Анна и Сергей Литвиновы
Девушка без Бонда
– Обещаю.
Он оглянулся и окинул взглядом ее фигурку, мысленно прощаясь с нею навсегда. Девушка застыла на набережной и озиралась по сторонам. Она казалась очень растерянной.
* * *
Девушка послушно прошлась мимо яхт, припаркованных (иначе про них и не скажешь) кормами к молу. Яхточки стояли вплотную друг к другу, покачивались, поскрипывали. Высоченные тонкие мачты без парусов были устремлены к небу.
Сердце ее молчало. Почему-то она заранее была уверена, что ни она не встретит никого и ничего знакомого, ни ее никто не признает. «Я попала сюда не на яхте, – крепло в ней убеждение. – Тогда как? На пароме?»
А на частных белых суденышках кипела своя, утренняя жизнь. Мореходы возвращались с берега с покупками, поднимались по трапам на борта. Кое-где уже завтракали, усевшись за столиками прямо на палубе. Где-то заспанные одиночки попыхивали сигаретами или потягивались со сна. Люди как люди, совсем обычные, разноязыкие.
Флагштоки мачт украшены самыми разнообразными, разноцветными вымпелами. Она откуда-то знала, что это флаги разных государств, но не помнила ни одного, не знала, какую страну какой стяг означает.
Красавица, прогуливающаяся в одиночестве по пирсу, конечно, привлекала внимание экипажей, но не слишком пристальное или навязчивое. С одной из яхт крикнули что-то на незнакомом ей языке. Девушка откуда-то знала, что нельзя оборачиваться на мужские выкрики в спину, но сейчас она, против собственных правил, остановилась и переспросила по-английски:
– Что? Что вы хотите?
– Поедем с нами, красотка! – крикнул, перейдя на язык адмирала Нельсона, продубленный, загорелый сверх меры яхтсмен с борта своей посудины. Одет он был по-простецки: в полосатый банный халат. Из-под халата торчали загорелые волосатые ноги. Его товарищи, тусующиеся на яхте, – такие же просоленные, провяленные на солнце (и, кажется, столь же изрядно проспиртованные) – одобрительно заржали.
– Не с вами, мальчики, – буркнула она и продолжила свой путь.
Девушка еще раз прошлась вдоль пирса. Яхты производили впечатление крепких, но достаточно скромных суденышек. Метра четыре в ширину, метров пятнадцать в длину. Высоченные голые мачты, паруса, спрятанные в чехлы, на палубах – свернутые в мотки веревки. Над палубами – тенты от солнца.
Волны били в причал, хлюпали, ударяли в корму, ветер временами звенел, посвистывал в снастях. Все, как положено: море, пирс… Но… В пустом, больном мозгу девушки при слове «яхта» почему-то рождались совсем другие ассоциации. Она прикрыла глаза, стараясь не упустить долгожданное, драгоценное воспоминание… И – вот оно! Ей вдруг на секунду привиделся огромный белоснежный корабль. Вокруг открытое море. На теплоходе – несколько палуб, тонированные окна кают, открытый бассейн, локаторы… Она наблюдает судно откуда-то сверху – видимо, с вертолета. Корабль растет в размерах, и вот винтокрылая машина (внутри которой – она) садится в самый центр специальной площадки на палубе… Но дальше – стоп… Пленку-воспоминание будто выключили. Ни разглядеть, что будет дальше, ни назад перемотать…
* * *
Днем она у него в прокате так и не появилась. К пяти часам вечера Димитрис подошел к месту, где оставил утром прекрасную незнакомку. Сердце его колотилось. Он мечтал ее увидеть и ужасно боялся, что девушки не окажется. Но нет – она ждала его. Какая радость!
– Как дела? – спросил он.
– Так себе, – нахмурилась девушка.
– Ты что-нибудь вспомнила?
– Ничего. Почти ничего.
– Может, тебе обратиться к врачу? – неуверенно предложил он.
– У меня ведь нет денег. И страховки.
– О, ты знаешь, что такое «страховка»! Уже хорошо. Проголодалась?
– Да. Но повторюсь: у меня нет денег. Даже на еду.
– Пойдем, я тебя угощу. Когда сможешь, отдашь. Или отработаешь.
При последних словах незнакомка нахмурилась.
