bannerbannerbanner
Задохнись моим прахом

Анна Александровна Летняя
Задохнись моим прахом

Полная версия

Глава 9. Мне только кончики.

Я долго не могла уснуть. В голове не укладывалось как администрации больницы пришло в голову положить их на одном этаже. Даже рядом друг с другом! А вдруг они встретятся? Кто-то из этих уродов случайно увидит ее в соседней палате? Захочет ли он зайти и задушить ее подушкой во сне?

Нет, это уже мои фантазии. У нас же круглосуточная охрана! Да, которая спокойно может выйти в туалет на минуту!

А минуты может быть достаточно…

Мне хотелось взять и перенести это кресло прямо к ней в палату. А еще прихватить с собой утку и поставить ее на входе в палату. И когда кто-то на нее случайно наступит, то сразу же проснуться и позвать на помощь. Или даже самой броситься на амбразуру, лишь бы защитить ее.

Она же такая маленькая. Такая беззащитная и побитая.

Даже не знаю что так прорывалось во мне защитить ее. Обычный гуманизм? Или твердое желание дослушать историю до конца? Что бы это ни было, с этим чувством я тщетно боролась до самого утра. На часах было часов пять, когда я перестала стараться заснуть и решила пройтись по этажу. Возможно, я бы убедилась, что все оставшиеся из тех солдат мирно спят в своих палатах и не планируют свою месть. Тогда бы я спокойно вернулась в сестринскую и продремала оставшиеся часы до того, как дежурная медсестра разбудила бы нас с Нэнси с ежедневным докладом: “Время пересменки. Ночью все было спокойно”.

В коридоре было тихо и безлюдно. Будто не только на этаже,

но и во всей больнице не было ни души. Многие двери в палаты были наглухо закрыты и их возможный скрип сразу же нарушил бы мои планы по собственному успокоению. Я уже намеревалась идти обратно и просто закинуться снотворным, когда увидела одну открытую дверь, из которой даже проникал свет от лампы. В 5 утра явно кто-то не спал, кроме меня. Лишь бы также и не замышлял ничего плохого.

Палата была в конце коридора. Я даже не помню, чтобы в последнее время доходила до нее. Рядом всегда стояло какое-то пахучее растение, которое всем нравилось, а мне нет. Поэтому я просила Нэнси не ставить меня на эту палату. Но в этот раз даже кустарник не остановит меня от возможного проявления героизма.

Уже подходя ближе, я решила снять тапочки. Мне хотелось подойти как можно тише, чтобы точно никто не заметил. Прямо у двери я услышала тихий шепот, который показался довольно знакомым. И еще один, который ранее не слышала. Обе фигуры сидели спиной к двери, поэтому я со всей наглостью прислонилась к стене и слегка заглянула внутрь.

Это была Лав и еще кто-то: молодой парень, который повернулся на левую сторону и вместе с девушкой смотрел в окно. Они о чем-то разговаривали и я успела на самый интересный момент.

– Не знаю, я их не видел. И надеюсь, что они достаточно еще ранены, чтобы дойти до моей палаты.

– Я их тоже. Один раз показалось, что мимо проходит кто-то знакомый. Но это был какой-то санитар. Очень просто внешне похожий. Ночью это выглядит еще страшнее.

– Я кажется знаю о ком ты. Он заходит ко мне, приносит еду. Да, действительно очень похож на кого-то от них.

– А Джереми? Его ты не видел?

– Пока нет. Я только тебя сегодня увидел, а до этого лишь свою сестру. Она остановилась кстати тут недалеко, в отеле. Обещала ко мне сегодня зайти…

– Зейн, – перебила его Лав, – прости, но меня сейчас очень волнует Джереми.

– Я понимаю…

– Нет, не понимаешь! Они мне не говорят о нем. Ни мой лечащий врач, ни эта пожилая медсестра, которую зачем-то представили ко мне на весь день. Сидит и слушает меня с самого утра и до позднего вечера, а дойти до палаты Джереми она время так и не находит.

– Ну… может, он не здесь. Я слышал, что наших девчонок положили в соседнюю больницу. Вроде как потому, что они не сильно пострадали.

