Анна Чарова
Любовь приходит в черном
© Чарова А., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
Пролог
– Он перешел границы дозволенного, – сказал Главный, хмурый мужчина с загорелым, изрезанным морщинами лицом. – Ян, вам нужно отыскать его.
– Это несложно, – улыбнулся Ян.
Небольшая гостиная со стенами красного дерева, уютно потрескивающим камином и основательной мебелью предполагала беседы о политике и судьбах мира… но речь шла не о столь глобальных, хотя о более странных, загадочных и опасных вещах. Ян только что отчитался о проделанной работе, о поимке ренегата, и готовился приступить к новому заданию, когда ему выдали фотографию высокого брюнета с яркими глазами и зачесанными назад волосами. Лицо притягательное, даже на снимке видно. Собственно, таким оно и должно быть.
– Это уже труднее, – продолжил Главный. – Он живет в городе очень долго, оброс нужными связями, ни в чем не нуждается. А главное – раньше он не заступал за черту. Осторожный, скрытный. Круг общения меняет раз в два года, место жительства – каждый год.
– Он не мог не наследить. Такие всегда… выделяются. И оставляют за собой кучу трупов.
– Говорю же: он держался в рамках закона. – Главный поднялся и принялся в раздражении прохаживаться по толстому ковру. – И постоянно обрывал старые связи. За эти десятилетия его знакомые ни разу не пересеклись. Он менял имидж, внешность, манеру поведения. Кажется, никто из жертв так ничего и не понял.
– Люди вообще не очень понятливы, – кивнул Ян. – Но я его найду. Что мне сделать потом?
– Уничтожь, он опасен, и для нас – в том числе.
Ян приподнял уголки губ:
– А для нас-то почему?
Главный махнул рукой:
– Он развенчает устои, которые складывались тысячелетиями. Представляешь, что будет, если все наши начнут переступать через правила? Он сейчас силен и вполне может залечь на дно – ресурсов хватит. Но мне кажется, он вкусил безнаказанность и не остановится, слишком уж сладок результат.
– Что-нибудь есть по нему?
– Практически ничего.
– Ну хорошо. – Ян поднялся. – Вас понял, приступаю.
Часть первая
Из-за приоткрытой двери тянуло неприятностями.
Ну не положено у знаменитостей, за которыми бегают толпы поклонников, не закрывать двери.
Марина еще раз надавила на кнопку звонка, но хозяйка так и не вышла. Тревога усилилась. Марина попыталась себя успокоить: Оливия много работает и устает. Может, она просто уснула и не слышит звонок? В конце концов, вышколенный консьерж, посмотрев на удостоверение журналиста, кивнул и проговорил: «Проходите, вам назначено». Лучше бы он пристал с расспросами, позвонил хозяйке квартиры, тогда не пришлось бы принимать сложное решение.
Уходить? Ну уж нет. Марина много дней ждала, когда у поп-дивы, ее кумира, появится свободная минутка для интервью.
Вторгаться в частные владения?
Ждать дальше? Но так и сутки под дверью проторчать можно.
Допустим, Оливия уснула в ожидании журналистки. Да, эта версия наиболее правдоподобна. Ждет, вот и не закрыла дверь. Надо просто войти и позвать.
Из квартиры лилась едва слышная музыка: флейта и гитара, слов песни было не разобрать.
Набравшись смелости, Марина переступила порог и очутилась в просторной прихожей с зеркалом в половину стены, встроенным шкафом и пальмами в глиняных горшках с росписью, стилизованной под Древний Египет.
В прихожей было две дубовые двери с золочеными ручками: одна закрытая, вторая – распахнутая. Будто хозяйка хотела, чтобы гостья прошла именно туда.
Неправильно это, похоже на то, что поп-дива заманивает Марину. Но зачем? Подставить? Руки невольно вцепились в фотоаппарат. Захотелось бежать отсюда без оглядки.
Но тогда Марину ждет раздолбеж в офисе, слишком это интервью нужно главреду. «Кнышева, не будь трусом, – мысленно подбодрила себя Марина. – Кто не рискует, тот ест невкусную еду, пьет дешевый алкоголь».
Принимать или не принимать чужие правила? А, будь что будет!
