Анна и Сергей Литвиновы
Девушка без Бонда
Часть I
Он смотрел на девушку, прекрасную, как само море.
Мокрые волосы до плеч. Совершенная фигура. Идеальная грудь. Длинные ноги. Влекущий изгиб бедер.
Она походила на Афродиту, только что родившуюся из морской пены.
Абсолютно нагая Афродита двадцать первого века.
На пустынном вечернем пляже, едва освещенном огоньками с далекой набережной, больше никого не было. Ни единая живая душа не видела их.
Димитрис осмотрел девушку всю, с головы до ног. Дыхание его помимо воли участилось. В горячей молодой крови стало разливаться желание. Хотелось взять незнакомку за руку, притянуть ее к себе и…
Но тут его взгляд задержался на глазах девушки. Они были голубыми, бездонными. И – абсолютно пустыми. В них ничего не отражалось.
«Наркоманка, наверное», – с неудовольствием подумал Димитрис. Он не любил наркоманов. Брезговал ими. Даже если наркоша вдруг оказалась бы столь прекрасной, как эта незнакомка.
Но… Он все-таки не смог равнодушно обойти ее и продолжить свою одинокую прогулку по ночному пляжу. Наверное, его удержала ее красота. И нагота. И еще то, что девушка казалась такой несчастной и дрожала от холода.
Димитрис скинул с себя куртку и протянул ее обнаженной незнакомке.
Она покорно взяла одежду и еле слышно, заученно, словно автомат, прошептала по-английски: «Спасибо». Однако затем девушка застыла, с минуту удивленно смотрела на куртку («да у нее точно с головой проблемы!») – но все-таки сообразила, накинула ее на плечи. Кожанка оказалась ей велика, и нагая красотка закуталась в нее.
– Кто ты? – спросил Димитрис по-английски.
Вопрос дошел до девушки – парень понял это по тому, как дрогнули ее зрачки. Но с ответом она медлила, по ее лицу волнами пронеслись сначала непонимание, затем ужас. Наконец незнакомка тихо проговорила:
– Я… не… знаю…
«Сто процентов: у нее передоз», – решил Димитрис.
Летом сюда, на остров, на яхтах или на паромах, приезжали самые разные туристы. Хватало и выпивох, и гулен, и любителей травки. Однако сейчас осень. И хотя море еще теплое – сезон завершен. Шумные компании англичан и немцев давно разъехались по своим Манчестерам и Дюссельдорфам. В тавернах вечерами скучают по двое-трое тихонь-отдыхающих. Откуда же взялась голая наркоманка?
В любом случае Димитрис не хотел ее отпускать. Девушка выглядела такой несчастной и растерянной! Он спросил, по-прежнему по-английски, тихо, медленно, раздельно:
– Как – тебя – зовут?
И снова на лице прекрасной незнакомки отразились непонимание, а затем бесплодная попытка вспомнить и, наконец, страх. И последовал все тот же растерянный ответ:
– Не знаю…
Хотя девушка говорила с Димитрисом на языке «битлов» и Боно, в ее речи едва уловимо, но чувствовался акцент. И не похожа она была ни на англичанку, ни на американку. Тип лица скорее славянский. Или, может, скандинавский? (Парень в этом не сильно разбирался.) Белокурая, явно некрашеная. Так кто она: болгарка, румынка? Или полька? А может, шведка или норвежка? Кто знает, откуда ее занесло на остров?
Димитрис предпринял новую попытку наладить контакт с красоткой:
– Откуда – ты – приехала? Где ты живешь?
На лице незнакомки опять отразилось мучительное желание вспомнить, а затем – ужас, что у нее ничего не выходит. И вновь прозвучали тихие, стыдливые слова:
– Я… Я не знаю… Прости…
То ли от расспросов и бесплодных попыток вспомнить, то ли от холода девушку стала бить дрожь. «Да она замерзла», – подумал Димитрис. И правда: в воздухе разлита осенняя вечерняя стынь – его вон самого, как он снял с себя куртку, ветер пробирает до костей. Да и море уже намного холодней, чем летом. «Зачем она купаться-то полезла в такую погоду? – удивился про себя Димитрис и решил: – Девчонка точно откуда-то с севера. Только разные норвежцы и шведы способны плескаться в такой холод. Или все-таки она немка? Нет, немки такими красивыми не бывают… А может, русская?»
