Анна Аксинина
Предчувствие апокалипсиса
– Здравствуйте, девушка! Здесь есть Вероника Карева?
Ника уже догадалась, что это Кирилл, хотя и не видела его. Она раньше ощущала его, не глядя, любой частью своего тела, даже в соседней комнате. Спиной, рукой, плечом, она «видела» его. Неужели, это не прошло? Она и не заметила, как села. Полина с застывшим лицом отошла к своей кровати.
Кирилл легко подпрыгнул и присел боком на подоконник. До боли знакомым движением он откинул назад каштановые волосы.
– Вероника, моя дорогая! Я сегодня случайно узнал о произошедшем. Сразу бросился к тебе. Удалось поговорить с твоим лечащим врачом. Разговор меня обрадовал. Но огорчился, к тебе сегодня не пускают. Как ты, душа моя? Сильно болит?
– Уже лучше.
Кирилл бросил взгляд на её роскошный букет, стоящий в простой банке на тумбочке. Брови его удивленно поползли вверх, но он удержался от комментариев. Его бархатный взгляд переместился на Нику.
– Дима знает о тебе?
– Нет, я не хочу говорить ему, пусть спокойно отдохнет в лагере до конца смены.
– Ты права, полностью согласен с тобой, ты всегда была мудра. Не стоит волновать мальчика. Мы расскажем ему позже, когда время сгладит остроту.
Больно кольнуло: «Мы?»
Дверь резко отворилась.
– Никишина! Я пожалуюсь врачу! У тебя мужики в палате! Безобразие.
– А я… я…
Полина не нашла слов ответить. Медсестра рассмотрела посетителя, одернула халат и поправила волосы. Кирилл пристально посмотрел в глаза медицинской сестре и начал свой монолог:
– День добрый! Прошу меня извинить, за столь бесцеремонное вторжение. Я разговаривал с Виктором Ивановичем, и он завтра разрешил мне навестить Веронику Андреевну. Я получил от вашего замечательного врача исчерпывающий отчет о состоянии здоровья дорогого мне человека. Но простите, не утерпел, захотел лично убедиться, что Вероника поправляется. Откланиваюсь. Всего вам доброго! Будьте здоровы!
Кирилл улыбнулся лучезарной улыбкой так, как лишь он умел улыбаться женщинам. Ника прекрасно помнила, ни одна представительница прекрасного пола не могла устоять против этого безотказного приема. И она сама, к сожалению, тоже.
Кирилл помахал ей рукой и исчез за окном. Медсестра странно посмотрела на Нику, вздохнула и вышла из палаты, забыв, зачем приходила.
Опять заныло сердце. Зачем он приехал? Ника думала, что прошлое забыто. Нет, никаких мужиков в её жизни не будет. У неё есть сын Дима!
Полина сидела, молча, приоткрыв рот от удивления. Когда шок от волны обаяния Кирилла прошел, она выдавила: «Понимаю я тебя. Незачем тебе замуж выходить, хомут надевать. Мужики к тебе, как на мед, липнут».
Ника не ответила, она закрыла глаза, притворяясь, что спит. Но незаметно заснула по-настоящему. Во сне она перенеслась в юность, в свои 16 лет. Она ясно увидела Кирилла, он не уходил от неё, наоборот, подошел и прижал к своей щеке её руку. Он посмотрел в её глаза и поцеловал ладонь. Сердце юной Ники запылало. Любимый наклонился к ней, положил ладонь на затылок, порывисто притянул к себе и поцеловал. Жаркая волна прокатилась по телу. Ника застонала от сладкого желания…
– Ника, Ника! Тебе плохо? Где болит? – Над ней нависла Полина и трясла за плечо.
Ника чуть не послала её к черту. Какой сон перебила!
Вечером ещё раз к Нике заехал Марк. Его визит окончательно выбил Полину из колеи. Марка снова беспрепятственно впустили в палату. Из большой сумки он выгрузил несколько упаковок сока и овальное блюдо с фруктами.
– Мытые, – кивнул он на блюдо. – Не знал, какие соки и фрукты ты любишь, купил разных. Соки с трубочками в небольших упаковках. Удобно пить.
– Спасибо. Не стоило в такую даль из города ехать.
– Не так уж далеко и ехал. У меня дом загородный в этих краях. Чуть не забыл, держи.
