Анна и Сергей Литвиновы
В свободном падении
Варвара Кононова
Потом опер отвез меня в отдел на совещание по поводу негласного наблюдения за Даниловым и юной Вероникой Климовой. В этом было нечто волнующее и, не побоюсь слова, даже возбуждающее: когда семеро мужиков, военнослужащих, в форме и в гражданском, сидят и выслушивают мои циркуляры. Мир вообще заточен под мужчин, у нас в стране – особенно, а уж про спецслужбы и говорить нечего. Поэтому всегда, когда мне предстояло солировать на совещаниях, я испытывала мощный выброс адреналина и целую гамму сильных чувств. Сначала, конечно, дикое волнение. Потом мне удавалось его побороть – но тут начинались пацанские взбрыки. Никогда, ни единого раза, эти самцы не покорялись мне безропотно. Все время, когда мне доводилось выступать, они меня прокачивали: насколько я компетентна? Сильна? Умна? Действовали разными методами, от хиханек до истерики, и противоборствовать им приходилось решительно, незамедлительно, искусно. Зато потом, когда в итоге, наконец, удавалось с ними справиться – я ощущала восхитительное чувство победы. Эмоция, пожалуй, даже к оргазму близкая: укротить, покорить, оседлать семерых жеребцов!
– Попрошу ваши вопросы, – предложила я, закончив свой краткий доклад.
– Чем связаны два объекта «наружки» – этот ваш московский гастролер Данилов и наша Климова?
– На этот вопрос я отвечать не уполномочена.
– Каков смысл негласного наблюдения? Что мы должны заметить? Наркотики, оружие, подготовку теракта?
– Самое главное: заметить момент, когда московский гость Данилов приближается к вашей девочке Климовой. Или – она к нему.
– Мы что, на его жену работаем? – Как парня ни укрощай, он найдет повод перед девушкой выкобениться. Особенно перед той, что выше его по званию или по положению.
Другой подхватил – им дай только волю позубоскалить:
– Или на ее мужика?
– Вы плохо подготовлены. Вопросы ваши неуместны. Вы должны были, товарищи, ознакомиться с объективками на обоих и знать: ни он не женат, ни она не замужем. Больше того, доложу вам: они незнакомы. И мы любыми способами должны не допустить их встречи. Понимаете, любыми. Вплоть до физического уничтожения – обоих.
– Они, как боеголовка, что ли? Две части сблизишь – ядерный взрыв?
– Кто знает, может быть, даже хуже, – серьезно отвечала я.
Разумеется, энские филеры мне не поверили. А зря.
Алексей Данилов
И номер в гостинице был роскошен (в понимании, конечно, провинциальных хозяйчиков и дизайнеров), и притомился я после перелета достаточно, а все равно было не уснуть. Я выходил на балкон, смотрел на море, слышал неумолчное гудение порта, постукивание буксиров, видел помаргивание огней на другой стороне бухты. От этих звуков и зрелища само собой в сердце просыпалось детство. Некогда мы жили с мамой и папой в трех кварталах от теперешней моей гостиницы, и наши окна так же выходили на море, и самым первым моим воспоминанием была картина ночного порта. А потом моя здешняя жизнь вдруг в одночасье оборвалась – когда погибла мама и отец вывез меня в Москву. И вернулся я сюда только в день свадьбы с моей первой женой Наташей. «Первой женой», – усмехнулся я своему собственному определению – как будто у меня есть или будет вторая, третья и прочие. Нет, после горячей любви и столь же горячей неудачи с Натальей я понял, что женитьба – институт, предназначенный не для меня. Когда в процессе совместной жизни потихоньку выясняется, что ты видишь своего любимого человека действительно насквозь… Когда у него от тебя не остается ни единой тайны… И если ты берешь за руку незнакомца – и уже многое о нем знаешь, – то как быть с еженощным сплетением тел в койке? А у нее, твоей благоверной, нет ни малейшего шанса сыграть на равных, то есть узнать о тебе хотя бы даже одну десятую часть той подноготной, что ты знаешь о ней… При подобном раскладе тебе будет вечно неловко. И стыдно, и скучно. А ее такая ситуация начинает постоянно злить.