Тут он вдруг понял, что знает, что делать с девушкой. Взял ее за руку, произнес:
– Пойдем.
И она послушалась. И покорно пошла с ним рядом по ночному пляжу.
* * *
Для того чтобы скрываться, не нужен райский уголок.
Слишком много беглецов спалили себя потому, что выбирали в качестве убежища рекламный рай в духе «баунти». Но те, кто тебя ищет (кем бы они ни были), редко бывают дураками. И в первую очередь обращают внимание на безмятежные тропические острова.
Большой город тоже не очень подходит для того, чтобы исчезнуть, раствориться в нем. Даже в громадном мегаполисе вроде Нью-Йорка есть вероятность однажды случайно столкнуться нос к носу с тем, кто знал тебя в прошлой жизни. Именно так – невзначай встретившись со знакомыми на улице, в вагоне метро или на эскалаторе – засыпались многие беглецы.
Поэтому он выбрал для себя настоящую задницу мира. Совершеннейшую дыру.
Но лучше жить в дыре, чем не жить вовсе.
Здесь дуют постоянные ветра, и проживает всего шестьсот человек, и связь с большим миром – только морем. А единственная дорога из порта ведет в верхний город через ущелье. Паром, как и дорогу, легко контролировать. Достаточно пары знакомых в порту да хороший бинокль… И нет здесь обычной для курортов суеты, нет ни единой достопримечательности. Лишь летом сюда заезжают безумные туристы-экстремалы, как правило, американцы. Останавливаются в нескольких крохотных гостиницах, которые тоже легко проверить…
Да, здесь идеальное место для того, чтобы схорониться навсегда.
Скрыться от правосудия.
Или от кредиторов.
Или от мафии.
Или от тех, других и третьих, вместе взятых.
* * *
Димитрис и девушка рядом прошли по спящим улицам нижнего города – порта. Ни один человек не встретился им на пути. Все магазины закрыты, все жители – те немногие, кто не уехал на зиму на материк, – улеглись спать. Только на самом берегу еще работало несколько таверн, но Димитрис намеренно обошел их далеко стороной.
Девушка шла рядом с ним покорно, словно кукла или автомат. Куртка, которую он ей одолжил, прикрывала ее вплоть до бедер. Длинные, стройные ноги выглядывали из-под одежды. Парень невольно бросил на них взгляд и почувствовал, как желание вновь поднимается в нем.
Он был готов наброситься на девушку прямо сейчас – на дороге, на пустыре. Но Димитрис смирил себя. Так будет неправильно. Воспользоваться ее слабостью и одурением – не по-божески. Нет, он должен потерпеть, выждать и чуть позже получить все сполна. И по-трезвому, а не с обдолбанной дурочкой. Если, конечно, девушка оценит его и окажется благодарной.
Они начали подниматься в гору. Здесь беспрепятственно гулял ветер. Димитрису стало совсем холодно в одной рубашке. А девушка, кажется, согрелась в его куртке. Она машинально перебирала босыми ногами по не успевшему остыть асфальту. Незнакомка шла чуть впереди, и Димитрис невольно опять смотрел на ее ноги. Теперь не только из-за вожделения. Что-то странное было в том, как они выглядели, но он все никак не мог понять, что именно.
Он не надеялся наладить с девушкой контакт сегодня. Вот она проспится, и, быть может, тогда… Поэтому Димитрис заговорил исключительно для того, чтобы рассеять гнетущее молчание. Просто, чтобы не слышать больше посвиста ветра, сказал снова по-английски:
– Нам туда, в Хору, или верхний город. – И указал рукой на притулившиеся к макушке горы, прямо к скалам, белые домики – в свете луны их было видно даже ночью.
Он почти не надеялся на ее отклик. Ответа и не последовало.
«А почему я, собственно, разговариваю с ней на „инглише“? – вдруг подумал Димитрис. – Потому что она выглядит как туристка и совсем не похожа на гречанку? Но вдруг она знает греческий?»
И он произнес по-гречески:
– Мы идем в Хору. Я там живу, и там живет моя бабушка. Я не причиню тебе вреда.