О, какая у Оливии была кухня – мечта любой современной женщины: размером с Маринину малосемейку, с окнами во всю стену, встроенной техникой и шкафчиками под мрамор. На полочке за барной стойкой выстроились початые бутылки. Стеклянный столик был усыпан хлебными крошками, на черном блюдце лежал надкушенный бутерброд с сыром, в чашке остывал недопитый кофе.
И снова незакрытая дверь, будто зовущая в темноту следующей комнаты. Воображение нарисовало черную мессу, свечи, расставленные вокруг жертвенного ложа, людей в мантиях, скрывающих лица. Что за чушь в голову лезет! Кнышева, прекрати! Ты не представляешь для сатанистов никакого интереса: давно не девственница, в меру грешна, в меру добродетельна.
Музыка заиграла громче.
– Оливия, – позвала Марина, но никто не ответил, лишь эхо заметалось в комнатах. – У вас все в порядке?
Не дождавшись ответа, Марина побрела дальше, чувствуя себя воровкой.
Следующая комната напоминала гибрид фотоателье и молитвенной. Темные бархатные занавески не пропускали солнечный свет, и Марина часто заморгала, привыкая к полумраку. На стенах вместо обоев висели фотографии разного размера. Сначала подумалось, что Оливия страдает нарциссизмом и развесила свои снимки, но, приглядевшись, Марина поняла, что на них – мужчина, длинноволосый блондин, отдаленно похожий на Брэда Питта.
Работая в престижном глянцевом журнале, Марина по долгу службы знала всех более-менее выдающихся политических деятелей, бизнесменов и шоу-звезд, но это лицо видела впервые. Не замечая ничего вокруг, она уставилась в пронзительно-синие глаза незнакомца. Помотала головой, отгоняя оцепенение, и наконец заметила Оливию. Хозяйка квартиры спала на диване, свернувшись калачиком и даже не сняв домашний шелковый халат. Одну руку она подложила под щеку, вторую свесила до пола. Белые волосы разметались по черной коже дивана, полы халата задрались, обнажая загорелое бедро. Музыка лилась из колонок, нежный женский голос пел:
Мечется в клетке волк,
Пытаясь прутья сломать.
Клетка сильнее него,
Но ему это трудно принять[1].
Марина остолбенела. Она очутилась в святая святых, вряд ли Оливия обрадуется, обнаружив ее здесь. Украдкой она сделала снимок блондина и попятилась к выходу, не сводя взгляда с Оливии, собралась снова позвать ее, но замерла с открытым ртом: на паркете валялся пустой шприц и исписанный крупными буквами лист бумаги. Бросило в жар, потом – в холод, ладони взмокли.
Марина шагнула к Оливии, коснулась ее шеи, нащупала едва различимый пульс и выдохнула с облегчением. Живая!
Отступив, Марина сфотографировала комнату – скорее машинально, чем повинуясь зову разума. Склонилась над запиской, сделала еще один снимок: «В моей смерти прошу никого не винить. Я слишком устала бороться и хочу уйти».
И тут она ощутила чужое внимание. Кто-то большой и недобрый стоял позади и сверлил спину взглядом. Наклонившись еще ниже, Марина использовала фотоаппарат, как зеркало. Отражавшаяся в нем комната была пустой, но ощущение присутствия не исчезло. Медленно разогнувшись, она обернулась и встретилась взглядом с фотографией блондина.
И чего только не пригрезится со страха!
Видимо, Оливия решила инсценировать самоубийство и сделать из него шоу, чтобы манипулировать возлюбленным. Скорее всего ее жизни ничего не угрожает: истеричные женщины часто так делают. В том, что причина случившегося – несчастная любовь, сомнений не осталось. Есть только одно «но»: Марина давно наблюдала за Оливией, это была рассудительная талантливая женщина, добившаяся всего своим трудом. Ни богатого отца, ни «папика» у нее не было. Зато было первое сопрано и три октавы, целеустремленность и нечеловеческая работоспособность.
Выходит, Марина или не разобралась в ситуации, или ошиблась в человеке. Открытые двери, доброжелательный консьерж намекали скорее на второе.