– Эй, я ничего плохого не имел в виду, – стал оправдываться Димитрис. – Раз у тебя сейчас временно нет денег – значит, тебе нужна работа. Я постараюсь ее для тебя найти.
– Спасибо.
– Не стоит благодарностей. Пойдем.
Они прошли вдоль линии моря, набережная скоро кончилась, и начался пляж. Сели в самой дальней (но одновременно – уж Димитрис-то хорошо это знал – в самой дешевой и вкусной) таверне. Столики стояли тут прямо на песке, в нескольких метрах от линии прибоя. Кроме качества и дешевизны, было еще как минимум две причины привести незнакомку именно сюда.
К ним подошла официантка. Поприветствовала парня по-гречески:
– Я… сас, Димитрис!
А потом обратилась к его спутнице. Ей она сказала несколько слов на своем родном, незнакомом парню языке.
И та неожиданно откликнулась.
* * *
– О, да ты русская! – возликовала в ответ официантка.
– Да, может быть, – неуверенно проговорила незнакомка.
– Ну, сказанула! «Может быть»! – фыркнула официантка. – Да ты говоришь по-русски совсем без акцента. Точнее – акцент у тебя москальский…
– «Москальский»? – недоумевающе сморщилась девушка. – Что это значит?
– Что значит? – рассмеялась подавальщица. – Что ты не с Украины, не с Белоруссии. Ты – с России.
Официантка по-свойски села за столик.
– А откуда конкретно? – спросила она, жадно изучая лицо девушки. – С Москвы, с Питера? Может быть, с Волги? Или с юга? Хотя у волжан акцент другой. И у кубанцев – тоже… Может, ты с Выборга, с Архангельска? Они тут часто плавают – мореходы…
– Я… я не знаю…
– Ручки у тебя красивые… – Подавальщица схватилась за тыльную сторону ладони и принялась с интересом рассматривать. – Крема, парафиновые ванночки, салоны… Правда, маникюра ты давно не делала. Дней десять как минимум… Но я могу поклясться, посуду ты редко моешь и рыбу не чистишь… Чем вообще по жизни занимаешься?
Незнакомка нахмурилась. Димитрис уже не раз видел подобное выражение на ее лице – когда она силилась вспомнить, да у нее не получилось.
– А как тебя зовут? Меня вот Наташа, я родом с Могилева. А ты?
– Прости… Прости, я не помню…
– Слушай, может, ты в кораблекрушении пострадала? Или за борт с какого-нибудь круизного лайнера выпала? Тебе память и отшибло. Я про таких, как ты, по телевизору смотрела, правда, они там в психушке лежали, а их родных искали… Ну, у нас здесь, на Серифосе, дурдома нет, поэтому сама давай вспоминай, – затормошила Наташа незнакомку. – Хоть что-то ты помнишь? Плыла по морю, да? А дальше что?
* * *
И тут – еще один флэш, всплеск, воспоминание: крохотный плоский остров, вокруг море, но совсем неподалеку – большая земля, а посреди острова – почему-то вертолет… Он стоит, лопасти застыли, а рядом с вертолетом, у его шасси, лежит связанный человек… И море вокруг – синее-синее, спокойное, и берег рядом, но он пустынен – песок, трава, ни души… И очень хочется пить…
* * *
«Этот ж какой случай! – с восторгом думала Наташа. – У нас, на Серифосе! Где годами ничего не происходит! Вдруг – девчонка, потерявшая память. Это ж кому рассказать! Как в мексиканском сериале! Девочки с ума сойдут. Журналисты понаедут – интервью у меня брать!.. Если только эта красотка не придуривается… Но, похоже, что нет…»
– Ну, что, была катастрофа? – теребила москальку Наташа.
– Да, – вдруг выдавила незнакомка.
– Да – что? – с жадностью уставилась в ее лицо Наташа. – Что конкретно случилось?
– Авария была… И я… На каком-то островке… Необитаемом…
Тут из здания кафе выглянул хозяин, мазнул взглядом по официантке, нахмурился. Та вскочила из-за столика, заторопилась.
– Ну, вот видишь – начинаешь вспоминать! Как хорошо! Глядишь, так мы с тобой скоро все про тебя и узнаем… Ну, ладно, ребятки, а теперь давайте поешьте… – И она перешла на греческий, обращаясь к Димитрису: – Что вам принести?
