Анна Белинская
По-настоящему
Глава 9.
Даша
– Поверить не могу! Просто очуметь! Я в шоке…
– Перестань! – шикаю на подругу. – Хватит меня накручивать, иначе я сейчас развернусь и уйду.
– Как сбежавшая невеста! – хихикает в ответ она. – Кхх-кхх…
– Перестань кашлять! – бросаю на Зару гневный взгляд. – Я и так держусь на последнем волоске, – оповещаю ее.
– Это не контролируемо, и я еще не до конца поправилась! – сообщает Ахметова и снова выжимает из себя натужный кхек, после чего деловито продолжает, – помнишь, как фильме делала Джулия Робертс? Глубокий вдоо-ох… – смешно надувает щеки, – медленный вы-ы-ы-дох, – выпускает воздух. – Повторяй за мной!
Начинаю дышать с ней в такт. Ладони влажные и холодные. Трясу ими в воздухе, пытаясь сбросить напряжение, которое со вчерашнего дня не торопится меня отпускать. С того момента, как на мой телефон упало сообщение от Бондаренко с адресом Загса, датой и временем регистрации. Не знаю, как ему удалось это провернуть, об этом мой «жених» мне не докладывал.
– Легче? – участливо интересуется подруга.
– Нет. Ну и где они? – шаркаю глазами по лицам, которых у входа в Центральный городской ЗАГС в пятницу утром как семечек в подсолнухе.
Где-то я слышала, что в мае ЗАГСы пустуют. Вроде как существует поверие, что жениться в мае значит всю жизнь маяться. Видимо, десяток пар не заморачивается с этим. Я-то уж точно. Мне не страшно. Несколько месяцев определенно протяну.
Мой взгляд застывает на девушке. Невесте. Невероятной красоты. Она такая… как тонкое белоснежное кружево! Воздушная и нежная, искрящая и счастливая в этом…невесомом свадебном платье.
Поджимаю пальчики на ногах. Я надела белый сарафан. Чуть выше колена, на широких лямках и очень простое. Очень. Я собиралась надеть футболку и джинсы, но… не смогла. И не потому, что я что-то там себе навыдумывала и предалась каким-то фантазиям. Просто я иду в Загс. Место особого таинства. Место, где официально регистрируют любовь. Подло это место не уважать.
Тоскливо скольжу глазами по белым стенам двухэтажного здания. Когда-нибудь я обязательно зайду в него в таком же роскошном пышном платье, как у той невесты. Да! В пышном! Как принцесса! И выйду замуж! Выйду замуж и уже никогда оттуда не вернусь!
– А если они не придут, и все это окажется их тупым разводом? – в который раз спрашивает Ахметова. С тех пор, как я рассказала подруге об авантюре, в которую собираюсь окунуться, она задала мне этот вопрос миллион раз. Себе же я задавала его не меньше, но…:
– Я пригрозила Бондаренко, что, если наша сделка окажется приколом или розыгрышем, он будет иметь дело с моим братом-полицейским.
– А ты уточнила, что твой брат – гаишник? – хохочет Ахметова. На ней тоже сарафан. Нежно-голубой, катастрофически подходящий ее жгучим темным волосам и смуглой коже. Мы обе выглядим как школьницы, которые пришли поглазеть на счастливых молодоженов.
– Инспектор ГИБДД, – поправляю подругу на манер Артема, когда я нарочно обзываю его гаишником. Он жутко бесится, но кого это волнует? – Нет, но Бондаренко об этом знать не обязательно. Пусть думает, что мой брат какой-нибудь крутой коп.
– Считаешь, что Бондаренко можно напугать крутым копом? – Ахметова скептически выгибает бровь.
Ничего я не думаю! Я не знаю! Но я же должна была себя хоть как-то обезопасить! Сомнительно, но хоть что-то…
– Ой, Дашка-а… – Зара поджимает губы и берет меня под локоть, прижимаясь своим боком к моему. – Что будет, когда Артем узнает? Мне за тебя страшно.