Что ж, это даже к лучшему: не будет мучить совесть, что сунулась в частную жизнь, вынесла на всеобщее обозрение чужую трагедию. Марина прицелилась фотоаппаратом в самую большую фотографию блондина, сняла его и поставила галочку, что надо будет выяснить, кто он такой.
Затем вынула из фотоаппарата карту памяти, спрятала, вставила другую и набрала «Скорую помощь».
Дожидаясь врачей, она вытащила планшет, подключилась к Интернету и написала: «Любовь едва не убила Оливию. Знаменитая поп-дива попыталась покончить с собой. К счастью, она не заперла входную дверь, и певицу вовремя нашли. Кто он, тайный возлюбленный Оливии?» Прикрепив фотографии блондина, Марина отправила письмо главреду Тампошке, позвонила ему:
– Аркадий Анатольевич, срочно проверьте почту.
– Что-то случилось, радость моя? – пробормотал главред масляным голосом.
– Сенсация, Аркадий, – скривившись, ответила она. – Поверьте, в ваших интересах поспешить.
Считается, что мужское внимание льстит женщине. Наверное, да, но только если поклонник – не лысеющий с темечка, мелкий, самовлюбленный Тампошка.
Взвыла сирена «Скорой помощи», и Марина отключилась. Чувство было, будто она искупалась в сточной канаве.
* * *
Домой Марина попала к девяти вечера голодная и измотанная. Два часа пришлось провести в кабинете следователя, еще полтора – добираться домой.
Но самым тошным оказалось то, что самоубийство Оливии – не инсценировка. Женщина действительно хотела уйти из жизни, принятая доза наркотиков могла быть смертельной. Сейчас поп-звезда находилась в реанимации, врачи боролись за ее жизнь.
Тампошка фонтанировал комплиментами. Сотни желтых газет беззастенчиво перепечатывали Маринин материал, а ей хотелось вымыться. Другая на ее месте радовалась бы: премия гарантирована, зависть коллег – тоже, но за полгода работы журналистом очерстветь не получилось, и добывание сенсаций из чужого грязного белья пробуждало проклятую совесть.
Права была мама, отговаривавшая поступать на журфак. Натура свое берет. Когда людям раздавали совесть, Марине отсыпали от души, и что теперь с ней делать? В жизни ведь как: если хочешь вкусно есть и мягко спать, крутись, через голову перепрыгивай, а совесть мешает, волочится балластом, и не сбросить никак.
Вздохнув, Марина протопала к холодильнику. В крохотной кухне он попросту не умещался, поэтому стоял в прихожей. В лицо дохнуло холодом из белых пустынных недр: початая бутылка молока, стакан кефира, капуста. М-да, негусто, а в магазин топать не осталось сил.
Выпив кефир, Марина сварила себе кофе и улеглась на диван, рассчитывая посмотреть любимый сериал.
Только она потянулась к пульту, как в сумочке заголосил телефон. Только не Тампошка, пусть кто угодно, хоть черт с рогами!
Звонил мелкий бес по имени Наташа. Положив телефон на ладонь, Марина призадумалась, отвечать ли. Наташка была на пять лет старше, но в свои двадцать девять так и не нажила мозгов. Каждый раз она самозабвенно влюблялась навсегда. Потом оказывалось, что объект недостойный. Затем следовали длительные попытки изгнания объекта с периодическим его возвращением в семью и редким мордобоем. Сейчас у Наташи была новая любовь – ленивый гопник Саша. Выслушивать вечные Наташкины жалобы не было ни сил, ни настроения. Но что-то заставило ответить.
– Привет, дорогая. Что случилось? – проговорила Марина, прижимая телефон плечом к уху и насыпая в кофе сахар.
Наташка всхлипнула и прохрипела:
– Мариночка… Приезжай, пожалуйста, мне так плохо…
– Нат, давай завтра, я устала адски. Набегалась, глаза сами закрываются.
Подруга еле слышно разрыдалась:
– Приезжай, господи, а то я что-нибудь с собой сделаю… Так больно…
Марина поперхнулась кофе. Первая мысль была: что-то случилось с ее дочкой. Но, слава богу, это не так. Наташка заскулила:
– Господи, как он мог так со мной поступить? – всхлип. – За что?