Вначале, конечно, великолепно, что ты можешь угадывать все самые потаенные чаяния партнерши. Зато потом, когда тебе волей-неволей приходится прочитать ее мысли: «Опять он лезет. Как он надоел. Каждый раз одно и то же» – страсть, да и любовь, остывает. Поэтому развод, последовавший через два года после нашего с Наташей брака, стал для нас обоих избавлением.
И в дальнейшем у меня были, конечно, связи, но я запрещал самому себе увлекаться и чуть не насильно выключал свой дар – в койке и около, чтобы тонким чувствованием партнерши не произвести на нее слишком уж благоприятное впечатление.
Варвара Кононова
Говорят, что вид на море успокаивает. Потому, дескать, норвеги, эстонцы и прочие финны столь тихи и размеренны. Но меня он будоражил – даже невзирая на дикое желание спать и полный событиями уходящий день. Иной раз за неделю столько событий не случается, как за один сегодняшний день. Срочный перелет в Энск и дикие воздушные ямы по пути. Ругань с моим участковым Борей Федосовым и с попавшим под горячую руку энским опером. Девчонка Климова, произведшая на меня ощущение «оторви и брось». Совещание в местном горотделе, организация негласного наблюдения. В мозгу роились проговоренные фразы и планы на завтра. А еще томило ощущение неопределенности: вдруг Данилов и Вероника и правда встретятся? Что от этого будет и будет ли вообще?
Петренко своих сотрудников – в том числе меня – учил жестко: рассчитывать и готовиться всегда надо к самому худшему варианту. Тем паче прецедент наиболее омерзительного развития событий уже имелся: девяносто седьмой год, спецоперация «Бирюза», когда комиссия, если говорить, положа руку на сердце, сама устроила настоящий коллапс.
Москва, 1997 год
Генетическое исследование зарегистрированных биоэнергооператоров было замаскировано под обычный медосмотр: дышите – не дышите, читайте буквы по строчкам, положите ногу на ногу и тому подобное. Достаточно было просто взять мазок слюны, но один-единственный такой анализ сразу рождал бы в пациентах рой догадок и вопросов. А тут, кто его знает: то ли о здоровье заботятся, то ли в космос собираются запускать (как шутили отдельные острословы).
На всякий случай, из перестраховки организовали медосмотр так, чтобы пациенты не пересеклись. Поселили их в разных гостиницах, разбросанных по всей Москве – не в «России», конечно, а уровня «Золотого колоса». Строго-настрого велели каждому не опаздывать и вперед не забегать: назначено в четырнадцать ноль-ноль, извольте к указанному сроку явиться. Единственное, что не предусмотрели (да и сэкономили, признаться): разъездных машин иным не предоставили, заставили по Москве своим ходом передвигаться.
И вот однажды, выйдя из нашей поликлиники на ***-ской улице после «медосмотра», зарегистрированный биоэнергооператор из Твери по имени Василий Качалин, двадцати семи лет, решил выпить пивка. Погода, надо заметить, была великолепная, Москва блистала всеми своими красками, весна разворачивала перед гостем столицы цветущую сирень и лазурное небо. Неподалеку от поликлиники Качалин увидел шатер со столиками. Пиво показалось ему там непомерно дорогим – но он мог себе позволить, был бизнесменом, изрядным для областного города и для своего возраста. За первой кружкой «Балтики» последовала вторая – а когда Василий покинул заведение, был он в полном довольстве, даже домой в Тверь, несмотря на дела, возвращаться не хотелось. А тут ему навстречу идет а-бал-денная деваха. Русые волосы до плеч, есть, на что посмотреть за пазухой, и талия узкая, а бедра, наоборот, широкие. И бесконечные ноги.
Погода и хорошее настроение Качалина задержали в районе поликлиники. Пиво сделало его игривым.
– Как вы относитесь к любви с первого взгляда? – спросил парень. Сейчас подобный вопрос замылен десятками и сотнями пикаперов. Тогда, полтора десятилетия назад, он звучал еще свежо.