– А что, если он не лежит здесь? А что, если он ни в какой больнице не лежит? А что, если он все-таки…

– Лав!

– Мы должны продумать все варианты! Ты видел в каком состоянии я тогда его нашла. На нем живого места не осталось, а нас сюда доставили прямо из Подесты! Думаешь он не мог умереть по дороге?

– Давай думать позитивно, – повысил голос некий Зейн, – прошло не так много времени. Даже мне еще не разрешают вставать. Я понимаю, что тебе страшно и одиноко здесь. Хочешь я попрошу свою сестру к тебе тоже зайти?

– Нет.

– … она может захватить тебе вкусных булочек из местной пекарни. Она мне недавно приносила, там есть одна такая с сыром и шпинатом…

– Я сказала нет!

Она резко встала. Я же резко вернула свое тело в коридор, боясь пошевелиться. Приближающиеся шаги я пока не слышала, поэтому решила все еще постоять.

– Мне просто надо знать, что с ним все в порядке. Что он все еще жив. И что эти… хм… не смогут даже здесь до него добраться.

– Им не позволят это сделать здесь, в больнице.

– Ты их не знаешь!

– Нет, знаю! Знаю, Лав! Также, как и ты! И даже больше! Это я родился в этой чертовой Подесте! Это я участвовал в митингах, чтобы они уехали обратно к себе! Это я потерял больше, чем ты в этой войне!

– Ладно! ЛАДНО! Ты больше. Больше сражался, больше страдал. Но не смей даже пытаться дальше измерять потери. Особенно мои. Считать кто больше пострадал вообще нельзя! А будешь пытаться – я лично тебе докажу, что потеряла больше.

И вот я наконец-то их услышала: громкие шаги, усиливающиеся с каждой секундой. Я резким скачком вперед добралась до ближайшей палаты и рванула в нее. Слава богу пациент в ней не проснулся, лишь повернулся на другой бок. Я же, подождав пока рядом снова станет тихо, выглянула наружу. Лав как раз в этот момент тихо заходила в свою палату, озираясь вокруг. Как только она закрыла за собой дверь, я тут же вернулась в коридор и, также озираясь вокруг, быстрым шагом пошла обратно в сестринскую.

Я так и не смогла уснуть. То ли от резкого всплеска адреналина от страха быть пойманной на подслушивании, то ли от осознания того, как я была противна Лав. До этого момента я думала об этой девочке иначе. Жалела, что она мало кому здесь открывается и с трудом это делает для меня. Все это было для меня логичным как последствие полученной травмы после событий в Подесте. Возможно, ее злоба на всех вокруг, в том числе и на меня, была защитной реакцией. Но от осознания этого или других оправданий ее поведения и слов мне не становилось легче. Лишь больше омерзительно, ведь она не сказала мне это лично, в лицо. Я узнала это случайно и теперь буду воспринимать ее улыбку как насмешку, а не как искреннее желание поделиться со мной чем-то важным. Чем-то сокровенным.

Но она не заметила как изменилась моя реакция на ее приветствие уже через несколько часов. Все также, дождавшись пока я усядусь на свое место, она продолжила рассказ.

Я же спокойно села в кресло, обещая себе сменить тактику: теперь я буду лишь слушать ее истории, не позволяя эмоциям взять верх.

Наступило лето. Я всегда слышала, что в Подесте оно довольно жаркое. Мелоди с девчонками даже как-то съездила в этот город тайно от мамы позагорать. И хоть тогда она сгорела на солнце, это не остановило ее от повторных вылазок. Надо будет обязательно выбраться с ней сюда, как только все уляжется. И как только я ее найду. И мы оба, вместе с Джереми, вернемся домой.

Но в этот раз солнца даже не было видно. Днями напролет тяжелые и грязные тучи закрывали от нас его лучи, из-за чего мы часто путались: день сейчас или ночь. Стоял жуткий смог, в каких-то местах даже туман. Команда Пруденс, выйдя за припасами в очередной раз, сумела потерять несколько ребят, пробираясь через густой туман. Шел семнадцатый день, как они не вернулись и я просто надеялась, что проснусь завтра и снова увижу их, рассказывающими истории о том, как они смогли найти нас, успев убить по пути парочку врагов. Я волновалась, потому что завтра мне пришлось бы идти с Пруденс вместо них. А еще потому, что нога так и не переставала ныть, хоть и стала чуть более подвижной.

Лекарств почти не осталось. Из-за усиливающегося смога люди чаще начали ломать себе конечности и получать другие раны, требующие огромную кучу обезболивающего. Поэтому, где-то две недели назад, я перестала просить их у Ривера. А еще начала кое-как помогать ему. Из-за чувства долга, наверное. Он же, обучая меня делать перевязки и уколы и видя как я в очередной раз, превозмогая боль, пытаюсь ему помочь, сказал:

– Надо как-то до конца вылечить твою ногу, Лав, – сказал он, – ей будет становиться только хуже. Остаться в твоем возрасте без одной ноги так себе удовольствие.

– Я не хочу отнимать лекарства у тех, кто больше в этом нуждается, – гордо ответила я, – особенно у мужчин, которые на время повредили те же ноги, но смогут на своих плечах донести больше, чем я.

Эти слова были не искренние. Наигранные. Из чувства не только долга, но и воспитания. Хотелось показаться сильной. Ведь вокруг меня люди, которым реально было хуже. Намного хуже.

Хоть и внутренний голос всегда кричал в такие моменты «Что ты делаешь? А как же ты? Как же твоя нога?». Я списывала это на детский лепет. Даже эгоистично детский. Я не могла себе теперь позволить брать, что хочется. Даже то, что мне было крайне нужно.

Ведь кому-то было нужнее.

– Это конечно очень благородно, но ты тоже полезна. Особенно мне. Помнишь как Роуз стало плохо и ты не только сбила ей температуру, но и остановила диарею? А ведь я тебе только один раз рассказывал, как это делается у беременных.

– И что же мне делать?

– Я не просто так упомянул Роуз. Думаешь ей дают больше таблеток только из-за ее положения? Когда она пришла сюда, то помогала мне раздобыть лекарства.

– Что ты имеешь ввиду?

Он посмотрел на меня. Видимо сначала хотел сразу ответить, но потом передумал.

– Спроси лучше у нее самой. Она тебе поможет.

Я сразу подумала о продаже каких-то вещей, которые у меня остались. Помню, что расстроилась, что не нацепила в тот день на себя побольше украшений, смогла бы на них купить пачку парацетамола. Шагая до Роуз, я еще раз ощупывала себя в надежде найти какой-нибудь бриллиант от сережки, упавшей в карман джинс. Сережки на тот момент я уже успела обменять на костыли.

 

Роуз сразу же поняла о чем идет речь. Она даже отложила чьи-то вещи, которые зашивала, и посадила меня на свою кровать.

– Ну вот пришел и твой черед, – то ли с радостью, то ли с грустью в голосе сказала она.

– Черед чего?

– Нормально заработать! И даже не один раз, если повезет.

И в этот момент она сняла свою шапку. Под ней были коротко подстриженные волосы, где-то не аккуратно, а где-то были приклеены даже пластыри, словно сделано это было наспех. Это не делало ее лицо уродливее, но видимо она стеснялась своей головы, пусть даже ее и не видела. Поэтому и ходила в такую жару в шапке.

– Что с тобой? У тебя рак?

– Если бы, – черно пошутила она, – это я пыталась недавно подстричься. На последних сроках это очень тяжело, а кроме Пруденс с малышкой Сью и Риверу, ну а теперь и тебе, я тут больше никому не доверяю.

– Прости, я не сразу поняла. Дело ведь во вшах, да? Когда они у меня были в первом классе, даже папе было сложно достать специальный шампунь, а тут…

– Да нет же! – перебила меня она, – мы их продаем! Все мы! Уж не знаю, зачем они ребятам из соседней страны, но волосы пользуются спросом больше, чем алкоголь и сигареты!