Похождения и страдания Наташки виделись Марине блажью, но она любила приятельницу, как любят непутевую младшую сестру. Да, она старше, но ведь глупая, беспомощная. Потянуло ее отчаянием – безнадежным, как ноябрьский дождь. Вспомнилась Оливия, пустой шприц на полу, записка…
А если и вправду сделает? И как жить с осознанием, что не подставила плечо другу в трудную минуту? Дружба – вещь обоюдоострая.
– Хорошо, жди. Выезжаю.
Толкаясь в метро, Марина размышляла. Жила-была самодостаточная женщина Оливия, толпы поклонников бегали за ней, передавали цветы, караулили у подъезда. И вот пришла за ней любовь. Так приезжает тайная полиция: здравствуйте, пройдемте. И пройдешь, никуда не денешься, вывернешься наизнанку, лишишься гордости, превратишься в тряпочку. Любовь облагораживает? Вот уж нет, скорее обезображивает.
Марина влюблялась дважды. Первая ее школьная любовь была неразделенной и длилась два года. Вторая, которая чуть не закончилась замужеством, к счастью, изжила себя, и Марина зареклась влюбляться. Помешательство же ведь! А помешательство ни к чему хорошему не приводит.
На земле миллиарды мужчин, но свет сходится клином на единственном, и бревна в его глазу не видно. Ладно, Наташка влюбляется периодически, но Оливия…
Когда Марина вышла из метро, уже смеркалось. Тянулась вереница машин со включенными фарами, мерцала реклама, из ларьков веяло жареным мясом. Захотелось съесть какую-нибудь гадость, и Марина купила чебурек у носатого улыбчивого кавказца. Расправившись с едой, приобрела торт в небольшом магазине – организм Наташки работал на глюкозе, и от сладкого у нее улучшалось настроение. Подумав, взяла бутылку белого сухого. «И заверните две жилетки, пожалуйста. Нет, лучше три».
Наташка ждала Марину. Красные глаза и распухший нос свидетельствовали о пролитых слезах, початая бутылка водки – о том, что на адекватность подруги лучше не рассчитывать и следует запастись терпением. Ведь только для Марины ее Сашка – гопник, лентяй и бестолочь, Наташка же видит в нем достойнейшего из мужчин.
– Ох, Марина, что я пережила, – прошептала она, наливая себе водки.
Марина поставила торт на стол, села на край кухонного уголка и приготовилась внимать.
– Представляешь, прихожу я к нему, а у него Юлька, ну, бывшая его, жердина страшная. Вылупилась на меня и как набросится на него с претензиями. Что, мол, это за баба? Это я-то – баба?
– Ну а он? – поинтересовалась Марина.
– А он говорит: «Убирайтесь обе». Представляешь? – Наташка выпила водку залпом.
– Ну скотина, – кивнула Марина, мысленно отмечая, что это было известно с самого начала.
Все, что она могла, – пожалеть подругу, обнять, погладить по голове. Пока само не переболит, ничего не поможет.
Потом Наташка ударилась в рассуждения о том, насколько мир жесток, а она – наивна, раз ее настолько затронуло произошедшее. Пришла к выводу, что жизнь – это боль и лучше умереть вот прямо сейчас. Марина начала рассказ об Оливии, но Наташка перебила ее – ей важнее было перемыть косточки Сашкиной бывшей.
Подперев голову рукой, Марина слушала и кивала, слушала и кивала. Даже посочувствовать толком не получалось. Единственный плюс был от Саши-гопника: Наташка от постоянных нервотрепок похудела на десять килограмм, и теперь у нее была неплохая фигурка.
– А давай на дискотеку поедем? – предложила Наташка.
Вот только этого не хватало! Подруга финансово не тянула на нормальные клубы и предпочитала кабаки сомнительной безопасности, где клубятся парнишки в кепках, гремит отечественная попса и трясут телесами дамочки не первой свежести.
Марина же любила танцевать, но терпеть не могла дорогие клубы – тошнило от гламурных куриц, складывающих губы клювиком. Кабаки же ее отпугивали еще больше и музыкой, и клубящимися там обитателями дна.