Девушка обернулась на звук его голоса. По выражению ее лица было ясно, что она не поняла ни слова. Незнакомка, как он и решил сразу, явно не гречанка.
– Что? – переспросила она по-английски.
– Я говорю, мы идем в дом моей бабушки.
Девушка покорно кивнула, не выразив ни удивления, ни страха, и, снова понурив голову, продолжила путь.
Они поднимались все выше и выше, уже стали видны крыши нижнего города и бухточка, в которой стояло на якоре несколько яхт. «Наверно, она упала в воду с одной из них. Перепила, перенюхала или чего другого перебрала? Вот и вывалилась за борт… А может, просто решила поплавать… И завтра утром ее начнут искать оставшиеся на яхте проспавшиеся спутники. А как без спутников? Такая красавица просто не может путешествовать одна… Поэтому времени у меня, чтобы наладить контакт, на самом деле не очень много».
И тут вдруг Димитрис понял, почему его так смущал вид ног незнакомки. Да и не только ног! И ее лица, и всего ее тела. Она была совсем незагорелой. Абсолютно белокожей.
Как можно отдыхать в Греции и совершенно не загореть? Сюда, на остров, она могла добраться только на яхте или на пароме. Солнце даже в сентябре в Элладе жаркое, особенно для таких светлокожих северных созданий, как она. Загорают они (или сгорают) в момент. А девушка что, специально пряталась от дневного светила в трюме яхты или парома? А когда выходила на палубу, надевала длиннополый халат и паранджу?
«Вряд ли она туристка», – подумал Димитрис.
Но кто же она тогда?
* * *
– Ну что? – в голосе телефонного собеседника слышалось нескрываемое нетерпение.
– Пока ничего. Мы передали ориентировку на нее в Каир, Тель-Авив, Афины, Анкару. Даже в Тирану и Рим. Довели фото и приметы до всех сотрудников. Они ищут. Но пока, увы, ничего.
– Никаких следов?
– Ни малейших.
* * *
Дорога пошла круто в гору. Девушка дышала тяжело, но ровно, дыхание ее не сбивалось. Димитрис понял, что она, во-первых, не курит (и это ему понравилось), а во-вторых, хорошо тренирована.
Но наркоманы, они ведь, наоборот, обычно дымят как паровозы. Сигареты для них первая ступенька к анаше, а потом все хуже, хуже… И еще торчки совсем не тренируются. Здоровье у них ни к черту.
Значит, красотка не наркоманка? Но тогда что с ней? И кто она такая, черт возьми?
Наконец они вошли в Хору – на крутые, взбирающиеся меж белых домов улицы-ступеньки. В верхнем городе, практически опустевшем и обезлюдевшем ближе к зиме, завывал ветер. Ни единого окна не светилось. Практически все закрыты ставнями или заколочены. Мало кто здесь остался жить – уехали или насовсем, или хотя бы на зиму.
Димитрис и сам давно бы отправился искать счастье на материк, если б не бабушка. А она наотрез отказывалась покидать дом своих предков.
«Я не брошу наш дом… И нашу фамильную часовню: кто тогда будет за ней ухаживать?» – все время твердила старуха.
«Бог нас с тобой простит, бабушка», – обычно отвечал он.
«Тебя-то, молодого, простит. Сделает скидку на то, что ты глуп, не ведаешь, что творишь… А вот меня господь не помилует… Поэтому ты уезжай. А я здесь останусь».
Но Димитрис не мог бросить бабушку одну. В верхнем городе зимой закрывалась и крохотная таверна, и даже единственный магазинчик. Все продукты ему приходилось таскать пешком в гору. Машины у них не было, и не было даже мопеда.
Бабушка не сможет спускаться вниз, к порту, за провизией, а потом пешком подниматься наверх. Она даже до фамильной часовни с трудом доходит и очень горюет, что после ее смерти церквушка придет в запустение, ведь ни единой родственницы-женщины у них в роду не осталось. Некому будет передать ключи и утварь, разве только чужим людям. «Хоть бы ты, Димитрис, женился», – много раз с тоской и надеждой говаривала бабушка.
И как ей объяснить, что, даже если б захотел, он бы не смог жениться – у него нет постоянной работы и, значит, не имеется средств, чтобы содержать семью. И неужели найдется какая-нибудь девчонка, что согласится похоронить себя в глуши? Слушать завывания ветра и ухаживать за старой часовней?
