Андрей Звонков
Вектор обратного времени

Полная версия

Смотреть еще раз особо нечего, старый дядька рассказывает, сбивается, иногда подыскивает слова, волнуется. Рядом сидит его внук, поддерживает его морально. Я больше слушал и представлял. Грузовой квадракоптер, вроде того, что возил меня год назад к отцу. Мой был в четверть тонны грузоподъемностью, а если, как утверждает ветеран Кожин, из такого били минимум четыре автоматические пушки… значит этот аппарат большегруз. Тоны две мог поднять или все пять. То, что людей в нем не было – ясно, эфпиви⁵… им управлял оператор с земли или несколько операторов, один полетом, и еще четверо пушками. Или там был установлен компьютер с программой сбивать все воздушные цели с крестами на крыльях и оперении. Такая феноменальная точность – цифровой прицел, возможно с лазерной подсветкой. Система с автоматикой упреждения. Это мне сейчас понятно, а в сорок втором году, кто мог это понять? Первые ЦЭВМ⁶ появились в 1946 году, машина «Бомба» – Тюринга, расшифровавшая коды «Энигмы» – не в счет, она электромеханическая.

Я проснулся.

– Зуд, включи там прения по докладу Кожина? Только звукоряд, будем собираться в архив.

Голоса, галдеж, хлопки ладонью по столу:

– Тишина! Вопросы к докладчику есть?

– Вы утверждаете, что кроме вас этот бой видели еще люди? А где их свидетельства?

– Так я же сказал: всех взяли в особый отдел и заставили подписать… А я не стал говорить, что тоже видел.

Галдеж… – да ладно, кто-нибудь, когда-нибудь наверняка проговорился…

Кожин:

– Я за других отвечать не могу. Вагон тот воевал за нас, это ясно было…

Голос: – Почему ясно?

Кожин: – Так на нем было написано «СССР».

– А чего вы сразу не сказали?

Кожин: – Забыл. Я эти буквы мелком увидал, когда он бортом повернулся и висел метрах в пятистах от земли. Черные, неровные, как от руки намалеваны.

– И вы так все рассмотрели?

Кожин: – Я был в таком … как это сказать… будорага… волнение… сердце колотилось очень сильно. Когда он первые три самолета подбил, один прямо в воздухе взорвался. Я голоса слышал, народу на станции было… кричали «Ура!».

– Сколько людей?

Кожин: – Точно не скажу, но все часовые на станции видели, может быть еще кто-то был в наряде. Зенитчики, опять же, эти, как их… операторы ПУАЗО⁷, которые с прожекторами человек сто точно видели. А может и больше.

– И чтобы никто никогда не проговорился? Это невозможно.

Я согласен с сомневающимся. С сентября сорок второго до начала двухтысячных… хотя бы после распада СССР, когда секретность можно было забыть. Те, кто дал подписку о неразглашении, могли разгласить. Надо поискать в литературе.

– Зуд!

– Э…

– Поищи в российской документалистике, в разных публикациях информацию о странном воздушном бое над станцией Лычково в сорок втором.

Я поручил еще киберкостюму вызвать такси до здания архива. Впрочем, до Адмирала Макарова я мог бы и добежать, но мне хотелось поважничать. Пока мы ждали машину, связался с Валентиной, отозвалась Диана:

– Алексей, она сейчас на совещании у руководства, говорить не может. Перезвоните позже.

– Я хотел узнать, аспирант Петров там?

– Да, он подходил к Валентине, она ему подписала пропуск в зал спецдокументов, но я не видела, чтобы он уходил, для этого отмечаться у куратора не нужно, читателя проверят на выходе без нее.

Ну, ясно. Никаких копий, фото, это ж секретные документы.

– Я понял Диана, передайте, что я звонил и сейчас еду к вам.

Диана отключилась.

Как интересно, наши костюмы наделенные имитацией искусственного интеллекта, сами перенимают наши с Валей характеры. В отличие от хамоватого и юморного Зуда, Диана – правильная девочка-отличница. Как моя Валя. Они подружки. А с Зудом у Дианы – роман, така любовь!..

– Зуд, скажи Диане, чтобы со мной была поласковее.

