Анна Джейн
Небесная музыка. Солнце
Саманта как хозяйка вечера представляет нас друг другу. И я, и Лилит понимаем, что лучше не говорить о том, что мы и без того отлично знаем друг друга. Даже Дастин с Октавием понимают это. Они лишь дают понять, что уже знакомы – поверхностно. Будто и не убегали из нашего дома в масках Кинг-Конга и безумной ведьмы.
– Это Санни, друг семьи, начинающий музыкант, – представляет меня Саманта. Я не знаю, почему она так добра со мной. Лилит и Октавий, в голубых глазах которого плещется смех, говорят, как приятно им познакомиться со мной. А Элинор Фелпс, которую они сопровождают, улыбается. Может быть, она не такая потрясающе-красивая, как на экране, но я чувствую в ней достоинство. Все, как и рассказывала Лилит, Элинор – женщина, которая знает себе цену и которая вызывает невольное уважение.
– Для меня честь познакомиться с вами, – говорю я с некоторым волнением. – Ваши песни навсегда в моем сердце.
– Как же приятно, что меня не забывает молодежь, – отвечает Элинор.
– Вас невозможно забыть, – я совершенно честна, но боюсь, что эти слова будут восприняты как лесть. – Для меня вы та, на кого нужно равняться.
– Санни очень хотела познакомиться с тобой, – произносит Саманта. – Я не могла не представить вас друг другу.
– Очень талантливая, – кивает Джонатан.
– Ты поешь, девочка? – спрашивает Элинор, внимательно глядя на меня.
– Занимаюсь вокалом и играю на гитаре, – отвечаю я.
– Профессионально или баловства ради? – продолжает она.
– Надеюсь, что первое.
– Учишься?
– В школе искусств Хартли.
– Почему не школа музыки Фэрланд?
– Не попала на прослушивание, – честно отвечаю я. Элинор кивает, принимая к сведению. Да, я мечтала учиться там – там, где училась знаменитая певица. И мечтала выступать в Кёрби-центре, но… Но не всегда все получается так, как мы хотим.
– Джонатан не будет говорить о таланте, если его нет, поэтому я желаю тебе в полной мере реализовать его, – заявляет Элинор с одобрением. – Вижу, ты серьезно настроена.
Ее слова для меня безумно важны – я запомню каждое из них.
– Не отступай, девочка, – улыбается мне та, которую раньше я видела только по телевизору и один раз на сцене во время выступления. – Однажды, надеюсь, я услышу, как ты поешь.
Я от всей души благодарю ее. И спрашиваю, можно ли взять автограф на память. Если Элинор не затруднит. Возможно, не стоило этого делать, но я не могу сдержать себя.
– Без проблем, девочка, – кивает Элинор и поворачивается к Октавию: – Милый, принеси мне бокал шампанского с клубникой, будь добр. Где расписаться? – спрашивает она уже у меня.
– У милой Санни свободна правая рука, – подает голос Дастин. Я обжигаю его не самым приветливым взглядом, но вовремя вспоминаю про маркер и блокнот, который принес Джонатан.
Когда Элинор и Тейджеры отходят от нас, я не знаю, от чего я в большем шоке. От того, что пообщалась с самой Элинор Фелпс, или от того, что встретилась с Лилит, у которой глаза круглые, как блюдечки.
– Санни! Что происходит? – спрашивает она.
– Занятно, – насмешливо говорит и Октавий. – Не ожидал встретить вас обоих. Кстати, – обращается он к Дастину, – надо будет еще как-нибудь съездить в бар.
– Без проблем, приятель, – отвечает тот.
Я испытываю очередную дозу удивления – эти двое, что, уже спелись?
– Что ты тут делаешь? – спрашивает слабым голосом Лилит. – Ты пришла с ним? – она стреляет глазами в Лестерса.
– Мы не вместе! – закатывает он глаза. – Меня пригласили мои замечательные соседи Тейджеры.
– Как и меня, – говорю я.
– Откуда ты их знаешь, Франки? – тут же пристает ко мне с расспросами Дастин.
– Какая тебе разница? Знаю, и все. А ты здесь откуда? – смотрю я в упор на Лилит.
Та вздыхает.
– Когда ты ушла, позвонил Сладкий и попросил сопровождать его на вечеринку, – отвечает подруга.