– Мне тоже, – тяжело вздыхаю. – Но…это единственный шанс от него сбежать. И ко всему прочему, ты же хочешь, чтобы мы попали на вечеринку к Рафу? – ободряюще подмигиваю Ахметовой, а у самой поджилки трясутся.
Если честно, еще вчера утром, когда я смотрела на входящее сообщение от Бондаренко, я была убеждена, что все это бред, и отбросила идею с фиктивным браком куда-подальше. Даже ради квартиры. Ведь можно было поискать еще, но потом мы снова поругались с Артемом. Поругались так, что я готова была выйти замуж хоть за самого дьявола и сбежать из дома прямо в тапочках. Так что вариант с замужеством, да еще и с жильем, может, в моем положении и не самый худший, тем более во время сделки на «Кафедре» мы обговорили условия: пару месяцев лжи и расходимся. Никто посторонний о нашем сговоре знать не должен. Я не порчу Бондаренко репутацию отвязного бабника, он не позорит меня своим разгильдяйством. Апеллируем браком только в случае крайней и жизненно важной необходимости, по согласованию и заблаговременно. При остальных обстоятельствах ведем себя как раньше – то есть не знаем друг друга.
– Да уж… – хмыкает Ахметова, – высоковата цена для того, чтобы пойти на вечеринку.
Зара терпеть не может ни Соколовского, ни его друга. Когда она узнала, с кем я связалась, долго меня отчитывала, но я и сама все понимаю. Однако, перспектива быть свободной слишком сладка на вкус, чтобы можно было ею разбрасываться.
– Ладно, – Ахметова делает быстрый выдох. – Выше нос, невеста! – хихикает. – Поверить не могу, моя лучшая подруга выходит замуж! Жаль, что за такого придурка.
– Просто не напоминай мне об этом, – прошу. – Считай, что все игра. Не по-настоящему.
– О, Боже, – подруга резко впивается мне в локоть мертвой хваткой.
– Что? – непонимающе хмурюсь и смотрю на увеличенные в диаметре глаза Зары и побледневшее лицо.
– О, Боже… – повторяет она, глядя мне за плечо.
Я пытаюсь повернуться, чтобы посмотреть, что такого ужасного она могла увидеть за моей спиной, но подруга настойчиво не позволяет:
– Не смотри туда.
– Почему?
– Просто не смотри.
– Да что там такое? – раздражаюсь я.
– Давай уйдем? Сбежим! У тебя есть еще время!
– Зара! – требовательно смотрю на нее. – Что там?
– Там…там… – заикается, – твой жених…
Глава 10.
Даша
На выкрашенной в персиковый оттенок стене висит портрет президента, слева от него информационный стенд. На подоконнике – изобилие цветов в глиняных горшках. Деревянный шкаф, стеллаж с одинаковыми черными папками, на корешках которых от руки выведены цифры. Полагаю, это годы, а не количество заключенных и расторгнутых браков.
Перевожу взгляд на рабочий стол, который завален кучей документов.
Я не рассчитывала, что в здании ЗАГСа меня будет ждать королевский зал, я вообще не знаю, как здесь все устроено. За свою жизнь я ни разу не была на церемонии заключения брака, отсутствие подобного опыта не мешало мне представлять, как это должно быть красиво. В торжественном церемониальном зале, с камерным оркестром в его углу, красной ковровой дорожкой и огромными винтажными окнами, увешанными помпезными гардинами. В центре этого роскошного зала – широкий стол, за которым ухоженная женщина в праздничном наряде с не менее широкой улыбкой произносит торжественную речь.
Женские пальцы с облезлым маникюром шлепают по клавиатуре. Передо мной сидит женщина в повседневном легком платье на круглых пуговицах, и она нисколько не похожа на ту, которую я себе представляла. Она не улыбается. Она выглядит так, будто ненавидит это место и каждого присутствующего в нем. Когда случайно пересекаюсь с ней взглядами, читаю в ее взгляде пренебрежение и…осуждение.
Мне не нужно ни ее одобрение, ни порицание, я и сама не в восторге. Я не выгляжу счастливой невестой, наша пара вообще слабо напоминает молодоженов и то, что в этом кабинете сейчас происходит полнейшая дикость, женщина понимает тоже.