– Что ж, она случается, – засмеялась девушка. Парень ей понравился. Мужественный, уверенный в себе и небедный.
– Давайте обсудим эту тему.
– Давайте.
– Посидим или погуляем?
– Не сейчас. Я занята.
– Я подожду.
– Ждать придется часа два.
– Ничего, я не спешу.
– Ну, если вы так хотите.
– Хочу – не то слово. Мечтаю и жду.
Разумеется, ни одна девушка не расскажет своему парню, тем более случайно встреченному, что она отправляется на медосмотр. Поэтому для Качалина осталось неведомым, причем очень долго, что его девушка – из таких же, как он. А кураторам из комиссии было невдомек, что двое их подопечных встретились и воспылали друг к другу чувствами.
Весь вечер молодые люди гуляли по Москве. В конце он сделал попытку затащить ее к себе в номер или напроситься в гостиницу к ней – но безрезультатно, что только подняло акции девушки в его глазах. Жаркие поцелуи тем не менее подействовали и на него, и на нее. И ему, и ей хотелось продолжения знакомства.
Однако наутро они разъехались по своим городам – комиссия и без того шиканула, оплатила жилье своим подопечным аж по чек-аут следующего дня (а вдруг анализ бракованным получится, придется в срочном порядке переделывать). И вот еще одна знаменательная случайность: девушка оказалась родом не из Якутска или Надыма (впрочем, даже в таком случае они, скорее, обрели бы друг друга: любовь не знает преград). Но судьба упростила им дальнейшее развитие романа: Юлия Ненашева проживала в городе Калуге, по прямой от Твери километров триста пятьдесят. Перед расставанием в Москве они обменялись телефонами – не мобильными, сотовые тогда в стране уже имелись, но пока не у людей их круга и уровня. И в ближайшую субботу Качалин уселся в свой подержанный «Форд Мондео» и, никак свою пассию не предупредив, рванул в Калугу. Тем самым он подтвердил всю серьезность своих намерений – и Ненашева это оценила. Встреча их оказалась жаркой. Василий заказал двухместный номер в гостинице. И Юлия пришла туда к нему. После первой интимной встречи они уже не сомневались, что предназначены друг другу судьбою.
Так и мотались: чаще он в Калугу, но порой и она ездила с пересадкой в Тверь, а иногда и на нейтральной территории, в столице, встречались. Планировали свадьбу, строили различные предположения о том, как они будут дальше организовывать свою совместную жизнь… Комиссия в их судьбу вмешалась только в начале девяносто восьмого года. Офицер, курировавший по линии местного ФСБ гражданку Ненашеву, однажды встретил ее на улице и вдруг заметил, даже несмотря на зимние одежды, что девушка-то беременна. Он немедленно доложил в центр – получил по шапке: где он раньше был?! Куда смотрел? Куратор из комиссии немедленно выехал в Калугу, побеседовал с молодухой. Но и тогда оставалось еще им невдомек, что папаня будущего младенца тоже из подопечных.
И только когда пузо калужской биоэнергооператорши стало лезть на нос, офицер из комиссии удосужился спросить у нее, довольно формально, фамилию и местожительства отца, обалдел – и помчался докладывать руководству о происходящем.
Надо заметить, что в те времена ни Петренко, ни Варвара еще не служили – а то вряд ли остались бы при погонах. После известия из Калуги в комиссии начался натуральный бенц. Ситуация подогревалась тем, что как раз к тому времени закончились предварительные исследования генетического материала, полученного от биоэнергооператоров. И выяснилось, что абсолютно каждый из них имеет генный дефект – в определенном месте генома. Исследование тянуло на полновесное открытие.
И сразу до чрезвычайности стало интересно: раз уж случилось – каким получится ребенок от двух биоэнергооператоров? Какими способностями он будет обладать? И каким окажется, в свою очередь, его геном?