– Сколько раз повторять, – с раздражением говорит Октавий. – Я не сладкий. Не горький. Не кислый. И у меня есть имя. Ричард. Не разочаровывай меня.
Он кладет руку ей на плечо, и подруга меняется в лице – она с трудом сдерживает довольную улыбку. Ей наверняка нравятся эти прикосновения. А меня вновь посещают невольные воспоминания – того, как Лилит и Октавий вчера целовались в ее комнате. Это было слишком горячо.
– Ох, Санни, ты такая хорошенькая! – восклицает Лилит, дотрагиваясь до моих волос. – Как принцесса. Это платье тебе так идет! А какой мейк!
– Даже я удивлен, – встревает Лестерс. – Оказывается, и такую, как рыжий монстр, можно привести в порядок.
– Пошел ты, – не выдерживаю я.
– Как грубо, – улыбается Дастин ехидно.
– Ты не заслуживаешь иного.
– Поцелуй меня, – тонким голоском выдает этот идиот и потешно делает губы трубочкой, наклоняясь ко мне. Я отпихиваю Лестерса, но он не отстает. И тогда я, вспыхнув как спичка, резко беру его за ворот рубашки и тяну к себе. Хочет поцелуй? Да пожалуйста.
Или его хочу я?
Когда между нашими губами остается жалкая пара дюймов, он резко отстраняется.
– Вот же ведьма, – тихо говорит он. – Не понимаешь шуток.
– Да уж, шутки твоего уровня мне не понять, Лестерс.
Мы с неприязнью смотрим друг на друга.
– Вы весьма интересная парочка, – замечает Октавий, лениво попивая шампанское. Лилит почему-то смеется в кулак.
– Мы не парочка, приятель, – скалится Дастин. – Да, рыжий монстр?
– Если ты не сделаешь над собой усилие и не заткнешься, я за себя не отвечаю, – честно предупреждаю его я.
Он веселится. А когда я почти прихожу в себя, зовет меня танцевать – как раз начинает играть подходящая для медленного танца музыка, и несколько пар уже вышли на импровизированный танцпол.
– Не пойду, – упираюсь я. – Лестерс, что ты ко мне привязался?!
– Тебя и платье не исправит, – ворчит он и приглашает какую-то красивую девушку в соблазнительном малахитовом наряде, которая моментально соглашается. Следом Октавий протягивает руку Лилит, и они тоже танцуют. Оба не только отлично сложены и обладают пластикой, но и знают, как нужно двигаться под музыку. Лилит до сих пор занимается танцами в Хартли, а Октавий много танцевал в бытность солистом «Пепельных цветов».
Я смотрю, как они легко кружатся, глядя друг другу в глаза, словно влюблены по-настоящему, и мне тоже хочется танцевать. Однако все, что я умею – это отрываться под тяжелую музыку, ну или под электронную – в клубах. Классическими танцами я никогда не занималась.
Я пью голубой сладковатый коктейль с подкрашенным льдом и гуляю по террасе – она впечатляющих размеров и так красиво украшена, что мне кажется, будто я попала в какой-то волшебный сад. Многих гостей я не знаю, но некоторых узнаю и понимаю, что это не просто вечеринка, это – концентрация бомонда Нью-Корвена. Здесь очень много творческих людей: актеров, художников, музыкантов, писателей, и мне чудится, что атмосфера в доме Тейджеров тоже особая – творческая.
Отличная подпитка для «Небесного радио».
С коктейлем в руках я стою у перил и любуюсь открывающимся видом – кажется, что город растворяется в небе.
Я провожаю взглядом далекие самолеты, вижу, как летит квадрокоптер, снимающий ночную панораму, слышу где-то вдалеке раскаты фейерверков. Ночной город живет своей жизнью.
Голос Элинор, которая стоит неподалеку вместе с Джонатаном и несколькими гостями, словно будит меня.
– Дочь Николаса потрясающая, – говорит она собеседникам. – Даже не думала, что она так поет.
Меня словно стрелой пронзает. Я замираю.
– Николаса Мунлайта? – переспрашивает кто-то.
– Его самого. Николас поручил девочку Уолтеру. А уж каким бы идиотом он ни был, но раскрутить ее сможет, тем более с ее талантом, – уверенно продолжает Элинор. – Джонатан напишет для нее песню.
