Анна и Сергей Литвиновы
Оскар за убойную роль
– А вот я Андрея Федоровича понимаю, – развела руками Татьяна. – Без работы скучно.
– Хочешь сказать, если б у тебя был миллион долларов, ты бы все равно работала? – скептически прищурился Ходасевич.
– Н-ну, – протянула Татьяна, – годик я бы отдохнула: в кругосветное путешествие поехала б – может, даже с тобой…
– Мерси, конечно, – вставил полковник, – но я до сих пор невыездной…
– …а потом, – закончила Таня, – я все равно стала бы каким-нибудь делом заниматься. Иначе с тоски помрешь.
– Понятно, – кивнул отчим. – Вы с Теплицыным два сапога пара. Оба трудоголики. А какие у твоего Андрея Федоровича слабости? Привычки, пристрастия?
– Он привык жить на широкую ногу. На даче у него ты, кажется, бывал.
– Хорошая хибара, – подтвердил Валерий Петрович, – просторная.[4]
– Плюс, – продолжила Таня, – у Теплицына квартира в самом центре Москвы, с видом на Кремль. Отпуск он проводит в экзотических местах: сафари в Африке и все такое… Ни в чем предосудительном замечен не был. Ведет себя как паинька. Не курит, наркотиками не балуется, пьет только по служебной необходимости: с высокопоставленными друзьями или заказчиками. Правда, охотиться любит – то на уток, то на волка…
– А есть у него поводы подставлять лично тебя?
– Не могу себе представить, – пожала плечами Татьяна, – зачем ему меня подставлять? Он и без того в два счета может меня уволить.
– Ты не ответила на вопрос. – Взгляд Ходасевича снова стал жестким.
– А мне кажется, что ответила. – Таня взбрыкнула и тоже постаралась говорить жестко. – Если Теплицын хотел бы от меня избавиться, он сделал бы это в открытую. Он не из тех, кто копит злобу и бьет исподтишка.
* * *
Андрей Федорович сидел в своем кабинете, глубоко откинувшись в качающемся кожаном кресле и возложив ноги на стол (эту американскую привычку он приобрел в Гарварде, где стажировался в ранних девяностых).
Андрей Федорович был незаурядным человеком – и сам о себе хорошо сие знал. Воспринимал он это обстоятельство как объективный факт, вроде того, что Луна вращается вокруг Земли. Правда, все детство и юность (попавшие как раз на последние советские годы) ни он сам, ни близкие ему люди не могли сформулировать: а в чем же конкретно заключается его талант? И это для подростка Андрюши было отчасти мучительно: с одной стороны, прекрасно знать, что ты выбиваешься из общей серой массы, но, с другой, не понимать – а в чем конкретно ты лучше, чем другие. В школьных успехах? Но это ведь не достижение. Любой хотя бы слегка смышленый парень (или девица с чугунной задницей) могли обеспечить себе постоянно отличные оценки. Однако лишь школьные достижения были единственным видимым – до поры до времени – талантом Андрея Теплицына.
Его родители, типичные представители советской научно-технической интеллигенции, мечтали о всесторонне развитом сыне, в духе тех инженеров начала двадцатого века, что и романсы пели, и стихи декламировали, и ложу держали в опере. Поэтому они отдали Андрюшу в английскую спецшколу, а также в школу музыкальную и на фигурное катание. Английский впоследствии ему весьма пригодился; музыкой и танцами на льду Теплицын занимался с очевидным отвращением. Да и получалось у него играть на пианино и скользить по катку весьма средне. И только во взрослом возрасте, уже поняв характер своего дарования, он пожалел, что его сызмальства учили бесполезным музыке и танцам, а не шахматам и теннису. Уже в девяностых Теплицын, конечно, и сам освоил шахматы с теннисом и в эти игры играл для дилетанта хорошо – на уровне, наверно, первого разряда. Но время младенчества, когда формируются теннисные и шахматные гении, было безвозвратно упущено – поэтому знаменитым мастером клетчатой доски или рыцарем ракетки Теплицын не стал.
А ведь мог бы. Мог, потому что он был мастером игры вообще. И именно в этом заключалось его дарование. Однако сам Андрей понял, в чем состоит его талант, только окончив институт, в конце восьмидесятых.