Но и боязно было: если уж мама и папа могут творить чудеса – что сумеет их дитя? Подходило время родов, и ситуация усугублялась топорной работой куратора из комиссии, да и его начальства. Ни Качалин, ни Ненашева во все времена ухаживаний не признавались друг другу, что они иные. Они тем самым совет комиссии исполняли: ничего хорошего от рассекречивания вы не получите, близкие начнут вас использовать или смотреть, как на ненормальных, или и то и другое вместе. А тут офицер сам навел возлюбленных на мысль расшифроваться.
Ну, поговорили они между собой, все выяснили и решили своими сверхспособностями воспользоваться. А тут еще у Ненашевой начались капризы, характерные для беременных.
Позиция комиссии по части организации родов была строгой: рожать вы, мадам, будете в Москве, в роддоме при ***госпитале. Госпиталь принадлежал одной из спецслужб, родильное отделение там имелось компактное, с хорошо подготовленным персоналом. А в ответ начались причуды: нет, я не хочу, у меня в Калуге хороший врач, у меня здесь мама, кто меня будет там навещать?! Лучший способ спорить с женщиной – выполнить все ее желания. (Так говаривал полковник Петренко.) И, слава богу, в руководстве нашелся тогда умный человек, действующий по этой схеме. Хотите врача своего – пожалуйста, прикомандируем ее к вам из Калуги. Желаете маму? Поместим ее в гостевом домике при больнице. (Правда, забегая вперед, надо сказать, в итоге никому эти решения счастья не принесли, скорей, наоборот.)
А фокусы продолжались: я хочу, как нынче стало принято, чтоб роды принимал мой возлюбленный муж Василий. Но вот тут уж комиссия встала насмерть: двое биоэнергооператоров, да еще в одном помещении, да плюс в условиях чрезвычайного стресса – мало ли что может случиться! Не бывать этому! В итоге уговорили роженицу, что супруг будет рядом, и он первым придет ее поздравить.
И вот ближе к положенному сроку женщину перевезли в Москву, в *** госпиталь, и положили в предродовую палату. В гостевой домик при госпитале приехали ее супруг и мама. Врач из Калуги должна была появиться в последний день. Отделение под предлогом санобработки закрыли. Рожениц разобрали в другие больницы. В родбригаду включили женщину – сотрудницу комиссии. И вот наступило положенное время.
Что конкретно, в какой последовательности и, главное, почему случилось в тот день, так до сих пор и остается загадкой. В распоряжении комиссии есть лишь записи с камер наружного наблюдения, сигнал с которых предусмотрительно передавался в фургон службы наблюдения, припаркованный на территории госпиталя в ста метрах от родильного отделения.
Камера 1. Периметр родблока
В кадр время от времени попадает мужчина. Это Василий Качалин. Он ходит вокруг здания родблока. Из-за закрытых окон раздаются крики роженицы. Крики нарастают, происходят все чаще и становятся все сильнее. Соответственно и Качалин ходит все с большей скоростью. Временами он зажимает уши, не в силах слышать страданий жены, а в какой-то момент воздевает руки к небесам, словно моля о снисхождении. И тут отдаленные крики женщины завершаются, и через несколько секунд слышен новый крик: младенческий. И одновременно с этим криком происходит толчок, камера слегка сотрясается. В родпалате гаснет свет. Мужчина останавливается и удивленно смотрит на окна. Раздается новый вопль новорожденного. И одновременно с ним и как бы в унисон свет гаснет уже во всем здании. Во всех окнах трескаются и вылетают стекла. Папаша мчится к входу. Третий детский ор – и вспыхивает картина, словно внутри родблока разрывается фугас: из окон вылетают снопы огня, здание содрогается и начинает медленно оседать. Качалин падает на крыльце. Грохот становится нестерпимым. Картинка исчезает, сменяется полосами помех.
Камера 2. Родильная палата
У стола с роженицей – несколько человек в белых халатах. Камера установлена так, что крупным планом видно ее лицо. Оно потное и искаженное только что перенесенной мукой. Раздается шлепок и первый захлебывающийся крик новорожденного. На лице матери отпечатывается довольство. Но в этот же момент здание содрогается – так, что одна из женщин-акушерок даже не удерживается на ногах. В родзале гаснет свет. Новый крик – и одновременно с ним в палате словно бы возникает клуб огня. Крик третий – и среди клубов сора и штукатурки видно, как пролетает потолочная балка. Запись обрывается.