– Да, я уже работаю над этим, хотя ни разу не слышал Диану, – подтверждает Тейджер.
– Она действительно так хорошо поет? – со скепсисом спрашивает стоящая там же Дженни. – Или Николас Мунлайт хочет, чтобы она хорошо пела?
В ее вопросе явный намек. Некрасивый намек.
– Дорогая, ты же знаешь, что в подобных вопросах я никогда не лгу, – холодно отвечает ей Элинор. – Дело принципа – от этого зависит моя репутация. Если бы дочь Николаса, моего, прошу заметить, хорошего друга, имела отвратительный или даже средний вокал, Николас бы первым узнал это от меня. Заявляю, что Диана Мунлайт поет прекрасно. И из нее получится великолепная певица – при условии, что она будет развиваться и дальше, – отрезает Элинор.
Меня они не замечают.
Я знаю, что это глупо. Знаю, что это моя вина. Я сама согласилась на это. Но…
Мне больно слышать о том, что Диана – талантливая.
Ведь это я пела вместо нее. Я.
Мне хочется, чтобы мой кумир Элинор Фелпс хвалила меня, а не ее.
Это ведь справедливо. Справедливо, черт побери!
Их разговор продолжается. А я просто ухожу в другой конец террасы, прячась за декоративными деревьями, обвитыми фонариками. И выплескиваю остатки коктейля – они растворяются во тьме.
Мне кажется, что в ней растворилась я сама.
Вместо злости на плечи наваливается усталость. Вся эйфория от встречи с Элинор пропадает. И остается лишь глупое изнеможение.
– Франки, – слышу я рядом с собой голос и вздрагиваю – позади стоит Дастин. – Вот ты где прячешься? Накидываешься? – смотрит он на пустой бокал.
– Я не в духе, – сообщаю я ему.
– Ты так обиделась, что я пригласил другую? – смеется он.
– Почему ты так зациклен на себе? – прямо спрашиваю я.
Он делает недоумевающее лицо.
– Вообще-то, это шутка, Франки. Есть те, кто шутит о том, что ниже пояса, а я шучу о себе.
– Как мило. Но я уже сообщила свое мнение о твоих шутках.
– Эй, рыжая, твое унылое лицо мне не нравится.
Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.
– Пока ты тут грустишь, пройдет вся жизнь. Идем танцевать.
– Нет.
– Идем. Даже если у тебя деревянные ноги и негнущиеся руки, я выдержу, – веселится Лестерс. – Ты можешь повиснуть на моей шее, а я буду таскать тебя за собой в ритме музыки.
Он смеется. И это так заразно, что я тоже улыбаюсь.
– Серьезно, – спрашивает Дастин. – Что случилось?
– Тебе казалось когда-нибудь, что ты себя продаешь? – спрашиваю я, сама не зная зачем.
– Актеры продают себя каждую минуту. Это наша профессия, – отвечает он задумчиво.
– Я не об этом. Приходилось ли тебе переступать через себя? – я смотрю в его лицо. На него падают глубокие резкие тени, и это придает ему какой-то драматический эффект.
В который уже раз я ловлю себя на мысли, что Дастин красивый.
– Разное бывало, – задумчиво отвечает он. – Или ты думаешь, что я сразу таким появился на свет? Я кажусь тебе высокомерным идиотом, но на самом деле я многое пережил.
– Перед тем как мы встретились… там, на крыше, в Хартли… Я видела, как ты шел в толпе журналистов и фанаток. Холодный. Надменный. Отстраненный. И знаешь, что составило впечатление о тебе? – спрашиваю я, подавляя в себе болезненное желание дотронуться до руки Дастина, которая лежит на перилах рядом с моей.
– Что же? – с удивлением спрашивает он.
– Ты оттолкнул одну из фанаток, и она упала. Но ты не помог ей подняться. Прошел мимо. И тогда я подумала: «Какой же этот тип отвратительный».
Он трет лоб.
– Не помню такого, – говорит Дастин. – Не помню, правда. Наверное, я и не заметил. Но знаешь, Франки, я просто ненавижу, когда меня трогают незнакомые люди. – Я вижу, что его передергивает. – Знаю, что это мои поклонницы и все такое. Но когда меня касаются чужие, мне становится неприятно. Ненавижу это. Мои фанатки прекрасно об этом знают, но все равно каждый раз пытаются потрогать. Как будто я обезьяна в клетке. Когда ты на той крыше набросилась на меня и повисла, я думал, с ума сойду. А ты потом еще и сверху упала.