* * *
Обед оказался великолепен. Греческий салат и огромная тарелка, полная мелкой жареной рыбешки, которую они с Димитрисом ели не очищая, прямо с головой. И необыкновенно вкусный хлеб – она макала его в оливковое масло, оставшееся от салата. А Димитрис бросал куски гусям – откуда ни возьмись вокруг столика возникли три здоровенных домашних гусака, которые кормились людскими щедротами. И море тихо плескалось в нескольких метрах от столика, и закатное солнце светило ярко, но не жарко…
Когда они закончили трапезу и пили кофе по-гречески, с холодной водой, Димитрис наконец спросил:
– Ну, что тебе рассказала Наташка?
Девушка старательно передала ему все, что она выяснила о себе с помощью официантки. Димитрис ответил, хмурясь и глядя на собственные руки:
– Видишь, мы с тобой сумели очень многое о тебе узнать.
– Да. Спасибо тебе за помощь. И за обед.
Она действительно была очень признательна парню.
– Ты русская, и ты потерпела кораблекрушение.
– Похоже, что так, – согласилась красавица.
– Правда, я сроду не видел у нас на острове ни яхт, ни катеров, ни теплоходов под российским флагом.
– Да? – вздернула брови незнакомка. – А может, я ходила на яхте под другим флагом?
– Бывает и такое, – кивнул он. – Но раз ты русская – значит, тебе надо в русское посольство. Там тебе помогут.
– Наверное, ты прав, – вздохнула она.
– Но посольство в Афинах.
– А это далеко?
– Больше ста морских миль. Паром будет только через три дня. А у тебя нет денег на билет. И нет средств на еду и на то, чтобы там, на материке, хотя бы добраться из порта Пирей до русского посольства. Я бы дал тебе кэш, без проблем, но у меня тоже негусто с наличностью…
– Куда ты клонишь? – нетерпеливо перебила его девушка.
– Значит, план будет такой, если ты согласишься, конечно. Ты идешь работать. Зарабатываешь деньги. Ну а потом плывешь на материк.
– Работать… А что делать?
– С работой сейчас, не в сезон, на острове сложно. Но я, слава богу, отыскал для тебя место. И даже обо всем договорился. Будешь мыть посуду – здесь, в таверне. И помогать на кухне. Платить тебе обещают пятнадцать евро в день. Еда – бесплатно. Жить можешь у меня. Тоже бесплатно. За неделю скопишь на билет. Заодно, глядишь, вспомнишь, кто ты и как тебя звать… Правда, есть еще один вариант. Учти, я не шучу…
Глаза Димитриса вдруг полыхнули страстью. Отчаянной и почти безнадежной.
– Вариант? – пропела красотка. – Какой же?
– Ты выходишь за меня замуж. И остаешься здесь. Знаешь… Я… Я, кажется, люблю тебя…
Не в силах сдержаться, юноша схватил ее за руку. Незнакомка не отодвинулась, не убрала кисть.
– Это так неожиданно… – пробормотала она. – Мы ведь совершенно не знаем друг друга… Да что там! Я сама не знаю себя… А потом, что скажет твоя бабушка?
– Моя бабушка примет любое мое решение, – нахмурился Димитрис.
Однако слишком уверенно его голос не прозвучал.
А девушка усмехнулась:
– Хорошенькое решение: вдруг, с бухты-барахты, на второй день знакомства привести в дом жену! Которая взялась неизвестно откуда! И даже не знает, как ее зовут.
– Я же сказал тебе: мы решим эту проблему. Я уверен, ты вспомнишь, кто ты, только чуть позже. Ты ведь уже узнала, что ты русская…
Он запнулся.
– Моей национальности, конечно, достаточно, чтобы сделать мне предложение. – В голосе незнакомки звучал нескрываемый сарказм. – А вдруг я уже замужем?
Димитрис отчаянно замотал головой.
– Я уверен, что нет! А о тебе мы узнаем еще больше. Я обещаю.
– У тебя много знакомых официанток из Могилева? – опять сыронизировала красавица.
– У меня есть другой план. Сегодня отдыхай, а завтра вечером мы с тобой отправимся в одно место…
– В какое такое место?
– Недалеко. Здесь, на острове… – Юноша загадочно улыбнулся.