Когда начались первые кооперативы и Теплицын с друзьями по институту создали ЦНТТМ (Центр научно-технического творчества молодежи), он заметил, что сам быстрее и полнее любого другого соратника оценивает ситуацию, учитывает все факторы, даже малозаметные, строит хитрейшие и умнейшие схемы бизнеса, острее и точнее прочих принимает решения. Если бы не вдруг наступивший в России капитализм, эти способности Андрея, скорее всего, так и остались бы втуне – советскому человеку не нужно было умение остро мыслить и принимать мгновенные решения в условиях стремительно меняющейся ситуации. Новые времена востребовали таившийся в Теплицыне талант дельца. Востребовали, раскрыли, закалили – и вознесли Андрея Федоровича едва ли не на самую вершину в избранной им сфере бизнеса.
Он многого достиг – очень многого: и денег, и славы. Потом, правда, сорвался с вершины, упал. Не потому, что в чем-то ошибся или не принял во внимание один из факторов в своей каждодневной игре. Просто проявил прекраснодушие. Думал о своих соратниках и противниках чуть лучше, чем они того заслуживали (еще одно наследие советской семьи и школы: изначально считать, что все люди вокруг – в принципе, неплохие ребята). А против него сыграли грязно, подло, безо всяких правил. Ему не простили, что он удачлив, хорош собой, богат и всегда на виду. И он чуть не грохнулся в пропасть.
Но, слава богу, остался жив. (А ведь все, с кем он начинал в ЦНТТМ, убиты, сидят или уехали.) И упал Теплицын не на самое дно. Не вынужден бежать и скрываться. У Андрея Федоровича остались деньги, осталось дело. Сохранились друзья и влияние. И он поднимется. Снова поднимется. Дайте только срок. Он будет умным и хитрым, как прежде, но при этом он еще станет куда более жестким. Теперь он не погнушается ударами из-за угла и запрещенными захватами. «С волками жить – по-волчьи выть». Жаль, он поздновато понял эту истину – только после того, как ему в кровь ободрало всю шкуру.
…Андрей Федорович недолго анализировал ситуацию, сложившуюся после того, как из сейфа Садовниковой похитили «объективку» на депутата Брячихина. Теплицын умел мыслить быстро, мгновенно принимал самые нестандартные решения и тут же их исполнял.
Сидя в своем кабинете – ноги на стол, он набрал номер телефона. Он звонил по прямому проводу депутату Брячихину.
– А, реклама! – приветливо откликнулся тот в трубке.
– Надо повидаться, – проговорил Теплицын.
– Сейчас гляну свое расписание, – по-деловому отреагировал Брячихин и зашуршал на другом конце провода страничками еженедельника.
* * *
В этот самый момент Валерий Петрович тоже перелистнул страницу своего блокнота. Таня украдкой глянула на часы. Уже почти четыре часа они сидели на кухне у Валерочки за разговорами, едой и чаем. Татьяна начала уставать.
– Я не могу понять, – слегка капризно протянула она, – ты берешься за это дело? Или просто так меня расспрашиваешь, из чистого любопытства?
– А как ты сама-то думаешь? – строго глянул на нее отчим поверх очков.
– Думаю, берешься.
Полковник Ходасевич покивал и вздохнул:
– Куда ж я от тебя-то денусь…
– Ура! – шепотом воскликнула она и подольстилась: – Теперь-то, я уверена, все будет хорошо.
– Не говори «гоп», – строго остановил ее Валерий Петрович. – Давай-ка лучше расскажи мне о твоих оставшихся подчиненных.
– По-моему, – вздохнула Таня, – эти двое оставшихся – самые безобидные. Парочка очень талантливая. И адекватная. И без всяких тараканов. Я им всегда самые сложные заказы отдаю. За ними, я считаю, – большое будущее.
– Хватит дифирамбов, – сухо промолвил отчим. – Пожалуйста, конкретней.
– Дизайнер Артем Пастухов и копирайтер Мишка Колпин, – вздохнула Татьяна. – Обоим по двадцать семь. Работают в паре уже года три. Они, между прочим, из всех моих сотрудников – самые высокооплачиваемые.
– Ты с кем-нибудь из них спала? – огорошил ее неожиданным вопросом отчим.