Он протянул Нике новенький телефон черного цвета.
– Ой, зачем такой дорогой! Сколько он стоит? У меня деньги есть, я рассчитаюсь.
Она потянулась к сумочке.
– Нисколько. Он с симкой, твой старый номер. Договорился с оператором, остатки денег даже перенесли, ну и я добавил немного. Болтай по телефону, сколько захочешь. Интернет есть. Не знал, какого цвета тебе гаджет купить, решил, что черный цвет подойдет. Разные розовые сюси-пуси – это не в твоем стиле. Угадал?
– Угадал, – выдавила Ника.
– Насчет денег, не парься. Если вспомнишь что-то, считай в расчете.
– А если нет?
– Я же сказал, не парься. Но постарайся, пожалуйста!
Ника решила продемонстрировать, что старается.
– Марк, девушка с тобой была на банкете, Еванджелина. Прими мои соболезнования. Это твоя невеста? Имя у неё необычное, но я вспомнила.
– А, Ева? Бывшая подруга. Мы недавно расстались с ней. Я попросил её составить мне компанию на банкете для престижа. Красотка, но стерва ещё та. Но что это я? О покойниках не говорят плохо.
– А какое у девушки настоящее имя?
– Ты не поверишь, – Еванджелина! Родители назвали. Я ей колье проспорил, не верил, пока она метрику не показала. Ты позвони мне завтра, когда выпишут. Я в своём доме заночую, мигом за тобой приеду. Пока! Поправляйся.
Ника определенно бывала раньше в доме Ксении. Кирпичная дорожка, крылечко с фигурными перилами, резные наличники на окнах – ей знакомы эти детали. У Ксении большой дом с палисадником в сиренях, цветы широкой пестрой полосой вдоль дорожки, маленькая аккуратная банька в огороде. Нике нравится ходить по участку. Нога болит, но позволяет ей совершать непродолжительные прогулки. Ника стоит у высокого забора, отделяющего огород Ксении от соседской усадьбы.
– Ника, что ты опять делаешь в огороде? – Ксения подходит к ней. – Не стой здесь в тени, посиди на лавочке во дворе на солнышке. Цветы нынче хорошо цветут, на красоту полюбуйся.
– Ксюша, а что там за забором?
– Люди живут, я с ними не общаюсь. Это переселенцы из Казахстана, они сами по себе, соседей не жалуют.
– Поэтому забор высокий поставили?
– Дался тебе этот забор!
– Мне кажется, здесь проход был.
– Не помню, может и был когда-то. Пойдем в дом, уколы ставить пора.
Ксюша сердится, и Ника покорно бредёт в дом. Длинный подол яркого летнего платья путается в ногах. Одежда, в которой её нашли в воде, пришла в негодность. Ксюша щедро поделилась с Никой своими летними нарядами. Но они разные по комплекции: Ксюша выше Ники ростом и худее. Ксюшино самое просторное летнее платье на Нику налезло, но подол длинноват. Под платьем на ней короткие хлопчатобумажные панталоны и длинная майка. Всё новое, из запасов Ксении.
Пока Ника не может выбраться домой за своей одеждой. Слабость не прошла, и голова часто кружится. Ксения забрала Нику к себе на амбулаторное лечение. Дома у Ксении ей, конечно, нравится больше, чем в больнице. Нике повезло, что вторая больница в райцентре на ремонт закрылась. Выписали всех, кого можно было. Жаль, Полину оставили в больнице. Она, бедная, и плакала и просила, но Виктор Иванович не поддался на уговоры: анализы у неё плохие оказались. Ника предложила ей перебраться на кровать возле окна и оставила ей свой большой букет цветов для утешения.
В спальне у Ксении Ника заметила на стенке большое фото в резной рамке: два одинаковых русоволосых пацана заразительно смеются. До чего же похожи мальчишки между собой! По возрасту они, как Димка. Ксения замечает её взгляд.
– Мои дети: Женя и Слава.
– Близнецы! До чего похожи! Как ты их различала?
– Лишь я одна и различала. Они, негодники, пользовались своим сходством: уроки по очереди учили. Так я их стричь по-разному стала, в наказание.
– А где они сейчас?
Ксения замолчала. Села напротив Ники, вытерла глаза.