Он нервно смеется и машинально хлопает себя по карману в поисках сигарет. Но их нет.
– Спасибо, – вдруг неожиданно для самой себя говорю я.
– За что?
– За то, что вступился сегодня. За меня и за Мунлайт, – с неохотой проговариваю я фамилию Дианы.
– Уилшер неплохой парень, но его заносит. Как и всех этих богатеньких сынков, которые думают, что могут делать все, что хотят, – усмехается Дастин. – Надеюсь, он не побежит жаловаться папочке. Иначе мне можно будет паковать чемоданы и убираться из страны.
Я вспоминаю слова Эммы Мунлайт – в который раз. И мне становится не по себе. Пусть это просто была ее угроза. Пусть так.
– Эй, – обращаюсь я к нему, поражаясь сама себе, – обними меня.
– Почему я должен подчиняться твоим приказам? – с недоумением спрашивает Дастин.
Я пожимаю плечами. Он все же обнимает меня, и я кладу руки ему на плечи. Становится теплее. Усталость плавится и превращается в ощущение уюта.
Я словно сижу у костра на поляне под звездами.
– Франки, ты такая глупая и так раздражаешь, – шепчет Лестерс, обжигая дыханием висок. – Но сегодня слишком красивая, чтобы я на тебя злился.
– Это ты дурак, – шепчу я, уткнувшись ему в грудь лицом. – Приехал сегодня с ней.
Я не хочу этого говорить – оно само вырывается.
– Все-таки ты забавно ревнуешь, – хмыкает Лестерс и гладит меня по волосам. – Но меня не это выводит из себя. Я писал и звонил. Почему ты не могла ответить?
– Не знаю…
– Я волновался.
– Извини.
– Не тусуйся больше с Уилшером, – просит вдруг Дастин и отстраняется от меня, держа за предплечья. – Тусуйся со мной.
– Что? – не сразу понимаю я.
Он шумно выдыхает – кажется, снова раздражается.
– Короче, Франки. Я тут пораскинул мозгами, когда тебя увидел. Ты слишком милая сегодня. Думаю, ты мне нравишься, – изрекает он и накручивает на палец мои волосы.
Я звонко смеюсь.
– Правда? – спрашиваю я. – Доставка, сколько ты выпил?
– Два бокала шампанского, – отмахивается он. – Ну?
– Что – ну?
– Скажи, что я тебе тоже нравлюсь.
Я не могу перестать смеяться – все плохие мысли покидают меня. Дастин – это что-то.
Искры костра на поляне вздымаются вверх.
– Нравишься, – сквозь смех говорю я, снова уткнувшись ему в грудь. Кажется, с романтикой у нас не задается. Да и вообще как-то все глупо.
– Отлично, – непонятно чему радуется Лестерс. – Я думал об этом весь день, Франки. И решил, что должен тебе сказать.
– А как же Мунлайт? – поднимаю я лицо. – Вы встречаетесь?
– Нет, – хмурится он. – И надеюсь, что у тебя действительно нет парня. Отбивать женщин – не мое.
Эти слова тоже кажутся мне смешными.
– Отбивать? – сквозь смех спрашиваю я. – Звучит так, будто ты собрался встречаться со мной.
– Я еще подумаю над этим, – задумчиво произносит Лестерс.
– Подумаю? – я запускаю пальцы в его волосы. – Что это значит?
– Это значит – если ты будешь себя хорошо вести, то… – договорить он не успевает – я встаю на носочки и целую его.
Зачем – не знаю. Просто чувствую, что безумно хочу сделать это. Потому что так надо. Потому что он – мой.
Дастин не сразу понимает, что на поцелуи принято отвечать, а когда до него все же доходит, он хватает меня так крепко, как может, и мы тонем друг в друге.
Огонь на ночной поляне сияет ярче, чище, и его искры долетают до самых звезд.
Потому что искрит сердце.
Его руки скользят по моей спине, сминают воздушное платье, требовательно гладят плечи, изредка спускаясь ниже, и я наслаждаюсь этими обжигающими прикосновениями.
Когда мы с Лестерсом целуемся, все иначе. Весь мир переворачивается с ног на голову. Становится другим. И мы сами становимся другими.