* * *
Она не знала о себе ничего. Ни откуда она родом, ни как ее зовут, ни кто ее родители. Голова была совершенно пустой. Ни единой мысли. Ни одного воспоминания. Ее жизнь, казалось, началась час назад на пустынном пляже. Что было с нею раньше? Она силилась вспомнить, но ни единого просвета, только сильнее начинала болеть голова.
И еще она была покорна всему. Она не могла ничему сопротивляться. Ни чьей воле.
Этот смуглый парень с очень черными глазами тащил ее куда-то в гору, где в свете луны белели налепленные на скалу домики. Зачем она с ним идет? Что будет дальше?
У нее не было сил: ни для того, чтобы сопротивляться, ни для того, чтобы хотя бы даже задуматься о том, что с нею происходит.
* * *
Они одолели еще несколько десятков ступеней по крутой улочке и очутились в домике, где жил Димитрис. По традиции он напоследок бросил взгляд вниз. Вид, открывающийся с горы, был красивым. Очень. Даже сейчас, когда совсем стемнело, в свете луны вокруг вздымались скалы острова и на полгоризонта серебрилось и чернело огромное море. А далеко-далеко внизу, в бухте, светились палубные огни нескольких яхт да фонарики пары не закрывшихся покуда таверн…
Зрелище захватывало дух. Не случайно всю весну, и лето, и раннюю осень сюда поднимались и поднимались туристы. Бесцеремонно шумели на улицах. Заглядывали в окна домов, заходили, в панамах и бейсболках, в главную церковь и фамильные часовни.
Димитрис ничего не имел против туристов. В конце концов, именно они его кормили. Все больше и больше приезжающих предпочитали не лезть в гору пешком, осматривать красоты острова на своих двоих. Они брали напрокат машину – на день-два. Или хотя бы скутер. А технику им выдавал Димитрис. И чинил ее, когда она ломалась, тоже он… Но ближе к зиме прокатная контора закрывалась, и найти работу на острове становилось очень, очень проблематично…
Парень потянул на себя дверь – дома в Хоре никогда не запирались, даже в туристический сезон. Мотнул головой, приглашая девчонку: иди, мол. Она безропотно шагнула внутрь – и оба окунулись в темноту и духоту маленького помещения с низкими потолками.
Димитрис щелкнул выключателем. Под потолком загорелась тусклая лампочка в абажуре.
Обстановка его дома была спартанской, и Димитрис знал это. Он никогда в жизни не приводил сюда девушек. Не только из-за скудности быта, но и из-за бабушки. Старушка, воспитанница старой школы, считала падшей любую особу, позволяющую себе до брака уединяться с юношей.
Но эту странную все же привел. Просто пожалел ее? Или, может, польстился на легкую добычу?
Он и сам не знал. Наверное, и то, и другое, вместе взятое.
Ему уже случалось заниматься любовью. На пляже или на палубе яхты, как правило, с туристками, обычно сильно подвыпившими – наверно, они забывали его имя прежде, чем их судно снималось с якоря.
Серьезных отношений у Димитриса ни с кем никогда не было. И у него возникла шальная мысль, что, может быть, вдруг… Эта девчонка… Она нравилась ему, ох как нравилась, и она настоящая красавица, ему не доводилось еще видеть таких симпатичных, только разве по телевизору, но он быстро отогнал мысль о том, что с ней у него может что-то сложиться… Во-первых, она странная: наверно, все-таки наркоманка. А может, того хуже – просто ненормальная. Во-вторых, она старше его, и намного. Димитрису летом исполнилось восемнадцать, а девушке, насколько он сумел различить в полусумраке пляжа и дороги, лет двадцать семь. А то и двадцать девять. Да, она прекрасна, но – помимо всяческих других «но» – не слишком ли велика разница в возрасте?
Да и что загадывать! Тем более так далеко. Пока ему надо хотя бы наладить с ней контакт. Разговорить ее.