– Умерли. Сначала Женя погиб. Он у меня ученый был. Университет окончил. Диссертацию защитил. Но не уберег Господь. А Славка, он тоже умный, но ленился. Избаловали мы его с отцом, он младшенький, на 20 минут позже родился, болел чаще в детстве. Из института выгнали, не доучился. Работать толком нигде не работал. А затем на заработки подался. Пару раз деньги мне присылал, письмо одно пришло. И пропал. Я два года в Храме свечи «За здравие» ставила. А тут пришла в Храм, свечу несу Богородице поставить за сына, она смотрит мне в душу, а глаза печальные, печальные. Холодом прямо меня охватило. Заплакала я и поняла, нет у меня больше сына.
– А муж твой?
– Муж давно умер. Одна я осталась.
– Кем я тебе прихожусь? Мы родственники?
Ксения молчит и вопросительно смотрит на Нику. После небольшой паузы продолжает:
– Дальние родственники. Я бабушку твою по маме хорошо знала, и маму, и папу.
– Расскажи мне про них.
– Бабушку-то свою, Агнию Аркадьевну, помнишь?
– Нет, даже не представляю, как она выглядела.
– Я фотографию тебе покажу, у меня есть очень красивая карточка. Бабушка в ателье снялась в парадном платье, с прической. И всем по карточке подарила, сказала: «На долгую память обо мне». Как чувствовала, она через полгода умерла.
Из комода Ксения достает старый альбом с фотографиями. Из-под обложки на пол падает несколько новых цветных фотографий. Это же Ника с Димой! Они гуляли с Димой в парке в конце мая этого года, отмечали окончание учебы в школе.
– Откуда у тебя наши фотографии? – Спрашивает Ника Ксению.
Ксения смущается, опускает голову.
– Я в парке гуляла, сфотографировала вас. А вот и фото Агнии Аркадьевны.
Женщина на фото меньше всего напоминает классическую бабушку. Темно-синее бархатное платье тяжелыми складками спадает до пола. Гордо поднятая голова чуть повернута в сторону, волосы уложены в замысловатую прическу. Глаза подведены, ресницы и брови накрашены, на губах – темно-красная помада. На шее, в ушах и на руке, лежащей на спинке кресла, массивные украшения с синими камнями.
– Ох, какая гордая, нарядная! Украшения настоящие?
– Конечно. Она презирала бижутерию. Это сапфиры. Она сама родом из профессорской семьи. Замуж за художника Илью Ставрова вышла. Разошлись они, когда мама твоя, Ада, пешком под стол ходила. Ставров в Москву подался, знаменитым стал, деньги хорошие на Аду платил. Детей во втором браке не нажил, Ада – единственная дочь. Но по завещанию все жене второй досталось, когда Илья умер.
Ксения резко забирает с колен Ники фотографии из парка и фото бабушки.
– В следующий раз продолжу, а сейчас ложись, отдохни. Я за документами твоими в больницу зайду.
Ксения определила Нику в комнату рядом со своей спальней. Комнатка маленькая, широкая кровать занимает большую часть площади. Голова утопает в огромной пуховой подушке. Нику заботливо укутывают пушистым пледом. Она проваливаюсь в легкий приятный сон.
… И снова сестра Соня летает по комнате в своем белом платье. В руках у неё легкий белый шарф. Шарф приятно прикасается к лицу Ники. Соня что-то пытается ей сказать. Ника напрягается, но не может понять слов…
Ника проснулась от голосов в соседней комнате. Один голос – Ксении, а другой – мужской. Они разговаривают вполголоса, но она различает отдельные слова: … банка… напали… ударила… окно…
Ника поднимается и идет в зал. На диване в гостиной сидят Ксения и Марк. Ксения взволнована, она жестикулирует руками, сопровождая свой рассказ. Марк слушает очень внимательно, но без бурной реакции.
– О, Ника! Мы тебя разбудили?
– Сама проснулась. Что случилось?
– На соседку твою по палате ночью напали.
– На Полину?
– Никогда раньше такого в нашей больнице не случалось. Кто-то залез ночью в 11-ю палату, видно Полина окно на шпингалет не закрыла. Упала банка с цветами, что на тумбочке стояла. Полина проснулась, закричала и огрела того рукой в гипсе. Пока дежурная сестра прибежала, вор в окно сиганул. Полинка цела, лицо немного ободрала.
