядом, шелестя сухой листвой. Неподалеку маленький изящный дельфин выплевывал в бассейн струю подсвеченной розовым воды.

– Я разговаривал с твоим отцом, – сказал Финнен. – Якобы он подарил тебе двести суримов. Это большая сумма, и если бы ты хотела… – он поколебался. – Ты могла бы заплатить Принципиуму, чтобы они дали тебе те же способности, что и у твоего брата. Ну, знаешь – талант махать ножом, ловкость, и что там еще надо…

Каира слегка пошевелилась. Ее круглое лицо уже почти обрело обычный цвет.

– И тогда я смогла бы его отлупить, да? Я об этом думала, – она через силу улыбнулась. – Один большой талант, купленный в Принципиуме, или несколько поменьше в Эквилибриуме, умения аниматора или арт-преступника – все это могло бы быть моим… Я думала даже о том, чтобы пойти к калекам, позволить себя ослепить или лишить слуха, и этой ценой обрести еще больше способностей.

– Тогда почему бы тебе так и не сделать? Твой отец утверждает…

– Я знаю, что утверждает мой отец, – она неуклюже поднялась, стиснув зубы. – Неважно, что он думает, и насколько он прав. – Подойдя к фонтану, она набрала в рот воды и выплюнула. Вода стала красной. – Я рада, что ты тут, – простодушно сказала она. – Я уже боялась, что ты не придешь.

– Случилось что-то плохое?

– Даже очень, – она присела рядом на газон, подтянув колени к подбородку. Лицо ее на мгновение исказилось в болезненной гримасе. – Мне придется отсюда уйти.

– Из-за брата? Припугни его полицией, этого наверняка хватит. Он не имеет права так к тебе относиться.

Она раздраженно тряхнула головой.

– Не из-за Нираджа, а из-за моего отца.

– Ты всегда можешь сбежать из дома. И будешь не первой и не последней дочерью, которая так поступила.

– Не могу. Он мне не позволит. И повсюду меня найдет, у него есть для этого свои люди.

Финнен озадаченно поднял брови. Каира выглядела столь невероятно серьезной и одновременно грустной, что ему не хватило духу рассмеяться.

– Тебе не кажется, что ты… гм… несколько преувеличиваешь? – мягко спросил он. – Твой отец, может, и немного странный, но не держит же он тут в плену всех своих детей. Ты говорила, что ты его одиннадцатая дочь. Мне следует понимать это так, что десять твоих сестер все еще живут здесь, а Брин Исса стережет их, словно произведения искусства?

– Нет, конечно, – она удивленно взглянула на Финнена, и он отметил про себя, что в разговоре с Каирой не следует прибегать к иронии. Девушка явно относилась к жизни чересчур серьезно. – Теперь тут живем только мы с Нурой, ну и, естественно, Нирадж. Нура не хочет уходить – она любит красивые дорогие платья, приемы и развлечения, а отец может ей все это обеспечить. У Нираджа куча денег, которые он выиграл в турнирах, и он мог бы купить собственный дом со всей обстановкой и прислугой, но предпочитает жить здесь. Думаю… думаю, что он… они оба по-своему любят отца и чувствуют, что нужны ему.

– Ну ладно, а ты почему не можешь сбежать?

– Отец утверждает, что любит, чтобы я была рядом.

– Зачем?

– Благодаря моему присутствию он помнит, что даже ему свойственно ошибаться.

Этот спокойный ответ напомнил Финнену о том моменте, когда в ночь Скачка Каира сказала ему, что ее создали душеинженеры Хаоса. Как и тогда, он почти ощутимо почувствовал все горе девушки, словно кто-то на долю секунды поставил его на ее место. А потом ощущение развеялось, и он подумал, что Каира все же слегка преувеличивает.

– Естественно, все это неправда, – поспешно заверила она парня, словно отгадав его мысли. – Отец держит меня при себе совсем по другим причинам.

– Каким?

– Понятия не имею.

– Зачем Брину Иссе это нужно? Тебе не кажется, что ты чересчур впечатлительна?

Она тряхнула головой – на этот раз энергичнее, словно злясь на себя, что не может ничего толком объяснить.

– У меня когда-то был гувернер, знаешь? Его звали Эш Герлин, и он очень хорошо ко мне относился, заботился обо мне, учил литературе, истории, географии и языкам, хотя к последним у меня не было никаких способностей. А кроме того, он также учил меня… другим вещам.

– Например?

– Распознавать зло там, где никто его не ожидает. И тому, что от страданий нельзя отворачиваться. Он учил меня по книгам, на примерах сказочных героев, но однажды… однажды взял меня с собой в прошлое, чтобы я увидела тамошнюю жизнь. Я видела тех людей, Финнен. У них нет никого, кто мог бы о них позаботиться, никакой помощи, ничего, понимаешь? Их выбросили будто мусор, поскольку они оказались недостаточно совершенны. Когда я пережила Скачок, я подумала, что… что…

– Что ты им чем-то обязана?

Каира кивнула. Другие люди в качестве оправдания наверняка добавили бы: «Наивно звучит, да?» – мол, человек сам всерьез не воспринимает то, что говорит. Но она ничего такого не сказала.

– Отец сообразил, чему учит меня Герлин, и уволил его. Герлин потом еще по секрету общался со мной, но я тогда по малолетству не умела хранить тайну, и когда отец узнал… – она беспомощно пожала плечами. – Герлин исчез. Я пыталась искать его с помощью слуг, но он как сквозь землю провалился.

– Думаешь, твой отец с ним что-то сделал?

– Может быть. Знаешь, как он недавно поступил, желая меня наказать? Приказал выпороть мою сестру, до крови. Он знал, что от этого мне будет больнее всего, понимаешь? От чувства вины, что она страдает из-за меня. Если бы он выпорол меня, это мало бы что дало – я привыкла. А так мало того, что меня мучает совесть каждый раз, когда я вижу Нуру, но она вдобавок ко всему не хочет со мной разговаривать. Когда-то она меня любила, а теперь воспринимает как чужую…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru