Анна Атталь-Бушуева
Личность тает в глубине
Пролог:
Когда за собранными художественными произведениями
стоит личность – ты опираешь прямо на её большую ногу. Ту, в
которой стало очень больно ожидать сложные переливы твоего
сегодняшнего счастья. А потом кататься по лужам на улице, давая
себе противозаконный аппарат между амбициями интеллигента и
совестью, затёртой на глубине ножа. Путь страха, по которому ведёт
автор указывает сегодня родственное поле символизма в человеке,
которое заставляет его менять свою личность. Точно так же движет
инерция шар Земли, за ним же по основной оси движемся все мы, что
напрасно не пробовать этот выдох экзистенциального мира. Впустить
любовный ток по очереди над предсказуемой сложностью
перманентного счастья – не так уж легко. Ты выживаешь для своего
мифологического образа и даёшь автору немного ожившей надежды.
Писать и думать так, чтобы в своём философском зеркале упрочил
путь ещё один образ постоянного смысла. Лишь ему удалось развить
частицу твоей личности и снова воспроизвести наглое чутьё, перед
собственной важностью бегущей жизни.
Ты перестал таять в глубине, из её философского шёлка
показался гений. На его ладони выдуманной софистики и каждого
счёта метра за беглым светом остановки физической пустоты. Как
жаль, что космос сегодня не может принять эту физическую пустоту
внутри твоего сердца и дать виток на продолжающейся видом мифа
– культуре твоей жизни. Автор так же переживает своих героев, какими
кажутся ему философские очерки модерна для этих лет. Вступая на
золотую середину умственной жизни – ты не хочешь мешать автору и
понимать системы его хода часов. Внутри человека устало пишет
моральный мотив – его личность. Она стала для тебя вещью внутри
сознания. Как будто бы ты отчуждал его целые годы, а потом оно стало
твоим лучшим другом. Видеть такой счёт мира нелегко и только
движения логических форм интеллекта выносят твою критику
наружу. Автор не знает личность так же, как знает его прошлый опыт.
Он и движет сознательный экскурс этой морали для того,
чтобы понять смысловое я.
Впуская философа ты ждёшь за личностью целые сутки. А он
предполагает день в ином свете материального хаоса. Этот дух хаоса
и есть твоя смерть. В душе она стала совсем маленькой и тычет
вокруг умерщвлённой мысли, что пора отдохнуть. Но от чего ты сам
толком не знаешь. Всюду преследуя свою идею мысленного счастья
– ты восходишь туда, к автору и на этом идеале пишешь о себе. Прошло
много лет и самоявленное чутьё не видит твоими глазами, оно
стало сомнением в социальной риторике чёрного нуара. Что же
убеждать сегодня в мысли, когда автор находится в твоём
перманентном состоянии развития жизни? Он видит и душит тебя
самого, как личность. Он хочет устремится к твоей фатальности и
выжимать эту свободу внутри. Не жаль его и этот космос, как будто
всё порождённое эго уже хранилось в анналах происходящего мира.
В тоске или в глупости – умирать за идеи под философской картиной
авторского благородства в жизни.
Читаешь эти анналы мира привидений, когда ты ещё не
понимаешь, что важные всходы твоей личности умерли. Они
смотрят на тебя из прошлого и притворяются мемуарами, чтобы
застигнуть философское молчание в глубине. Отчего же автор спит, когда
ты спрашиваешь его о твоём будущем? Ведь не все смертные
тени уложили свои фантомы из дерзкого счастья внутри? Ты ходишь
по внутренней Вселенной и мельтешишь своим урождением
будущего. А твой автор принимает световое решение, как раскрасить
свободу в душе этого праздника. Фантомы над мнительным
благополучием сгущают краску и усложняют формы мерцающей красоты,
пока ты размышляешь о существовании мира философского времени.
Когда спишь он ждёт твоего очерствения, тает, как корпус мороженого в
положенное время. Ведь этой диалектикой трудно жить и ещё труднее
звать на помощь других людей. Реальность сама ищет автора в тебе, но
призраки за вымышленными анналами вертят любовный оскал всё
ближе. Он то и подтверждает твою философскую причину личностного
желания быть собой.
Лежит на камыше
Спокойной тенью воли и души
Лежит на камыше остаток ран,
Через войну и боль он думает,
Что сам – остановил конечность..
Приобретая свод земной тоски,
Её мгновенный разум и восторг,
Чтоб говорить сегодня быстро,
По уму, и в этом берегом ожить..
Ему неважно слышать о себе
Строптивый пережиток от души,
Но ночью стать лежит на камыше
И отражает светлый образ мира..
Не жив внутри оскомины гранит,
Что хочет сохранить особый вид
В душе, которой нравится игра
На камышовых водах мира – до утра..
Путеводитель стройности зовёт
Её историю сквозь имени поток,
Где сам лежал ты нитью – между строк
И форму сохранял на той душе..
Её изгибы встретили восторг,
Нам зарево открыли сквозь пути
По камышовой вольности идти
На гору слёз без слова в тупике..
Одна стоит той притчи – голова,
Не сразу видно старости ей вид,
Но жив тот порох душ на камыше
В учтивой роли воли о гранит..
Не страсть устало видит эту ночь,
Лежа на камышовом свете лет,
А точный возраст страха о любовь
Завидует ей мысленно и вслед..
Чтоб думать нитью в благе на строке,
Кругом осматривая нежности поток
По тени камышовых стен из рока
И стиля философской формы в нас..
Пропустите для конечности..
Важный ужас подыграет нам,
Свой ли стиль в потерянном уме,
Он не знает истину для слов,
Но в природе думать ей готов..
Личной сказке вылеплена блажь,
Что за человеком видит врозь
Слов конечность в выемке под нас
И любовь к приличному в себе..
Старым стало общество – искать,
Видеть стойкость мысли и любви,
А за эту роскошь ей продать
Дух последней моды в красоте..
Чтобы жизнь казалась, как портрет
Снова на гравюрах от любви -
Нарочитой к стойкости ума,
Сложенной в примете от других..
Для безумных стал тот ореол
В самый полдень думать и стонать,
Что не знает истину о той
Формуле искусства к нам – искать
Расстояние в пути и за него,
Думать им, как критик слов – слагать
Форму для конечности в уме,
Жажды думать прочной тишиной..
Мода вновь уходит от такой
Слов свободы к праву для людей,
А потом конечный видит день
И притворный казус за рукой..
Пропустите слов похожий день,
Чтобы думать в истинах под ролью,
Где бы жизнь искала нам с тобой
Слов реку в примете для любви..
Открывая личности историю -
Видит океан тот – малый берег
И над ним устало светит сам
Дом конечной формы для людей..
Был он сном былого для последних,
Самых старых роскошью из горя,
Но конечный казус под другой -
Выбирает ясностью нам время..
Серый свет болезни
Где нет учёта вынесенной тьмы,
Не свяжет роскошь книгу для тебя,
Над прошлым не ушла она – творить
Искусный образ мании пера,
Взяв пошлый адрес лучшего – взаймы,
Дав номер счастья в мнении своём,
Где ты ожил бы в сфере личных лет,
Не ожидая пропасти под страхом..
Но вьёт предельный серый силуэт
Спокойной неги – благость у лица,
Предельно горделивому для тьмы,
Но жалкой ночью в каждом по себе..
Ты ждёшь его рассеянные тени
Для блага жизни открывать слова,
Но книги нет на том пороке глаз,
А серый неги вылепит свой ход..
Потомок ли, но в жизни от себя,
Взяв полный счёт для счастья и беды,
Ты светишь по болезненной игре
В ту часть страданий прошлого ума..
Твой склеп покрыт фантазией вокруг
Над следом там – изношенная тьма,
А роскошь глаз приличествует нам
Искать фатальный мира диалект..
Где серый цвет болезни видит боль,
То пустошь разговаривать с тобой,
Когда ты воздух мира от любви
Не ищешь в прозе слова – для двоих..
Случайностью не стала эта боль,
А серый тон из моды ей – пароль
Над безызвестной, личной правилу строкой
И точной ролью спрашивать о нас..
Что серый цвет болезни, как герой
Не ищет тот невысказанный страх,
А только ноет к праву для двоих
И ищет совесть в строках их молитв..
Сохраняет ли душа на сегодня?
Истончает или блуждает
Твой поток утончённого чувства
Перед явью припомнить о том,
Что душой хоронило пока?
Ты берёшь эту дрожь от искусства
И рекой в изумлении слова -
Твой обычный восток, как листок
Породнишь за глаголом любви..