– Ужас какой! Почему ты сказала, «вор»? Какие-такие ценности в нашей палате находились?
– Раньше в этой комнатке склад располагался. Решетку сняли с окна и палату сделали, когда лабораторию и склад в новую пристройку перевели. Все наши думают, что какой-то наркоман по ошибке залез.
– Полину жалко, ни за что пострадала. У неё же свадьба на носу. И снова травма на лице.
Марк нахмурился:
– Не нравится мне это нападение, она же на твоём месте оказалась, – он обернулся к Нике. – Ты давай, поправляйся, и всё вспомни. А мне пора, я только лекарство по пути для тебя завёз, купил в городе. Второе заказал, обещали на днях привезти со склада. Какое-то оно редкое оказалось.
– Виктор Иванович – хороший специалист. Он знает, как лечить, два курса ноотропных препаратов проколоть назначил, а затем таблетки пить.
Ксения достала небольшую скатерку, постелила на стол.
– Марк, может, на ужин останешься? Я рыбки свежей пожарила, забежала днем на рынок.
– Спасибо за приглашение! Но у меня дела. Некогда. Завтра заеду.
– Приезжай, если хочешь.
Марк уехал. Пока Ксения накрывает на стол, Ника размышляет:
«Непонятно, почему он со мной возится? Мужчинам его типа нравятся совершенно другие девушки. Еванджелина отлично вписывалась в стандарт красоты для обеспеченных мужчин. Не думаю, что он будет долго горевать по подруге, быстро найдет другую, подобную. А я и ростом не вышла, и до параметров 90-60-90 далеко. Не сказать, что пышка, но худосочной сложно назвать. Лицо, пожалуй, симпатичное, интеллигентное, я похожа на маму: серые большие глаза, тонкий нос. И волосы у меня неплохие: пышные светлые, длина ниже плеч. Но обычно я их прячу в шишечку на затылке. Не могу ходить с прической «под колдунью» ни в школе, ни на базе. А то еще подвыпившие гости примут за одну из своих «подружек». А сейчас вообще из-под бинта свешиваются какие-то серые грязные сосульки. Разве такое пугало может кому-то понравиться? Так что успокойся, дорогая, вернись в реальность».
– Вероника, хватит крутиться перед зеркалом, иди к столу, – зовет Ксюша. Поужинаем, да посидим во дворе на свежем воздухе. Я тебе покрывало на качели постелила.
Качели у Ксюши замечательные. Две фигуры стилизованных медведей, вырезанные из дерева, держат лапами железную перекладину. Уютная лавочка висит на цепях. Ника забирается на качели. Тихий вечер спустился на землю. Опьяняюще пахнут мелкие цветочки у крыльца. Слегка покачиваясь, она откинулась на спинку, перевела взгляд на вечернее небо над крышей. Как хорошо, можно ни о чем не думать.
– Ника! – Ксюша с напряженным лицом сидит на крылечке. – Я у больницы Кирилла Гудкова встретила. Ты знала, что он вернулся?
– Да, он приходил ко мне в больницу, – Ника задумалась. Всё, что касалось Кирилла, легко всплывало в её памяти. – И домой он один раз заходил ненадолго, это было раньше, ещё до взрыва.
– Что ему надо от тебя?
– Ничего. Он исключительно по делу заходил. Кирилл готовит в Санкт-Петербурге выставку работ Ильи Ставрова и его дочери, моей мамы. Интересовался последними картинами мамы, теми, которые с огнём на полотнах. У меня картин нет, одни наброски. Мне кажется, они могут быть у тети Лиды Зайко. Мама ей для дачи наш старый стол отдала, тумбочку, чемодан тряпок. Может, в столе или в тумбочке та папка с картинами осталась.
Ксюша оживилась.
– Ника, ты не в курсе, Лидочка жива?
– Жива-здорова. Недавно только пенсию оформила, но работает, преподает и в музее консультирует. А летом неутомимо трудится в огороде.
– Лидочка с Адой мечтали, что вы с Игорем поженитесь, когда вырастите.