Я пытаюсь забыться. Пытаюсь утонуть в ощущениях. Но что со мной происходит, понять не пытаюсь. Потом, все потом.
Я сжимаю пальцами плечи Дастина, чувствуя, как под тонкой тканью напрягаются мышцы, отрывисто провожу ладонью по его груди, обхватываю ладонями гладко выбритое лицо… Не знаю, что он со мной сделал. Не знаю, что с ним сделала я. Знаю только то, что сейчас способна на глупости.
Так ни с кем и никогда не было.
Мы отстраняемся друг от друга. В глазах Дастина – лихорадочный блеск. У меня горят губы – от нахлынувшего сплава нежности и страсти, и щеки – от наваждения. Еще.
– Меня впервые затыкают поцелуем, – признается он – я чувствую его горячее дыхание на своей скуле. Жар поднимается к виску и опаляет его. Спускается к уху и щекочет мочку. Однако договорить Дастин не успевает – я опять заставляю замолчать – все тем же способом. Снова целую.
Мы опускаемся на мягкий низкий диванчик, над которым нежно горят гирлянды. Где-то играет музыка, смеются и танцуют люди, звенят бокалы. Но нам все равно.
Не знаю почему, но я оказываюсь на коленях Дастина, обвивая его шею руками.
– Я сама решу, встречаться с тобой или нет, – шепчу я ему. Я знаю – он меня хочет. И мне не кажется это пошлым. Это волшебно.
Дастин снова мой – на какую-то жалкую минуту. Но потом он вдруг отстраняется. У него учащенное дыхание и сведенные к переносице темные брови.
– Что ты со мной делаешь, рыжая?.. – шепчет он мне в губы, аккуратно целует в подбородок и в шею.
– Надеюсь, что свожу с ума, – честно отвечаю я. Не люблю играть в одни ворота.
Он хмыкает и… убирает меня с колен, усаживая рядом. Трет глаза, словно пытаясь проснуться. И смотрит на меня с кривой улыбкой. Я глажу его по волосам и трусь лбом о плечо. Не понимаю, что происходит. Мир перевернулся, не иначе. Я и Лестерс.
Я хочу, чтобы Дастин продолжал, тянусь к нему для нового поцелуя, но он лишь нервно смеется.
– Ты же понимаешь, что я просто не смогу остановиться? – спрашивает Дастин, и я не понимаю – в его голосе грусть или веселье. Кажется, все вместе. – Еще немного, и я просто перестану себя контролировать. Понимаешь?
Вот в чем дело. Я снова звонко смеюсь, закидывая голову назад. Наверное, еще немного, и я сама не смогу остановиться, и плевать, что здесь люди.
– Это не смешно, Франки, – хмурится Дастин. – Если меня кто-нибудь сейчас увидит. Ты разрушишь мою репутацию!
Я не могу замолчать. Парням в этом смысле повезло меньше.
– Принесу что-нибудь холодное, – говорю я, но прежде чем я покидаю наш укромный уголок, он поправляет мне задравшееся платье. Конечно, я смущена, но не подаю вида. Дастин – дурашка. Самый притягательный на свете – по крайней мере, мне так кажется сейчас. Возможно, уже через час я поменяю мнение.
Я возвращаюсь с шампанским минут через десять, давая Лестерсу возможность прийти в себя – раз он так волнуется за репутацию. Розовое, с цветным льдом, с особым ароматом флера и легкости – оно освежает. Некоторое время мы молча сидим на диванчике. Я с наслаждением тяну шампанское, а Дастин выпивает его залпом и начинает рассматривать мое лицо. Будто ни разу и не видел.
– Ты ведь без ума от меня? – спрашиваю я его с любопытством, поигрывая бокалом.
– Конечно, нет, – отмахивается Лестерс. – А ты от меня – точно.
– Не обольщайся, Доставка. Это ведь ты боялся, что твоя репутация пострадает, – фыркаю я.
Он усмехается и пытается забрать мой бокал. Однако я ловко уворачиваюсь. А потом делаю глоток шампанского и тянусь к губам Дастина. Я хочу привнести еще немного романтики – в паре фильмов я видела, как героини через поцелуй передают своим возлюбленным ягоды или напитки. И мне хочется поэкспериментировать. Дастин только за – против воли тянется ко мне.