Хмыкнув, она бросает взгляд правее от меня, а потом тяжело вздыхает, поджав губы. Реакция этой женщины уже третья по счету, когда она скашивает взгляд в сторону. Там сидит Бондаренко. По правую от меня руку, растекшись по стулу бесформенной консистенцией.
Опускаю глаза на свои руки, пальцы нервно мнут подол сарафана, но я не смотрю в его сторону. Просто не смотрю, хоть и вижу боковым зрением его длинную вытянутую ногу. Она голая. Его ноги голые! Длина спортивных шорт едва прикрывает середину бедра. Черные брендовые шорты и белая майка с глубокими проймами и вырезом спереди. На ногах высокие белые носки и мощные фирменные кроссовки. Светлый ежик волос спрятан под белой кепкой, на козырьке которой покоятся солнцезащитные очки. Оптимальный вариант для нашего города с учетом тридцатиградусной жары, и в целом он выглядит так, будто вышел из дома на утреннюю пробежку и не вернулся.
Сказать, что мне неловко – ничего не сказать. В этой неловкости я искупалась с головой с тех пор, как увидела вываливающегося из машины Бондаренко. Зара до сих пор пребывает в коматозе, сидя на крайнем в ряду стуле у стены. Она будто проглотила язык, глаза, не моргая, смотрят в одну точку и то, что она жива, подсказывают ее пальцы, терзающие корону. Бумажную красочную корону, которую Соколовский напялил на нее у входа в ЗАГС. Корону свидетельницы.
Рядом с ней улыбается наш одногруппник. В этом кабинете ему одному все нравится. И, если у его друга совершенно скучающий и равнодушный видок, то Денис выглядит вовлеченным.
Улавливаю движение справа. Скосив правый глаз, наблюдаю, как Бондаренко меняет позу. Вытягивает вперед, прямо под стол, вторую ногу и складывает руки на груди, отчего его левое плечо бугрится.
Его и щупать не надо, уверена, эти мышцы твердые и стальные. Я успела разглядеть, пока парни шли к нам, ведь Герман эти мышцы не прятал. Сложно не разглядеть, когда семьдесят процентов его тела – неприкрытая кожа, под которой различается фактура. Крепкая, рельефная и…самоуверенная. Разумеется, он в курсе, что его тело идеально. Я в этом нуб, а он – съел собаку. Понятия не имею, как он добился такого результата, возможно, ему повезло с генами, потому что Бондаренко сложно представить не вылезающим из спортзала.
Столько мужских открытых частей тела я видела только на городском пляже. Но ни на одной из них я не зависала. Это ни о чем не говорит! Это лишь подтверждает, что Бондаренко – наглый бунтарь, который не слышал о нормах приличия и поведения.
От всего происходящего у меня взрывается голова. Я однозначно совершаю ошибку и позже пожалею, уверена.
Я уже жалею и готова сорваться к двери одновременно с голосом женщины, который меня тормозит:
– Дарья Игоревна Шольц… – она смотрит в экран, а не на меня, – ваш паспорт, – вытягивает руку, прося документ.
– Шольц? – неожиданно просыпается мой «жених». – Ты Шольц? – он поворачивается ко мне и смотрит на меня по-новому. Будто вообще впервые видит. Осматривает с ног до головы, отчего скукоживаюсь в комок. Его взгляд с наглецой и усмешкой. – Я могу взять фамилию будущей супруги? – отворачивается, обращаясь к женщине-регистратору. – Герман Шольц… – задумывается, словно смакует. – А неплохо! Ден, скажи? – кивает Соколовскому, который показывает ему «класс» и поощряюще улыбается.
Зара кашляет, не виню ее в этом.
Мне хочется провалиться сквозь землю, настолько мне стыдно. За поведение этих двух, а больше за себя. Перед собой и женщиной, которая, вероятно, считает меня идиоткой, решившей связаться с самим сатаной.
