Анна Блейк
За грехи отцов
3. Марк
03 октября 1999 года
Новый Треверберг
Управление полицией
Отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями
Поздний вечер
Доктор Марк Карлин смотрел на Акселя Грина, измерявшего кабинет нервными шагами. И откуда только силы берутся после многочасового осмотра места преступления? Марк работал с Грином давно и знал, что задавать вопросы и подгонять в такие моменты бессмысленно. Нужно просто подождать, пока тот начнет говорить сам. Ходьба помогала детективу сосредоточиться, с этим приходилось считаться, несмотря на раздражение. Концентрации способствовала и очищенная после прошлого дела огромная белая стена, на которой в скором времени члены команды и сам Аксель развесят фотографии, карты, оставят записки с важными примечаниями. И расследование войдет в колею, чтобы привести к неминуемому результату: раскрытию дела.
Он глянул на часы. Опять опоздал к ужину. Будет напряжение с Улли, которая упахивалась с младенцем и требовала от мужа больше внимания, чем тот мог дать. В этом браке что-то было не так. Карлин думал, что рождение ребенка что-то изменит, но, кажется, становилось хуже. Или просто у жены послеродовая депрессия, а он слишком мало времени проводит дома, чтобы сказать наверняка. Марк отогнал от себя невеселые мысли и снова посмотрел на Акселя, который замер в напряженной позе около приоткрытого окна.
– Почему фотографы так долго проявляют свои чертовы снимки? – спросил детектив скорее у воздуха, чем у профайлера. – Можно же отдавать пленку на проявку по мере заполнения. Отщелкал – отдал. Мы не знаем ничего, черт возьми. А они медлят.
– Расскажи, что увидел ты.
– А что тебе сказал Старсгард? – вернул вопрос Грин, доставая сигареты. – Он хоть что-то тебе рассказал?
– Предположительно ритуальное убийство в лучших традициях инквизиции.
Грин криво улыбнулся. Но Марк удовлетворенно кинул – детектив постепенно втягивался в диалог и раскрывался. Каждый раз было интересно наблюдать за тем, как он выныривает из внутренней бездны, в которую погружался, расследуя дело.
– Не уверен, что это так, – проговорил Аксель, щелкая зажигалкой. – Слишком много чувств. Разных чувств. Как будто действовали два человека.
– Эй, это моя работа, Грин, – рассмеялся Марк.
Аксель улыбнулся, на этот раз без ухмылки. В его глазах наконец отразилось подобие человеческих эмоций. Детектив сел за стол, откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок.
– Не сходится, – сообщил он Марку. – И жаль, что тебя не было на месте преступления, тебе было бы легче понять, о чем я говорю.
– Я туда схожу обязательно.
– Две жертвы. Убиты разными способами. Вместе они составили завершенную картину. Жертва на костре и священник без рук и глаз в позе полного раскаяния. Словно открытка из средневекового религиозного трактата. В этом есть определенная красота. Особняк начала девятнадцатого века, весь в мраморе и золоте, витые лестницы, ковры. Высоченные потолки. Кстати, потолок подкоптился, я заметил, значит, жгли прямо в доме… Я отвлекся. – Аксель затянулся. – Священник и его жертва. Или случайная жертва и священник, который ее оплакивает.
– И почему тут нет ритуального подтекста? Не удивлюсь, если сожженный труп окажется проституткой, а мужчина – действительно священником. Только шаловливым.
Грин качнул головой, не глядя на Карлина.
– Не уверен, – сказал он.
– Нужно собрать команду, – проговорил Карлин. – А пока просто опиши мне, что ты почувствовал и увидел, когда оказался на месте преступления.
Грин надолго замолчал. Марк видел, как ходят желваки по скулам, как неподвижен его взгляд. Над детективом витало облако дыма, а сам он превратился в статую, изредка взъерошивая светлые волосы. Размышляя, он провалился настолько глубоко в себя, что, казалось, полностью потерял связь с реальностью. Карлину нравилось работать с молодым детективом. Грин был талантлив и трудолюбив, тонко чувствовал границы и уважал чужой профессионализм, одновременно не позволяя сомневаться в своем. В нем таилось что-то глубоко трагичное и холодное, не допускавшее личного сближения; хотя Карлин и начал считать его другом, в работе Аксель оказался бесподобен.