И тут я впервые заметила лысую голову не только Роуз, но и всех остальных. До этого как-то не обращала внимания. У кого-то она была сбрита под ноль, кто-то также старательно прятал ее с помощью шапки или косынки. В дальней части школы я увидела все же девушку с волосами, такого же размера как у меня, до груди. Я тут уже спросила про нее у Роуз и она поспешила объяснится.

– Не все предпочитают расстаться со своей, как им кажется, шикарной шевелюрой. Как будто у них есть мыло, чтобы за ними ухаживать. Они предпочитают другой вид заработка. Такой же популярный и актуальный, везде и всегда.

Я не стала уточнять что это было. В голову лезли грязные мысли. Сбривание волос не выглядело чем-то таким же ужасным, но тогда я не была готова расстаться со своей шевелюрой. Джереми очень нравилось, что я, слегка пухленькая маленькая девочка с длинными волосами, шагаю рядом с ним. Я надеялась, что скоро его увижу и он сможет узнать меня в толпе именно по моим волосам.

Роуз подошла ко мне на следующее утро с предложением все-таки отстричь мои волосы. То ли Ривер успел ей сказать, о том как я страдаю от боли, то ли она это сама заметила. Я категорически отказалась. Внутри меня еще не умерла надежда в скором времени попасть домой. А волосы я отращивала слишком долго, чтобы вот так просто с ними расстаться. Поэтому просто собрала их в хвост, чтобы уже появившиеся колтуны мне не мешали.

Пошатываясь и слегка постанывая от боли, я пошла с ребятами за припасами. Рядом со мной шла Пруденс, которая была рада меня видеть. Она провела рукой по моим волосам. Видимо и ей тогда успели рассказать про мои капризы.

Но она не стала меня уговаривать. И я впервые порадовалась, что она, в принципе, не может разговаривать.

Пока мы шли, то передавали друг другу карту города. Конкретно карты южного района не нашлось, поэтому у нас была нарисованная по памяти одного из ребят карта Подесты. Такая себе, но другой у нас не было. Пришлось даже перерисовывать ее в некоторых местах.

Туман так и не исчез за утро. В некоторых местах он даже наоборот усилился. Впереди шли парни, осматривая все вокруг. В места, где мы совсем теряли способность видеть, они сначала шли сами, а потом, если все было хорошо, звали остальных. Каждый раз, когда они заходили в эту белую пелену, я боялась, что они так и не выйдут из нее. И в нашем отряде станет еще меньше человек. Но они каждый раз возвращались. Правда по их лицам было видно, что они сами были рады тому, что какой-то монстр не утащил их в канализацию.

Парни, шедшие сзади нас, иногда помогали мне. Когда я на минуту останавливалась посреди дороге, переводя дыхание и хватаясь за ногу.

– Положи мне руку на плечо, – сказал один из них и буквально тащил меня на своем горбу метров пятьсот. После чего передал другому.

И еще раз, также по новой.

Стыдно признаваться, но тогда я приняла этот жест доброй воли как само по себе разумеющийся факт. Ведь я же девочка! Да еще и маленькая, и раненная. Я не обращала внимание на то, как им было тяжело проявлять себя как джентльмены. Даже не спросила их имени. Просто принимала их доброту как данность и, мило улыбаясь, благодарила.

Один из этих парней слегка покачивался, когда вел меня вперед. Мне показалось, что он еще не отошел тогда от вчерашней пьянки. Конечно, война войной, но как-то надо же сдерживать себя! Особенно если знаешь, что завтра на вылазку…

Но высказывать тогда недовольство было не в моем положении. Другие бы вряд ли согласились мне так помочь. Особенно девочки, которым не нравилось такое внимание к калеке.

Пока мы шли, я вспомнила, какой был важный тогда день. Нет, не только тем, что меня наконец-то взяли на вылазку. Это было 6 июня – день рождения Джереми. Его восемнадцатилетие. Интересно, празднует ли он сейчас? Я надеялась, что да. В компании каких-нибудь ребят, с которыми он спасся из университета и ждет возвращения домой. Или даже уже дома. Эта светлая мысль не покидала меня.