– Не получилось у нас пожениться, но мы с ним хорошие друзья. Он меня работой обеспечивает на лето. Деньги мне всегда нужны. Димка растет быстро, да и лагерь отдыха дорогой.
– Хорошо, что Дима в лагере. Может быть, не встретятся.
– Ты о чем, Ксюша?
– Я про Кирилла. Никогда он мне не нравился. Скользкий он какой-то. Держись от него подальше. Картин ему захотелось! За дурочку тебя принимает. Считает, что поулыбается тебе, и ты ему выложишь бесплатно материны картины. Ты не узнавала, сколько они сейчас стоят?
– Они ничего не стоят. Я помню, картины продавались очень плохо, мама часто грозилась их сжечь.
– Пусть для чужих – не стоят, а для тебя память о матери. Отдашь ему, а этот вертопрах потеряет, не ровен час.
Ника не слушает Ксюшу. Она закрыла глаза.
… Высокая стройная женщина швыряет на пол большую папку. Волосы выбились из заколки, светлые пряди свешиваются на лицо, искаженное злобой, на безумные глаза. Картины веером рассыпаются на полу. На всех картинах красивая природа, дома, люди, но нижний край холста – горит и скручивается. Такое впечатление, что холст пылает, огонь, как живой. Кажется, что прикоснешься и обожжешь руку… Ненавижу! Сожгу! Всё сожгу! И сама сгорю!
Ника очнулась, встряхнула волосами и повернулась к Ксении.
– Меня, если честно, пугали последние мамины картины. Сама она называла их «Предчувствие апокалипсиса».
– Как ты сказала, чего предчувствие? Что это за слово такое?
– Слово «апокалипсис» – старинный богословский термин, он означал «очищение сознания, переворот в мыслях». Но в наше время его часто используют в значении «катастрофа», «конец света».
– Понятно. А зачем все-таки картины Кириллу понадобились? – Ксюша вопросительно смотрит на Нику.
– Хотят усилить интерес к выставке работ моего знаменитого деда, добавив для контраста такие тревожные работы его дочери.
Ника вспомнила, у неё дома лежит большой альбом с репродукциями картин Ильи Ставрова, подаренный её маме. На титульном листе даже его автограф есть: «Дочери Адочке от папы на долгую память». Ника не продала альбом деда, даже когда отчаянно нуждалась в деньгах. Мысленно Ника переворачивает тяжелые листы картона. Красивые и яркие пейзажи и цветы. На картинах четко прорисованы детали, кажется, ты живешь внутри этих картин. Ничего себе! Одну из этих картин Ника видела на стене у Ксюши. Она вскакивает с качелей и спешит в дом.
– Ксюша, а что это за картина у тебя висит? Неужели сам Ставров? Картина «Цветы у озера». Вроде его подпись.
– Какой Ставров! Копия. Мой старший сын рисовал. Он в студии художественной занимался. Хорошо рисовал в детстве, жаль, бросил. Мне всегда цветы нравились. Сын постарался, сделал мне подарок на день рождения.
Ника задумалась. Почему память возвращается к ней отдельными эпизодами? Легко всплывают события, связанные с Димой, Игорем, Кириллом. Но она почти ничего не помнит о Ксении, сестре Соне и своей маме. Может быть, ей слишком больно вспоминать? И память хочет отгородить её от страданий, пока она слишком слаба, чтобы вынести боль прошлого.
«Все-таки, по какой причине я не общалась с Ксенией несколько лет? Она такая добрая и любит меня искренне. Даже в парк приходила, чтобы нас с Димой издали повидать. Фотографии наши сделала себе. А к нам она не подошла! Ксения обещала рассказать мне о бабушке. Зайдем издалека. Пусть расскажет о бабушке, может быть, я что-то вспомню. Мне кажется, что Ксения многое не договаривает о нашем прошлом».
…Ты просишь рассказать тебе об Агнии Аркадьеве. Какая она была? Величественная! Я не встречала женщин подобных ей. Я ни разу не видела её нечесаной и в домашней одежде. Даже дома она носила украшения и нарядную одежду. Ой, нет, халат надевала иногда: шелковый, длинный до пола с павлинами на спине. Говорила, что это натуральный шелк из Китая. Квартиру-то помнишь, в которой вы жили? Огромная квартира с высокими потолками и большими комнатами досталась Агнии Аркадьевне от родителей. Она поздний ребенок в семье и единственный. Отец – профессор, преподавал в институте, и мать тоже происходила из обеспеченной семьи. Драгоценности бабушке твоей от родителей достались, и разный антиквариат. Она не работала толком. И зачем ей работать было, надрываться? Ставров хорошие алименты на Аду платил, ну, и продавала понемногу родительское наследство.