Но девушка не отставала:
– Отправимся – зачем?
– Пока ничего не скажу. Но там тебе точно помогут.
* * *
Она очень надеялась, что Димитрис отставит свой план. Пусть память ее чиста, как белый бумажный лист, но мозги, она уже убедилась, работают. И она отдавала себе отчет: если кто-то и сможет ей помочь, то точно не он. Слишком уж юн. И чересчур наивен. И сверх меры (как, впрочем, и все парни его возраста) повернут на одном. Сам Димитрис наверняка считает это любовью. А на самом деле это всего лишь желание. Сумасшедшее, как у всех восемнадцатилетних мальчишек. И его идеи похожи на мыльные оперы или сказки про пиратов. Выходи за меня замуж, и будем жить в каморке с сумасшедшей бабулей. Разве не глупо? И на сегодняшний вечер парень наверняка приготовил что-нибудь подобное. Например, страстный поцелуй над пропастью с диким риском свалиться вниз и с крошечным шансом, что перед лицом опасности она вспомнит свою прошлую жизнь… Интересно, откуда-то же она помнит про экстремальные методы борьбы с амнезией, и даже слово «амнезия» вспомнила, и слово «экстремальный», но только по-прежнему почти ничего не ведает о самой себе…
Однако отвязаться от Димитриса оказалось непросто. Когда вечером он пришел за ней в таверну, глаза его горели.
– Ты не забыла? У нас с тобой сегодня важное дело, – выпалил парень чуть не с порога.
А девушка еле удержалась от недовольной гримасы. Она устала, ей хотелось в постель. И еще хотелось многого другого, о чем она успела вспомнить. Например, в парикмахерскую. К косметологу. На массаж. Или позаниматься йогой, поиграть в теннис (ей почему-то казалось, что играет она неплохо), почитать женский роман, поваляться в ванне. Что угодно, только не прогулки по ночному бесприютному пляжу. Насмешливый блеск звезд, шорох песка под ногами, монотонный плеск волн, пробирающий до костей бриз. И – опаляющий, сметающий все на своем пути жар, что исходит от ее спутника. Димитрис хочет ее – всегда, везде, всю. И с этим ничего нельзя поделать.
Она слабо улыбнулась. Пробормотала:
– Уже поздно. И я действительно очень устала. Пожалуйста, bunny…
Лицо Димитриса зарделось румянцем. Ему страшно нравилось, когда она называла его bunny.
Впервые это словечко сорвалось у нее с языка вчера, просто машинально. И только потом она вспомнила, что оно означает «зайка». Но не детеныша зайца. У слова совсем другой смысл. Так обращаются друг к другу любовники, и Димитрис, конечно, сразу решил, что раз он «зайка», значит, тоже ей небезразличен. Только как ему объяснишь, что она назвала его ласковым именем случайно, по ошибке? Она явно имела в виду кого-то другого. Своего истинного любовника. Ни имени, ни лица которого так и не могла вспомнить…
И девушка аккуратно сбросила со своего плеча требовательную руку Димитриса и повторила:
– Давай лучше пойдем домой.
Однако он сжал ее плечо еще крепче. И вдруг спросил:
– Скажи, ты веришь в бога?
– В бога? – растерянно пролепетала она.
Еще одно слово – конечно, знакомое и, безусловно, что-то значащее. Бог. Нечто, или некто, справедливый и одновременно грозный. Кажется, она действительно в него верила. В прошлой жизни.
И девушка твердо ответила:
– Да.
– Жаль, – неожиданно отреагировал Димитрис. И, секунду поколебавшись, решительно добавил: – Но даже если так, мы все равно пойдем к нему.
Девушка с любопытством взглянула на своего спутника. Кажется, ей повезло. Приключение, задуманное Димитрисом, вовсе не ограничится объятиями на пляже. И она осторожно спросила:
– А он– кто?
– Когда увидишь, ты испугаешься, – усмехнулся Димитрис.
Мимолетно взглянул на простенькие часы, украшавшие его запястье, и озабоченно произнес:
– Ого, уже десять вечера! А нам еще километров пять идти… И еще неизвестно, примет ли он.
– Слушай, ты можешь объяснить нормально? – сердито спросила девушка.