– Ну, Валерочка, у тебя и вопросики!.. – Кровь прихлынула к ее лицу. – В стиле НКВД.
– Я прошу тебя ответить. – Ходасевич был спокоен, как танк.
«Обычные кагэбэшные штучки, – зло подумала она. – Внезапным вопросом выбить допрашиваемого из колеи. Ненавижу, когда Валера эти приемчики ко мне применяет!.. Впрочем, чего уж тут жаловаться: сама просила его помочь. Он и помогает: в меру своего умения и методов».
– Ни с кем из них я не спала, – ответила Татьяна тоном не то что ледяным, а скорее даже близким к абсолютному нулю.
– Но кто-то из них тебе нравится, – утвердительно проговорил отчим.
– Да! Нравится! – с вызовом ответила Татьяна. – Тема мне нравится. Он умный, толковый и добрый. И далеко пойдет. Но ничего у меня с ним не было.
– А почему? – спросил Валерий Петрович ласково, сочувствующе, по-отечески.
– Потому что это вообще не в моих правилах – смешивать работу с личным.
– Но если ты кого-то действительно полюбишь, – одновременно и прозорливо, и сочувственно заметил отчим, – никакая работа тебя не остановит.
– Ты прав, – усмехнулась Таня. Она никогда не могла долго злиться на Валеру и заговорила по-доброму, раздумчиво, доверительно: – Темка, конечно, хороший… Но он большой лентяй. По двадцать раз надо повторять, чтобы что-то делать начал. Он меня прямо из себя выводит…
– А почему его «творческая половина» не подгоняет? – Отчим продемонстрировал, что вполне усвоил рекламный сленг.
– Потому, что «половина» его, Мишка Колпин, сам работать умеет и может сутками за компьютером сидеть – но только если он в форме. А если нет – тогда все, пиши пропало…
– Не понял, – признался отчим.
– Ну, зашибает он…
– Срывы? Запои? – Отчим занес ручку над блокнотной страничкой.
– Да нет, так, алкоголик-любитель… В общем, оба они талантливы, но нуждаются в контроле. Ненадежные.
– За таким, как Артем, никогда не будешь как за каменной стеной, – кивнул отчим, будто мысли ее прочитал и договорил то, что она недосказала.
– Да, ты прав, – вздохнула она.
– А что у них с семьями?
– Оба холостые. Живут с родителями. С девушками, конечно, и тот и другой встречаются, но пока, как мне кажется, ничего серьезного нет.
– Пороки, страсти?
Таня пожала плечами.
– Ну, Мишка, я уже сказала, выпивает… В ночные клубы – оба ходят. Может, травку покуривают. В общем, ничего серьезного. – Она на секунду задумалась и с жаром произнесла: – Нет, Валера! Это не они. Если это вдруг они – значит, я совсем ничего не понимаю в людях.
– Верить людям, конечно, надо, – задумчиво пробормотал полковник Ходасевич, делая пометки в своем блокноте, – но всегда нужно уметь вовремя остановиться.
* * *
Во второй половине дня весь творческий отдел, включая секретаршу Наталью, отправился в столовую «Пятой власти» попить чаю с пирожными. Артем Пастухов в столовку не пошел. Остался в отделе, вызвался дежурить у телефонов – но никто не звонил.
Артем стоял у окна, задумчиво смотрел на летнюю улицу за окном. Редкие прохожие жались в тень, день превратился в по-настоящему жаркий. Автомобили пробирались по переулку, сторожко огибая припаркованные машины.
Вдруг кто-то тихонько подошел к Артему сзади. Не успел тот обернуться, ему прокричали в самое ухо:
– А-а, Пастухов, сволочь! Скоммуниздил у начальницы секретный документик!!
Артем вздрогнул и обернулся. Сзади стоял ухмыляющийся Мишка Колпин.
– Кретин! – пробормотал Тема и замахнулся на товарища. – Что за идиотские шутки?!
* * *
Таня с отчимом закончили разговор только в семь. Полковник звал остаться на ужин – она категорически отказалась. И тогда Валерий Петрович скрепя сердце отпустил ее, напутствовав: «Будем надеяться на лучшее. Только я прошу тебя, Татьяна. Умоляю. Никуда не лезь. И ничего без согласования со мной не предпринимай».
Выглядел отчим бодрячком – как обычно, когда Таня обращалась к нему с какой-нибудь просьбой. Весь подтянулся, глаза засияли. «А ведь я ему жизнь продляю, – мимолетно подумала Татьяна. – Что бы он делал без меня и без моих поручений! Совсем бы протух, бедолага».
Сама же Таня, в отличие от полковника, чувствовала себя усталой и разбитой. Многочасовой разговор с отчимом (порой похожий на допрос) совершенно выбил ее из колеи.
На работу возвращаться смысла никакого не было. Домой ехать – значит, провести вечер в томительных раздумьях: кто да почему похитил документ? Татьяна на секунду задумалась – а потом расплылась в улыбке. Нет, слава создателю, хватит с нее одиноких, тусклых вечеров.
Она поедет к Максу.
Как хорошо, что теперь у нее есть к кому ехать!
* * *
В свои двадцать семь Таня считала: может, ей и удается выглядеть как принцесса, только вот в чем беда: принца-то все равно не найти. Принцев нынче не существует. Вымерли. Исчезли как вид. Остались где-то там – в двадцатом, а скорее даже в девятнадцатом веке.
– Ты просто слишком разборчивая, – упрекала ее мама. – Смотри, довыпендриваешься: будешь вековать в старых девах.
– Ах, мама, оставь, – отмахивалась Татьяна. – Лучше быть одной, чем с кем попало.
Но от мамули так просто не отвяжешься.
– Как ты могла бросить Ванечку?! – упрекала Юлия Николаевна. – Он такой положительный, такой хозяйственный…
– У меня на хозяйственных аллергия, – фыркала дочь.
– А чем тебе Том не угодил? – вздыхала мама. – Богатый, красивый…
– …занудный, – подхватывала дочь.
– У тебя все занудные! – взрывалась Юлия Николаевна. – А годы-то идут! Время уходит! Биологические часы тикают.
– У меня ничего не тикает, – беспечно отмахивалась Таня.
Она старалась не принимать причитания мамми близко к сердцу, но все равно после таких разговоров у нее напрочь портилось настроение. Хорошо хоть отчим ее всегда понимал. Да и поддерживал – в том числе и когда она кавалерам отставку давала. С Томом она рассталась – один Валера и одобрил. И согласился с тем, что примерный, хозяйственный Ванечка бесшабашной падчерице тоже не пара.
– Не паникуй, Танюшка, – утешал ее толстяк. – Все у тебя будет.
– А когда? – вздыхала она. – Вон, мамми меня биологическими часами пугает.
– Не слушай ты ее, – успокаивал Валера. – У Юлии Николаевны, мамы твоей, подход родом из девятнадцатого века, полностью устаревший. А ты – девушка нового поколения. Ты и сама пока не хочешь замуж, ведь правда?
Таня задумывалась.
– Кто его знает… Свадьбу с фатой – вроде уже хочу. А жить с дураком – нет.
– Значит, живи, как живется, и между делом ищи себе умного, – резюмировал отчим.
И Таня изо всех сил пыталась. Жила и делала вид, будто пресловутые «биологические часы» ее абсолютно не волнуют. И при этом – постоянно оглядывалась в поисках достойного кандидата. Но картина, увы, выходила удручающей. Взять хотя бы коллег. Шеф, красавец и умница, давно и твердокаменно женат. Тема Пастухов, дизайнер, хоть и талантливый, но лентяй, каких свет не видывал. Его еще можно заставить нарисовать яркую картинку, но вот по жизни… Спроворить такого мужика гвоздь забить или отогнать машину на сервис будет совершенно нереально. Копирайтер Мишка Колпин – наоборот, по Некрасову, «до смерти работает». Но, опять же по классику, «до полусмерти пьет».
И так со всеми: кто страшненький, кто глупый, а кто и вовсе «голубенький»…
«Вот странно, – думала Таня. – Я – девушка практически без дефектов, взбалмошный характер не в счет. А мужчины вокруг все какие-то слабаки. Траченные молью, побитые жизнью… Вырождаются, что ли? Неужели мамми все-таки права и нужно понизить планку?! Смириться и выбрать себе кого попроще?!»
Но так не хочется! Как можно делить кров, обеденный стол и постель с тем, кого ты не уважаешь?!