Естественно, у нас ничего не получается. И шампанское частично оказывается на диване, а частично – на его рубашке. Пока он, ругаясь, оттирает ее салфеткой, я смеюсь. Все-таки с романтикой у нас туго. Но Дастин не сдается. Вместо того чтобы читать нотации и переживать за судьбу рубашки, он вдруг предлагает:
– Давай сбежим.
– Куда?
– На улицу. Гулять по ночному городу. Кататься в метро.
Мы одновременно вскакиваем. Я понимаю, что пальцы наших опущенных рук переплетены. Однако прежде чем выйти, мы отпускаем друг друга и молча, по-английски, покидаем вечеринку. Я успеваю лишь перекинуться парой слов с Самантой, которая, кажется, прекрасно понимает, что происходит между нами, и обменяться взглядами с Лилит, держащей за руку Октавия. Она украдкой крутит у виска, явно не понимая, куда я направляюсь с Дастином. А я подмигиваю подруге и убегаю.
На улице царит летняя блаженная прохлада. Людей совсем мало, зато ярко светят фонари. Это один из самых респектабельных районов города, и здесь можно гулять ночами, не опасаясь нападений и прочих прелестей трущоб.
– Куда идем? – спрашиваю я.
– Я давно не катался в метро. Несколько лет, – признается Дастин. И мы направляемся к метро – в Нью-Корвене оно работает круглосуточно.
Маршрут выбирает он. А когда я интересуюсь, куда мы поедем, говорит, что хочет показать мне кое-что интересное. Но что именно – молчит.
В метро людей тоже мало – практически нет. И Дастин наслаждается этим – он может особо не скрывать свою внешность. Я вижу, что он радуется тому, что может просто так, без особой маскировки, находиться в общественном месте, и понимаю, что это не напускная радость, а искренняя.
Мне нравится, когда Дастин искренен, без маски высокомерия и усталости, без желания быть лучшим. Мне нравится держать его за руку, идти следом за ним, разговаривать о какой-то ерунде и изредка останавливаться, чтобы поцеловать. Мне нравится быть рядом с ним, хотя я понимаю, что завтра все это может растаять, как дым. Я хочу наслаждаться тем, что есть сейчас, и ни о чем не думать.
Кажется, мы оба дорвались до чего-то, чего нам обоим не хватало. И время бежит с небывалой скоростью.
В нашем вагоне пусто. Несколько мужчин, модно одетая девушка, залипающая в телефон, и пожилая женщина – все они явно возвращаются домой. На нас с Дастином никто не смотрит. Мы сидим рядом – плечом к плечу – и разговариваем. Романтики в наших разговорах не так уж и много, зато это весело. И мне безумно нравится то, что даже сидя мы держимся за руки, словно настоящая пара.
– У тебя веснушки, – замечает Дастин.
– И что? – спрашиваю я. В детстве я гордилась, что они у меня есть, лет с тринадцати начала стесняться и пыталась замазать дешевыми тональниками, а в пятнадцать послала все к черту и объявила самой себе: «Мне плевать».
– Я раньше не замечал, – Дастин касается моих щек. – Забавно. У меня никогда не было рыжей девушки с веснушками.
– Как так? – ехидно спрашиваю я. – За всю твою карьеру великого соблазнителя ты ни разу не подцепил рыжую? Какой позор, Лестерс. Ты меня разочаровал.
– У тебя странные представления обо мне, Франки, – отвечает он. – По-твоему, я интересуюсь исключительно женщинами?
– Как знать. Кстати, почему ты расстался со своей последней подружкой? Как же ее зовут?.. – Я щелкаю пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить имя актрисы. – Ну той, у которой впечатляющее седло.
Дастин закатывает глаза.
– Марго.
– Да, точно, Марго Белл, – радуюсь я. – Так почему ты ее бросил?
– С чего ты решила, что я ее бросил? – ухмыляется Дастин.
– Так сказала Лилит, – припоминаю я. – А она узнала из новостей.
– Больше верьте этим новостям, – смеется Дастин. – Мы никогда и не встречались с Марго.
– Как же так? – удивляюсь я. – Я же сама читала про тебя – ты встречался с какой-то моделью, а потом с Марго.
– Ты искала обо мне информацию? – растягиваются его губы в довольной улыбке. – Как мило, Франки. Это потому, что я сразу тебе понравился?