Глава третья
Алексей Данилов
Сименс знает мои требования к помещению, где мне приходится работать. Я прошу его подыскивать мини-офисы с отдельным входом. И еще – чтобы непосредственно из моего кабинета имелся запасной выход. Порой моим гостям бывает неловко столкнуться друг с другом в приемной. К примеру, две дамы приходят приворожить одного и того же мужчину. Ну и натурально в вестибюле встречаются, догадываются, в чем дело, и вцепляются друг другу в волосья. Такой фарс (вместо научного и мистического флера) мне совершенно не нужен.
Другое дело, что я, апропо, никакого приворотного зелья не готовлю и колдовства над фотографиями возлюбленных не провожу. Мой приворот начинается с того, что я определяюсь в личности заказчицы – и, отталкиваясь от нее, стараюсь понять: что представляет собой объект ее желания. И в зависимости от результата произвожу с клиенткой мини-тренинг: как вести себя, чтобы заполучить столь желанного Его. На каких струнах играть, какие кнопки нажимать. Ласковый взгляд и поцелуй украдкой – самое мощное в мире приворотное зелье.
Третье мое пожелание к «гастрольному» кабинету – чтобы у него не было врачебного бэкграунда. А то в Брянске пришлось принимать в бывшей частной стоматологии, и меня всю неделю давила накопившаяся в помещении аура боли и страха.
Наша здешняя приемная расположена, как сообщил Сименс, на расстоянии кварталов четырех от гостиницы.
Я после завтрака отправился туда пешком. По утрам в Энске царит такая же спешка и суета, как в Москве, – только гораздо в меньших масштабах. По свежим улицам свежеумытый и невыспавший рабочий люд бежал на службу. Легкий туман висел в воздухе. Из порта кричал буксир.
Я нашел приемную самостоятельно и легко – я пока еще не забыл топонимику и географию родного города. Сименс уже должен быть на месте – набрасывать последние штрихи перед приемом.
Ему помогала временно взятая на подмогу милая рецепционистка по имени Эля. Она трепетала и краснела перед столичным магом. Я, в своем стиле, первым протянул ей руку. Задержал ее теплую длань в своей. Ей уже сказали, что она в порядке исключения сможет попросить в конце моего пребывания бесплатную консультацию – если все, конечно, пройдет хорошо и маг останется доволен. И теперь она лихорадочно думала, что ей у меня выведать: об отношении к ней Виталика из параллельной группы? Или почему так смущается при виде ее Владимир Андреевич? Чтобы сразу произвести на нее впечатление или, скорее, убить ее наповал, я говорю:
– Виталик не стоит вашего внимания. А Владимир Андреевич слишком стар – охота вам потом ему печально лекарства подавать?
– Так что же делать? – шепчет ошеломленная Эля.
– Ничего. Ждать. Скоро Он придет. Твой, единственный. Он всегда в конце концов приходит.
После столь эффектного фокуса я понимаю, что теперь она моя навеки, и я могу просить у нее все, что угодно: капучино в девять вечера или даже станцевать на столе.
Сименс мою эскападу слушает с улыбкой. Всегда хорошо, когда есть человек, который воспринимает твои способности с легкой долей иронии, не дает тебе зарываться.
Я осматриваю поле ближайшей ментальной битвы. Кабинет в прошлом принадлежал фирме, которая оказывала налоговые консультации физическим лицам. Здесь царит аура порядка, дотошности, точности – правда, с легким и почти безгрешным привкусом жульничества: типа, как бы не заплатить налог на продажу шестилетнего возраста «Тойоты Королы». Но это не зубной кабинет. Обстановка мне мешать не будет.
Я занимаю место в главном помещении. Эля приносит мне чай и булочки. Запах свежезаваренного чая и выпечки, замечено за годы практики, обычно стимулирует разговорчивость, а главное, памятливость моих клиентов.