А Димитрис взглянул ей в глаза и ответил:
– Мы идем к одному человеку. Он живет здесь, на острове. Далеко, в заброшенной деревне…
– А кто он, этот человек? – нетерпеливо поинтересовалась она.
Но Димитрис лишь вздохнул:
– Если сказать тебе заранее, ты просто не пойдешь.
* * *
В заброшенную деревню они добрались только к полуночи. Пути оказалось не пять километров, а добрых восемь, да еще по песку, и ветер трепал волосы, пробирался под тонкую куртку. Ощущение было, что они где-то на краю земли. И хоть море и соль брызг на губах, у нее перед глазами вставала картина из совсем другой жизни: снег (белые кристаллы, сплошь усыпавшие землю), елки (так называются высоченные, здесь ничего похожего нет, деревья) и заброшенная, покосившаяся избушка из почерневших бревен.
И от этих видений, вплетавшихся в реальность, ей стало особенно жутко.
– Димитрис, мне страшно… – пробормотала девушка.
И, разумеется, услышала в ответ:
– Со мной ничего не бойся.
Но юноша тоже трусил, да еще как – она это чувствовала.
Как ни пыталась девушка расколоть Димитриса, куда они идут да зачем, по делу тот ей так ничего и не рассказал. Лишь глухо намекнул: человек, к которому они направляются, на их острове изгой, ни один из местных жителей его даже на порог не пустит.
– Но почему? Он что, прокаженный? Преступник?
– Хуже, – покачал головой Димитрис. – Он пошел против бога.
… Наконец они подошли к приземистому беленому домику. Тот выглядел нежилым: крыльцо покосилось, окна закрыты синими ставнями.
Однако едва Димитрис потянулся постучать во входную дверь, та распахнулась сама, и девушка от неожиданности вскрикнула. В глаза плеснуло светом. Пахнуло теплом и какими-то пряностями… А потом на пороге высветился силуэт огромного черного пса.
Стоя на четырех лапах, он доставал ей почти до плеча. И тихо – но очень зловеще – рычал.
Девушка, похоже, в своей прежней жизни боялась собак, особенно таких, как эта: с горящими злым золотом глазами, мощными лапами, оскаленной розовой пастью…
Но даже самый устрашающий пес меркнул в сравнении с человеком, стоявшим рядом с собакой.
То был – вепрь? Вампир? Вий? Гоблин?
Она никак не могла вспомнить нужного слова.
Хотя, конечно, устрашающая фигура принадлежала человеку. Просто он – чрезвычайно странный. Мужчина огромного, под два метра, роста. Лицо почти скрыто волосами: седая шевелюра, могучие кусты бровей, нестриженая борода. А главное – взгляд. Глаза с виду самые обычные, серые, и не то что какие-то особо пронизывающие, но все равно по позвоночнику сразу холодок побежал…
И голос – хриплый, будто человек заговорил после долгих лет, в течение которых исполнял обет молчания.
– Рядом, Джек!
И следующие слова – адресованные ее спутнику – ударили, будто током:
– Продолжаешь спорить с судьбой, Димитрис?
И юноша (а ведь ей казалось, что она за пару дней, что они провели поблизости друг от друга, узнала его до донышка – совсем молодого, глупенького и открытого) спокойно ответил:
– Нет, отец Стелиос. Сегодня я пришел к вам совсем за другим.
А когда страшный человек в ответ усмехнулся и, небрежно взглянув на нее, произнес: «Хочешь покопаться в этой особе?», девушка просто была готова вырвать свою ладонь из руки Димитриса и броситься в ночь. И пусть на пляже воет ветер и нет ни души – лучше так, чем рядом с этим ужасным человеком.
Однако тот будто прочел ее мысли. Резко выбросил вперед огромную волосатую руку и втащил девушку в дом.
Кажется, она закричала… и Димитрис ее успокаивал, нежно гладил по плечу… а седобородый Стелиос стоял в углу комнаты, смотрел на них из-под кустистых бровей, и пес спокойно улегся подле продавленного кресла, и ничего страшного пока не происходило. Девушка потихоньку успокоилась, все равно ей казалось, что просить, чтобы они ушли, как, впрочем, и сопротивляться, и умолять – бесполезно. И тогда Стелиос хрипло произнес:
– Давай к делу, Димитрис. Скажи наконец, что тебе от меня на этот раз, – («значит, были и другие разы?»), – нужно?