Незнакомка внимательно разглядывала обстановку домика. И Димитрис попытался увидеть собственное жилище ее глазами. Выходило, по правде сказать, довольно убого. Первая комната, дверь в которую открывалась прямо с улицы, служила одновременно и гостиной, и кухней, и его спальней. В углу – электрическая плитка на две конфорки, рядом порыжевшая раковина и небольшой, изрядно обшарпанный холодильник. Посредине комнаты – круглый стол, подле него – два стула. А у стены, рядком – две застеленные односпальные кровати.
И фотографии на белых стенах: дедушка, родители, другие умершие родственники. И множество православных икон…
За стеной – закуток бабушки. Она хоть и жаловалась на бессонницу, но на деле спала крепко, Димитрис не раз в этом убеждался, возвращаясь из нижнего города за полночь, – ни разу она не проснулась при его появлении, не окликнула внука… Вот и сейчас только носом посвистывала. Слышно было так хорошо, будто бабуля под столом пряталась.
Ну и пусть его жилище самое бедняцкое, подумал Димитрис. Если б не он – девчонке вообще пришлось бы ночевать где-нибудь под лодкой, укутавшись в рыбацкие сети.
– Хочешь есть? – спросил он у незнакомки.
Алчный огонек блеснул в ее глазах, и она кивнула.
Димитрис достал из холодильника сацики[1], намазал толстым слоем на ломоть хлеба, налил стакан домашнего вина, протянул девушке. Она присела к столу, вино понюхала, сморщила носик и отставила в сторону. Ну и ладно. Девчонка и без того под кайфом, зачем ей еще вино!
Зато за хлеб с сыром девушка принялась с жадностью. Димитрис стал готовить на плите кофе. Сварил, разлил в две чашки. Налил из чана чистой холодной воды в два стакана. Девушка доела хлеб, облизнулась, проговорила:
– Очень вкусно.
– Кто же все-таки ты такая? – задумчиво произнес Димитрис, спрашивая скорее не ее, себя: – Даже имени своего не знаешь…
Во взгляде незнакомки опять мелькнула паника. Видно было, что она совершает мучительные усилия, чтобы вспомнить, но у нее не получается. Девушка сделала порывистое движение и в отчаянии закрыла лицо руками. Рукавом куртки она задела стакан с водой, тот опрокинулся и упал прямо на пол. Раздался звон стекла. Разлетелись осколки, расплеснулась по половицам вода. И в тот же миг из-за стенки раздался хриплый со сна голос бабушки:
– Димитрис? Что такое?
– Ничего, бабушка, я уронил стакан.
– Зачем тебе стакан?
– Я хотел пить.
– А кто с тобой пришел?
– Никого, бабушка, я один.
– Не ври мне.
Димитрис мысленно чертыхнулся – чертыхаться вслух бабушка считала большим грехом, и он старался при ней никогда не поминать лукавого. Но когда бабули не было близко, ругаться случалось. Бабушка за стенкой закряхтела, встала и явилась миру: в белой ночной рубашке, скрюченная, морщинистая, длинноносая – ни дать ни взять ведьма из сказок.
Она в упор, не выражая ни малейшего удивления, стала молча разглядывать незнакомку старческими глазками, а та в ответ смотрела на старушку простосердечно, словно младенец.
– Димитрис! Кто это?! – спросила бабушка.
– Ей негде ночевать.
– Почему она должна ночевать у нас?
Разговор шел по-гречески, поэтому Димитрис не боялся, что ночная красавица их поймет. Если только девушка не притворяется, не играет искусно свою роль – знать бы только какую.
– Я привел ее потому, – смело промолвил парень, – что больше ей не к кому обратиться.
– А кто она такая?
– Туристка. Выпала с яхты и приплыла на остров. У нее ничего нет: ни денег, ни еды, ни воды, ни крова. Разве это не по-христиански – помочь страждущей?
– Ты ей помогаешь, – прозорливо спросила старушка, – потому что она страждущая? Или потому, что красивая и тебе нравится?
– И то, и другое, ба, – честно ответил парень.
– Что ж… – протянула старушка. – Хочешь помогать – помогай. Но если ты воспользуешься ее беспомощностью и надругаешься над ней – учти, бог тебя покарает.
– Я даже не думал ни о чем подобном! – вспыхнул юноша.