И как вообще можно уважать мужчин! Вот, к примеру, ситуация, приключившаяся с месяц назад: поздняя ночь. Точнее, уже ближе к утру – три часа. Таня, тогда еще на «пёжике», возвращается с работы. Сил после очередного аврала – никаких. Греет единственная мысль: час назад, когда все коллеги (просьба заметить: сильный пол, мужчины!) уже дезертировали, именно ей (полу слабому!) в голову наконец-то пришла идея. Настоящая, гениальная. И вместе с ней – стойкое ощущение, что и начальник, Андрей Федорович, и даже заказчик, вредный придира, выслушают Танину придумку затаив дыхание. А потом восхищенно вздохнут и, может быть, даже зааплодируют.
Но триумф придет только завтра, поздним утром. А сейчас, глухой ночью, когда даже бездомные собаки и гаишники куда-то попрятались, задача у Татьяны одна – быстро и без проблем добраться домой, из последних сил принять душ и прыгнуть в постель. И поэтому Таня, как ни устала, вела машину очень внимательно. Никаких гонок по пустым улицам, никакого «проскочу на красный, все равно вокруг ни души». Озоровать на дороге можно, только когда кураж и полная легкость в теле. А если ты почти сутки просидела в офисе и в глаза будто песку насыпали, изволь ездить согласно тягомотному правилу: «Сэкономишь минуту – потеряешь жизнь».
Вот Таня и плелась, словно чайница. Ремень безопасности пристегнут, скорость – не выше семидесяти. И даже когда нужно было повернуть налево – на абсолютно пустой дороге, – она покорно остановилась на красный свет и стала ждать зеленой поворотной стрелочки. Скучала, зевала – но ждала. И – вот проклятая усталость! – слишком поздно заметила, что сзади на огромной скорости несется джип…
Будь Таня в форме, с ее-то опытом и быстрой реакцией она бы обязательно что-нибудь придумала. Но, увы, в три часа ночи она оказалась не способной на мгновенные решения. Джип ее все-таки не раздавил, успел вывернуть на встречку и объехать «пёжика». Однако по двери, крылу и бамперу своей тушей скребанул. И, не останавливаясь, помчался дальше, навстречу новым ночным подлостям…
– Козел! – выкрикнула Таня типовое водительское ругательство.
А что самое обидное – в соседнем ряду как раз проезжала «Шкода». За рулем – молодой мужчина, с виду – сильный и благородный. Такого увидишь – и не усомнишься: всегда спасет, всегда поможет. Только современные мужики, как бы они ни выглядели, в экстремальной ситуации ведут себя обычно трусливо и подло. И водитель «Шкоды», хоть и успел, кажется, заметить всю диспозицию – что джип самым наглым образом обидел беззащитную девушку, – останавливаться не стал. Прибавил газу и, будто так и надо, порулил дальше. Ну и кто такие мужики после этого – разве не сволочи!
Что теперь делать? Мчаться за подлым джипом?
Бесполезно, слишком разные весовые категории. Крошечный «пёжик» и огромный «корабль пустыни» с движком в пять литров. Хрупкая девушка – и три лба, которые, как заметила Таня, сидели в протаранившей ее машине. Просто расплакаться и поехать на покореженном «пёжике» дальше, домой? Не ее стиль. Остается одно – вызывать гаишников. Пусть оформляют аварию и объявляют джип в план «Перехват». Хотя бы шанс остается, что негодяев поймают и прищучат. Да и страховка, которую заплатят за «пёжика», тоже не помешает. Одна беда: номера у джипа были такие грязные, что Таня только две цифры и разглядела: «0» и «5». И код региона: Москва, девяносто девятый. Ну, ничего, сколько заметила – столько заметила. А остальное – работа гаишников.
Таня включила аварийку, достала мобильник и набрала «ноль два». Сонная операторша неохотно пообещала, что наряд подъедет, и велела место аварии не покидать.
– Ага, чтобы в меня еще кто-нибудь въехал, – пробурчала злая Татьяна.
– Согласно ПДД, вы должны иметь в автомобиле знак аварийной остановки, – отбрила ее телефонная девушка.
– Спасибо, что напомнили, – едко поблагодарила Таня.