– Она на работе, Алексей, и сам понимаешь… офицеру охраны положено соблюдать строгость и субординацию. Кстати, я нашел кое-что. Ты просил.

– Давай.

– Публицистическая книга Артема Петрушина «Секретное оружие Сталина», две тысячи третий год, Астрель, тираж три тысячи экземпляров. Среди массы разных прототипов экспериментальных самолетов, пушек и танков, описан вагон-вертолет СССР-1, конструкции неизвестного КБ. Автор пишет, что никаких данных о таких разработках не нашел, но есть только свидетельские показания бойцов 34 армии, что летающий вагон участвовал в ночном воздушном бою в районе Старой Руссы и был сбит. Чтобы не достался врагам, его подорвали на месте падения. Обломки утопили в болоте.

– Он цитирует документы, есть фотокопии рапортов?

– Есть, но исходящие данные от кого, кто визировал от особого отдела – все вымарано.

– Это понятно. А там прямо указано, что под Старой Руссой?

– Это догадка автора, раз указана армия, он предположил, что бой был где-то там. Места болотистые.

– Это я знаю, ты тоже… мы там с тобой перли по болоту по пояс. – я вспомнил, что тот Зуд в котором я пер, погиб в Блазново, а этот не может помнить тех событий.

Значит, кто-то или рассекретил те свидетельства или этот Петрушин получил допуск, почитал эти фантастические истории и решил заретушировать, но информация интересная. Не побоялся себя выставить трепачом и фантазером.

Аспирант

Аспирант Петров оказался здоровенным двухметровым мулатом, но черты лица его лишены вывернутых негроидных губ и носа-плюшки, а как раз наоборот, лицо овальное, тонкий правильный прямой нос и средней пухлости губы. Кожа – кофе с молоком, где много молока, серые или мультихромные глаза.

Пожимая руку Петрову, я понял, что правая его ладонь – протез. Открутил время назад, если ему тридцать, значит, он родился примерно в двадцатом. Активные боевые действия закончились к двадцать пятому, если парень потерял руку не в армии, значит в детстве. Расспрашивать его я не стал. Сам расскажет, когда захочет.

Петров захотел сразу, видимо уже привык, потому, представившись, объяснил:

– Я из Горловки под Донецком, в пять лет нашел ПФМ⁸, вот результат. Этот «лепесток» оказался без самоликвидатора, – он улыбнулся, – зато теперь я «двусмысленный», пишу и стреляю с обеих рук, – и чтобы избавить меня от вопросов по поводу цвета кожи, сам и пояснил: – Папка, кубинец, доброволец, приехал еще в девятнадцатом, женился, но погиб в двадцать пятом вместе с мамой, а меня в семь отдали в Суворовское училище. Фамилию я взял мамину, чтобы не было вопросов насчет национальности. Я – русский.

Аспирант очень эффектно смотрелся в серебристо-сером киберкостюме, подчеркивающем его атлетическую фигуру. На историка, книжного червя, он совсем не был похож.

А можно подумать, что я в такой же шкуре и с аналогичной формой – врач скорой? Наступило время разрушения стереотипов.

Я оценил его «шкуру», по сути, она, как и у меня – «нейромионикс», полагаю, что и начинка тоже от них. Значит, в компьютерной системе загружен обычный стандартный секретарь-помощник, полагаю еще и тренер, управляющий нейроинтерфейсом.

Петров показал на стол с двумя коробками.

– Мне сказали, что вы – волонтер, любитель истории? Будете мне помогать разбирать этот исторический завал?

Я улыбнулся в ответ. Мне нравятся не унывающие люди, этакие оптимисты-экстраверты, кажется аспирант как раз из этой категории.

– Меня зовут Алексей Зорин, я врач, да, любитель-историк, если точнее – я давно уже интересуюсь «Демянским котлом» и «Рамушевским коридором». И еще, – я взял одну из коробок и перенес на отдельный стол, – Василий, давай без церемоний? Мы – ровесники, так к чему эти политесы разводить?

– Вас… пардон, тебя предупредили, что никаких фотокопий?