Карлин, посвятивший психологическим портретам серийных убийц всю свою сознательную жизнь, несколько раз проходивший обучение в ФБР, постепенно развивал это направление в Треверберге, огромном европейском мегаполисе, маньяков в котором было на порядок больше, чем в любой другой точке мира. Так уж повелось. Город контрастов, возможностей и сумасшествия.
– Да, скорее всего, на столбе женщина, – негромко начал Аксель. – Кого жгли? Ведьм. Эта женщина – ведьма? Тогда твое предположение о шлюхе вполне резонно, их часто ошибочно отдавали инквизиторам. И если бы она была одна, задачка бы решилась. Но их двое. Почему женщина и священник? Это какая-то насмешка?.. Нет. Он не насмехался. Он хотел что-то показать, продемонстрировать. Зачем отрубать руки? Зачем выкалывать глаза?
– Нам нужно дождаться результатов вскрытия и первого отчета криминалистов.
– У меня такое чувство, – неожиданно посмотрев Карлину в глаза, проговорил Грин, – что, во-первых, это не последнее убийство. Во-вторых, у нас мало времени на разгадку.
– У нас всегда мало времени, и всегда на кону чьи-то жизни. Для начала нужно определить, кто жертвы.
Грин потушил недокуренную сигарету в пепельнице, устало потер переносицу и, выпрямившись, опустил руки на стол.
– Нет, – сказал он. – Мы в состоянии нащупать нить сейчас. Закрой глаза и представь кострище, на столбе – судя по всему, обычный круглый брус, из которых строят дома, пропитанный огнеупорным составом, – висит тело, привязанное веревками. Оно не сгорело полностью, Марк. Повреждения от огня поверхностные. Я думаю, что пламя использовали не как средство убийства, а как инструмент для создания нужной картинки.
– Во времена инквизиции еретиков сжигали, очищая их души в священном пламени.
Синие глаза Акселя блеснули.
– Очищение. Эта мысль мне нравится. Раскаяние и очищение. Вот что меня смутило. Убийца действовал по отношению к разным жертвам с разными чувствами.
– Ты уже отказываешься от мысли, что их двое?
– Я ни от какой мысли пока не отказываюсь. Но если мы заговорили о раскаянии и очищении, картинка начинает проявляться. Убийца может быть один. Но мотивы – разные.
– Дождемся отчета криминалистов?
Грин поднял трубку стационарного телефона и набрал внутренний номер.
– Джейн, – сказал он. – Ты осмотрела тела? Привезла их? – Короткий кивок. – Ты начинаешь вскрытие? Ты не против компании? Двое. Я и Карлин. Ага. Спасибо, ты лучше всех. Кофе захватить?
– Как будто и не было разлук, – проворчал Марк, поднимаясь. – Я ненавижу вскрытия!
Аксель, вскочивший с места, широко улыбнулся.
– Пошли скорее. Надо еще купить ей кофе. Двойное молоко без сахара и печенюшку.
– А вы точно расстались?
– Тссс, никаких предположений, и у стен могут быть уши.
Аксель схватил свою куртку и вышел из кабинета. Марку оставалось только следовать за ним. Карлина редко приглашали на вскрытия, но сейчас Грин был прав в одном: осмотр тел критичен при составлении профиля убийцы.
Несколько минут спустя
Судебно-медицинская лаборатория
Центральное управление полицией Треверберга
Лаборатория, как водится, находилась в просторном холодном помещении. Здесь было столько света и стали, что Карлин заморгал с непривычки. Джейн Абигейл при виде полицейских улыбнулась и водрузила на лицо маску.
– Успели, – сообщила она. – Тебя-то я знаю, а вы, доктор Карлин, как относитесь к трупам?
– Он справится, – вмешался Грин, не позволив Марку ответить. – С кого решила начать?
– С мужчины. Это попроще.
На двух столах перед Джейн лежали тела, укрытые белыми простынями. Простой знак уважения. Вопрос только, уважения к мертвым или живым. При любом раскладе профайлер был благодарен судмедэксперту. Подобные виды надо выдавать порционно. Он надеялся, что организм не подведет и краснеть и бледнеть перед возбужденным Грином и врачом ему не придется.