И юноша отпустил руку русской и твердо произнес:
– Мне нужно, чтобы ты помог этой девушке обрести память.
Стелиос усмехнулся:
– Как ты сказал – память?
В глазах его полыхнули искорки любопытства. А Димитрис с видом собственника водрузил руку на ее плечо и повторил:
– Девушке надо знать, кто она. И откуда. И что с ней случилось. И почему это произошло. И еще… – он виновато взглянул на нее, но все же закончил, – не обманывает ли она меня?
– С этими вопросами тебе следовало обратиться к богу, Димитрис, – усмехнулся страшный человек.
А она – уставшая, испуганная – наконец не выдержала:
– Послушайте! Вы можете объяснить мне, что происходит?
Но вместо ответа юноша лишь легонько подтолкнул ее в сторону ужасного Стелиоса, или как его там. И девушка – вместо того чтобы отшатнуться – будто загипнотизированная, пошла к нему. А тот коснулся своей тяжелой ладонью ее лба и пробормотал:
– Странно… Очень странно.
И резко обратился к Димитрису:
– Она тебя не обманывает. Ее память действительно чиста, словно неисписанный бумажный лист.
«Ради сего великого открытия, конечно, стоило ковылять два часа по песку», – саркастически подумала девушка.
А огромный человек вновь коснулся ее лба (от его руки по коже разлилось приятное тепло) и вдруг резко, глядя прямо ей в глаза, произнес:
– Я бессилен тебе помочь. Могу только сказать, что ты заслужила то, что случилось. Беспамятство – твоя кара. Кара за грех. За зло, что ты причинила людям.
– Причинила зло? Я? – растерянно пробормотала девушка.
А отец Стелиос вдруг забормотал:
– Вспомни. Лето. Парк. Пахнет яблоками. И дети играют в мяч… Сколько вас было?.. Да, трое.
О чем он говорит?
Девушка в недоумении смотрела на страшного человека. А тот продолжал:
– В саду была ты. И еще одна девчонка, твоя подружка. Вам лет по десять. И с вами маленький мальчик. Ему не больше пяти. Он ничей не брат, не родственник. Откуда он к вам прибился?..
«Ну все, хватит», – едва не вырвалось у нее.
Димитрис тоже смотрел на рассказчика со все возрастающим недоумением.
Однако тот уже не замечал ничего вокруг и продолжал бормотать:
– У мальчика была плохая мать… да, да, она пила и совсем не интересовалась своим сыном. И вы с подружкой просто пожалели его. И взяли с собой на прогулку. Никто об этом не знал. Потому что никому из взрослых не было до ребенка никакого дела…
И вдруг, будто по волшебству, в ее голове вспыхнула картинка: лето – но совсем не такое, как здесь, не жаркое, в воздухе звон комаров и запах влажной, после очередного дождя, земли. И яблоневый сад – урожай не созрел, яблоки крошечные и зеленые. И она сама, только маленькая, действительно лет десяти. И еще одна девчушка того же возраста. А с ними – мальчишка, гораздо младше, явно дошкольник…
Они с подругой длинными палками пытаются сбить с вершины яблони единственный плод с уже покрасневшим бочком. Но слишком высоко, и у них ничего не получается. Сверху услужливым дождем сыплется невкусная зелень, а заветное наливное по-прежнему недоступно. Девочки спорят друг с дружкой. Одна предлагает залезть на дерево и достать яблоко рукой, а вторая отговаривает: ветки тонкие, опасно… А потом вдруг одна из них кричит:
– Пусть он залезет!
И показывает на малыша.
И тот – худенький, в чем только душа держится – с готовностью лезет на дерево. Мальчик даже польщен: большие девочки нуждаются в нем, они поручили ему важное дело… Тонкие ветки прогибаются, но пока удерживают хрупкое тельце… А когда ребенок уже почти на вершине, вдруг раздается хруст… ветка подламывается… и дальше все как в замедленной съемке, беззащитное тело падает на землю. Удар. И тишина. Они в ужасе бросаются к нему… И с огромным облегчением встречают его слабую улыбку. И слышат виноватый лепет:
– Я… я не удержался.
Ребенок в порядке и, кажется, ничего не сломал, только лицо исцарапано, и из носа капает кровь.