– Наташа, мне на работу завтра…
Подруга брякнулась на колени, взяла за руку и посмотрела влажными глазами:
– Мне сегодня нужно. Очень, ну, позарез! Я больше ни о чем не попрошу, просто побудь рядом. Хочешь, я заплачу за тебя в баре?
Марина фыркнула. Наташка почувствовала, что, если еще немного надавит на жалость, бастион падет, и продолжила натиск:
– Просто посидишь рядом со мной. Мне одной больно, страшно! Если останусь здесь одна… Я с ума сойду.
– А Дашка?
Наташка махнула рукой:
– Она уже спит и не заметит, что меня нет. Хочешь, в «Бастион» пойдем, а не в «Тенистый дворик»? У меня есть деньги. Ну пожалуйста!
Ругая себя за бесхребетность, Марина сказала:
– Ладно, но недолго, мне на работу завтра…
– О, спасибо!
Наташка вскочила и обняла Марину так, что чуть ребра не затрещали, чмокнула в щеку. Отпрянула и побежала собираться. Решила склеить кого-нибудь – выбить клин клином. Из нового знакомства, конечно, вряд ли что-то хорошее получится, но временное облегчение принесет. Да хотя бы позволит почувствовать собственную привлекательность, что Наташке нужно, как никогда. У нее ведь и подруг нет – их разогнал гопник.
Уже в такси Марина решила, что и ей выход в свет не повредит, заработалась она, уж и забыла, когда в последний раз была на вечеринке. Да и «Бастион» – заведение не самое худшее, туда иногда забредают приличные мужчины, можно будет пофлиртовать. Правда, для такого мероприятия она одета неподобающе: черные брюки в обтяжку, красно-черная декольтированная блузка без рукавов – все скромное, но стоит две зарплаты: беседуя со знаменитостями, нужно выглядеть прилично.
Макияжем Марина не озаботилась, да ей и не нужно краситься: брови и ресницы черные, губы яркие, правильной формы. Спасибо матушке-природе! Еще бы не скулы такие выдающиеся, красавицей была бы.
Наташка надела синее блестящее платье с разрезом на бедре и декольте «я тебя хочу», босоножки на шпильке, подвела стрелки и нанесла красную помаду. Ну а что, хищница вышла на охоту, дрожите, мужики! Таксист, вон, уже трепещет, роняет слюну на сиденье и себе на коленки. Наташка преобразилась: глаза горят, подбородок вздернут. «Ну я тебе покажу, кто баба», – читается на ее лице.
Припарковавшись возле клуба, таксист обернулся, блеснул золотым зубом:
– Красавицы, звоните, когда нагуляетесь. Возьмите визиточку!
Наташка улыбнулась, взяла визитку:
– Непременно. Но нас уже ждут.
Когда вышли из машины, Марина проговорила:
– Именно так: наши нижние девяносто ждут приключений.
Наташка прыснула в кулачок и поспешила по ступенькам к распахнутой двери, где курил охранник. Завидев посетителей, он затушил сигарету и проводил девушек в зал.
По стенам ползли пятна света, и окна нарисованных на стенах небоскребов фосфоресцировали, будто настоящие. Посетителей в четверг было негусто, и половина столиков пустовала. Возле стойки девицы легкого поведения со скучающим видом тянули мартини из трубочек. На танцполе, стилизованном под подиум, под клубное «унц-унц-унц» две изрядно выпившие дамы виляли бедрами, оглаживали себя и стреляли глазами по сторонам в поисках кавалеров. Наташка завертела головой, оценивая обстановку, Марина зашагала к столику возле танцпола.
Ни одного приличного кавалера пока не наблюдалось. Но ничего, Наташка найдет, в кого влюбиться, она непривередливая. Наверняка ее заинтересуют вон те два коротко стриженных паренька. Или толстоватый дяденька в клетчатой рубахе – затюканный начальником и сварливой женой офисный планктон. Или мужчина средних лет в джинсах, оттопыривающихся на коленях, с головой гладкой, как кегельный шар, – решивший отдохнуть грузчик-экспедитор.
Марина отыскала взглядом еще пятерых мужчин: двое были близки к тому, чтоб улечься лицом в салат, двое воспринимались скорее как детали интерьера, пятому вряд ли минуло двадцать. Зато конкуренток было в изобилии, что нимало не расстроило Наталью.