– Аксель, – позвала доктор Абигейл детектива. – Что ты видишь?
Грин приблизился к столу, который находился правее, и наклонился над головой трупа, когда Джейн сбросила с него простыню. Карлин последовал его примеру, сохраняя почтительное расстояние. Все же он редко присутствовал при вскрытиях. Не привык. В животе поднялась неприятная волна, но он усмирил ее чудовищным усилием воли.
– Вслух, пожалуйста, – попросил он. Аксель бросил на него насмешливый взгляд, но сразу же посерьезнел.
– Глаза удалены. Неосторожно, острым предметом, думаю, что это нож. Крови в волосах нет, травмы на черепе не вижу. Его явно не били.
– Судя по характеру надреза, он еще был жив, когда вырезали глаза, – пришла на помощь Джейн. – Преступник срезал веки и глазные яблоки коротким лезвием, максимум пять сантиметров в длину.
– Это может быть ритуальный кинжал? – подал голос Карлин, искренне радуясь, что стоит в стороне.
– Ритуальный? Их сотни видов, доктор, – удивилась Джейн.
– Как-то связанный с католичеством.
– Я пока не могу сказать. Если на ранах остались микрочастицы стали, попробуем выяснить, чем резали. Насколько мне известно, на месте преступления ничего подходящего не нашли. Значит, убийца забрал инструмент с собой.
– С собой? – включился Аксель, поднимая глаза от обнаженного трупа, прикрытого простыней теперь до пояса. – Это интересно. А кисти этого красавца не нашли?
– По меньшей мере, мне не приносили. Идем дальше, детектив.
Карлин слышал по голосу, что она улыбается.
Аксель переместился вдоль стола, чтобы оказаться напротив Марка и живота убитого.
– На корпусе повреждений нет. По меньшей мере с лицевой стороны. Ни синяков, ни ссадин, ни проколов. Или… Что это? Укол? – Он наклонился над грудиной. – Или нет?
– Смотрите внимательнее, детектив. Укол в шею. Укол в сердце. Здесь две дырки размером с футбольное поле, а вы сомневаетесь.
Аксель выпрямился.
– И действительно. Доктор Карлин, не хотите ли взглянуть?
Марк протестующе взмахнул рукой и прижал к носу и губам надушенный платочек. Арсенал новичка, как его называли. Запах эвкалипта перебивал ароматы лаборатории и мертвых тел, позволяя сохранить рассудок ясным.
– Посмотрим дальше, – сообщила Джейн и стянула простыню с убитого.
– Твою мать, – выдохнул Грин. – У него не только запястья пропали. Его кастрировали.
– Руки, глаза, член, – подытожил Карлин. – Прелестно.
– Не смотреть, не трогать, не трахать.
– Мальчики, вы это можете обсудить за вином в ближайшем баре.
– А он был жив или мертв, когда это отрезали?
Джейн вскинула голову и посмотрела детективу в глаза.
– Это профессиональный интерес?
– Конечно. Любая деталь – прорва информации о преступнике, – невозмутимо отреагировал детектив.
– Напишу в отчете. Равно как и все остальное, что вам так надо. Мужчина, лет сорока – сорока пяти, метр восемьдесят три, девяносто килограмм. Ну и так далее. Осмотрим девушку?
– Девушку? – подал голос Карлин и невольно приблизился ко второму столу, стараясь не глядеть на кровавую пустоту в паху мужчины.
Доктор Абигейл набросила на труп простыню, толкнула подвешенную на специальные крепления на потолке лампу, и она переехала, замерев над вторым трупом. Сняла полотно.
– Это совершенно точно девушка. Во-первых, сохранились остатки груди. Во-вторых, частично сохранились гениталии. Да и фигура женская. Итак, девушка. До двадцати лет. Полностью обожжена.
– Она была жива? – тихо спросил Марк.
Судмедэксперт покачала головой.
– Нет, вряд ли. В случае с огнем сделать нормальные анализы сложно, огонь меняет химию, но я попробую вытащить максимум что смогу. Ну и мы не можем осмотреть кожные покровы. Я разберусь с этим всем без вас. Пока что утверждаю, что в веревках она не билась. И горела недолго. Посмотрите на запястья.