– Конечно, – развел я руками, – умолчав, что в вороте моего Зуда полторы сотни видеокамер с разными объективами, включая инфракрасный и рентгеновский. Есть даже в ладонях, в перчатках на кончиках пальцев. Это уже мое личное изобретение в последней модели оболочки.

Зуд загрузил себе транслятор с немецкого, а вот Петров, как я понял, языком владеет в совершенстве.

– Вас что интересует в котле?

– Меня, – я не стал поправлять аспиранта, – интересует история с летающим вагоном от третьего сентября над лесом у станции Лычково. Если его видели наши солдаты, то в немецких документах история со сбитыми самолетами не может быть не отражена.

– Это верно. Значит, вы видели выступление ветерана Кожина?

Я кивнул.

– Сегодня утром. А ты когда о нем узнал? – я намеренно подчеркнул обращение на ты. Он, конечно, воспитанный, интеллигентный человек, но мне будет комфортнее, с ним себя чувствовать на равных. Я ему не начальник, вообще – никто, так добровольный помощник, или как он сказал – волонтер.

– Да, ты… – он смущенно потер подбородок, – я привыкну. Просто на кафедре ко всем на «вы», даже к студентам. Я об этом рассказе давно слышал, еще студентом. Вообще его давно уже отнесли к сочинениям солдат. Этаким теркинским байкам. А то, что этот дед говорил насчет особистов, подписок о неразглашении. Мне кажется, он себе цену набивал.

– А мне так не показалось, ведь недавно документы рассекретили, есть реальные свидетельства тех самых часовых и их командира, которые видели этот бой.

У Петрова раскрылись глаза. Он почесал макушку.

– То есть, ты их видел?

– Ну да, – я решил не скрывать своей связи с Самсоновым, – немножко допущен к тайнам, вот мне выслали сканы этих показаний. Как я понял, этот ящик поднялся из леса где-то над деревней Починок.

На слово «Починок» аспирант сделал стойку, в глазах огонь.

Да, он точно ищет любые сведения об отряде Бати. Аспирант быстро и решительно перевернул свою коробку на стол, так что папки и отдельные листочки, мягкой кучей выпали на стол. Он ее сдвинул к краю, пустую коробку поставил на пол. Матерчатую перчатку он надел только на левую живую руку. Я наблюдал за его действиями.

Петров, чуть обернувшись в мою сторону, сказал коротко:

– В протезе у меня сканер, я сделаю первичный отбор. Контрольные слова: partizanen, terroristischen, RussischeBanditen. Для начала отсканирую отдельные документы, потом возьмусь за папки.

– Так ведь копировать нельзя, – усмехнулся я.

– Это не копирование, это отбор. Эти документы за сто лет никто ни разу не сканировал и не оцифровывал. Но я не могу сидеть и выписывать вручную… это анахронизм.

– Анахренизм? – не удержался я.

Он на мгновение замер, осмысляя мою шутку, и, улыбнувшись, кивнул:

– Вот именно, а на хрена мне время терять?

– Зуд, ты понял?

– Как рукавами… – подтвердил костюм, – делай как он, только у меня сканеры в обеих ладонях. Работаем.

Петров правой рукой водил над бумагами, а левой в матерчатой перчатке аккуратно их складывал на дно пустой коробки. Я делал тоже самое, только сразу двумя руками, не мешая Зуду управлять мышцами. За годы нашего техносимбиоза я привык отдавать костюму управление моим телом, обдумывая совсем другие темы.

Итак, сейчас мы с Петровым разберем первые две коробки, я отберу для него интересные документы, тогда как он вероятнее всего для меня этого делать не станет. Или станет? Посмотрим.

Отдельными документами шли перехваченные письма солдат вермахта, находящихся в котле. Слова «партизаны» и «русские бандиты» встречались почти в каждом письме, и везде фашистские оккупанты себя изображали «белыми и пушистыми», а партизаны и бойцы РККА злобными и коварными фанатиками, которые не хотят сами умереть, и даже в последний момент подрывают себя гранатами вместе с добрыми и отважными героями – солдатами фюрера, которые могли бы их убить быстро и без мучений. Поэтому уцелевшие русские бандиты не достойны доброго отношения, их нужно показательно казнить, чтобы у других не было желания сопротивляться натиску военной машины вермахта!

Хорошо, что я сам не стал читать всю эту фашистскую ахинею, а поручил Зуду, его железные мозги не способны на эмоции. Как я понял, Петров тоже не стал пока читать, поручив отбор специальной программе.

У нас набрались горки писем.

Зуд мне пискнул, как мы договаривались, если где-то в текстах проскочит Batia или Pochinok.

Петров работал как автомат, левая рука берет письмо из пачки, разворачивает, кладет на стол, правая проводит, листок переворачивается, снова пролё́т правой ладонью над текстом, и затем листок сворачивается, если был свернут и возвращается в коробку.

Я подумал, что больше всего это напомнило старинное телешоу «Битва экстрасенсов». А мои действия чем от Петровых отличаются? То же помавание руками над столом с документами. До чего дошел прогресс? Раньше сидели бы мы и читали старинные пожелтевшие бумаги в свете таких же старинных желтых настольных ламп – ровесниц этих документов. А сейчас – стоят два «водолаза» или «космонавта» и машут руками над бумагами. Читают!

За час нашего стояния Зуд не только проверил больше ста писем, но и: сделал мне электромассаж, отобрал два письма, где упоминался партизанский отряд некоего Batia, а еще я увидел письмо от Макса Фон Вернера, летенанта 123 саперного батальона, лежавшего в госпитале с ранением. Своей мамочке он писал, что немножко ранен в ногу и руку и, вероятно, будет комиссован, так как левая рука плохо слушается. Еще, что он ждет своей очереди отправки самолетом в Старую Руссу или Псков, а оттуда в Германию. Меня удивил один его фрагмент: «Bitte sagenSie Clara, dass ihrWunsch, in Dachau in Dienst zu gehen, falsch ist, sie soll weiterhin im Magistrat der Stadt dienen.Wennich nach Hause komme, erkläre ich es Ihnen.Meine Rettung ist ein göttliches Wunder, und Clarasoll in die Kirche gehen und Kerzen für meine Genesung und die Güte von Voldemar aufstellen.Unser Enkel wirdnachdem Krieg noch langeleben müssen»⁹.

Так, если это тот самый лейтенант Макс фон Вернер, то он имеет ввиду внука Карла? А ведь я помню, что дед Карла женился только после войны. Конечно, он может мечтать, видимо, военная цензура так эту фразу и прочитала.

Логика подсказывала, что если письмо оказалось среди захваченных документов, значит к адресату оно не попало. Вольдемар это кто? Та же логика подсказывает, что это кто-то из сослуживцев лейтенанта, вынесший раненого из боя.

Петров отошел от стола, приблизился ко мне, осмотрел горку отобранных бумаг.

– Неплохой урожай.

– Нашлось что о Бате?

– Да семь рапортов от низших чинов своему командованию. Есть довольно интересные. Выйдем на свежий воздух, на солнышко? Я хочу кофе с булочкой… там, за углом есть неплохое кафе.

Я откровенно любовался Петровым. За тридцать лет в Россию переселилось немало чернокожих из разных стран, включая Европу, но они для нашей довольно холодной страны все равно оставались экзотикой. Аспирант мне уже понравился своей энергетикой и напором. А еще тем, как он произнес «Я – русский!». У нас слово «негр» в отношении всех по генетике представителей африканских племен никогда не считалось оскорбительным и унизительным, как в странах запада, зараженных колониальным расизмом. Это там «ниггер» или «кафр» – всегда отражали ненависть и презрение к представителям «низшей» расы, у нас – нет. Из Петрова просто выпирало что-то такое – русское, чему я сразу и не подберу объяснений. Дружелюбие, что ли, уважение каждого ко всем, эманация сопричастности человека ко всему, что происходит в стране, обществе. А как еще объяснить, что парень, окончивший элитное среднее учебное заведение, а суворовские военные училища кадетского корпуса я отношу именно к таким, пошел не в военное училище, что было бы естественно для сироты, оставшегося без родителей во время войны, а в историки? Я интуитивно был убежден, что Петров не только на кафедре вел семинары. Но, пусть он сам все расскажет, не буду форсировать.

Кафешка, куда меня привел аспирант оказалась весьма симпатичной стекляшкой под названием «Адмирал», ну понятно, какой. Раз уж мы на улице адмирала Макарова.

Петров заказал пару стаканов капучино с сиропами, два круасана. А я занял единственный свободный стол с диванами.

Конечно, меня распирало от любопытства, но отец с раннего детства приучал сдерживать такие порывы, а чтобы мне было легче, я попросил Зуда:

– Сделай мне массаж воротниковой зоны.

– Электро? – уточнил костюм, – напомню, что механический требует больших затрат энергии.

– Ничего, подзарядишься, в архиве есть розетки.

Массаж занял не больше трех минут. Петров поставил поднос с едой, присел рядом.

– А что ты нашел? – спросил он, разрушив надежду, что ему захочется скорее рассказать про обнаруженные интересные документы, чем расспрашивать меня.

– Я письма немецкие разбираю, мой помощник обнаружил два упоминания партизанского отряда Бати.

– Что там?

– Жалуются на жестокость и коварство партизан, тем оправдывают свою жестокость в отношении мирного населения. Один, некий Фриц Бергер, так и написал, что в ответ на нападение партизан, они: zehn Bauern wurden von ganzen Familien gehängt, aber die Partisanen hielten das nicht auf, weil sie in der nächsten Nacht ein ganzes Bataillon mit mehr als hundert Soldaten zerstörten und ihre Eingeweide in Bäume und Büsche einwickelten¹⁰ .

– Смелый Фриц, цензура за такое могла его сурово наказать. Впрочем, эти письма перехвачены и цензура их еще не видела, – Произнес аспирант, довольно спокойно выслушав повторенный мною текст, выданный Зудом на внутренний экран шлема, – Неплохое произношение. Ты учил немецкий?

– В размерах школьной программы, у нас были все романские языки, распространенные в мире. Как бы ознакомительно. Можно было после школы выбрать более глубокое изучение.

– У нас в Суворке тоже так. Но немецкий я стал учить сразу. Так хотелось быть похожим на Первого… чтобы как он, потом во внешнюю разведку.

– Не взяли?

Он пожал плечами.

– Пока не пригласили. Сам понимаешь, туда с улицы не берут. Видимо, я слишком приметный, русский негр.

– Цвет кожи еще не определяет расы, – сказал я, – но, возможно, что ты прав. В конце концов, сейчас ты занят любимым делом?

– Однозначно. Обожаю загадки и тайны, а в истории их невероятное количество, – Петров сразу отъел полрогалика и запил кофе, – вернемся к нашим баранам. О, извини, я люблю эти старинные обороты, ты к ним как?

– Я читал Рабле и слышал о пьесе «Адвокат Патлен», – ответил я, – Ке гран тю а… – Как же ты велик! Так родился Гаргантюа. Давай о «баранах».

– Ты – уникум. Я среди студентов, занимающихся у нас на кафедре, не знаю ни одного, кто читал бы Рабле, хотя бы в комиксах и уж тем более о средневековой пьесе.

– Я именно из таких, первоисточник я бы не осилил. Старофранцузский не по моим мозгам. – Петрову надо в каком-нибудь ток-шоу работать, «А ответ мы услышим после рекламы!». Но я не буду его подгонять, пусть нагнетает интерес. Вот кто первый сдастся? Я одну свою находку выложил, он хочет, чтобы и вторую?

– Я хотел все спросить тебя, ты приставлен за мной приглядывать или реально тебя волнует, что происходило в Демянском котле в сорок втором году?

Я понял причину его сдержанности. Значит, мне нужно пооткровеннее с ним быть.