Между осенью малого чувства
Им запомнили слабое зарево
И от этого сном нам добавили,
Восторгающим маской истца,
Современным историей, думать ли,
За которой не видит то правило,
Чтобы душу не слушать от лучшего
И о том говорить нам заранее..
То была историчности прошлая
Аксиома в изнеженной личности,
Где душа хоронила свой мании
Исторический провод от зарева..
Подошли к аксиоме из нужного
Над душой оправдав это лучшее,
Но не можем мы вспомнить то зарево,
Что прошло как и яркое к нужному..
Расточительный облик им нравится,
Не белеет под страхом – та мудрая,
Исторической воли красавица,
Чтоб запомнить свой миф от прелюдии..
Где бы помнили душу те странные,
Разожжённые козни от высшего
Пьедестала быть заревом худшего
От морали в той сказке без лишнего..
Сохраняет ли заново к лучшему
Исторический облик нам в правило -
Эту осень под модой из душного
Утончения личности в мании?
Он зовёт через век и прелюдию,
От которой ушли, словно ранили
Эту осень в своей прозе – люди те
И развились от моды в том правиле..
Стать бы миром нуарного прошлого
За отточенной мифом страдания
Идентичностью боли без нужного
В укоризнах под правила ранние..
Тем отпрянули стены от мании
Быть ненужной над столькими бедами,
Словно осень сошла, как бы раненой,
Чтобы душу внутри сохранить – для себя..
Договори и свет погаснет
Пойми ещё одну историю ума,
Когда остыл минорный берег на тебе,
Не виден часу идеала от пустынь,
От чёрной тучи не уходит по воде -
Твой слышный образ, а истерика его
Договорила сложный повод и мораль,
Где нет уже противника слепого,
Но только вдаль подходят чувству те огни,
Не премини испуганно их взять
За свой руки согбенный воли – разговор,
Чтоб африканский дух усиленной тоски
Развить к потоку чуда о восток,
Где жил ты прошлой манией – сполна,
Искал договоривший свету бег,
А мудрый человек ему снискал
Воды искусство в том – подправив свет,
Где он погас внутри ничейного лица,
Не обнимая думать истину с конца -
До воли предначертанной истории,
Чтоб слышать ту достаточную власть,
Где ты договорил об эту страсть,
А ночью свет парит, как небо под тобой,
Смелее жизни думать о восток,
Дороже мысли поднимать о слово.
Погасло время, вслед загонит эту боль,
Внутри которой расточает слабо дым -
От той свободы уточнения – искать
Культуру риска под утерянной главой,
Имея счастье видеть новый силуэт,
Он свет погасит и за точностью – порой
Не верит в дух от приземления – на строй
Фатальной маски идентичного безумия.
Попустительство из ничего..
Разогнан безыдейный элемент
В пути второго юмора довольства,
Где между строчек поднимает им вину -
Противник ужаса и права – потому..
А славный с глаза поднимается, вот так,
Чтоб слышно было кучу смелых драк,
Исчезнувших под маской бытия,
Где на снегу лежали летом ты и я..
Из ничего не сформирован дух вещей,
Без никого не слышно образа кругом,
А новый шаг – повторный ужасу магнит
Из преисподней до того опять – манит..
Там изучает попустительский облом -
Секунды мнения и присказки во рту,
О том, что кажешься ты именем – не тот,
Как был в искусстве и за этим – по уму
Ты выжил сам, но твой удобный "ничего"
Пророк достатка за бесценок пострадал,
А ты из недр души обломок тот – достал,
Чтоб жизнью бить и скушать теперь – одно,
Скупое поколение у формы красоты,
Зарочное стремление умея в том понять,
Но душу отпуская над предвидением – спать
Ты мог лишь вглубь указки на бегу.
Чтоб мыслить чудом на благое ничего,
Не делать худо из подсказки за других,
А видеть утро на снегу из берегов,
Где мы лежим и мудро в безыдейности поём..
Загляни между крыш
Путеводный открыл на крыле
Утомлённое небо во мне,
Расплескал утончённый маяк
И струится под почестью мрак.
Ты не видишь им прозы в вине,
И не пьёшь эту осень из мук,
Чтобы чувство за мыслью из рук
Не искало претензии мне.
Почему же струишься внутри
Между истиной пользы у крыш,
По которым ты ищешь мотив
И за ним изучаешь свой стих?
Ты привычки поэт под войной,
Ей незыблемый этос, как свой
Оттопыренный ветхостью сна
Мимолётный испуг, где весна
Не смывает студёные дни,
Не снимает придирки со слов,
А сегодня ты ищешь свой рок
И ему упрощаешь полёта мотив.
Не желая узнать кто ещё
Будет ветхость искать на крыле,
Между осенью прошлого мне
Под угрюмой привычкой ходить,
Понимая свой ветреный вес,
Что со стилем уносит ряды
Отношения светлой беседы
И стоической формы судьбы.
Петербург ей за крыльями – факт,
А над чайками светит маяк,
Он претензия робости тьмы
И судьбы обещание в нас.
Будет ходом за временем плыть,
Словно крышей заглядывать в нас,
Между ловкостью утренних глаз,
Где осенний струится мотив.
Он не ждёт эту поступь внутри,
Ей давно потеплел Петербург,
Что заходит под утренний звук
И садится меж лёгкостью тьмы.
Нам на этом ходу под крылом
Незнакомый уносит приют
Разделённый под крышами тут,
Утончённый маяк, словно друг.
Забывает искать между крыш
Поколение сердца из грёз,
Чтобы ночью сквозь утренний ход
Поднимать утомлённое небо и рок.
Остановочный день
Несовершенен призрак бытия,
Он в теле дня и время не таит,
Чтоб говорить предчувствие вдали
И формы имени остановить у нас.
Не в этот день – он остановит фарс,
Но дух былой над сердцем не твоим -
Ты не отнимешь в призраке за раз,
Что был ты миром, встреченным одним.
Остановил свой нежный декаданс,
Но грезишь сам о чувствах на себе,
Виляя в теле вымученных глаз
О существе из роз и прозы, по губам.
Не говорят, что вышли заодно,
Не стали смертью пробовать летать,
А только счёт остановили в том
Предчувствии искусство не узнать.
Не выяснить претензии поклон,
Что смотрит вдаль по Петербургу вниз,
А стены робким шорохом – каприз
И стиль монументального лица.
Не выеден искать в том мудреца,
Сам сложен врозь, а тело пополам
Не может думать в счастье по слогам,
А слов не видит робостью из звёзд.
Ты шёл дорогой той до пустоты,
Нелёгкой формой откровения и слов,
Фактически ты выждал тень веков,
А дух былого смотрит им – вослед.
То остановка в сущности со звёзд,
Претензия культуры в смыслах нам,
Ей видит воздух чувство по уму,
А останавливает сердце по слогам.
На день приходит мудрость, что одна
Не стала новой каторгой во сне,
А Петербург стоит в то утро по словам
И видит сон монументальный сам.
Мерцающий магнит
Исподлобья увидел свой старый дом,
Он увечен и тяжко гремит судьба,
Унижения воли, чтоб видеть ей
Притворённое поле других людей.
И идей, чтобы стало уметь себя
Распинать по приказу идти вокруг
Этой старой реки и потёмков мук,
От которых не сразу ушли года.
Лишь мерцает вдали в камышовом сне
Этот образ войны, что не видно мне,
Он нашёптывал стройный мотив из грёз
И унёс этот ужас под свойский нос.
Под колено ты стал на себе, что стыд,
Под нечаянной ношей видишь впотьмах,
А вокруг этих образов – только тишь
И вороны под сумрак уже дрожат.
Показался магнит на твоей тропе,
Видит берег, а там камышовый снег,
От того, что не стало убитым мне
Пролагать этот ужас в покорном сне.
Он не стойкий фантом, а кружит его
Идеальная дрожь, чтобы думать там,
Где стоит этот дом, словно старый Бог
И не учит путям обращать года.
Понимая судьбы упрощённый вид -
Ты ему напиши, в час когда манит
Этот берег – шарм утомлённых снов
И любви идеал за твоим лицом.
Пусть мерцает тьма, умирая в нас,
Не щадит путями искусства глаз,
А таит эту вечность под серой мглой
В камышовом сне за твоей спиной.
Где ты был и укромно в аду сидел,
Под ногами не падал тот мёртвый берег,
Он хотел погадать, что сейчас успел,
А остался там собирать свой пепел.
Острый гипноз
Здесь были следы идеального сна,
Он прошлым сложил обывателю сам
Острейшую нить из которой нельзя
Уметь узнавать ту случайную рознь.