Я в поликлинике работала, медсестрой. Мы тогда жили в Октябрьском районе, недалеко от вас. Горе у меня случилось: запил мой Николай. Я в аду настоящем жила, гонял меня и детей, бил по-черному. Почему не развелась? Не знаю. Надеялась, что муж одумается, все-таки двое детей у нас было. Николай-то мой мастер на все руки был, когда не пил. По дому всю работу мужскую умел делать. Но запои чаще становились. Денег не хватало. Я на полторы ставки в поликлинике работала и полы еще мыть оставалась. К Агнии Аркадьевне я приходила уколы ставить, массаж делала. И по хозяйству помогать стала постепенно.
Не жаловала она твоего отца. Ада против её желания за Андрея Карева вышла. Вы все четверо в одной комнате ютились, а бабушка остальные комнаты одна занимала. Андрей реставратором работал. Заказ у него случился большой. Ада помогала ему, когда пожар в реставрационных мастерских начался. Здание деревянное, двухэтажное, краска кругом и разные другие горючие жидкости – вспыхнуло мгновенно. А на окнах первого этажа решетки стояли. Андрей жену как-то на второй этаж через огонь пронес, в окно выбросил, а сам уже не смог спрыгнуть, задохнулся.
Ада упала на газон, осталась жива, но ногу о бордюр сломала. Сложный перелом был, несколько операций перенесла. Аглая Аркадьевна с вами двумя осталась, тебе пять лет, а Соне семь. Дочь в больнице, а у самой здоровье никуда не годное. Я к вам жить перебралась. Присматривала за вами всеми, готовила, убирала, в больницу к Аде ходила.
Дети у меня выросли, к тому времени они отдельно жили. Николая оставила одного дома, решила пусть пьет, если иначе не может жить. А я к нему больше не вернусь. Дети уговорили меня на развод подать и на раздел имущества.
И что ты думаешь? Николай мой закодировался! Он пить бросил, ни капли спиртного в рот не брал. Но дружки его не отставали. Прилипли к нему, как банный лист к известному месту. Николай злой ходил, но держался. И тогда я продала квартиру, купила дом здесь, в райцентре. Работа нам с мужем нашлась: я медсестрой в больнице, а Коля мой – автомехаником на СТО. Коля дом отремонтировал, перестроил. Сама видишь, как яичко домик.
Что с вами стало? Ада выписалась из больницы, нога зажила у неё. Она почти не прихрамывала. Разве что, немного, но не заметно было тем, кто не знал. Замуж она второй раз вышла. Помнишь ли? Нет? Аглая Аркадьевна умерла. Да ты уже засыпаешь!
– Ксюша, вы родственники с мамой или нет?
– Родственники. Всё, спать. Спокойной ночи, моя дорогая!
Ксюша прикрывает за собой дверь. Ника открывает глаза, спать расхотелось. Ну, хоть бы что-то вспомнить из прошлой жизни! Одни несвязанные между собой отрывки крутятся в голове. Ей было пять лет, когда умер папа. Должна же она его помнить! Полный провал. Ника помнит, что какой-то мужчина в семье присутствовал.
… Мама швыряет на пол тарелку и кричит:
– Я знаю, я чувствую, что погибну в огне! Огонь придет за мной, он заберет меня. Не хочу жить, кому я нужна такая!
Мужчина берет ее за руку, гладит по голове. Но это точно, не папа.
– Ада, дорогая, ты мне нужна. Вся моя жизнь в тебе.
Мама успокаивается. Она прижимается к мужскому плечу, затихает, слегка всхлипывая.
Сестра уводит Нику в соседнюю комнату. Они забились в угол у дивана, сидят на полу, не зажигая света. Соня обнимает и утешает Нику.