Удрученно вздохнув, регистраторша забирает у меня паспорт. Я смотрю на нее умоляюще. Вразумить меня и направить на истинный путь, но она хладнокровно шлепает печать в моем документе, и я получаю удар в грудь.
Все. Это конец. Эта печать – свидетельство того, что моя ошибка приобрела официальный статус.
Почему она не спросила – согласна ли я? Где вся эта формальность?
Пока я пытаюсь выйти из комы, женщина проводит подобную процедуру с паспортом Германа, который провожает ее действия легким интересом и не более того.
– Распишитесь здесь, – холодно оповещает регистраторша и показывает длинным ногтем место, куда ставлю корявую закорючку, слабо напоминающую мою подпись.
Мои руки трясутся. Внутри я вибрирую тоже, когда смотрю на аккуратную размашистую завитушку, которую Бондаренко выверенно рисует.
Вот и все.
– Фамилию супруга брать будете? – шокирует меня женщина. Поднимаю лицо и смотрю на насмешливое ее. Эта шпилька в мой адрес такая острая, что стискиваю кулаки и сжимаю колени, отрицательно качнув головой.
Мой брак – одна сплошная насмешка: судьбы, этой женщины и Дениса, который после того, как нам с Бондаренко вручают паспорта и свидетельство о заключении брака, орет на весь кабинет:
– А теперь жених может поцеловать невесту! Горько, дети мои!
Глава 11.
Даша
– Придурок! – бросает Зара в ответ на выпад Соколовского. С тех пор, как мы вошли в ЗАГС, это первое слово, которое она произнесла, и в общем я с ней согласна.
Подруга зло пихает в руки Дениса измученную корону и переводит внимание на меня. Ее выражение лица сочувствующее, возможно, именно этого требует выражение моего лица – сочувствия, но внутри себя я его не прошу, ведь сама принимала решение.
Ловлю взгляд Зары, но тут же опускаю свой, когда голова Бондаренко поворачивается ко мне.
Я снова разглядываю свои пальцы, которые теребят вместо подола сарафана паспорт, и их жжет. На четырнадцатой странице впечатан штамп, и его не сотрешь. Каким бы ненастоящим являлся наш брак, отметка о нем настоящая. Подумать над этим у меня не получается, потому что чувствую на себе внимание Бондаренко.
Он смотрит на меня, и этот взгляд я ощущаю остро и россыпью мурашек на коже рук.
Когда на меня смотрит Юсупов, мне хочется спрятаться. От грязных пятен, которые он на мне оставляет своими глазами. Сейчас мне тоже хочется спрятаться, но лишь от того, что не знаю, как относиться к реакции своего тела на взгляд Бондаренко. Реакция моего тела отзывается вспышкой промелькнувшего сожаления, когда Герман спустя две секунды отворачивается. Вероятно, не найдя во мне ничего выдающегося. Гоню от себя эту реакцию. Мне не нужно внимание Бондаренко, пусть не напрягается!
– Сейчас по времени следующая пара, – твердо оповещает женщина, намекая, что пора сворачивать этот абсурд. Я и сама хочу побыстрее покинуть помещение, ведь находиться здесь становится невыносимо.
Ахметова подскакивает первая, будто только и ждала разрешения, следом за ней поднимаюсь я, исподлобья наблюдая, как длинные ноги со светлыми короткими волосками подтягиваются, лениво принимая горизонтальную опору.
– Молодой человек… – не выдерживает женщина и делает замечание потягивающемуся Герману, —…вы не на стадионе.
Не собираюсь больше здесь оставаться! Краска стыда топит лицо, и не дожидаясь того, что ответит Бондаренко (а он ответит, не сомневаюсь), вылетаю за дверь, за которой действительно топчется молодая пара. В отличии от нас они выглядят «женихом и невестой», и это в которой раз подливает масла в огонь, говоря, что я дура.
Зара ровняется со мной у массивной входной двери, которую вдвоем толкаем вперед. Дневной свет ударяет по глазам, и я щурюсь, но не заметить океан нарядных людей невозможно. Народ толпится у входа, ожидая новобрачных, и я пробираюсь сквозь толкотню в левое крыло крыльца, где относительно свободно.