– А то я тебя не знаю! И учти: бог высоко, а я здесь, рядом. Спать я больше сегодня уже не буду – спасибо, внучек, разбудил, испортил мне ночь, – и если я что услышу – прокляну и отхожу тебя палкой, понял?
– Бабушка!
– Дай ей пижаму твоей покойной матери! И не вздумай подглядывать, когда она будет переодеваться на ночь!
– Бабушка!
– Что «бабушка»? Если б не я, ты бы такого успел натворить, в твои-то молодые годы – за всю жизнь у господа прощения б не выпросил!
И бабуля ушла к себе за загородку, сердито шаркая шлепанцами по полу. А там не улеглась, а лишь уселась на кровать (скрипнули пружины) и принялась бормотать молитвы.
И тут девушка порадовала Димитриса, потому что задала самый обыденный вопрос, вполне разумный:
– О чем вы говорили?
– О тебе, – не стал скрывать юноша.
– И что?
– Она спрашивала, кто ты и откуда взялась. А я не знал, что ей ответить.
– Она расстроилась?
– Думаю, да.
– Может, мне лучше уйти?
– Куда ты пойдешь? Сейчас ночь, а у тебя даже одежды нет.
– Мы будем здесь ночевать?
– Да.
– Это твой дом?
– Да.
– А где мы находимся?
– Я же тебе говорил: это Хора, или верхний город.
– Мы на острове?
– Да.
– Как он называется?
– Серифос.
Девушка помедлила и попыталась что-то вспомнить. Судя по ее лицу, у нее ничего не получилось.
– А где это? – тихо спросила она.
– Эгейское море. – Девушка не выказала ни узнавания, ни удивления, и Димитрис иронически продолжил: – Государство называется Греция, материк – Европа, планета – Земля. Слушай, что ты принимала?
– Я… Я не помню…
– Ладно. Раздевайся, ложись. Утро вечера мудренее. Я отвернусь.
Про мамину пижаму, посоветанную бабушкой, он решил не упоминать.
– Хорошо, – покорно сказала девушка.
Димитрис прислушался. Бабушка за стеной наконец улеглась и даже, несмотря на угрозу бодрствовать, успела завести свой еженощный посвист. Дай бог, больше она до утра не проснется. Парень указал рукой:
– Эта кровать – твоя. Стели, ложись. На другой я лягу. Я буду здесь, в комнате. Если тебе станет скучно или страшно, или что-то в этом роде – обращайся.
Девушка не ответила. Димитрис понял, что взял неправильный тон, и с чувством сказал:
– Я привел тебя в свой дом, потому что ты мне понравилась. Ты – красивая. И я бы хотел быть с тобой.
Она опять промолчала. Он подошел ближе и взял ее за руку.
Незнакомка резко отдернулась. Отступила на два шага, прижалась к стене. В глазах разлился испуг.
– Не бойся, что ты, что? – Он протянул перед собой две открытые ладони.
– Я не боюсь… но я… Я, наверное, нездорова. Не трогай меня. Пожалуйста, не трогай!
Она почти сорвалась на крик, а Димитрис прижал палец к губам и сделал испуганный жест в сторону перегородки, за которой помещалась старушка.
– Прости, – промолвила незнакомка.
– Я тебя не трону.
– Да, не сегодня, – мягко сказала она, даря ему надежду. – Для начала я должна выздороветь.
«Будем надеяться, что, когда выздоровеешь, ты не убежишь».
Она откинула покрывало на своей койке.
– Отвернись.
Димитрис покорно встал к ней затылком.
А девушка, перед тем как лечь, внимательно изучила свои руки и бедра в поисках следов от уколов.
Следов не было. Или она просто не могла их разглядеть в тусклом свете единственной лампы?
* * *
Нет, я не наркоманка… не наркоманка… но почему так пусто в голове? Почему я не помню о себе ничего? Почему моя жизнь началась два часа назад на пустынном пляже на этом греческом острове? Кто я? Черт возьми, кто я?
КТО?
Я?
Она хотела бы еще над этим подумать. Думать и пытаться вспомнить, думать еще и еще, напрягать мозги, но вместо этого вдруг провалилась в тяжелый сон.