И вот в девять утра ко мне входит первая энская посетительница. Женщина лет сорока пяти – что называется, со следами былой красоты. Лицо с правильными, благородными чертами – однако на нем нет ни единой краски, ни в прямом, ни в переносном смысле. Потухшие глаза. Ненакрашенные губы, ресницы. Ни следа румян. Волосы тщательно выкрашены в рыжий цвет – очевидно, наступление седины уже стало фатальным. Однако прическа делалась месяца три назад – а рыжина в контрасте с серым лицом создает неприятное впечатление. И еще – знаете? – мне сразу, даже не ведая, что случилось, и невзирая на то что произошло, становится ее жалко.
– Как вас зовут? – спрашиваю я. И участливо: – И что у вас произошло?
Зовут ее, оказалось, Антонина Ивановна, а стряслось – ох! – такое обыденное и такое страшное: пропала дочка, доченька, любимая, ненаглядная, Ксюшенька, пятнадцати лет. Исчезла две недели назад, ничего не сказала, ни записки не оставила, просто однажды из школы не вернулась и вещей никаких не взяла. Вот фотография.
С карточки на меня смотрела милая и очень даже секси девочка. Волосы распущены, голые плечи, купальник. Антонине Ивановне стоило бы подумать, прежде чем приносить на просмотр постороннему мужчине столь откровенное изображение дочери.
– У вас кто-нибудь есть?
– В смысле? – встрепенулась дама.
– В прямом. Любовник. Сожитель. Мужчина.
Кровь прилила к ее бескровному лицу.
– Ну… Есть…
– Живете вместе? Сколько лет ему? Как зовут?
– Зовут Петром Гаврилычем. Он меня старше, ему пятьдесят два, да, мы вместе живем, у меня трехкомнатная квартира.
– А вы сама – как думаете, где дочка может быть?
Я подошел к креслу и взял клиентку за руку.
– Не знаю… Если б я знала… Я уже и в милицию заявила… Неужели ее похитили?
Но чувства, что неслись в ней, я чувствовал их, были совсем другими и говорили мне гораздо больше: Неужели она просто сбежала? Сучка, гадина, она проучить меня решила. Отомстить, что я с Петей не рассталась, как она хотела. Неужели у нее и правда с Петей что-то было? Тогда летом, когда я пришла раньше, а они оба розовенькие, он в трусах, а она в халатике – о, как больно! Неужели это она, гадина, его соблазнила, чтобы мне отомстить? Или это он резвится, климакс, кровь последний раз в его полтинник играет? А еще раньше: «Мама убери его от нас, он ко мне пристает!» – «Доча, как пристает?» – «Смотрит на меня! Подсматривает!» Что это – она шантажирует меня? Или правда Петя ее приставаниями замучил? Ладно, она убежала, да – но ведь с ней там, куда она убежала, может все, что угодно, случиться! И куда, куда же она убежала?!»
– Да, – повторил я вслух подслушанную мысль Антонины, – с ней там может случиться все, что угодно.
Моя собеседница вздрогнула. Я отпустил ее руку.
– Вы любите свою дочь, – полувопросительно сказал я.
– Да.
– Вы волнуетесь о ней.
– Да.
– Вы хотите, чтобы она вернулась.
Она кивнула.
– Она вернется. Но вы должны просто позвать ее. Громко, четко, ясно. Может, не один раз – так, чтоб она услышала.
– Но как? Как позвать? Как я позову, когда я ж даже не знаю, где она?!
– Она Интернетом пользовалась?
– Да, конечно. Она же молодая. Все время.
– А вы?
– Н-ну, если только по работе.
– Значит, обращаться с Инетом умеете. И в социальные Сети, наверное, все ж таки заходили. – Женщина вдруг покраснела. Я продолжил: – Поэтому вам надо найти во всех соцсетях странички вашей дочери. «Аккаунты» они по-другому называются, знаете? В «одноклассниках», «ВКонтакте», в «фейсбуке»… И везде от своего имени надо разместить короткое, но прочувствованное сообщение: «Дорогая Ксюша, я люблю тебя, я волнуюсь за тебя и очень скучаю, пожалуйста, возвращайся домой».