Карлин присмотрелся и удивленно замер. Там, где запястья, щиколотки и талия были перевязаны веревкой, огонь частично сохранил кожу. Будто оставил прощальные светлые браслеты.
– Моя гипотеза верна, – очнулся Аксель. – Ее чем-то облили. И горела она ровно столько, сколько понадобилось горючему. Умирала она не от огня. Уверен в этом.
– Ну я либо подтвержу, либо опровергну твою гипотезу по поводу причины смерти. Судя по повреждениям, горела она минут десять.
– Ты отдашь веревки на экспертизу?
– Уже. Теперь идите, этого вам хватит для старта размышлений, вскрытие я проведу без вас. Не хватало мне еще двух хватающихся за сердце при виде чужих органов мужиков.
4. Альберт. 1978
Треверберг
1978 год, осень
Маленький мальчик шести лет стоял около огромной блестящей карусели, одной ручонкой держась за юбку матери, а другой – за замерзшие пальцы старшей сестры. В городе открылся парк развлечений. Он просил несколько месяцев, чтобы его отвели сюда – только посмотреть одним глазком на то, как другие дети катаются, отдыхают и смеются, чтобы проникнуться этой атмосферой и на мгновение почувствовать, что он – один из них. Такой же счастливый ребенок, который может кататься каждый день, и никто не будет ему говорить о том, что на глупые развлечения нет денег.
Каждый раз, когда он заговаривал о парке, мама мрачнела, в ее красивых глазах появлялись слезы. Но она брала себя в руки, каменела и говорила:
– Альберт, ты уже большой для таких вещей.
И Альберт выпрямлялся, даже пытался выровнять худенькие плечи, чтобы казаться больше.
– Если бы у тебя был папа, – продолжала мама, – он бы водил тебя в парк аттракционов каждые выходные!
– Я должен его найти, – серьезно отвечал мальчик.
Мама плакала или смеялась, и они забывали про этот разговор. Сестра, тихо улыбаясь, поднимая голову от какого-нибудь рукоделия. Она штопала одежду, склеивала расколотые миски и чашки, убиралась дома. А еще иногда они убирались в других домах. Альберт был страшно горд, когда мама и сестра начали его брать с собой. Они отдраивали большие каменные дома, а он приносил им нужные средства, как мог таскал ведра с водой. Помогал. И за это мама с сестрой делились с ним медными монетками. Пока их не набралось целых сто! Он умел считать до ста. У него было сто монеток. А сегодня утром мама проснулась в хорошем настроении. Она даже нанесла на лицо краску, которая мгновенно сделала ее похожей на одну из этих женщин, фотографии которых он видел, гуляя по городу; достала из шкафа платье, которое он у нее никогда не видел, и с улыбкой сообщила, что у нее для него сюрприз. Сестра тоже улыбалась.
– С днем рождения, – говорит, – мы с мамой решили, что в такой важный день можем взять несколько часов и устроить себе выходной. Мы весь день будем вместе!
– А что мы будем делать? – спросил мальчишка, сбрасывая с себя порванное в трех местах и уже бесчисленное количество раз заштопанное одеяло.
Его грудь распирало от удовольствия и предвкушения, радость блестела слезами в пронзительных глазах, смотревших серьезно, слишком серьезно для такого возраста. Все его внимание принадлежало сестре, а она улыбалась так легко и так счастливо, как не улыбалась никогда. Мама стояла за ее спиной, ослепительно красивая. Он встал на постели, чтобы оказаться одного роста с ними и посмотреть в глаза. Почти получилось.
– Мы пойдем в парк! – одновременно сказали мама и сестра. И мама продолжила своим печальным глубоким голосом: – Ты работал и заработал денег. А мы с Лили решили немного добавить, чтобы ты мог прокатиться не на одном аттракционе, а на целых трех! А еще мы купим чай и булочки и устроим себе настоящий пир!
При слове «булочки» у мальчишки забурчало в животе. Он рассмеялся и положил ладошки туда, где ныл пустой желудок.
– С вареньем? С творогом? Или, может быть, даже с мясом? – спросил он сквозь смех и слезы, выступившие на глазах.