Положила трубку и выставила на дорогу не только знак, но и канистру плюс два ярких пакета из супермаркета: пусть ее будет видно издалека. Береженого бог бережет. Хотя сегодня, как ни страховалась, господь не уберег ее любимую машинку…
Таня нежно погладила «пёжика» по раненому боку и прошептала:
– Тебе больно, маленький? Не переживай, я тебя вылечу!
Она еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Ну что за жизнь у нее такая нескладная?! На улице – ночь, а она – одна на пустой, неприветливой дороге, и «пёжика» обидели, и даже позвонить-поплакаться некому… Не будешь же из-за такой ерунды напрягать отчима? Или, допустим, Димку Полуянова, или Пашку Синичкина…
Хорошо хоть гаишники подъехали быстро и вели себя по-человечески. Один – расспрашивал Таню, второй – осматривал машину и записывал в протокол повреждения, а третий – объявлял всем постам координаты джипа-нарушителя: «Попробуем, конечно, поискать, хотя шансов немного. Вот если бы вы номер целиком запомнили!»
И в этот момент… Таня, не веря, аж глазами захлопала: глюки, что ли, начались от переживаний и усталости? – со встречной полосы, наплевав на все правила, к месту аварии подъехала «Шкода». Та самая, синяя, с благородным на вид водителем – который так неблагородно удрал, бросив Таню одну.
Гаишники, крутившиеся вокруг «пёжика», тут же приняли боевую стойку.
– Это еще что за фокусы? – зловеще произнес усталый капитан.
А молоденький лейтенант радостно потер руки и воскликнул:
– Нарывается дядя!
– Это… это… – замялась Таня.
И в тот момент из «Шкоды» выпрыгнул мужчина и, возбужденно жестикулируя, кинулся к гаишникам. Выкрикнул:
– Я засек его! Он у ресторана «Вешняки» припарковался!
– Ваши документы, – невпопад потребовал лейтенант.
– Вы… догнали тот джип? – поняла и просияла Татьяна.
– Сначала гнался, чтобы просто номер рассмотреть. Рассмотрел: А 055 ОО 99. А потом решил: чем черт не шутит, вдруг они сейчас остановятся?! И, как видите, не ошибся, – подбоченился водитель «Шкоды».
– Это свидетель, – объяснила гаишникам Таня. – Он видел, как джип меня протаранил.
– Так, давайте подробней, – приказал гаишный капитан. – И под протокол.
– Да их брать нужно, а вам – протокол! – возмутился Танин добровольный помощник. – Уедут ведь! Ресторан «Вешняки», это отсюда два шага… Быстрее, поехали!
– Ладно, проверим, – неохотно откликнулся капитан.
А Таня взглянула в глаза водителю «Шкоды» (глаза оказались зелеными, с веселыми искорками) и тихо сказала:
– Вот уж не ожидала… Спасибо.
Тот усмехнулся и вдруг спросил:
– Я знаете, о чем сейчас подумал?
– О том, какой вы молодец, – подольстилась Татьяна.
– Не угадали, – улыбнулся хозяин «Шкоды». – Совсем другая и очень странная мысль – что мы будем отвечать, если нас когда-нибудь спросят: где вы познакомились?
– Отвечайте, что на ночной дороге, – ухмыльнулась Садовникова. И подумала: вот интересная метаморфоза с ней происходит! Только что казалось, что ни капельки сил не осталось, хоть падай прямо на асфальт и спи. А сейчас всей накопившейся усталости как не бывало. И она снова улыбнулась «шкоднику»: – На самом-то деле мы пока и не познакомились…
Он протянул руку:
– Меня зовут Макс Мезенцев.
– А я – Таня. Таня Садовникова.
* * *
Вот так «пёжик» напоследок сделал еще одно доброе дело: познакомил Татьяну с героем ее романа. Хотя… Макс, конечно, не совсем герой. И «романом» их отношения, пожалуй, не назовешь. Скорее дружбой с элементами добротного секса.