– Вы думаете?
– Да, – сказал я безапелляционно. – Думаю, что она где-то недалеко – не в физическом, а в ментальном смысле. Ее не похитили. Она убежала из дома сама. Чтобы вас с вашим сожителем наказать. И уже понимает, что сделала глупость. И ждет, что вы, мама, ее простите и позовете.
– А вы… вы не могли бы мне составить это обращение?
– Понимаете, Антонина, это должны быть ваши слова – присущие только вам. Если напишу я или кто-то другой – она сразу почувствует фальшь.
– Вы сказали, она недалеко – а где?
– Даже если вы найдете ее физически, разговор ваш с нею лично, в реале, пойдет куда тяжелее, чем в виртуальности. Поэтому – лучше пишите. И обещайте ей все, что угодно. Даже то, чего не сможете выполнить. Например, расстаться с Петром. – Женщина вскинула на меня удивленный взгляд. – Да-да, лучше пару месяцев обойтись без мужчины, чем потерять дочку, правильно? И о том, как будут развиваться события, держите в курсе моего секретаря, вот электронный адрес.
Довольно давно хитрый Сименс посоветовал мне на первые дни каждой гастроли брать клиентов со случаями полегче. Чтобы я мог добиться с ними результата, пока мы находимся в городе. Чтобы слух о моих достижениях успел пролететь по окрестностям. А на последний день (или даже дни) изначально никого не записывать. Пусть являются те, кому очень надо. Для кого мои способности – последняя надежда. С таких, как нашептал мне Сименс, и взять можно побольше. Обычный трюк, очень в духе нынешних отечественных чиновников, полицейских, врачей. Хотя те продают свои полномочия, а я талант. Имею право. Но я, невзирая на сименсовские искушения, на подобную спекуляцию не пошел. Все ж таки дар мой вещь хрупкая. Как бы не истончить его, не сломать хапужническим к нему отношением.
Однако все равно победа, одержанная сразу же, и тон правильный гастролям задает, и создает вокруг моего дела невредный флер полезности – а я был практически уверен, что в случае с Антониной Ивановной и дочкой Ксюшей скоро достигну положительного результата.
Чтобы смыть с себя тонкие вибрации предыдущей посетительницы, я омыл руки и лицо в рукомойнике в комнате отдыха. А Эля уже вводила в мой кабинет новую просительницу.
Вторая визитерша оказалась дамой куда моложе, лет тридцати с малым хвостиком. Вообще мой контингент на девяносто пять процентов женщины. А их социологический портрет – от тридцати до пятидесяти, обеспеченные, примерно в семидесяти процентах одинокие. Однако новая гостья наверняка была замужем, об этом не кольцо у нее на руке свидетельствовало – кольца-то как раз не было, – а общая аура довольства. И еще – в отличие от махнувшей на себя рукой Антонины Ивановны – вторая дама тщательно следила за собой: укладочка, макияж, маникюр. Я был готов поклясться, что у нее и педикюр имеется, и спортом она занимается, и вещички куплены не в близлежащей Турции и даже не в Москве, а в специально организованных налетах на Милан и Париж. Словом, настоящая преуспевающая жена.
Дама представилась мне Аделью – странные бывают вкусы в наших палестинах! Кому вот из ее родителей пришло в семидесятых – годах космонавтики, разрядки, Вьетнама – назвать свою девочку столь странным именем?
– Что у вас случилось? – участливо поинтересовался я.
– Вы меня извините, может, я зря пришла, но, знаете… – Она прятала за многословием смущение. – Я потеряла одну дорогую мне вещь. Колечко. Формально – совсем безделица, серебро с гранатом. Но оно подарок любимого человека. Я все обыскала! Все! Самое ведь обидное, я дома его где-то посеяла – точно совершенно, и как корова его языком слизала. Не знаю, как вы мне поможете – но вдруг сможете?
– Расскажите, когда вы видели его в последний раз? И дайте мне руку.
Я взял в свою правую ее десницу – чуть трепещущую и прохладную от волнения на кончиках пальцев.