– А может даже и с мясом, – ответила мама.
В ее глазах, таких же серьезных, как у него, тоже блеснула влага. Она поправила темные кудри.
– Одевайся. Лили поможет вымыться – и пойдем. У нас есть целых четыре часа. Это целая вечность, не правда ли?
Мальчик кивнул и спрыгнул с кровати на холодный пол, не чувствуя привычно шершавых досок. Сбудется его мечта. Вот правда, самая настоящая мечта, которая прямо сейчас сбудется! А он загадывал желание на день рождения. Очень хотел. И все получилось! Он сбросил одежду, ступил в неприглядный таз и почти не вздрогнул, когда Лили прикоснулась к его тонкому телу влажной тряпкой.
И вот чистый, довольный и румяный от легкого осеннего ветерка, он стоял у входа в парк, держа маму и сестру и чувствуя себя одним из них. Из этих счастливых и благополучных детей, которые могли кататься в парке хоть каждые выходные! Если бы у него был папа, он бы тоже мог. Увы, папы у него не было. Но обязательно будет! Мама сказала, его папа герой, он погиб на войне. Он тоже вырастет и станет героем. Но не погибнет, а приедет домой, привезет много-много денег и купит маме и сестре новые платья и три одеяла. Новых. Толстых. Без дырок.
Мальчик зажмурился до боли в глазах. Вздрогнул, когда его потащили вперед. Да. Один шаг, всего один шаг – и шумный мрачный город остался позади. Всего один шаг, и он очутился в волшебном мире каруселек, сладостей, детского и взрослого смеха!
– Куда ты хочешь? – спросила мама, наклонившись к нему.
– Туда, – указал он на карусель с лошадками. Обернулся. – Нет, туда! – Корабли все-таки интереснее лошадок.
– У тебя целых три попытки! – рассмеялась сестра. – Давай обойдем все?
Мальчик радостно закивал и сам уже потащил женщин за собой по широкой дуге, обходя аттракционы. Как можно выбрать три? Их тут тысячи! Тысячи, тысячи, тысячи, – повторял он про себя выученное недавно число. Тысячи! Когда у него будут тысячи монет, он сможет купить себе новую рубашку. Или даже ботиночки! Но сейчас он хотел кататься. Чтобы огромный корабль принял его в себя, держал его, как своего сына. И катал, катал, катал…
– У нас лучшие аттракционы в городе! Только для вас специальная акция. Один плюс один! Вы оплачиваете один билет, а едете вдвоем. Что скажете, сударь? А вы, милая леди?
Мальчик резко остановился и поднял глаза, с трудом отрываясь от корабля – настоящего, пиратского, с флагом и пушками и двумя сиденьями в середине, чтобы можно было залезть внутрь. Справа у корабля стоял самый настоящий пират! Высокий, плечистый, с огромной шевелюрой почему-то зеленого цвета, закрытым кожаной повязкой глазом и золотым зубом. Мальчик от неожиданности вскрикнул. Лили рассмеялась.
– Вы очень добры, – чужим голосом проговорила мама, делая шаг вперед, к пирату. – А вас не накажут за такую щедрость?
– Нет, – покачал головой мужчина, при этом его зеленые волосы все так же смешно топорщились в разные стороны, как у клоуна. Он посмотрел на мальчика, прямо в душу посмотрел.
– Хочешь стать пиратом? Как я?
Альберт горячо закивал, отпуская руку сестры.
– Я буду учиться! Я буду… юнгой! Мой капитан.
Мужчина раскатисто рассмеялся. Мальчишка смотрел на него восторженным взглядом, чувствуя, что вот оно. Мама и Лили сделали ему подарок, а он выбрал именно тот аттракцион, где они нашли его! Есть вещи, на которые не хватит монет. Но счастье все-таки можно купить. Альберт с деловым видом достал из кармана маленький потертый кошелечек, куда мама положила вместо монет несколько бумаг, и протянул его пирату.
– Вот, – сказал мальчик. – Мы должны покататься втроем.
Пират выхватил из кошелька одну купюру, осмотрел ее.
– Вот это ваш корабль, юный моряк, – кивнул он на ближайший. – И ваш, – он указал на Лили. – Вы поедете вдвоем. А вы, моя леди, поплывете со мной. На следующем.