… Не плачь и не бойся. На самом деле мама добрая у нас. Она иногда болеет. Но она поправится, и жить мы станем, как раньше. Мама – она веселая, знаешь, как красиво она смеется. Наш настоящий папа – художник, Суриковское училище окончил. Папа приехал в наш город работать на полгода. Он однажды услышал звонкий женский смех, обернулся и увидел маму. Папа влюбился в неё с первого взгляда, и мама тоже влюбилась. Полгода прошли, работа закончилась. Папа хотел увезти маму с собой, но мама не смогла оставить больную бабушку. И тогда папа перебрался из Москвы в наш город.
Мама перестала смеяться после пожара, когда погиб папа, а она сломала ногу. Мама долго лежала в больнице и не могла ходить. А мамина подруга, тетя Лида, сказала, что должен же хоть кто-то из семьи пойти на похороны. Она взяла меня, а тебя дома оставила. Мне было страшно. Я понимала, что папа неживой, но я кричала, когда его опустили в яму и стали закапывать…
Слезы текут по щекам Ники. Бедный папа, умер молодым. Она закрывает глаза.
Сильные руки подбрасывают её вверх к потолку. Они с отцом смеются. Мамин взволнованный голос прорывается из сумрака: «Андрюша, перестань, ты же уронишь её!» А папа отвечает: «Ни за что! Разве могу я потерять свое сокровище». Развеваются папины длинные волосы, он улыбается, от смеха у серых глаз собираются мелкие морщинки.
Второй муж мамы всплывает в памяти неким безликим существом. Он умел успокаивать маму, он не обижал их с Соней. Они дружно жили одной семьей, Ника полагает, он неплохой человек был. Именно был! Они были! И мама, и отчим, и Соня! Что с ними случилось? Почему Ника осталась одна?
Ника проснулась от крика петуха.
«Сельская идиллия! А в нашем Новосибирске я уже и забыла, как по утрам кричат петухи. Полное ощущение, что я в деревне. Тишина, и куда ни глянь – домики, огороды и деревья».
Ника потянулась, откинула одеяло, с удовольствием отметив, что коленка выглядит гораздо лучше. Да и все другие болячки сегодня беспокоили меньше. Ника тихо выскользнула из дома с полотенцем. «Пока Ксения спит, надо помыться. А то опять начнет предлагать спинку потереть». В баню подведена холодная вода, а для мытья воду можно подогреть в старом электрическом чайнике. Ника помылась из таза, стараясь меньше напрягать больную руку, и довольная, также тихо вернулась в свою комнату. Зазвенел будильник у Ксении. Она тоже боялась проспать, ведь сегодня очень важный день – родительский день в лагере «Следопыт». Это мероприятие пропустить никак невозможно.
Вчера весь вечер шла подготовка к поездке. Ника начала делать разминку, поглядывая на свой сегодняшний наряд, висящий на плечиках на дверце шкафа. Этот брючный костюм с жилеткой, а к нему блузку с длинным рукавом, позаимствовала Ксюша у Тани, соседки с петухом, постирала и отгладила. Костюм был салатного цвета, а блуза в розовых розах с зелеными листиками, что Нике совершенно не нравилось. Заехать домой, чтобы взять другую одежду, никак не получалось по времени. На голове Ника собиралась носить, не снимая, широкополую шляпу из вьетнамской соломки, чтобы скрывать повязку. Но, к счастью, вчера утром на перевязке сняли швы, а бинт заменили пластырем на середине лба, который почти не виден под челкой.
Наконец-то удалось помыть голову! Ксения усадила Нику спиной к столу, запрокинула голову над тазиком и ловко помыла её волосы, не намочив пластырь. Какое же это наслаждение – чистые волосы! Удобная стрижка, которую Ника подновила перед отъездом на базу, держала форму даже без лака. В зеркале отражалась вполне симпатичная блондинка, с целой шапкой пышных волос, коротких надо лбом, но доходящих до лопаток на спине. «Концы можно распускать, а можно сзади закалывать, но сверху приподнимать завивкой или лаком. Так лицо зрительно удлиняется, а шея кажется тоньше», – поучала стилист Алена. «Еще бы талию сделать тоньше», – пошутила в ответ Ника.
Теперь Ника не опасалась напугать Димку внешним видом. Они с Ксюшей решили, что скрыть от сына все травмы будет сложно. И она рассказала заранее по телефону, что поскользнулась на мокрой террасе после дождя, упала, ушибла колено и ударилась лбом о перила. Рассекла кожу, но рана не опасная, скоро все заживет. Только приходится прятать синяки и ссадины.