…Картинка, что всплыла перед ее глазами, была абсолютно реальна – вплоть до деталей: погоды, одежды былых времен. Внушить такое невозможно. Бородач Стелиос действительно непонятным образом вытащил воспоминание из ее подсознания. Все и вправду происходило именно с ней. Очень давно. Много лет назад. Но почему она оказалась в том яблоневом саду? И где он находится? И как звали ее подружку и того пацаненка?
Этого девушка не помнила. И она, вся во власти только что увиденного «кино», вскрикнула:
– Но при чем здесь кара? Ведь с мальчиком ничего не случилось!
А бородач внимательно взглянул на нее и назидательно произнес:
– О да! Тебе гораздо спокойнее считать, что ты ни в чем не виновата. Ребенок всего лишь разбил нос. Вы остановили ему кровь и промыли царапины, и даже раздобыли новые футболку и шорты вместо порванных. Он вернулся домой и сразу лег спать, сам, – в той семье все равно было не принято, чтоб ребенка укладывали родители. И его мамаша ни о чем даже не узнала. И не заметила, что сын пришел домой исцарапанным, в чужой одежде… А потом вы с подругой уехали и никогда больше не возвращались в тот поселок и в тот сад. И никогда не узнали, что…
Бородач зловеще замолк.
Девушка сидела ни жива ни мертва.
И уже Димитрис нетерпеливо спросил:
– Но что? Что же случилось?
Однако страшный человек не обратил на него ни малейшего внимания. Проникновенно посмотрел на девушку и властным голосом произнес:
– Слушай себя. Слушай!
…И в ее голове вновь вспыхнула картина: уже совсем взрослый мужчина, высокого роста, стройный, с волевым подбородком. Такому бы еще антураж соответствующий: дорогая машина, хорошие часы на запястье, дизайнерский костюм. Однако находится человек в казенном, блеклом, с обшарпанными стенами помещении. И сидит не в кожаном кресле начальственного кабинета, а на продавленной панцирной кровати. И глаза его бессмысленны и пусты. Руки безвольно висят вдоль тела. А по подбородку тянется ниточка слюны.
Мучитель Стелиос жестко говорит:
– Это он, тот самый мальчик. И таким он стал только благодаря тебе.
– Не понимаю… – выдыхает девушка.
– Что ж. Я тебе объясню, – пожимает плечами гигант. – Ребенок упал с большой высоты. Метра три. И ударился головой. Но ты тогда… Ты просто промолчала. Испугалась, что во всем обвинят тебя… А зачем признаваться? Переломов нет, ребенок бегает, а то, что голова у него болит, – у всех бывает, пройдет. Но мальчика-то следовало срочно вести к врачу. Оперировать. Спасать. Но никто ведь – кроме вас! – даже не знал, что случилось… Никому и в голову не пришло показать его докторам. И эта травма – незалеченная! – убивала его. Убивала с каждым годом. И в конце концов у него случилось кровоизлияние в мозг. И превратило его в растение. И если бы он мог говорить, он просил бы, умолял тебя, всех, чтобы вы навсегда прекратили его мучения. Но он даже этой возможности лишен. Поэтому око за око, милая девушка. Ты – лишила памяти его. А он – тебя. В жизни зло часто уравновешивает само себя. То, что ты причинила, возвращается назад к тебе же. Еще вопросы будут?..
Она, потрясенная, молчала. Кажется, по лицу текли слезы. А в голове билось: «Кто он, этот бородач? И откуда он знает о ней то, что ей самой совершенно неведомо?..» И еще одна крошечная и почти безнадежная мысль: вдруг ничего не было – ни мальчика, ни яблони? И странный человек – просто сильный гипнотизер, отчего-то решивший испытать на ней мощь своего таланта?..
Однако Димитрис, похоже, принял рассказ отца Стелиоса за чистую монету. Он нежно коснулся рукой ее лица, успокаивающе пробормотал:
– Не плачь, банни… Даже если так было на самом деле. Ты все равно ни в чем не виновата. Ты была маленькой. Я бы тоже на твоем месте испугался во всем признаться…
И с укором обратился к бородачу:
– Я просил вас совсем не об этом. Я просил помочь ей, а не искать виновных.
Девушка бросила на него благодарный взгляд, а Стелиос лишь усмехнулся:
– Ты задал мне много вопросов, и я ответил – на тот, что считаю самым важным. Кто виноват в том, что она потеряла память? Только она сама.