На роль принца Макс, безусловно, не тянул. Во внешности – ничего царского, родовых поместий и фамильных сокровищ не имеется, вместо «Мерседеса» (современного белого коня) – скучная «Шкода». Работа – тоже самая обычная: торгует холодильниками и прочей бытовой техникой – крупный опт, мелкий опт – дело, безусловно, нужное, но тоскливое до кошмара. И даже – о ужас! – ни единой аристократической привычки. В теннис Макс не играл, на горных лыжах не катался, сигар не курил и хобби имел совершенно дурацкие: обожал копаться в машинах (дикий примитив!), решать шахматные этюды (полная тоска!) и разгадывать кроссворды (типичное развлечение обывателя). В общем, ни капельки не похож на ее прежних поклонников – ярких, неординарных, но – отставленных.
Но именно с Максом Тане на данный момент было хорошо, как ни с кем. Хорошо, потому что с ним – спокойно и надежно. И потому, что на него можно положиться – как в той истории, когда ее протаранил джип и Макс кинулся на выручку. Ну и, помимо этого, в нем еще целый набор редких для современных мужчин качеств. Таня (она любила подо все подводить научную основу) даже список составила: веселый, неглупый, по-хорошему наивный, нормально образованный и неплохо обеспеченный. И еще одна, очень важная, деталь: Макс всегда готов тебя выслушать. Не просто так, для отвода глаз – когда мужики сочувственно кивают, а на самом деле думают о своем, – а он действительно проникается твоими проблемами. Если речь идет о сломанном ногте – Макс сочувствует, если Таня жалуется на разногласия с коллегами – советует, как разрегулировать ситуацию, а если у нее, скажем, «пёжик» не заводится или кран потек – Макс, как бы ни был занят, приедет и починит. Не всякий даже, между прочим, принц будет настолько всерьез принимать твои заморочки.
Так что и гадать не надо, куда ей ехать вечером в понедельник – когда срочно понадобилось пожаловаться на жизнь!
Едва выйдя от отчима, Таня достала мобильник и нажала клавишу быстрого набора. (Макс шел у нее под третьим номером. Впереди были только мама и Валерочка. Сзади – Синичкин, Полуянов и тем более все подруги.) Когда Макс ответил, она требовательно спросила:
– Ты дома?
– Ой, Танечка, – обрадовался Макс. – Ну-ка, скажи мне: стихотворное послание трубадуров, семь букв, четвертая – «ц».
Вот так: два мира, два образа жизни. У кого-то – жизнь рушится, а у другого самая насущная проблема – кроссворд разгадать.
– Канцона, – отрезала Татьяна. И предупредила: – Я сейчас к тебе приеду. Только готовься: у меня тут – полная канцона. В смысле – конец. Капут. Аллес.
Тон Макса сразу изменился. Таня с удовольствием услышала шелест – это полетела на пол газета с кроссвордом – и тревожные нотки в его голосе:
– Можешь рассказать, что случилось?
– Могу. При личной встрече. Ну, все, выезжаю.
– Подожди, – не отставал Макс. – У тебя такой голос… Лучше я за тобой приеду.
– Не надо, – отказалась Таня. – Мне машина нервы успокаивает. Буду минут через двадцать.
– Только осторожненько, ладно? – попросил Макс.
– Вот затрепыхался, – пробурчала Таня. – Тоже мне, квочка-наседка!
– Не ершись! – беззлобно одернул Макс. – Я просто прошу тебя не гнать, вот и все. Давай, жду. Разогреваю пиццу.
Таня положила трубку и впервые за этот долгий день улыбнулась. Как приятно, когда хоть кто-то не говорит с тобой о делах и не устраивает разборки. А просто ждет тебя и греет к твоему приходу элементарную замороженную пиццу.
* * *
Макса можно любить за одну улыбку – неширокую, одними глазами, но такую теплую. Она как море в солнечный день – в ней слепящая синева, искорки волн, нежная пена прибоя…
К улыбкам мужчин Таня обычно относилась недоверчиво. Она судила по себе: ведь очень часто сама улыбалась не от души, а с умыслом. Когда, например, нужно, чтобы гаишник не отобрал права. Или если хотела усыпить бдительность несговорчивого оппонента по сложным переговорам… Так и с мужчинами – чем искреннее они тебе улыбаются, тем больше оснований держать ухо востро: мало ли что скрывается за чарующим, беззаботным оскалом? Ладно, если тебя хотят примитивно в койку затащить – а если у мужика другой умысел? Взять, например, Димку Полуянова. Таня его уже давно раскусила: раз сияет в тридцать два зуба, значит, денег в долг попросит. А шеф, Андрей Федорович, ярче всего улыбается перед тем, как устроить подчиненным грандиозный втык.