Даже больше – благодаря ей я и жила.

Где-то через час пути мы наконец вышли на тропу, где этот проклятый туман рассеялся. Это была открытая местность. Можно было подумать, что раньше там стояли дома. Об этом говорили сохранившиеся дорожки из камня и пыльные указатели. Теперь же это место было пустым и заросшем. Прямо как в настоящем постапокалиптическом фильме. Еще не хватало бегущих зомби со всех сторон, которые до этого тихо сидели в кустах.

Девочки начали рвать ягоды и яблоки с кустов и деревьев. Я даже не стала спрашивать не ядовито ли все это – лишь пошла помогать им. С собой у каждого были рюкзаки. У кого-то свои, у кого-то чужие. Я еще успела сохранить свой, который привезла из дома. И в очередной раз пожалела, что тогда, уезжая из родного города, не решилась взять рюкзак побольше.

Парни же пошли дальше исследовать местность. В последнее время, когда они не теряли надежду найти потеряшек, ребята доходили лишь до этого места, где росла рябина и яблоня. Но в этот раз, вместе со мной, они взяли еще парочку новичков. И видимо решили, что пора двигаться вперед.

– У нас кончаются консервы, – сказал один из них, – нужно дойти до ближайшей заброшенной улицы и поискать в магазинах. В прошлый раз мы нашли целый стеллаж и даже никого не встретили. Надеюсь, сегодня будет также.

Мы с девочками положили все, что собрали, в рюкзаки и пошли вслед за парнями. Я старалась класть ягоды в маленький карман, чтобы не раздавить в большом. Приходя обратно в школу, девочки давили из них сок, так как кроме воды больше ничего не было. Яблоки я спокойно покидала на самое дно.

Свернув на дорогу, я впервые, за все это время, словила ступор. Прямо на асфальте, даже можно сказать, на его середине, валялись трупы. Некоторые из них были не целыми, многие уже успели потемнеть. У одной девушки, лежащей почти без лица, на голове сидела ворона, выклевавшая глаз. В тот момент, как я это все увидела, он у нее как раз лопнул под напором клюва. И разбрызнул все содержимое по остаткам лица.

Мне всегда становилось дурно на уроках биологии. В этот раз моя рвота говорила сама за себя. Девочки, идущие сзади меня, обошли мое представление, а потом обошли и ту девушку, согнав при этом ворону. Пруденс подошла ко мне и подала свою бутылку воды. Мне льстило то, что она не брезговала, что кусочек моей блевотины бы попал в ее бутылку. Видимо она также блевала при своем первом разе. Поэтому спокойно подержала мои волосы, когда я решила блевануть еще раз. Напоследок.

Придя в себя, мы с ней пошли дальше. Впереди уже виднелись опустевшие магазины с выбитыми стеклами. Где-то из-под асфальта прорастала трава. Как будто после последней стычки прошло не три месяца, а три года. Трупы, валявшиеся вокруг нас, не кончались. Об один из них я даже успела споткнуться, снова почувствовав боль в ноге.

Мы с Пруденс пошли искать возможные лекарства в аптеку. Прилавок был весь в крови и мне не хотелось знать, расстреляли ли здесь кого-то или взорвали. Стеллажи были пустыми. Но внутри аптеки всегда есть склад. На котором правда тоже ничего не оказалось: только пустые бутылки и рассыпанные пилюли. Видимо кто-то принимал их прямо здесь. Мы стали шариться по полу. Возможно какая-нибудь таблетка завалялась под развалинами.

Но нет. Это был самый чистый, по наличию товара, магазин во всей округе.

Боль в ноге стала усиливаться. Столько километров я давно не проходила. Она будто кричала мне «Ты что творишь! Я же сейчас возьму и отвалюсь!». «А вдруг и правда отвалиться?», подумала тогда я. Но поскорее выкинула эти тревожные мысли из своей головы. Выходя из аптеки, я замедлилась, чтобы случайно не подвернуть лодыжку. Ребята еще не успели повыходить из своих магазинов. Я надеялась, что это потому, что у кого-то все-таки нашелся улов. И пока они не появились, я могла спокойно отдохнуть на лавочке. Точнее на том, что от нее осталось.