– Это потому, что я хотела понять, кто ты вообще такой, – хмурюсь я, чувствуя себя глупо. – Свалился как снег на голову. Ну, давай, говори, что там случилось с твоей Марго!
– Ничего, – убирает Дастин с моего лица волнистую прядь. – Я же сказал уже, что мы не встречались. Мы делали вид. Чувствуешь разницу?
– Зачем? – изумляюсь я.
– Реклама фильма, – отвечает он. – Ничего особенного. Не хочу тебя шокировать, но большое количество «звездных пар» – это постановка чувств.
– И почему же ваша «постановка» закончилась? – спрашиваю я.
– Потому что закончился срок действия нашего договора, – отвечает Дастин. – И продлять его мы не собирались. Знала бы ты, какая Белл высокомерная задница! – вдруг выдает актер. – Тошнотворная стерва. Балуется коксом. И ненавидит всех остальных актрис мира.
– Вот оно что, – кладу я голову ему на плечо. – А с моделью тоже были договорные отношения?
– Нет, мы действительно встречались.
– А почему расстались?
– Не сошлись характерами. Если честно, мы даже ни разу не ссорились. Дорогие отели, отличный секс, утреннее селфи для Инстаграма – каждое свидание по одному и тому же сценарию. Иногда – совместный выход в свет. Красные ковровые дорожки, заранее обговоренный костюм – чтобы подходил ее платью, интервью. Как-то мы вместе ездили в отпуск на Багамы на три дня. Все три дня она снимала видео и делала фотографии. Это ужасно раздражало. После пары месяцев вместе я понял, что нам даже не о чем поговорить, – рассказывает Дастин. – А еще она хотела сделать меня вегетарианцем. Это меня добило. А после нее, пожалуй, серьезных отношений и не было.
– А кто такая Сальма? – задаю я следующий вопрос и чувствую, как Дастин вздрагивает.
– Моя первая любовь, – нехотя отвечает он спустя несколько секунд. Я не отстаю от него, и Дастин рассказывает, как они познакомились. Он был начинающим актером, а она работала в журнале, специализирующемся на современном искусстве. Они понравились друг другу на интервью, и Дастин пригласил ее на свидание. Сальма согласилась. С тех пор они и стали встречаться. Их отношения были пылкими, но недолговечными. И закончились некрасиво. В один день она просто исчезла, прихватив его деньги. И больше не появлялась. Это и смешная, и грустная история одновременно. Но я молчу. Просто слушаю его и молчу.
– И знаешь, что мне от нее осталось? – с усмешкой спрашивает Дастин и достает из-под рубашки кулон-пулю – тот самый, который я должна была выкупить на аукционе. Несколько движений, и Дастин раскручивает его – кулон полый, и внутри лежит бумажка.
– Знаешь, что там? Там все мои пароли, – смеется он, вертя кулон в пальцах. – От карт и социальных сетей.
Дастин соединяет половинки кулона и закручивает его, а после снова прячет под футболкой.
Слушая это, я не могу сдержать праведного возмущения:
– Лестерс! Я так старалась найти этот кулон, потому что думала, что он для тебя много значит, а ты хранишь в нем свои пароли! Просто пароли от карт!
– И что? – пожимает он плечами. – В наше время пароли – это самое ценное, что у нас есть.
– Ценнее, чем люди? – спрашиваю я. Дастин косо смотрит на меня и продолжает:
– Это еще и напоминание о том, что людям доверять нельзя. Доверишься – а они тебя кинут. Исчезнут из жизни. И больше не вспомнят.
Мне остается только вздыхать.
Я так не сделаю. С тем, кого люблю, – не сделаю.
Моя любовь словно подснежник
Из хрупкого хрусталя.
Сорви его – только нежно.
Не бей – разобьешь и меня.
Глава 4. Пламя под звездным небом
Я думал, что чудо – грандиозная квинтэссенция небывалого, нарушение законов природы, волшебство.
А потом просто встретил тебя.
Поезд делает остановку, и в вагон заходят несколько молодых парней и девушек. Один из них пристально смотрит на Дастина, но тот успевает отвернуться и прикрыть лицо. Это срабатывает – парень не признает в нем популярного актера и отворачивается. Лестерс облегченно вздыхает. А я с иронией смотрю на него. Он вроде бы остается все той же заносчивой звездой, которую порой мне хочется прикончить, но что-то в нем незримо меняется.