Так близко, что ходят за телом, ища
Курьёзы и мнения в сердце внутри,
Обратный отсчёт им – немая толпа,
А тело изношено смертью, как блик.
Не слышало в обществе силу в пути -
То ясное призрака смелости в нас,
А рядом сложило по трупу – вести
Искусственный, видимый образ.
Телега за прошлым не спит по уму,
Ей доля от ноши на смятой реке
Впустила искусственный праздник в себя,
Чтоб было довольно то мирное время.
Но ищет в любви, как и быстрый износ
Свой юмор и им же тот острый уму
Гипноз притязания видеть войну
Напротив стремления тяги к себе.
Что призраку прошлого – сны и весна,
То дым Петербурга за мыслью в тебе,
Он ищет те улицы к сердцу из роз
И тянет судьбы обличителя в нас.
Не ранит, но острым ты ношу его
Всё чувствуешь в прошлом и тянет весна,
Она, как забытая юмором – тут
Стоит и на образ Литейного в путь
Всё смотрит на небо в истерзанной тьме,
Всё ищет приличие в слове вокруг,
А ты ей – свой острый гипноз от разлук
И стёртое прахом под тенью из мук.
За глиняной маской
Теперь не оценит искусства итог
За глиняной маской проблемы ума:
Твой цикл идиомы и тёплая мгла,
Она дорожает, что мысли за гнёт.
Не умер и ищет претензии путь -
Рассчитанный маркер прямого пути,
Он выждал прелюдией форму свою
Но точной моделью не знает итог.
Что было пред Богом – немыслимо там,
Что будет к пределу расплаты ума -
Не каждому слову сегодня дано
Узнать – от знакомой иллюзии риска.
За глиняной маской сцепились вокруг
Рассказы и риски причины порук,
Их манит и тешит седая молва,
А тяжкому сердцу не лепит почёт.
Тут, вышел поэт в захолустном бреду
На малое поле и высыпал тьму,
Чтоб было желание в сердце – одно
Искать историчности догму свою.
Ей был утолённый манер не у дел,
Обнял изучение масляных сфер,
За маской своей, что не мучит умы,
А только пророчит искусству взаймы.
Так жил бы и лёгкому слову в себе
Искал равновесие в глиняной тьме,
Но знаком иллюзий ты был, как рассвет,
Что в маске ты видел о тот силуэт.
Настоятельно вас попрошу
Вне культуры из просьбы ищу
Остановленный воздух, как свет,
Где стихает в безумную тьму
Аллегорий фантазии бег.
Вектор памяти тянет назад,
А из общего смысла ища -
Ты устроишь презрительный взгляд
Из тлетворного неба впотьмах.
Он забыл, что такое война
И не трогает сердце из грёз,
Он не знает, что будет за нас
Нескончаемой волей из звёзд.
Покорившись искусству сказал
Ты идею, что мантию слов,
Где и вас попрошу не уйти,
А остаться со мной до слёз.
Их не смыть в пустоте из идей,
Их не высмеять в прозе игрой,
А сегодня такой же изгой
Я стою по причине своей.
Что не нужен в поместье ума,
Не скучаю под сводом земным,
А прощальная светит тюрьма
Только ловкости слова немым.
Настоятельно в сердце прошу
Не искать этот численный ад
И за это в уме всё прощу,
Но исчезну под волей назад.
Будут искры искать не меня,
Будут розы учить этот свет,
Кто в войне разговором успел
Проявить этот медленный бег.
На заранее списанных днях
Ты примету от слов отпусти,
Чтобы не было боли расти
И примету от звёзд познавать.
И над ужасом мира ему -
Ты стоишь на прощание в нас,
Чтобы лучше учить эту тьму,
По прошествии сердца стоять.
Постоишь под постоянным ливнем
Гипнотизируешь обычности игру,
В ней день – он постоял на мысли
И верит в дождь по слову – твоему,
Его приход не озадачил ты.
Стоять и верить в час прохожих судеб,
Искать претензии в манере откровений,
То что сегодня будет – этой модой,
А завтра ливнем в пище для Богов.
Ты постигаешь мужество и будишь
Растёртые ладони в этом мире,
Над призраком культуры – не пробудишь
Их счёт в погоде музыкальных лет.