Рядом со мной села Пруденс и закурила. Она делала самокрутки сама и нередко хорошо их продавала. Я пока была не настолько отчаянной, чтобы податься дурной привычке. Мне хватало лишь пассивного курения.

Я закрыла глаза. Эта вылазка, пусть еще и не закончилась, но уже высосала из меня все силы. Даже мое второе дыхание. Я понятия не имела, как мне топать обратно. Возможно все пойдут без меня, бросив сзади. И только одна Пруденс, с ружьем на перевес, решиться меня поддержать и сопроводить.

Но ведь у нее там дочка. А что, если мы не вернемся? Будем лежать среди трупов на этой заброшенной улице, а вороны также будут нас клевать. Ведь другие ребята не вернулись… а они были гораздо больше и старше нас. Я не останавливалась озираться по сторонам: в любую секунду из угла мог выйти какой-то солдат, который примет нас за предателей родины и убьет на месте. А я, с каждым своим скрипом при ходьбе, лишь увеличивала шанс привлечь к себе внимание.

Но ведь сама я в жизни до школы не дойду. Особенно сейчас. Сидя

с закрытыми глазами, я представляла себе вкусные и жирные бургеры, что продавались у нас рядом со школой. Мы заходили туда после уроков все вчетвером, а иногда даже сбегали с последних пар, чтобы успеть ухватить последнюю партию милкшейка с фисташкой. Ммм… фисташка. Не знаю, продают ли они еще коктейли с ней. Самые вкусные коктейли, которые я когда-либо пробовала. Душу была готова продать в тот момент за него. Да и все, что набрала себе в рюкзак.

Да, это звучит очень глупо. Но в тот момент мои мозги расплавились. То ли от невыносимой жары в тот день, то ли от прелестных видов вокруг.

Справа раздался выстрел. Не такой оглушительный, но очень явный. Потом второй. Мы забежали обратно в аптеку. А точнее меня, оглушенную выстрелом и в снова в ступоре, туда затащила Пруденс. Ружье у нас было одно на двоих, я им не умела пользоваться. Из магазинов тут же повыбегали наши ребята. Одного из них успели ранить, я слышала крик. Пруденс оставила меня одну, хоть и не стала убегать далеко вперед. Я сползла вниз по стене и молилась, чтобы она оказалась цела. Чтобы не попала под пули. И чтобы, если ее все-таки ранят, то не смертельно.

В ушах стоял гул – было страшно и очень громко. Я закрыла их руками и глаза тоже. Мне было страшно заглянуть за угол и увидеть, что там твориться. И если бы кто-то, перестреляв всех моих новых друзей, зашел в аптеку, я хотела, чтобы меня тогда уж пристрелили без боли.

И я уж точно не хотела бы смотреть на это.

Да и на того, кто это сделает.

Я боялась не столько ощутить боль перед смертью, сколько испугаться и от этого умереть.

Стреляли они друг в друга недолго. Наши быстро взяли верх. В основном из-за того, что нападавших было всего трое. Против нас, семерых. Я наконец-то вышла из аптеки. Даже не чувствовала боль в ноге, было не до этого. Пруденс обкрадывала одного из нападавших. Она стащила у него пушку покруче, а мне всучила ружье.

Раненого парня еле подняли. Он жутко стонал и его рана на бедре была намного крупнее моей. Куски мяса валялись рядом и он, в панике, пытался их поднять и запихнуть обратно внутрь. От его криков все внутри съежилось.

Если у меня от перелома была такая боль, что же чувствовал он в ту минуту?

С собой у нас не было бинтов. Никто не рассчитывал на столкновение. Какая-то девочка сняла с себя кофту и обвязала ею ногу раненого. После чего какой-то парень попытался его поднять. И бедный раненый снова издал крик. Так, что зазвенело в ушах. Я в те минуты просто стояла рядом и наблюдала за ужасной картиной.

Спасибо, что никто не додумался вовлечь меня в этот процесс.

