Анфиса Сабит
Жизнь с молотка
ПРОДАНО
После телефонного разговора с Марабуевым, в котором последний сообщил, что объявил повторные торги, Хамутов как-то резко устал: как будто тяжесть всего Земного шара навалилась на его грудь. Он решил прилечь. Хамутов прикрыл глаза и открыв их, очутился на сцене. В зале было полно людей с табличками. Мужчины и женщины, сидящие в зале и держащие свои таблички, были как будто актеры, изображающие девятнадцатый век. Если это театр, тогда почему на сцене он, а не актеры. Он оглядел себя и понял, что стоит в одном нижнем белье. Стало душно, тяжело дышать, какой-то едкий дым окутал Хамутова. Когда дым немного развеялся, он разглядел на сцене высокую стойку из приемной Вяземского и надменную секретаршу. Приглядевшись внимательнее, Хамутов понял, что ошибался. За кафедрой уже из темного лакированного дерева на сцене стоял Марабуев с молоточком в руках. Хамутова как будто никто не видел. Марабуев оживленно говорил что-то неразборчивое, сидящие в зале поднимали таблички. Хотя никто вокруг не замечал его, Хамутову было очень неловко из-за своего полуголого вида. Хамутов хотел уйти со сцены. Но ноги и руки не слушались. Хамутов стоял на краю сцены. Высота была немногим более метра. Он решил спрыгнуть вниз. Ему нужно было просто слегка оттолкнуться ногами. Но ноги были ватные, он их совсем не чувствовал. Тогда Хамутов придумал просто нагнуться и под тяжестью собственного веса упасть вниз. Наклон… но вместо того, чтобы упасть на жесткий пол, Хамутов куда-то полетел. Все вокруг было белое, на душе было легко, беззаботно. Хамутов начал управлять своим полетом, но куда лететь он не знал, во все стороны от него раскинулось бесконечное белое пространство. Тогда он лег на спину звездочкой, как бывало ложился на море, и отдался воле потока.
– Продано, – молоточек стукнул о кафедру.
Неведомая сила потянула Хамутова вниз, и он резко приземлился на что-то мягкое. Это что-то мягкое оказалось больничной кроватью.
Стены палаты были светло-зеленого цвета и напоминали Хамутову обивку стульев в кабинете Вяземского. Хотя прошло много лет, Хамутов прекрасно помнил этот день, который перевернул его жизнь. Разве можно было предположить, что честно продав свое творение тогда, мечтая осчастливить жену и детей, он приведет свою семью к долговой яме сегодня.
– Хочу, – еле слышно сказал Хамутов, глядя не жену. Язык не слушался.
Он помнил ее вопрос, но не знал, сколько времени уже прошло с тех пор, как она спросила, не хочет ли он пить.
Жена бережно поправила подушки и поднесла к губам стакан с трубочкой. Прохладная жидкость побежала вниз по горлу, освобождая язык и голосовые связки от сковывающей их словно колючей проволокой сухости.
Хамутов почувствовал безудержную потребность говорить и, несмотря на протесты жены, собирая последние силы начал:
– Дорогая, прости меня, – по щеке Хамутова скатилась слеза. – Прости меня, я так и не смог завершить. Разве я мог предполагать?! Всю жизнь я зарабатывал честным трудом..
Еле сдерживая слезы, жена бумажной салфеткой промокнула слезы на щеке Хамутова.
– О чем ты?! О чем ты говоришь сейчас?! Какое это имеет значение?! – ей было обидно от своего бессилия. Бессилия помочь в финансовых проблемах мужа, бессилия вернуть ему утраченное здоровье.
– Я виноват. Я не справился. Ты же останешься без дома. Как я мог быть таким неосмотрительным.
– Ничего, не переживай. Нам и однушки хватит. Ты, главное, выздоравливай. Роберт приедет на новый год. Он очень скучает. Вот было бы хорошо, если бы тебя тоже отпустили домой.
– Да, этот двухметровый оболтус никак не женится. Уже давно пора нам внуков нянчить.
Хамутов опять замолчал, представив, как внуки вместо большого дома с газоном во дворе и огромным надувным бассейном с теплой водой, приобретенным дедушкой специально для них, будут приезжать в однокомнатную квартиру и спать на раскладушках.
– Ты иди домой. Я себя хорошо чувствую. Надо же и тебе отдохнуть, подготовиться к приезду Роберта.
– А ты не обманываешь?
– Честно-пречестно.
– Роберт же еще не завтра приедет. Успею приготовиться. Но мне надо съездить домой. Я сейчас быстро туда и к вечеру вернусь. Я сестрам на посту скажу, чтобы заглядывали.
Жена Хамутова сомневалась, что так уж улучшилось состояние мужа. Но из дома она уехала второпях, не помня, выключила ли свет, газ. Она подумала, что за пару-тройку часов ничего не случится, раз уж муж пришел в себя.
Но изборожденное инфарктом сердце Хамутова знало уже наверняка – больше он не увидит жену. Хамутов внимательно следил, как жена собирается. Он хотел запомнить каждый жест, каждую морщинку, каждую складочку на уголках губ, запомнить и унести с собой.
Жена наклонилась, виновато улыбнувшись, поцеловала его в лоб и тихо прикрыла за собой дверь.