За ливнем стал прохаживать – свободно,
Гордится пафосом и мерой светлой мысли,
Её спокойный тон уводит – скупо
В природный ужас за твоей спиной.
То, что казалось лишним в этом мире
Вновь выпадает в частности – из ливней,
Грядёт искусству видеть – этот ужас
И смерть в руке гнетущего за ней.
Не жалуя походы в моде личной -
Идут дожди и стелют неприлично
Свою систему выгоды – под память,
Что надо бы понять культуру всей
Погодной маски личности и жизни,
Тех каплей черт иллюзии – под нами,
Что сплошь уводят роскошь – под ногами
К потворству слёз благого – в глубине.
Ты сам искал намёки этих ливней
И оседал внутри дождливых судеб,
Чтоб вместе с ними понимать противный
Сюжет истории под постоянным – сном.
Наверно ты стоишь и этим ливни -
Твои иллюзии в душе погоды мира,
То падают на голову, как души -
То в сон зовут из пищи – для Богов.
Под каждой каплей собираешь свой
Утопленный мотив внутри их мыслей,
Ты постоишь им временем – их жизни
И будешь спать в надеждах – их оков.
Роза кармической жизни
Долгой оценкой любовь теребя
Ищет источник другую себя,
Знает он вольности боль и намёк,
Только ли карма сплотила его?
Ты не желаешь ответить внутри,
Ищешь вопросы над светом и мрак
Твой откровенный, отзывчивый враг
В небе кармической просьбы души.
Тает, как зеркало в слитой борьбе
Время под масками слов о покое,
Но человеческой ищет в себе -
Розу кармической вольности боли.
Ты не застрял между небом и сном,
Где – то отняли тем именем – вехи
Ложь в просвещении думать умом
Также красиво, как тлен сгоряча
Ночью держал эту истину мира,
Серой ли маской, сплочая восход,
Только к народу ты ищешь его
Странный источник и жизни – поток.
Над остановленной словом своим
Истиной глаз у кармической ноши -
Знает в себе человеческий – схожий
Дум относительный миру – родник.
Вновь зацветёт и внутри современно
Розу он в тайной картине любви -
Будет смотреть под иллюзией – смирно,
В небе грядущего сам – за покоем.
Дух ли им ищет природу – от воли,
Сам ты не знаешь случайностью горе,
Мир открывая над слабостью маски
В сером итоге без личной картины.
Страх не имеет ей цвета и жизни,
Словом берёт эту розу – спокойно
И надевает ей ночи под миром
Странного облака в каждой черте.
Стали они человеческим стилем,
Жаждой познания в сущем – итога,
Что до понятия стала им – мода
Волю искать от пророческой мысли.
Тяжбы ли осени, слиты под золото,
Странно ли верить нам в жизни – от розы,
Жаждой не сникнет ей время и слёзы,
Как в человеческой близости жизни.
Символ песка и уюта под призраком
Стал необычной картиной той встречи,
Смелой тоской из иллюзий и речи
Только ли жизнь по обрывкам – искать?
Ты на кармический круг опираешься,
Смотришь – он властью внутри провидения
Новый, как жажды строения праздник,
Личный в той лунной причине – воззрения.
Чёрной тоской в непомерной догадке
Лишь человеческий призрак – отыщет
Смерть в этой розе и будет ей – пищей
Самой потерянной силы в уме.
Словом кармический круг открывает
Ужас той пищи, откуда ты вышел,
Лишь бы он сну в идеалах привычек
Видел, как новую права – весну.
В розе кармический круг закрывает
Вечное тождество спрятанной жизни,
Под человеческим слухом играет -
Вечер той маски от странной тоски.
Лишь ты остался под томной привычкой
Розы – в её объективности видеть
Магию логик кармической жизни,
Мантию долгой разлуки в себе.
Их человеческий вечер не признан,
Стал он летать от оценки у жизни,
Логики им забывают ту – миром
Сложенной ясности света – звезду.
Роза над этой тоской, словно лира
Спрятана в личности строгого мира,
Пусть по готической жизни – нам видит
Слог на кругу от кармических лет.
Дней ли, что знают её отражение,
Ясности позу в чертах и уюта,
Ты философское встретишь – то утро
В розах на небе внутри облаков.
Веря в почтенное имя под страхом
Жизни ища аллегории – в смерти,
Кармы души, той которая стала
Розой от юности сердца и лиры.