И только Макс – проверено неоднократно – никаких личных корыстных целей своей улыбкой не преследует. Таня часто приставала:
– Чего ты светишься? О чем-то приятном подумал?
Максим недоумевал:
– Приятном? А что у нас приятного?..
– Вот и я говорю, – подхватывала Таня. – На улице дождь, на работе у тебя, сам рассказывал, – завал, и в ресторане нас с тобой сейчас чуть не отравили… Ну, и чему улыбаться?
– Тебя это раздражает? – не понимал Макс.
– Конечно, – бурчала она. – На душе кошки скребут, а ты сияешь, как медный пятачок.
– Хорошо, я буду грустным, – покорно соглашался он. Пытался спрятать улыбку, хмурил брови – но, конечно, не удерживался: тут же фыркал и начинал сиять пуще прежнего.
– Ты как младенец, – пожимала плечами Таня. – Только они ржут без причины.
– А ты откуда знаешь про младенцев?
– Мама рассказывала.
– Ах, мама! – беззаботно откликался Макс и тянулся к Тане с поцелуями.
Она делала вид, что рассержена и отворачивается, – а на самом деле едва сдерживалась, чтобы не встать на цыпочки и не поцеловать Макса в беззаботный, смеющийся глаз…
Вот и сегодня – Макс распахнул дверь и немедленно затопил Татьяну своей фирменной улыбкой. И она – уж насколько не в духе была! – не удержалась, растянула губы в ответной гримаске.
– Улыбаешься. Уже хорошо, – похвалил Макс.
Он ласково обнял Таню за плечи, провел в квартиру, усадил на пуфик разуваться.
– Проходи, рыбка моя золотая!
И ни вопроса о том, что случилось: изучил уже Танин характер. Знает, что она терпеть не может, когда на нее с порога набрасываются с расспросами.
– Пицца готова, вино охлаждается. На кухне поедим или в комнате?
Тоже грамотно предложил – чтобы Таня сама выбирала. Если ужинать в кухне, где нет ни телика, ни DVD-проигрывателя, – значит, обсуждать ее проблемы они начнут прямо за едой. Но можно уйти в гостиную, спокойно, под бормотание телевизора, съесть пиццу, а к неприятному разговору вернуться за чаем.
– Сначала поедим. Можно на кухне, но без расспросов. Потом будешь меня жалеть. Ну а после, может, я тебе все и расскажу, – ворчливо сказала Таня.
И подумала: «Все-таки я нахалка! Чем больше Макс со мной носится, тем больше я наглею!» Но, с другой стороны, как не наглеть, если Макс – безотказный? Что ни попроси – массаж, кинопремьеру или суси в два часа ночи – все будет. И на ворчливый тон вкупе с командными нотками Макс никогда не обижается. Вот и сейчас спокойно сказал:
– Ну, тогда пошли в кухню! Совместим два в одном: я и кормить тебя буду, и жалеть.
Стол уже был накрыт – по мужским меркам, вполне пристойно: и тарелки стоят, и ножи с вилками лежат. Шпроты, правда, остались в консервной банке, зато жестянка красуется на фарфоровом блюдце. Макс даже про хлеб не забыл – нарезал целую гору толстых ломтей, будто взвод оголодавших солдат собрался кормить, а сверху хлебной кучи поместил украшение – веточку петрушки.
Таня вновь не удержалась от улыбки. Цапнула петрушку, отправила ее в рот, проворковала:
– Какой ты смешной!
– Ну, вот. Разрушила всю композицию, – упрекнул ее Макс.
Он обвязался фартуком и взялся нарезать пиццу. Задача оказалась непростой: то маслина под нож попадет и разлетится, словно детская бомбочка, то сыр не слушается – вместо того чтоб резаться, расслаивается на сопли-тянучки.
– Горе ты мое, – вздохнула Таня.
Отобрала у Макса нож и порубила пиццу сама.
– Пицца – высший класс. Я ее своими руками улучшил, – похвастался Максим. – Долил кетчупа, побросал соленых огурчиков…
Таня только руками развела:
– Ну, ты даешь! Пицца-то – с тунцом!