Зара идет по следам, ее присутствие ощущаю затылком.
Когда нахожу квадратный метр пустого пространства, останавливаюсь и делаю долгий выдох.
Я не собиралась происходящее принимать близко к сердцу, но разве его заставишь? Разве можно приказать ему не клокотать в груди, когда оно неподвластно?
– Ну ты как? – тихо у меня за спиной спрашивает Ахметова. Она перестала кашлять, ловлю себя на этой мысли. Ну хоть для кого-то сегодняшний цирк стал исцелением, потому что для меня он сравним с бетонной плитой, упавшей на плечи.
Поворачиваюсь к подруге. Выдавив из себя полуулыбку, успокаиваю:
– Все нормально, – вру я и тут же напрягаюсь, когда вижу приближающихся к нам Бондаренко и Соколовского.
Денис идет впереди, широко улыбаясь, Герман плетется сзади. Верхушка его кепки возвышается над головой друга. Несмотря на спортивное телосложение моего одногруппника, он ниже Бондаренко по росту. Мои брат и папа тоже ниже Германа, в моем окружении вообще нет таких «высот», чтобы приходилось запрокидывать голову. Именно это я и делаю – запрокидываю голову, когда, обогнав Дениса, Герман встает напротив меня, протягивая зажатое в пальцах свидетельство о браке, говоря:
– Пусть будет у тебя.
Я не тороплюсь забирать документ, я слишком дезориентирована его близостью, потому что снова вижу небольшую ямочку на мужском подбородке. Я видела ее уже в университете, когда Бондаренко «делал мне предложение», и она сумасшедше ему идет.
Герман исследует мое лицо тоже. Сначала безмятежно, даже равнодушно, но потом щурит глаза, будто спрашивая, почему я так долго на него пялюсь. Это отрезвляет. Выдергиваю из его пальцев свидетельство, ощущая раздражение и легкий «бриз» его усмешки.
– Молодые люди, с голубями не желаете фото?
Одновременно поворачиваем головы на хриплый старческий голос. Рядом с Денисом стоит седовласый дедушка, на дряблом запястье которого сидит белоснежный голубь с резным хвостом. Второй рукой он опирается на тележку, на которой слегка накренена ржавая самодельная клетка. В ней десяток голубей разной масти.
– О, а давай, дед! Че по чем? – активничает Соколовский. – Запилим вам сейчас свадебную фоточку для домашнего архива, – он лезет в карман, доставая оттуда айфон, и наводит на нас с Германом камеру.
– А сколько не жалко, сынок, – отзывается в ответ старичок.
– Переводом можно? – веселится одногруппник.
Глубоко вздохнув, прикрываю глаза. Под веками будто прячусь вся полностью, уставшая от глупых насмешек и необоснованного веселья Дениса.
– Перестань паясничать, – слышу голос Зары справа от себя. – Это не смешно, Соколовский.
Я собираюсь с ней согласиться, но как только открываю глаза, ударяюсь ими о пронзительный взгляд карих глаз Бондаренко.
Он смотрит на меня.
Без ухмылки и привычной ленцы, он смотрит внимательно. Неспешно ощупывает кожу лица, отчего мои щеки взрываются красным. Если до этой секунды ему было скучно, то сейчас…сейчас – мне не понятно. Его челюсть напряжена, линии лица стали резче. Не поворачивая головы, цедит сквозь зубы:
– Дэн, фигней не занимайся.
– Да брось, бро… – усмехается его друг.
– Сокол! – гремит предупреждающе. Твердо. Безапелляционно. А потом поворачивается к Соколовскому, и глаза его мечут молнии.
Они смотрят друг на друга пару секунд, после чего Денис поднимает вверх руки, качая головой:
– Мать твою, Гера… Окей, понял, не дурак, – возвращает телефон обратно в карман брюк, после поворачивается к пожилому мужчине, – сорян, дед. Принцесса не в духе.
Я ничего не понимаю. От былого веселья Соколовского не остается и следа. Я глупо молчу и прыгаю по лицам: Зары, Дениса и Бондаренко, который, ничего не сказав, разворачивается и через плечо мне бросает:
– Созвонимся.