Упражнения Ника делала легкие, «без фанатизма», как напутствовал доктор. По сравнению с фитнес-тренировкой нагрузка меньше раз в десять. Ветерок, залетавший в открытое окно, доносил запахи земли, цветов и скошенной травы. Вчера Ксения стригла косилкой траву на лужайке перед домом. Запахи будили давние впечатления. Девчонкой Нике нравилось гостить здесь, где можно бродить босиком по травке, устраивать кукольный домик под листом лопуха, рвать цветы и украшать ими волосы, воображая себя принцессой маленького королевства, окруженного надежным забором.
Сегодня из-за забора там и сям торчат крыши коттеджей, а через 2 квартала есть многоквартирные трехэтажные дома, над которыми гордо возвышаются 4 этажа районной больницы. Но сюда, на улицу Светлую, не долетали ни сирены машин скорой помощи, ни шум Ордынского шоссе. Все звуки приглушали деревья, разросшиеся во дворах: дубы, ели, липы. Ника закончила разминку ходьбой на месте, чуть прихрамывая из-за больной коленки.
– Ника! Хватит топотать! Иди завтракать! Я сегодня творог тебе нежирный принесла, – позвала из кухни Ксения.
– Спасибо! Но это разве нежирный! Целых 5 процентов!
– А два – совсем невкусный. Ты поправляй здоровье, а худеть потом будешь.
Ника аккуратно бочком присела к столу, вытянула ногу. Не успели приняться за еду, у ворот просигналила машина.
– Кого это черт принес? – Ксения вышла открывать и вернулась с гостем.
– Вот гостя нам Бог послал! – радостно представила она Нике.
Было отчего обрадоваться. В дверях, обаятельно улыбаясь, стоял Марк с двумя фирменными пакетами в каждой руке. Синие джинсы, белая футболка, черная кожаная поясная сумка. «А он коренастный, но не толстый, Полина правильно определила, что он спортом занимается».
–Доброе утро!
– Марк Олегович, мойте руки – и за стол! – Ксения тем временем уже и приборы поставила и стул пододвинула.
– Да, спасибо, Ксения Ивановна! Я с утра ещё голодный. Встал рано, в город надо сгонять по делам и вернуться до пробок. К вам я по пути заскочил. А ты замечательно выглядишь, Ника! – он стремительно прошел к столу и стал выгружать из пакетов сыры, ветчину, колбасу, консервы и пресервы, компоты и соки, лимоны, а ещё крупную темно-вишневую черешню в картонной коробке.
– Куда столько? Зачем? – слабо возражала Ника, глядя на гору продуктов на столе. – «Как можно замечательно выглядеть в этой линялой пижаме, с пластырем на лбу и синячищем на руке? Может, он всё-таки ухаживает за мной?»
Марк как будто прочитал её мысли.
– У меня к тебе дело, а не то, что ты подумала. Только давай сначала позавтракаем.
Марк сел и начал хозяйничать, как у себя дома. Взял нож, потрогал лезвие, скорчил гримасу, отложил. Достал из сумки свой складной нож и начал кромсать подряд хлеб, сыр, мясо. Вскрыл баночку с красной икрой. Намазал маслом несколько кусков хлеба, выложил на тарелку, несколько быстрых движений – и готовы 3 вида бутербродов.
Ника наблюдала за умелыми руками Марка и вдруг подумала, что с таким мужем можно быть как за каменной стеной. Она представила, как его руки обнимают её. Ника покраснела и мысленно отругала себя: «Что за бред в голову лезет! Точно, стукнулась головой. Не хватало, чтобы он догадался». Хорошо, Марк не смотрел на неё, работая ножиком.
– Ешьте, девушки! Ника, налегай на мясо, полезно при травмах. А икра повышает гемоглобин. О, огурчики! Малосольные? Обожаю!
Марк мгновенно нашинковал огурец, положил кружок на свой бутерброд и принялся за еду с таким аппетитом, что у Ники слюнки потекли. Ксения налила всем по чашке чаю, потом по второй. Обстановка за столом была самая непринужденная, почти семейная. Только после завтрака Марк перешел к делу.