Подошел официант – светловолосый, длинноносый паренек, похожий на кулика. Заказали шампанское, фруктовую нарезку и мороженое.
Наклонившись, Наташа зашептала на ухо:
– Как тебе вон тот товарищ? – Она кивнула на лысого.
– Потерпи полтора часа: у мужчин активность начинается после часу ночи, проверено и доказано, может, кто дельный появится.
Едва принесли шампанское и разлили по бокалам, как Наташа заерзала на стуле:
– Танцевать хочу – не могу. Пойдем, а?
Марина вздохнула. Это называется «ты просто рядом посидишь».
– Давай лучше выпьем. За то, чтобы любовь приходила к нам, а не за нами.
– О да, отличный тост!
Дзенькнули, соприкасаясь, бокалы. На танцпол выполз мужчина незапоминающейся наружности, в серых джинсах, выцветшей синей рубахе и остроносых ботинках, начал выплясывать перед женщинами, размахивая руками, будто собрался падать.
– Ну пойдем, потанцуем, – канючила Наташка. – Мне одной стремно.
Марина мотнула головой:
– Не пойду, пока это тело там копошится.
Оправдание подействовало, и Наташка отстала, но вскоре поставили заезженную попсовую песенку, тело ретировалось, зато на танцпол рванули конкурентки.
– Пошла жара, – улыбнулась Марина.
Наташка схватила ее за руку и поволокла за собой. Отпираться не было смысла, и Марина решила, что раз фитнеса сегодня не получилось, она восполнит физнагрузку танцами. Благо это она умела очень и очень неплохо.
Танцевала Марина для себя, словно никто не смотрел на нее. От стробоскопа кружилась голова, из подобия пушки на голову сыпались блестящие конфетти и спирали из бумаги. Веселящаяся молодежь осыпала себя бумажным дождем. Наташка вертела бедрами, устраивала массированный обстрел глазами – кого-то да зацепит шальная пуля ее взгляда.
Когда заиграл медляк, Марина рванула за столик и отхлебнула из бокала, Наташку же пригласил лысый, и они топтались на танцполе, подруга выглядела счастливой. Вот и славненько, вечер удался, теперь можно и домой. Спать хотелось адски, веки смыкались сами собой, хоть за столом засыпай.
Только она откинулась на спинку дивана, чтоб вздремнуть, как подбежал официант с бутылкой шампанского и приунывшей розочкой.
– Это вам, просили передать, – проговорил он.
Марина округлила глаза:
– Кто?
Официант пригнулся и зашептал:
– Позади меня, столик с диванами у стены, там двое.
– Погодите открывать, выдохнется, – проговорила Марина, прищурилась, чтобы рассмотреть благодетелей.
Да, действительно, двое мужчин, но в полумраке не разглядеть ни их лиц, ни одежды. Лучше пока не принимать подарок – вдруг они окажутся стремными? Потом отделаться будет трудно.
Тем временем медленные танцы закончились, и Наташка вернулась, облизнулась, глядя на презент, разлила первую бутылку по бокалам:
– Он такой классный, Юрой зовут.
– Ну вот и хорошо. Видишь: любовь – заболевание излечимое.
Наташка повесила нос и приуныла – вспомнила своего ненаглядного. «Он такой классный» в ее исполнении Марина слышала сотню раз, только имена менялись. Протрезвев, Наташа понимала, что избранник ее далеко не классный, но сейчас, охваченная азартом охоты, она предпочитала не замечать досадных мелочей типа растянутых на коленях джинсов и отсутствия половины зубов.
– А кто нам бутылку купил?
Марина кивнула на тайных поклонников, Наташка застыла вполоборота, демонстрируя декольте. Правильно, пусть она отдувается.
Вскоре поклонники явили себя, и Марина возжелала врасти в пол: это были типичные «братки»: оба стриженные под «площадку», круглолицые, один пониже и поплотнее, голова квадратная, плавно переходящая в плечи, не человек, а паска с ушами. Второй повыше, со сломанным носом.
Ну все, попали. Однако Наталья этого не понимала и искренне улыбалась обоим, а улыбка у нее открытая, манящая. Отбрыкиваться от таких бесполезно, отбиваться – тоже. Избавиться от них можно, только если давить их. Интеллектом.