Он удаляется так быстро, будто бежит от огня. От его ленивой, расслабленной походки ничего не осталось. Я смотрю ему вслед, смотрю на догоняющую его фигуру Дениса, и пытаюсь понять – что сейчас было.
– Может…стоит подать на развод? – неуверенно произносит Ахметова, вставая рядом и провожая взглядом удаляющиеся мужские спины.
Глава
12.
Герман
Набираю: I'm ready to take the order (1)
Enter. Отправлено.
На экране в развернутом окне тут же загорается зеленая лампочка, оповещающая о новом объявлении. Сейчас в общем списке мое объявление первое, и несколько тысяч просмотров за пару секунд тешат мое самолюбие. Хотя бы таким образом, ведь я никогда не просил дать мне заказ.
Это я выбирал. Из того, что предлагали заказчики, от заявок которых моя электронная почта периодически подвисает.
У меня есть два постоянных клиента. Два проверенных заказчика, которым время от времени рисую коды. От скуки. Или когда хочется загрузить башку.
Сегодня, пересилив себя, я закинул свою кандидатуру в единую базу разработчиков приложений. Мне нужны бабки.
Не успеваю откинуться на спинку рабочего кресла, как слышу характерный булькающий звук входящего. На экране мака в графе «сообщения» 83 уведомления.
Уже 95.
Усмехаюсь.
102.
Сто два заказчика в течение полуминуты. Это неплохо, в принципе, я не сомневался. Ноукодеров, работающих с любыми размерами экранов и устройств, не так много. Их вообще мало. Реально успешных и петрящих чуваков на ноукод-платформах по пальцам пересчитать можно.
Я среди них, и показываю поднятый вверх свой средний палец всем остальным, собираясь стать лучшим. Не конкурентоспособным. Лучшим! Чертовым монополистом в сфере ноукода.
Открываю первые пять предложений. Все они – заказы мобильных приложений: в основном маркетплейсы, лендинг и бэкенд. Последнее интересно. Бэкенд-разработка без кода – сложно, но отлично оплачиваемо, и мне это как раз сейчас нужно.
Откликаюсь.
Ногами отталкиваюсь от ножки рабочего стола и в кресле отъезжаю на метр.
Перевожу внимание на окно, за которым сумерки плавно опускаются на город.
Вид бомбический. Из окна моей комнаты в любое время суток вид охеренный. Вид на море, эта квартира выбиралась с таким условием.
Мы с мамой выбирали ее вдвоем. Еще на этапе застройки этого жилого комплекса оба видели в нем перспективу.
«Все закаты будут твои, сынок», – мама всегда так говорила, когда приезжали с ней проверить ремонтную бригаду, колдующую над хатой. Стоя на балконе, уже невозможно худая, изнеможденная и бледная, в ее голубых глазах отражалось море, делая их цвет аквамариновым. До последнего вдоха ее глаза оставались такими… До последнего вдоха…
Мои глаза карие, в отца. Но даже этот подарок от него я не оценил.
Встаю и шаркаю на балкон. Облокачиваюсь на перила. Смотрю вдаль.
Картинка захватывает дух, почему я похерил это состояние? Когда стал видеть в палитре заката повседневность, а в красках и запахе моря – обыденность?
Мы, живущие у моря, не видим его. Не замечаем. Оно – часть нашей жизни, как воздух, как солнце или ветер, воспринимаем море привычно, и крутим пальцем у виска, когда слышим восторженные визги туристов, плескающихся в нем.
Загребаю в легкие воздух. Он соленый, немного с горчинкой.
На линии горизонта маячит парусник, врезающийся в закатное солнце. От него осталось четверть диска, и через пару минут солнце исчезнет совсем.
Эту квартиру мама подарила мне четыре года назад. Я благодарен ей, ведь полтора года назад мне было куда съехать.