– Но вы взяли деньги только за один билет, – все тем же чужим голосом проговорила мама.
Пират снова расхохотался.
– Честная женщина – это так же редко, как хорошая погода в море. Ну что, дети, все хотят кататься?
– Да!
– Тогда отдать швартовы!
Альберт прыгнул на корабль, позволил пирату, от которого пахло чем-то терпким и сладким одновременно, закрепить ремни на поясе. Лили опустилась рядом. Мальчик поднял глаза, заметил, как покраснела ее чудесная бледная кожа, когда мужчина помог и ей.
– Капитан! – позвал мальчишка.
Мужчина, уже отвернувшийся к маме, остановился и посмотрел на него своим единственным глазом.
– У меня нет папы, – сообщил Альберт. – Будете моим папой?
5. Аксель
4 октября, раннее утро
Новый Треверберг
– Она меня так напугала, господин Грин, так напугала. Все было хорошо, как обычно. Я вечером убралась, позвонила вам, чтобы отчитаться. Уложила ее спать и сама прилегла. Время было позднее, и я осталась. Она тревожилась весь день, звала попеременно то вас, то господина Дерека. Но уснула в итоге. Просыпаюсь от того, что кто-то кричит! Как я испугалась, господин Грин!..
– Кричит? – спокойным голосом спросил Аксель, внутри которого клокотал вулкан бессилия и ярости.
Сиделка средних лет, полноватая, но добрая и расторопная Агнесса Сильваре, которую он подбирал несколько месяцев, лично разговаривая с каждой кандидаткой, ёрзала на стуле, сжав дрожащие руки в кулаки и уперев их в колени. Ее лицо было бледным, а всегда аккуратно расчесанные волосы немного растрепались. Женщина подняла глаза на детектива.
– Кричит. Как зверь кричит. Я такого и не слышала никогда. Вскочила. Побежала к ней в спальню, а она спит. Представляете? Спит, кричит, но спит. Глаза закрыты. Лежит. Бледная, как ваша стена. Ну я и принялась ее будить. Она меня случайно ударила, не сильно, – тут же добавила она, заметив, как поменялось выражение глаз Акселя. – Просто оттолкнула, я не в обиде. Проснулась только минут через пятнадцать. Плачет. Зовет Дерека – кто этот Дерек вообще? Я, говорю, не Дерек, но люблю вас, миссис Сара, помочь хочу. Смотрит на меня мутным взглядом. А сама губу закусывает. Долго в реальность возвращалась. Когда вернулась, вздрогнула – я прям увидела, господин Грин, как дрожь по всему телу пробежала и у головы замерла. И взгляд ее сразу прояснился. Смотрит на меня и говорит: «Ты, Агнесса, – и голову так поворачивает набок, будто овчарка, присматривается, – хорошая баба. Не повезло тебе со мной. Сделай, – говорит, – мне чаю. Крепкого. Как в моей молодости был. Настоящий. И сахара побольше». Ну я и сделала. Она выпила его, легла обратно. И говорит. «Жить мне в тягость становится. Зовут меня. Домой надо». Вы дома, говорю ей. А она головой качает и в потолок смотрит. Дом там, где муж и сын. А тут ничего. Я ей – у вас есть сын, Аксель, он вас любит и приходит каждый день. Она рукой машет. Аксель, говорит, ничего не успел. Не хочу я с ним. Так и заснула. Вы простите меня, господин Грин.
– За что? – удивился детектив.
– Она хорошая женщина.
– Знаю. Агнесса, успокойся. Ты же не бросишь нас?
Сиделка отчаянно замахала руками.
– Не брошу. Прикипела я. И к ней, и к вам. А как там миссис Элизабет, не придет?
Он покачал головой.
– Лиз сейчас много работает. Мы поэтому и переехали, чтобы на дорогу меньше времени тратить. Но я вот здесь, – он выдал эту фразу, отметив, что бессознательно подстраивается под ее манеру речи, переставляя слова местами и подчеркивая то, на что обычно не обратил бы внимание. Может, поэтому они с сиделкой и ладили. Она его понимала и старалась угодить. Но не лебезить. И к Саре она действительно привязалась, Аксель чуял ложь. Сильваре не лгала.