* * *
А ночью ей приснилась… странная картинка… Причем в своем сновидении она видела изображение не вживую. Она вроде бы лицезрела экран монитора – что находится за пределами экрана, различить не могла… А изображение было таким: мужчина в легкой летней одежде… Он ей хорошо знаком, даже близок, но девушка мучительно припоминала и все никак не могла вспомнить, кто этот человек и какое отношение к ней имеет…
Изображение, что ей показывали на экране, дрожало – похоже на документальное кино: снимают издалека и скрытой камерой… Вот мужчина идет по улице белого городка. Сам городок чем-то похож на тот, где она оказалась сейчас с Димитрисом: белые стены домов, синие ставни… Но в то же время она понимала даже во сне: это, конечно, совсем другое место…
Вот человек, за которым наблюдает скрытая камера (и она во сне!), входит в дом. Да, и этот дом чем-то похож на жилище, где она сейчас находится. Он такой же белый, под голубой крышей, однако при этом и больше, и современней, в нем не один, а целых два этажа и есть синий деревянный балкон и спутниковая тарелка на крыше…
Девушка в своем сне по-прежнему не узнает мужчину… Но теперь понимает, что он вовсе не друг ей, а враг.
И еще: этот человек знает ответы на многие вопросы. Он ведает, что с ней приключилось и почему. И если она хочет вернуться к жизни, узнать о себе все, что забыла, она должна разыскать этого мужчину… Это возможно, раз она точно знает, как он выглядит. И в каком доме живет…
Однако, в сущности, это ведь просто сон… Может ли она верить ночному кошмару?
* * *
Димитрис разбудил незнакомку еще затемно.
Погладил по плечу:
– Вставай, а то скоро проснется бабуля, будет нам очередная порция ворчни…
Девушка в испуге вскочила, прикрывая грудь и плечи одеялом, и парень с горечью понял: его надежды не сбылись. Незнакомка за ночь не протрезвела, не пришла в себя. Те же безумные, ничего не понимающие, испуганные глаза.
– Вставай, – терпеливо повторил Димитрис, – надо позавтракать, и еще у меня появился план…
– План? Какой план?
– Увидишь. Поднимайся. Я принес тебе одежду. Я отвернусь.
Конечно, он снова, как и вечером, отвернулся, раз обещал, – однако теперь в зеркальце над умывальником все ж таки посматривал на прекрасную гостью. Просто не мог удержаться. В конце концов, вчера девушка предстала перед ним совершенно обнаженной, поэтому он вроде имеет право…
Димитрис положил на стулья целый ворох одежды, чтобы у нее был выбор. Он уже успел чуточку узнать женщин и усвоил, что девушки обожают выбирать, особенно когда дело касается нарядов. Итак, он дал ей два платья своей покойной матери и еще матушкины туфли – кажется, по размеру они ей подходили – и нижнее белье, а также пару собственных футболок и джинсы.
Красотка, конечно, сразу отвергла материны платья: старинный фасон, запах нафталина. Облачилась, как он и предполагал, в его джинсы и одну из футболок. Одежда висела на ней мешком, штанины пришлось подвернуть, но все равно она стала еще соблазнительней, чем даже когда была абсолютно голой.
– Мне идет? – спросила девушка с долей кокетства и поспешила к зеркалу. Единственному зеркалу в комнате – небольшому, над рукомойником.
– Супер! – искренне восхитился Димитрис.
– Вот только туфли, – озабоченно проговорила она, – кажется, мне маловаты. Может, у тебя найдутся кроссовки или что-то вроде?
– Я ношу сорок третий размер.
– Да-а, – засмеялась незнакомка, – сорок третий мне вряд ли подойдет.
Сейчас, когда она говорила о нарядах, девушка производила впечатление совершенно нормальной, и Димитрис возрадовался: что, если она все-таки пришла в себя?
– Ладно, – молвил он, – теперь ты экипирована, надо позавтракать.
– А можно чем-нибудь почистить зубы? – абсолютно разумно спросила незнакомка. – И причесаться?
– Запасной щетки у меня нет. Паста имеется. Почисти пальцем. Расческа – пожалуйста. И свежее полотенце.
Пока гостья плескалась у рукомойника, он поджарил два куска феты и сварил кофе.
– Садись, поедим.
– А ты хозяйственный.
– Стараюсь.
Незнакомка с удовольствием проглотила сыр с хлебом, выпила кофе.