Сжимаю перила до посинения пальцев. Живот напрягается, оказывая фантомное сопротивление давящему в него кулаку. На шее такой же кулак сдавливает горло, и я пытаюсь сглотнуть этот ком из воспоминаний. Сегодня этих воспоминаний много. Может, потому что скоро у мамы день рождения. Ей было бы сорок девять. Всего сорок девять…
Закрываю глаза и приподнимаю лицо. Ловлю им освежающий бриз. Подставляюсь. Пусть сдует чертовы мысли, негатива в них стало столько, что в башке не вмещаются.
Под опущенными веками глаза расслабляются. Где-то в столе валяется футляр с очками, я их не ношу. Ночная работа за монитором еще никого на делала здоровее, но я плюю и на это. Мне как-то стало плевать на здоровый образ жизни, а у жизни я стал на особом счету. В черном списке по-любому.
Вибрация в переднем кармане домашних шорт уверяет, что для одного человека в этом мире я тоже на особом счету, ведь звонить на этот номер может только чертов Сокол.
Не только Сокол…
Одиннадцать цифр несохраненного номера, оказывается, мне гораздо легче запомнить последовательность чисел, чем придумать, как записать в телефон девчонку.
Это Даша.
Случайное имя, которое я впустил в свой паспорт. Вихрь, который втянул в игру с отцом. Доверчивая отличница в скромном белом сарафане, прячущая от меня глаза, когда на нее смотрел. И жена, от которой бежал, когда прочитал в ее взгляде отчаяние.
Я разучился сочувствовать, сопереживать. А на хрена это делать, когда всем друг на друга плевать? Я так думал, а там, на крыльце у ЗАГСа, ведь мог и вломить Дэну. Реально мог двинуть другу, если бы тот не прекратил кочевряжиться, потому что, твою мать, я чувствовал…кожей, подсознательно или на каком-то космическом уровне всю девчонкину обреченность, безвыходность, и это взбесило.
Взбунтовало. Потому что не должен привязываться эмоциями. Эмоции – пагубные помощники в деле, они ведут в никуда.
Мы договорились звонить друг другу в крайнем случае, и у меня нет оснований думать, что Даша звонит просто так. Чтобы поболтать или пожелать мне доброго вечера. И если она не смогла потерпеть до завтрашнего утра, уверен, сейчас у нее как раз тот самый крайний случай.
– Да, – говорю, смахнув зеленую трубку.
– Бондаренко? – шепот заставляет напрячь слух. Голос настолько тихий, что ее частое, тяжелое дыхание слышится отчетливее слов.
– Да, – подтверждаю. Прислушиваюсь к звукам из динамика. Там глухо как в бочке.
– Бондаренко, я подам на развод, если ты не выполнишь свою часть уговора, – грозно шипит в трубку. – Где моя квартира?
– Тебе прямо сейчас она нужна?
– Нет! Можно через год. Я же от нечего делать ее искала! Или ты меня решил кинуть?
Мои брови ползут вверх. Такое ощущение, что Даша по телефону и Даша по жизни – два разных человека.
По телефону я ее боюсь. В жизни – у нее слишком мягкие черты лица и маленькая розовая родинка над левой бровью… Блин, под резинкой трусов тяжелеет.
Провожу ладонью по колючей щеке, настороженно воспринимая это явление.
– Адрес какой? – спрашиваю.
– Какой адрес? Чей?
Закатываю глаза.
– Твой. Где ты находишься?
– А… тебе зачем? – уточняет с опаской в голосе.
– Приеду за тобой сейчас.
– За мной? А зачем?
Я не самый сдержанный человек, но силюсь не сорваться как могу.
– На квартиру тебя отвезу. Не тормози! Адрес давай.
Она думает несколько секунд. Об этом сообщает тишина, повисшая в трубке.
Я хоть и не въезжаю, но не спрашиваю с чем связан этот секундный затык, ведь ей так срочно нужна была хата.
– Я думала, мы просто встретимся, и ты мне передашь ключи… – неуверенно сообщает.
– Адрес. Говори, – уверенно требую я.
Спустя десять минут я мчу на такси в место, которое по нашим городским меркам у черта на куличках.
(1)
– готов взять заказ