– Но я имел в виду совсем другое! – горячо воскликнул Димитрис.
Увидел, что брови Стелиоса гневно сошлись у переносицы, и поправился:
– В смысле, не за какие прегрешения, а почему и как. Когда, где?..
– Шли запрос в небесную канцелярию, – усмехнулся старик.
И снисходительно пояснил:
– Я вижу лишь общую картину. Детали мне неподвластны.
– Но ведь все, что вы рассказали, нам никак не поможет! – продолжал горячиться Димитрис. – Мы по-прежнему не знаем ни ее имени, ни откуда она, ни что с ней случилось. Получается, мы зря на вас надеялись?
А девушка жалобно добавила:
– Пожалуйста. Ведь меня здесь даже называют не по имени – просто «она».
– Имя у тебя, должно быть, красивое, – усмехнулся старик. – А вот душонка…
И вновь Димитрис бросился на ее защиту:
– Неправда! Она добрая! И умная! И…
Старик же вновь одарил ее цепким, раздирающим душу взглядом и будто бы про себя проговорил:
– Да, она, конечно, красива. И умна. Потому что только умные зарабатывают деньги своей красотой. Да, да, я вижу еще кое-что… Эта девочка в своей прошлой жизни знала себе цену. И умело пользовалась теми щедротами, что ей даровала природа. Я вижу: она вся в роскоши, в блеске… Софиты, фотовспышки, поклонники… Автографы, призы, подарки, слава…
– Вы имеете в виду, что я была… моделью? – недоверчиво спросила девушка. – Или актрисой?
– А что, вполне может быть! – вновь встрял Димитрис.
Старик же опять внимательно взглянул на нее и задумчиво произнес:
– Я не знаю, кем ты была. Но ты… ты… создавала свой собственный мир. Неправильный. Насквозь фальшивый. Иллюзию, красивую сказку. А люди тебе верили. Не щадя живота своего стремились попасть в тот несуществующий мир. Бросали на это все свои силы, деньги… А ты – ты их просто обманывала. Потому что идеального мира не существует.
– Не понимаю… – опустила она глаза.
Однако Димитрис, кажется, понимал – он жарко воскликнул:
– Но ведь художники – они тоже создают собственный мир! И писатели! И скульпторы! И актеры! Они все творят иллюзию! Но их никто за это не осуждает!..
И бедняжка нарвался. Потому что странный старик перевел на него взгляд своих водянистых глаз и устало сказал:
– Ты такой еще мальчик, Димитрис… Что ты хочешь от меня услышать? Что это совсем не твоя женщина? Что такая, как она, просто использует тебя и выбросит, словно старую тряпку?
Димитрис мигом поник, потух.
А старик властно велел:
– Уходите.
И повернулся к ним спиной.
– Но подождите, отец Стелиос! – потерянно воскликнул Димитрис.
Однако тот даже не шевельнулся. А страшный пес Джек вскинул голову и предупреждающе зарычал. Оставалось лишь уйти.
…И пока оба возвращались по влажному прибрежному песку в Хору, никто из них не проронил ни слова. Только на самом пороге дома девушка удержала Димитриса за рукав и жалобно спросила:
– Ну скажи мне. Пожалуйста. Кто такой Стелиос? Шарлатан? Сумасшедший? Преступник? Чем он занимается? И почему он живет один, в заброшенной деревне?
Парень глубоко вздохнул и ответил:
– Может быть, Стелиос действительно сумасшедший. Но только он еще никогда не ошибался.
Печально взглянул ей в глаза и добавил:
– Я теперь буду молиться, чтобы ты никогда не вспомнила своего прошлого.
– Но почему? – вскричала она.
Димитрис же со стариковской мудростью произнес:
– Потому что, когда ты его вспомнишь, я тебе стану не нужен.
* * *
И потянулись дни на острове.
Они с Димитрисом вставали и выходили из его дома на горе еще затемно. Спускались вниз, в бухту – пятьсот восемьдесят ступеней, однажды подсчитала она – под посвист ветра, который с каждым днем становился все более злым и холодным. Чтобы она не мерзла, парень отдал ей свой старый свитер. Димитрис вообще был очень добр к ней, и это ее не очень-то радовало.