– Девчонки, привет, – ощерился Паска-с-ушами. – Меня Ромчик зовут, а это, – он хлопнул приятеля по спине: – мой корефан Антоха. Мы это, типа, к вам.
– Отлично! – Марина хлопнула в ладоши. – Вы-то нам и нужны.
– Гыы, это… Мы рады. – Длинный плюхнулся рядом с Наташкой, Паска-с-ушами заподозрил подвох и сел подальше.
Главное – сделать лицо строгое-строгое, сложить губы трубочкой, как это делают гламурные чиксы, и презрения напустить побольше.
– Отдыхаем? – поинтересовался Антоха, развалившись на диванчике и приобняв Наташку.
– Да! – радостно кивнула она, и Марина наступила ей на ногу, нахмурилась – Наташка удивленно вскинула брови.
– Не совсем отдыхаем. Мы проводим социологическое исследование: средние показатели ай-кью посетителей клуба «Бастион». Вот у вас, молодые люди, какой ай-кью?
Паска-с-ушами покраснел и поскреб в затылке.
– Эээ… Сантиметров двадцать, наверное.
Наташка захохотала, закрыла лицо ладонями.
– Какие вы, – довольно прищурился Антоха. – А чем вы меряете? Гыыы, линейкой?
– Между прочим, – Марина нравоучительно воздела перст, – ай-кью – это коэффициент интеллекта. Измеряется опросником, надо ответить на двести вопросов, по количеству правильных ответов и вычисляется коэффициент.
У благодетелей вытянулись лица. В темном переулке за такое унижение недолго было и по шее схлопотать, здесь же охранники бдели, да и свидетелей было многовато.
– Ну и тухните сами. – Паска ударил кулаком по столу, забрал подаренную бутылку и демонстративно зашагал к молоденьким блондинкам, где тотчас нашел взаимопонимание. Антоха засеменил за ним.
– Ты зачем так? – обиделась Наташка.
– Затем, чтобы потом тебя у них не отбивать. Ты посмотри на них!
Наташка вздохнула и побледнела. Дошло, слава богу!
Как только местная интеллигенция удалилась, на Наташку спикировал ее Юра, придвинул купленный для нее бокальчик шампанского. Наташка сразу расцвела, прильнула к ухажеру, и через минут десять они уже целовались. Лысик не казался опасным, и Марина решила, что больше не нужна подруге – пора ехать домой.
Самое смешное, Наташка, несмотря на вызывающее поведение, была динамо-машиной. Пофлиртовав и поцеловавшись, она всегда ехала домой. Одна.
Веселье шло полным ходом. Подвыпившая публика кишела на танцполе, куда периодически убегали Наташка и ее кавалер, им уже было все равно: под какую музыку плясать. Марина была до неприличия трезвой и ругала себя за то, что поддалась уговорам и теперь так бесполезно проводит время. Подперев голову рукой, она уставилась на темный силуэт бармена, смешивающего коктейли, и попыталась найти в происходящем позитив.
Во-первых, Наташка ожила, стала похожа на человека, а не на говорящую тень. Во-вторых, негодование вытеснило тягостные мысли об Оливии и профнепригодности. Ну и в-третьих, она самая привлекательная девушка в этом заведении, что, конечно же, поднимает самооценку. Если стереть с лица скучающее выражение да пойти выплясывать, улыбаясь всем подряд, то от кавалеров отбоя не будет.
Вот только радости от этого – никакой. Марина в свои двадцать с небольшим чувствовала себя старой и уставшей: ничего не радует, никто не вдохновляет. Ее мир превратился в пустыню, где бесконечные пески и такой зной, что даже вечером не стынет чай. Раньше она находила удовольствие от общения с друзьями, от выездов за город и диско-клубов, где охота всегда заканчивалась удачно. Теперь же, как старухе, ей хочется одного: спать.
Но и в этом был позитив: бездумно не расходуется ресурс, душевное тепло не растрачивается попусту, опять же, в душу никто не наплюет, никто не предаст. Любовь – болезнь, как наркомания и алкоголизм, и тому есть биохимическое объяснение.