Я ловлю себя на мысли, что просто хочу смотреть на Дастина Лестерса, касаться Дастина Лестерса, слушать Дастина Лестерса.
Мой пульс бьется часто. А виски легонько покалывает от странного, плохо еще осознаваемого чувства радости.
– А какой была твоя первая любовь? – вдруг спрашивает Дастин. Я поднимаю голову с его плеча.
– Да никакой, в общем-то, – отвечаю я. Говорить о личной жизни мне не очень нравится.
– Серьезно? Да ты, наверное, кружила парням головы со средней школы! – не верит он. Кажется, подначивает меня.
Что ж, откровенность за откровенность.
– Если бы, – хмыкаю я. – Я никогда не принадлежала к популярным ученикам, не тусовалась с ними на вечеринках «для своих», плевать хотела на чирлидинг, не беспокоилась о лучших местах на стоянке и не стелилась перед учителями. В общем, я была далека от звания Королевы школьного бала.
– Что-то я сомневаюсь, что ты была последней в социальной школьной иерархии, – усмехается Дастин.
– Я просто любила музыку и общалась с теми, кто разделял мои увлечения, – отвечаю я.
– То есть была гиком, – подытоживает он. – И положи голову обратно.
– Я была обычной, – отмахиваюсь я, снова удобно устраиваюсь на его плече и слышу:
– Такие, как ты, не бывают обычными.
– Это комплимент или?..
– Констатация факта, – поясняет Дастин. – Ты слишком яркая, и наверняка это бесит кучу людей. А в старшей школе не любят тех, кто слишком выделяется.
– Может быть. Пара драк в женской раздевалке решили эту проблему, – смеюсь я. – Я вырвала у Элис О’Кифф впечатляющую прядь волос, а Ханну Колкуитт засунула под ледяной душ. После этого ко мне перестали цепляться. К тому же я общалась с парнями из Южной банды – а их боялись как огня.
– Да ты опасная девочка, – весело тянет Дастин. – Тебе нравились бандиты? Романтика криминала и все такое?
– Нет, конечно, – со смехом отвечаю я. – Просто один из них жил по соседству, и я знала его с детства.
– Тогда в каких парней ты влюблялась? О’кей, мы выяснили, что это были не качки из футбольных команд и не бандиты, так кто же? Музыканты? Ребята из театрального кружка? Ботаники?
– Какая тебе разница? – отмахиваюсь я.
– Мне интересно, на какой типаж ты западаешь, – отвечает он.
– Вообще, я люблю умных парней, но в этот раз вышла промашка, – иронизирую я.
– Главное, ты признаешь, что я тебе нравлюсь, – почему-то это знание доставляет Лестерсу огромное удовольствие. Он обнимает меня, и мы едем в обнимку. На мне – его пиджак. А на губах до сих пор остается слабый привкус ментоловых сигарет.
На следующей станции его едва не узнает какая-то девушка с рюкзаком. Она даже направляется к нам, но мы спешно целуемся, и незнакомка решает, что парень рядом с рыжей – явно не знаменитый Дастин Лестерс. Она садится на свободное место и включает плейер.
– Я думал, что популярность – это круто, – усмехается вдруг Дастин.
– А сейчас? – лежать на его плече удобно.
– Сейчас я тоже думаю, что это круто. Но не всегда удобно. Днем я не могу никуда пойти – люди смотрят на меня, как на животное, сбежавшее из клетки. А я обожаю фастфуд, – смеется он. – И заставляю покупать его Хью.
– Как же ты живешь, мой несчастный котик? – от переизбытка чувств треплю я его за щеку. – Такие страдания…
– Я этим наслаждаюсь. Чем-то всегда приходится жертвовать, – признается Дастин. – Если это всего лишь иллюзия свободы передвижения, то ничего страшного. Не слишком большая плата за достижение цели. Ты хочешь быть знаменитой?
– Хочу, – признаюсь я. – Я с самого детства об этом мечтала. Какое-то время даже чувствовала себя не такой, как все. – Мне становится смешно – в подростковом возрасте в наши головы постоянно приходят дурные мысли. – Но учеба в Хартли отлично проветрила мне голову.
– Значит, стань знаменитой, детка, – уверенно говорит Дастин. – Я хочу попасть на твой концерт.