– Я возвратилась домой…
– Откуда?
– Из кафе, мы с подружками были днем, стала раздеваться. Сняла с пальца кольцо и положила…
Я настроился на ее волну и почувствовал, что она совсем не врет и даже нисколько не приукрашивает: в самом деле, вот она возвратилась домой. Никого рядом. Перед моим внутренним взором возник ее образ: вдохновленная, чуть подшофе. Она в своей квартире, перед комодом с зеркалом. Уже разделась, в трусиках и лифчике, и я вижу ее еще вполне приличную фигуру и как она – внимание! – вытаскивает из ушей сережки. В отличие от колечка – совсем не дешевые. Мне так и хочется вскричать неведомому оператору: дай крупный план! И замедленную съемку, пожалуйста! Да-да, спасибо: я вижу, как она кладет серьги в шкатулочку. А вот теперь – теперь она снимает с пальца то самое простенькое, но изящное колечко. И… И?.. И тут раздается телефонный звонок – там, в прошлом, в квартире моей клиентки. Она отворачивается от зеркала. Хватает сумку – та валяется на кровати. Роется в ней. Телефон звонит. А кольцо? Где оно? Как и она, я не вижу! И вот женщина достает, наконец, телефон и говорит: «Алло!» – и снова поворачивается к зеркалу, и снова смотрит на себя с мобильным (и в бюстгальтере с трусиками), но на столешнице вещицы нет. И в шкатулке кольца тоже нет.
– Подождите, Адель! – прерываю я ее. – Давайте еще раз. Очень медленно. Шаг за шагом. Секунда за секундой. Вы снимаете кольцо, и тут звонит телефон…
И она послушно начинает вспоминать сызнова. А я следую за картинкой, появляющейся в ее мозгу. Вот Адель сняла колечко. Она держит его в левой руке. Звонит телефон. Она оборачивается. Однако левая рука с кольцом продолжает движение. Но! Стоп! Внимание! Кольцо не попадает на столешницу комода. Оно падает, летит вниз, хлопается о паркет, отскакивает, отлетает куда-то в угол…
– Вы на полу смотрели? – прервал я рассказчицу.
– Каждую половицу. Каждую!
– Под кроватью? Под комодом?
– Ах, боже мой, да! Конечно же!
Пальцы Адели в моей руке перестали подрагивать, успокоились, потеплели. И сквозь ее длань, как сквозь идеальный метафизический проводник, я продолжал видеть, что рассказывает она абсолютную правду: весь пол в комнате прощупала, каждую паркетинку – и ничего.
– Кто вам это кольцо подарил? – спросил я.
Она слегка смутилась:
– Мой… друг.
– Он знает о пропаже?
– Нет, я не говорила.
– А он мог сам найти кольцо, да ничего не сказать – чтобы, допустим, проучить вас?
Она возмутилась и вслух, и ментально (и я ей поверил):
– Да что вы! Он не такой!
– Давно инцидент с кольцом произошел?
– Неделю назад. – Взглянула жалобно. – Я это кольцо всегда надевала, когда мы с моим другом встречались. Я ему говорила, что оно удачу приносит. Нам обоим. Он расстроится, когда узнает, что кольца нет.
– Кто у вас еще в квартире бывал?
– На уборщицу намекаете?
– Ни на кого я не намекаю.
– Но я на всякий случай вам фотографию моей уборщицы принесла.
– Значит, это ВЫ на нее намекаете, – усмехнулся я. – Но фото нам мало поможет. Оно только шарлатанам помогает, потому что, кроме нанесенных на бумагу химических веществ, в карточке нет ничего и не бывает.
– Да? А как вы тогда ее проверите? Будете сюда, в свой кабинет, ее вызывать?
– Ни в коем случае. Просто попрошу вас описать последний визит уборщицы и ваше с ней расставание. Вы, кстати, ей про конфуз с кольцом сказали?
– Ну, разумеется, первым делом. И призвала убираться особо внимательно.
– Хорошо, вспомните: вот вы с ней расстаетесь. Как она выглядит, что говорит?