Сиделка опустила взгляд на сплетенные пальцы.
– Вот как вы уехали, так и она начала с реальностью связь терять. Все больше в прошлое проваливается. Ведь это прошлое?
Аксель кивнул.
– Дерек – ее муж. И ребенок еще один был. Они не выжили.
По ее лицу он понял: хочет спросить, выпытать подробности, но вовремя замолчала. Он благодарно улыбнулся и встал. Возвращаться во мглу ему не хотелось. Не сейчас.
– Завтра переведу на ваш счет оплату, Агнесса. Вы мне очень помогаете.
– Да как тут не помочь. Вы всяких супостатов ловите. Мы у вас в неоплатном долгу. Сколько уже переловили.
Грин не ответил.
Час спустя
В начале октября в Треверберге было прохладненько, но детектив Грин упрямо ездил на мотоцикле. Он и зимой на мотоцикле ездил. Менял резину, экипировку. Пару раз чуть не разбился, но в автомобиль не пересаживался. Неудобно. Пробки лютые, все стоят. А он не мог стоять. От скорости его передвижения часто зависели жизни. Вот и сейчас, поставив мотоцикл, он схватил шлем и буквально вбежал в управление, жалея, что не успеет сходить в спортзал.
Ночь была беспокойной. Он вернулся домой под утро, Лиз проснулась, сначала попыталась устроить скандал, но потом уступила его ласке и в свою очередь лишила его сна практически до будильника. Он поспал минут тридцать, поехал к Саре, женщине, которая когда-то давно его усыновила, подарив призрачную надежду на нормальную жизнь сироте из приюта. А тут такое. Личная трагедия, потеря мужа и сына, сломала ее. С тех пор прошло несколько лет, и она постепенно угасала. Перестала общаться с Акселем, еще какое-то время работала, но потом окончательно сдалась. Государство выделило субсидию, подобие пенсии за выслугу лет в социальном секторе (Сара работала в приюте, где рос Аксель), Грин добавлял часть своей зарплаты детектива. Кое-как жили. Сложнее стало, когда несколько месяцев назад Элизабет, его девушка, настояла на переезде. Но они справлялись. Пока справлялись. Она получила работу в деловом квартале, раскрылась. Что-то на телевидении. Да и ему оттуда было ближе в управление. На том и порешили.
Администратор-полицейская улыбнулась детективу из-за стеклянной перегородки.
– Что-то припозднился сегодня.
Он глянул на часы. Без пятнадцати восемь утра. Да, обычно он приезжал значительно раньше. И успевал сходить в чертов душ и чертов спортзал. Но не сегодня.
– Будем считать, что проспал, Лив, как дела?
Администратор зарделась. Даже приподнялась с места, чтобы поймать его взгляд.
– Лучше всех. Завтра в отпуск. Скучать без меня будешь. Кто еще тебе поднимет настроение с утра?
Грин улыбнулся и приложил пропуск к турникету.
– Конечно, буду, – заглянув в ее каморку, сообщил он. – Тем приятнее будет встретиться. Для меня никаких новостей нет?
Лив откинулась на спинку кресла и посмотрела на него снизу вверх.
– Я, конечно, не секретарь. Но доподлинно знаю, что Карлин и Боннар уже в твоем кабинете.
– О, – удивился Аксель. – А эти что там забыли?
– Ну, я так поняла, домой они не уходили.
– О боже. – Детектив прикрыл лоб ладонью с длинными музыкальными пальцами.
– Беги, беги, – поторопила Лив.
Грин кивнул, но направился не к себе в кабинет, а к автомату с кофе. И почему он не купил его по дороге? Тут рядом открылась прекрасная кофейня, кофе из которой был бесподобен. А он опять травит себя бурдой из автомата. Пообещав себе после планерки обязательно сходить за нормальным кофе, он бросил монетки в автомат и посмотрел в окно. Голова постепенно отключалась от личных неурядиц и перестраивалась на рабочий лад. Перед внутренним взором вновь вставало место преступления и весь тот спектр мыслей и чувств, который затопил полицейского во время осмотра и после него. Пронзительно-синие глаза потемнели, взгляд остановился. Детектив сжал зубы, держась левой рукой за кофейный автомат, а правую положив на подоконник. Свинцовые тучи быстро затягивали небо, ветер подбирал и бросал в воздух редкие золотые листья. Весь город еще был зеленый, но желтизна то и дело проглядывала, постепенно распространяясь по листве подобно лесному пожару.