Во время дождей пустыня преображается: раздвигая пласты песка, тянутся к солнцу ростки, все живое запрокидывает головы навстречу каплям, ручейки юркими ящерками зарываются в песок, и барханы пестреют цветами. А потом тучи истаивают, земля трескается, и воцаряется зной, лишь манят воспоминаниями далекие миражи, зовут повторить воскрешение. Но не оазис впереди – все те же бесконечные пески.
Вернулась взмокшая, довольная Наташка, пригладила волну каштановых волос. Все-таки красивая она и искренняя, но, будь Марина мужчиной, ни за что на ней не женилась бы: она не знает, чего ей надо от жизни, но хочет, чтоб это знали другие.
– Наталик, пойду я, пожалуй…
Марина смолкла на полуслове, потому что мимо ее столика к барной стойке направился он.
Он выделялся из толпы, как породистый жеребец среди коротконогих беспородных кляч: и походкой, и одеждой, и статью. Незнакомец будто явился из мира благородных мужчин и прекраснейших женщин, его попросту не должно тут быть! Никого не замечая, он уселся возле стойки, небрежным жестом подозвал бармена.
– Ну еще немного, еще ведь даже часу ночи нет! – клянчила Наташка.
– Ладно, – кивнула Марина, не сводя взгляда с незнакомца.
Дождавшись заказа, он опрокинул рюмку в рот и развернулся вполоборота. За тридцать, правильные черты лица, выдающиеся скулы, ямка на подбородке. Волосы чуть выше плеч – черные, с седыми прядками – аккуратно зачесаны назад. Когда Марина пригляделась к нему, ей показалось, что она где-то видела его раньше. Но где? Когда? Превосходная память на лица не позволила бы его забыть.
– Что случилось? – поинтересовалась Наташка и игриво толкнула в бок.
Марина помотала головой, понимая: пока не случилось, но вот-вот случится. Ее пустыня почувствовала дождь. Небо еще желто, еще нещадно палит солнце, но на горизонте уже собираются тучи, несущие животворящую влагу.
– Посмотри туда. – Марина кивнула на барную стойку, Наташка прищурилась.
– Ты в своем репертуаре. Это же сноб!
– Каждой твари по паре. Я тоже сноб.
– Давай же за это выпьем! – Наташка спешно разлила остатки шампанского по бокалам.
Не чувствуя вкуса, Марина пила и думала, что же заставило незнакомца прийти в злачное место. Поругался с женой? Потерял работу, или у него кто-то умер? Однозначно случилось что-то плохое, иначе не было бы на его лице этой отрешенности.
Ко второй рюмке незнакомец не притронулся. Да он ждет кого-то: постоянно косится на выход, сидит лицом к двери, чтоб видеть входящих. Наверняка свою женщину. Воображение нарисовало высокую ухоженную блондинку с фарфоровым личиком. Надо было раньше уходить, чтобы не видеть его и не расстраиваться.
Время тянулось, а дама незнакомца все не приходила. Марина сделала вывод, что мужчина не ждет кого-то, а выжидает время, возможно, прячется: он с тревогой поглядывал на каждого входящего и украдкой косился на часы.
Больше не существовало Наташки и ее кавалера, танцующих людей, мерцающего света, был только незнакомец, вокруг которого мир сомкнулся кольцом. Как привлечь его внимание? Разве что танцем, но музыку ставили мерзкую, да и вряд ли он заметит Марину, раз озабочен другим. Но попробовать следует.
Прямо хоть иди и песню заказывай! К счастью, диджей одумался: зазвучала более-менее пристойная музыка, и Марина выпорхнула на танцпол.
Чтобы не выглядеть навязчивой, Марина облюбовала свободный угол подиума возле колонок. Тело тотчас вспомнило все, чему учили на танцах, и Марина закружилась, не стесняясь нестандартных движений.
Украдкой она поглядывала на незнакомца, но его взор был будто направлен в никуда. Вот же невезение! Все мужики пялятся, а этот равнодушен. Наташка называла таких бесчувственными унитазами. И зачем пришел дразнить бедных женщин при таком дефиците достойных кавалеров? Вон проститутки тоже его заметили и придвинулись поближе.