– Меня не приставили. Точнее, мне сообщили, что ты интересуешься этим местом и временем, дал официальный запрос, а я кто? Так, любитель-историк. Вот и дали мне понять, что, во-первых, могу тебе помочь в разборе документов, а во-вторых, и свой интерес удовлетворить. Я внештатник. Так что никаких иных интересов насчет аспиранта Петрова у меня нет. Теперь насчет того, что мне интересно, потому что непонятно. Я с семнадцати лет регулярно ездил к друзьям отца по дороге Демянск-Старая Русса, потом на Порхов. Так вот, там вдоль дорог организованы своеобразные памятники – горы выкопанного оружия, техники, касок, снарядов. Сто лет прошло, а земля родит эти находки. Один мой знакомый из найденных останков даже восстановил военный джип, ездит там на нем. Я немало историй слышал от местных, которые узнали от своих предков, переживших ту войну. Мол, были там партизаны, но в основном за котлом, проникая внутрь через болота. А вот отряд Бати возник как бы ниоткуда и внутри котла. Я не нашел никаких документов о его создании. Заброс лыжного десанта под командованием полковника Тарасова – описан прекрасно, уже диссеры написаны и защищены. Две трети погибли или попали в плен, треть вырвалась на юг и вышли в расположение наших частей между Липье и Марёво. А вот о Бате нигде ни слова. Поэтому я решил покопаться в немецких документах, которые вывезли после Победы.

– То есть о Бате вообще ничего не известно? Ни численность отряда, ни его действия?

Петров поджал губы и потряс головой.

– Может быть наши, что-то и писали, но все так засекретили. Действовали они по руслу Поломети, от севера – Лычково до юга – Костьково. Там была их база, как я понял – у Починка. И еще… – Петров помолчал, – в тех документах, что я сегодня отобрал, есть фраза: Die Partisanen der Bathy-Einheit nehmen niemanden aus der SS-Division "totem Kopf" gefangen.¹¹ То есть однозначно убивают, причем, как написано Auß ergewöhnlich grausam, то есть…

– Я понял – с особым цинизмом и жестокостью, – Петров слушал внимательно. – В общем, так. Ну, и еще, есть донесение от лейтенанта саперного батальона фон Вернера, которого нашли раненым в лесу, что партизаны появились в концлагере близ деревни «Починок» после странного природного явления, которое лейтенант назвал светопреставлением. Охрана лагеря сильно перепугалась, и в этот момент появились люди, которые за несколько минут уничтожили полтора десятка солдат, открыли бараки с пленными. Говорили по-русски. Очень короткими фразами. Видно было, что они высокопрофессиональны. Работали в основном ножами, в конце операции по захвату лагеря – трофейным оружием. Лейтенант притворился мертвым, и ночью уполз в направлении деревни Мелеча, его в лесу нашел патруль.

Петров помолчал, а я возликовал, как же тесен мир, этот Вернер уже третий раз мне попадается, будет о чем с его внучком поговорить.

Мы допили кофе. Я решил, что мне будет лучше прямо сейчас заказать междугородний дрон, и немедленно вылететь в Новгород на встречу с адвокатом Коротичем, сразу и забронировать номер в гостинице, чтобы не бегать по городу в поисках угла для ночлега. Подвешенной остается возможность встречи с Карлом Вернером. У меня есть около суток, чтобы продумать обстоятельства. Может быть, поможет Коротич? С какой стати? Посмотрим, по результату нашей беседы.

Я протянул руку Петрову.

– Я вас оставлю. Письма, где есть что-то интересное, я сложил на столе. Давайте обменяемся телефонами, чтобы согласовать дальнейшие встречи.

Зуд сообщил мне, что дрон сядет на «Н» площадке у метро «Водный стадион», придется пробежаться с пару километров.

– Василий, – завершил я разговор, когда Зуд доложил, что киберсьют аспиранта совершил обмен номерами, – я очень рад нашему знакомству и надеюсь на его продолжение. Сообщу вам, что сейчас вылетаю в Новгород, как раз по интересующему нас вопросу. Но детали расскажу, уже, когда вернусь. Сейчас больше измышлений, чем фактов. А для истории это вред.

– В двух словах можно?

– Можно. Я надеюсь завтра встретиться с внуком того самого лейтенанта Вернера. У меня к нему теперь еще больше вопросов благодаря сегодняшней встрече и работе с документами.

Петров пожал мне руку, пожелав удачи, и вернулся в здание архива. А я помчался к метро, пока мой такси-дрон не перехватил кто-нибудь, если я опоздаю.