Автомат противно фыркнул и выплюнул стаканчик с кофе. Аксель наклонился, осторожно взял его и пригубил напиток. Не так мерзко, как он ожидал. Видимо, промыли внутренности и заменили зерна. С чего это шеф раскошелился?
В свой кабинет Грин пришел почти в спокойном состоянии. Он балансировал на границе реальности и собственной бездны, в которой уже раскрывался мир вчерашнего убийства, затягивая все глубже и глубже в мрачные тайны мотивов, причин и последствий. Если Карлин специализировался на профиле убийцы, то Грин больше думал о жертвах. По меньшей мере, в этом случае, когда жертвы – взрослые люди, а метод убийства так занимателен. Чрезвычайно остро стоял вопрос о том, кто они. Мужчина и девушка. Сожженная и… А как убит мужчина? Джейн сказала, что пришлет информацию. Прислала ли уже?
Прямо перед дверью кабинета Аксель глянул на часы. Вряд ли эти бездельники что-то успели. Ни от команды Тресса, ни от Джейн он ничего не ждал. Но все равно каждый раз бесился. Он толкнул дверь и увидел занимательную картину. Боннар (руководитель отдела, к которому относилась группа Грина) и Карлин сидели друг напротив друга за столом, где обычно собиралась команда для летучки. Боннар читал газету, Карлин что-то рисовал на белом листке. Оба выглядели так, будто только что вылезли из морга.
– Явился, – пробурчал капитан Боннар, поднимая голову. – Выглядишь хреново.
– Вы не лучше. Что-то случилось?
– Взгляни.
Капитан протянул Акселю утренний выпуск «Треверберг таймс». Тот допил кофе, прицельным броском отправил смятый стаканчик в мусорку и взял газету.
«Средневековые пытки и убийства уже в Треверберге! – гласил заголовок. – И это не анонс кино, а самая настоящая реальность, в которую мы, дорогие читатели, погрузились против своей воли…»
Под анонсом статьи красовалась огромная фотография особняка с распахнутой дверью. Угол был выбран таким образом, что в темном проеме виднелось кострище, малая его часть. Что за фотоаппарат такой?.. Или кто-то проник сквозь кордон?
– Обычное дело, – пробежав до конца статью, наполненную «водой» под завязку, сказал Грин. – Репортеры делают свое дело, мы – свое. Почему вдруг вас привлекла эта писанина?
– Ну потому, что мало времени прошло, потому что я приказал не допускать журналистов, потому что наш колл-центр обвалился под количеством звонков.
– И что хотят?
– Нам теперь рассказывают о каждом сеансе сатанизма в городе, – устало проговорил Карлин, запуская пальцы в отросшие темные волосы. Карие глаза почти безразлично скользнули по Грину. – А еще про подозрительных священников. Вот не понравилась человеку месса, сказал священник что-то резкое два года назад – и человек нам звонит. Я знаю, говорит, кто вернул инквизицию на территорию Треверберга.
– И сколько таких звонков? – Аксель закрыл дверь и, обойдя кабинет по кругу, сел на свое место.
Капитан Боннар улыбнулся.
– Ну пятнадцать минут назад их было двести тринадцать. Но день еще не начался. Газета вышла в шесть утра. То есть примерно по два звонка в минуту.
– Боги.
– Ага, – поддакнул Марк.
– Я, конечно, выделил двух девочек на прием звонков, – сказал Боннар. – Дал критерии фильтрации. Но такими темпами к концу дня нам понадобится штат только на это дело. Мэр отдает нам приоритет, кстати. Собираем команду. Ты возглавишь расследование, Грин.
– Это Старсгард сказал? – повел плечами Аксель.
– Да, – кивнул шеф. – Прямой приказ начальника управления. Ты, Карлин. Из криминалистов пока подбираем, поставил задачу Трессу. Стажер нужен?