– Ну, утро оказалось мудренее вечера? – с надеждой спросил Димитрис.
– В смысле?
– Ты вспомнила, кто ты и откуда?
На лицо гостьи легла тень.
– Я все думаю, думаю, вспоминаю – и ничего не могу припомнить. Ничего. Как будто я родилась вчера на пляже. А до того – пустота. И темнота. Ни одного проблеска. Я не знаю, что со мной случилось, – со стоном проговорила она.
– А может, – с улыбкой предположил Димитрис, – ты и вправду только вчера родилась? Как Афродита? Из морской пены? Знаешь легенду об Афродите?
Девушка задумалась, потом кивнула:
– Да, что-то помню.
– Вот видишь! – с преувеличенной бодростью воскликнул он. – Ты помнишь миф об Афродите, умеешь чистить зубы и со вкусом одеваешься. Значит, ты не какая-нибудь марсианка, а земная женщина.
– Ну, я надеюсь, что да, – улыбнулась незнакомка.
«Ура! Она, кажется, даже понимает юмор! И сама пытается шутить!»
– Значит, все остальное приложится, – с уверенностью заявил юноша. – Ну, пойдем?
– Куда?
– Я же говорил, что у меня есть план.
– Какой?
– Ты нетерпелива. Давай спустимся вниз, в порт, а там я тебе расскажу.
Тут за стенкой завозилась, закашляла бабушка, парень приложил палец к губам и указал на дверь:
– Бежим!
* * *
Они вышли, когда уже рассвело, однако солнце еще не взошло, пряталось где-то за огромными горами. От пейзажа, раскинувшегося под ними, захватывало дух: тихое огромное море, а на горизонте другой скалистый остров – похоже, необитаемый. Далеко внизу на «их» острове – белые домики нижнего города и бухта, а в ней – маленькие яхточки с тонкими спичинками мачт.
Верхний город, как и ночью, производил впечатление необитаемого. Ни единого человека на улицах-ступенях, ни одна из ставней не открылась, не слышалось ни голосов, ни музыки. В нескольких маршах ступеней вверху возвышалась белая громада церкви с синим куполом.
– Мне туфли жмут, – пожаловалась незнакомка, – можно я сомну задники?
– Ради бога, – откликнулся Димитрис. – Все равно эти туфли никому не нужны. Они принадлежали моей матери.
– А где она сейчас?
– Она умерла.
– Извини.
Дальше спускались в молчании. Получилось гораздо быстрее, чем вчерашний ночной подъем. А когда они ступили на улочки нижнего города, из-за горы появилось солнце.
И вместе с ним стал просыпаться городок. Лениво открывались кое-какие лавки. А когда парень с девушкой достигли самой первой линии домов – у моря, там оказалось и вовсе оживленно. С пакетами продуктов проходили туристы. Кое-кто из отдыхающих завтракал в тавернах – заняты один-два столика в каждой, но все равно определенное кипение жизни резко контрастировало с замершим верхним городом. Работал банк, и школьный автобус привез и выгрузил на остановке группу детей с ранцами.
– Мне пора на работу, – сказал Димитрис.
– А где ты работаешь?
– Здесь, в городе. И ты оставайся тут, в порту. Походи, погуляй по пирсу, поглазей на яхты. Может, узнаешь кого-нибудь? Или кто-то узнает тебя?
– Это и есть твой план? – спросила, улыбаясь, девушка.
– Не только. Давай встретимся с тобой ближе к обеду, часов в пять. Если проголодаешься – вот тебе пять евро, купи в булочной пирог или сандвич. Они здесь вкусные.
– Спасибо, Димитрис.
Он погладил ее по руке. Она ему нравилась, и жалко было с ней расставаться.
«А ведь она может все вспомнить или просто уплыть с кем-то другим на любой яхте – на такую красоту охотников много. – У него заныло сердце. – И тогда плакали мои пять евро, и джинсы, и футболка, и туфли моей покойной матери. А главное – я больше никогда ее не увижу».
– Только в любом случае, пожалуйста, скажи мне, как ты и какие у тебя планы. Я работаю там, у пляжа, где мы вчера встретились. В прокате машин, называется «Анкор». Обещай, что зайдешь, если узнаешь о себе что-то новое, ладно?