 

Обратно мы шли медленнее. Значительно медленнее. Парни сменяли друг друга, чтобы дотащить раненого. Им даже помогали девочки. И уже никто не соизволил предложить помощь мне. Даже стало обидно. Ведь боль в ноге никуда не ушла. И еще припомнит этот маршрут мне ночью, когда сильнее разболеется.

Смотря на то, как парни друг другу передают раненного, как пару часов назад передавали меня, я заметила, что у одного из них отсутствовала рука. Рукав рубашки просто болтался рядом с ним, пока он не снял ее и не отдал какой-то девочке.

И этот парень помогал мне пройти пару метров. Одной рукой поддерживал меня за бок, а на другую – повесил рюкзак с ружьем. И все еще как-то сдерживал равновесие.

Как это я сразу не поняла? Подумала, что он пьяный. Вот дура.

Проходя вновь мимо яблони, кто-то предложил дособирать оставшиеся фрукты. Все равно мы тогда много консервов не нашли. Хоть чем-то сможем пропитаться. И тут я поняла, что мой рюкзак, в который я целый час закидывала яблоки и рябину, пропал. Я оглянулась вокруг, вдруг кто-то подобрал его и ждал, когда я вспомню о своей пропаже.

Но его нигде не было. И меня охватила паника.

Он остался лежать у аптеки. Рядом со скамейкой. Видимо я его тогда скинула, присев, а потом забыла подобрать, когда в нас начали стрелять. Целый мешок продовольствия остался в наглухо забытом месте, где лишь встречаются две стороны на перестрелку.

Мой шок заметил один из парней. Он сразу понял в чем дело. И я тоже увидела его взгляд полный разочарования.

– Я заберу его, – пообещала я, – заберу, когда в следующий раз пойдем на вылазку.

– Заберешь? – переспросил он, – ты? С твоей то ногой? Ставлю десятку, если бы не раненный пацан, то обратно мы тащили бы тебя. И шли бы намного медленнее чем сейчас.

Его голос не дрожал. Был спокойным и даже хладнокровным. Как я сейчас это оцениваю. Но тогда, лично для меня, очень жестоким. Как будто бы объяснял мне простые вещи. Хотелось возразить ему – сказать, чтобы был помягче.

Я же ведь тоже ранена. И, все-таки, девочка.

К тому же тогда еще несовершеннолетняя.

Но не смогла. Испугалась. Не хватало еще, чтобы он меня сейчас бросил и ударил Пруденс, которая бы встала на мою защиту.

– А что насчет твоего рюкзака, забудь, – договорил он, – Эту улицу чаще нас прочесывают только «Саузен Пауэр». Уверен, они о нем позаботятся.

И спокойно ушел вперед, прихватив с собой пару яблок в руки. Больше ему некуда было их сложить.

Остаток пути я провела в молчании. Даже сторонилась Пруденс, которая все также шла рядом. Не могла взглянуть на нее. Лицо, как и уши, горело от стыда. Надеюсь тогда она подумала, что все это от жары, чем от правды.

Которая поразила меня в самое сердце, не забыв ударить по затылку.

Знаешь, я никогда еще в жизни не чувствовала себя такой беспомощной, жалкой и слабой. От которой больше вреда, чем пользы. Которую легче бросить по пути, чем тащить до школы и снова лечить. Все они помогали мне на протяжении последних трех месяцев, а я не могла сделать элементарного – просто принести немного ягод и яблок. Это получалось у всех, даже у беременных. У тех, кто по утрам стирал вещи, а по ночам чистил оружие. Или кто 24/7 обходил окрестности в поисках чего-то полезного. Превозмогая всю ту же боль, что чувствовала и я. А может даже и побольше.

Дойдя наконец-то до школы, я тут же направилась к Роуз. Даже не потрудившись отдохнуть. Она спросила где мой рюкзак, но я тут же прервала ее расспросы и попросила начисто меня побрить. К тому моменту, мои волосы доставали до лопаток. Я надеялась, что этого мне хватит хотя бы на пачку парацетамола.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru