Андрей Звонков
Приключения Атреллы. Дорога на Регалат
БИБЛИОГРАФИЯ
ВОРОЖЕЯ
ПРИКЛЮЧЕНИЯ АТРЕЛЛЫ
Я ОСТАЮСЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ!
АНАЛИЗЫ
ПОКА ЕДЕТ СКОРАЯ
НИКТО, КРОМЕ ВАС
НЕ ВРЕМЯ УМИРАТЬ
ЧУМНОЙ ПОЕЗД
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ВЫЗОВ
РАБОТА НАД ОШИБКАМИ
КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЕТСЯ
ПРОЕКТ А.К.С.О.Н.
КРОВАВЫЙ КОКТЕЙЛЬ
ПОКА ЕДЕТ СКОРАЯ 2-е издание
ПРЕДИСЛОВИЕ, КОТОРОЕ НЕОБХОДИМО ПРОЧЕСТЬ
Роман этот был написан много лет назад и еще в черновом формате опубликован на сайте samlib.ru, откуда его выкрали и перекопировали многие пиратские сайты типа librus.ec, Флибуста и т. п.
Я переделывал эту книгу несколько раз и вот этот последний.
Поэтому, роман, который вы открыли сейчас, значительно отличается от тех сворованных текстов его, которые возможно скачивались вами из интернета раньше.
Будет ли продолжение?
Конечно.
За десять лет многое переосмыслилось.
Легкомысленный фентезийный роман про лекарку Атреллу наполнился не только сюжетом с приключениями и интригами, но и кое-какой информацией доступной внимательным и думающим читателям
Я продолжаю работать и надеюсь, что вторая книга с условным названием «Звезда Релиндра», будет дописана и опубликована в официальных интернет-магазинах.
ПРЕДИСЛОВИЕ, КОТОРОЕ МОЖНО НЕ ЧИТАТЬ
Если вы ждете чего-то уникального от этой книги, то Бог вам в помощь. Это обычный фентезийный роман. На всякий случай добавлю: «Все персонажи вымышлены, мир вымышлен, условия бытия вымышлены, проблемы вообще высосаны из среднего пальца левой руки автора, и любое совпадение с реальностью – абсолютно случайно!»
В начале 2000-х моя старшая дочь увлеклась ролевыми играми в жанре фентези, чему изрядно поспособствовал выход трилогии фильмов Джексона по романам Дж. Р. Толкиена «Властелин колец». Я невольно втянулся следом в эту авантюру, но уже не как игрок, а как гейм-мастер.
Так уж вышло, что, начав играть и познакомившись с мастерами, я был поставлен перед выбором: учиться на мастера сразу, а не пытаться совмещать амплуа игрока и ДМа, либо вообще оставить затею участвовать в кампаниях и модулях. Пришлось согласиться, ведь мне было очень интересно. Прежде всего, освоить новое для меня направление в литературе – фентези.
Хитрые мастера потребовали от меня придумать новую оригинальную фентези-вселенную для игры.
Я посоветовался с опытными потребителями фентези и решил, что нужна особая оригинальная вселенная – мир, отличающийся от привычных, с одной стороны, а с другой достаточно типичный, чтобы не ставить игроков в условия необходимости переучиваться от освоенной версии AD&D.
Так родился мир Арринда и его основная религия – дуализм богов Лита и Нэре.
Мужчина и Женщина по отдельности и как две части целого. Ин и Янь. Любовь и Ненависть, Огонь-Вода и т. п. Вечный конфликт и неизменное притяжение противоположностей.
Сразу предупрежу взыскательного читателя, если он геймер-потребитель. Фентези-литература может стать основой хороших фентези-игр, на что и рассчитывали мастера, потребовав от меня, сотворить новый мир, а вот игра-фентези стать основой для книги, уточню – для хорошей интересной книги – не сможет. Что и подтверждается многочисленными попытками.
Различные авторы брали за основу игровые вселенные и писали сюжеты для книг, но как только они хватали готовые сыгранные кампании – выходила довольно невыразительная писанина «на любителя», ссылаться на которую я даже не хочу. Хватит такой характеристики: «за всей историей слышен стук кубиков мастера игры».
Именно поэтому известные авторы: Сальваторе, Кук, Лукьяненко, Перумов, Васильев, Янковский и др. – хоть и писали книги в игру, для игры, используя идею игры, вселенную, правила и условия – все-таки на первое место ставили драматургию, интригу, сюжет и характеры героев. От этого книга становится книгой, а не пересказом игры с объяснениями поступков персонажей.
Кстати, обратите внимание, как много места уделяют литературной основе разработчики Варкрафта.
Любой фентезийный мир, это прежде всего – история. И чем она подробнее, детализированнее – тем интереснее будет потом и сам Мир для книг и игр и игра в нем.
Романы из «Хроник Арринда» – межавторский цикл. Читатель, может быть, уже имел возможность прочесть роман Юлии Скуркис – «Роковое наследие»?
Кроме меня и Юлии в цикле работали Татьяна Минасян и Сергей Лукиянов.
Но найти автора, желающего писать в «чужой» вселенной, под диктовку создателя, нелегко. Большинство стремится придумать свою версию, трактует и толкует события по своему. Поэтому я больше не стал никого приглашать в мир Арринда, чтобы писать. Ибо сложнее всего удержать нового автора в границах правил Мира.
Переделав эту книгу об Атрелле, я по мере возможности приступаю к продолжению этой и другим историям из хроник Арринда.
Но должен предупредить читателя, что роман – в первую очередь литературное произведение, а героиня его персонаж. Она героиня истории, живой человек, как и остальные участники этой книги, а не персонаж участника игры. Предлагаю таковой ее и воспринимать.
А. Звонков 2020.
Часть первая «Семейный скандал»
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой Атрелла уходит «куда глаза глядят», а профессор Орзмунд плачет.
Поздний зимний вечер опустился темно-синим покрывалом на окружной центр Гразид на острове Норскол.
Вдоль дорог светились редкие столбы-фонари, кое-где горели окна готовящихся отойти ко сну жителей. На улицах, заметаемых колючим снегом почти никого, даже собаки попрятались.
На площади, неподалеку от дома градоначальника пыхтел междугородний паровой тарантас, прибывший из Ганевола.
Высоченная фигура укутанная в меха двигалась в сторону окраины, иногда приближаясь к дорожным указателям, несколько минут стояла, согнувшись и разбирая знаки, затем продолжала движение, загребая снег огромными сапогами. Широкий меховой головной убор гигантского путника проплывал мимо окон второго этажа.
Тот что-то бормотал, всхлипывал и иногда останавливался, растирая себе рукавицами нос, большой и отвисший как сосулька или уши, торчащие из под шапки в разные стороны.
Из множества окон в трехэтажном особняке, в направлении которого двигался гигант, светились только два на втором этаже.
В комнатах первого этажа входные и внутренние двери высотой четыре метра, а потолки в помещениях – все пять. Зачем так?
Дело в том, что лекарь Витунг Орзмунд лечил гендеров – гигантских человекообразных существ, рост каждого не меньше трех метров. Вот для них и был спроектирован особый дом – больница. В нем разместились на первом этаже комнаты-палаты и светлая операционная с огромным столом больше похожая на большую стеклянную оранжерею.
Орзмунд теперь уже бывший профессор, бывший почетный член Королевского общества лекарей, бывший академик… ибо изгнан он отовсюду. С позором изгнан. Научное сообщество не приняло его теории и методики операций.
Именно представитель расы гендеров сейчас приближался к дому профессора.
В уютно обставленной комнатке, в большом кресле, обтянутом кожей, подложив под спину подушку, русоволосая девушка читала книгу. Она задумчиво щекотала себе кончик носа, отчего потом чихала как кошка – «пссс», и тонким пальцем с аккуратно постриженным розовым ногтем вела по строчкам новохарандских стилизованных под древние иероглифов.
Книга, которой она столь сильно увлеклась, относилась к жанру исторических реконструкций, была до краев наполнена парадоксами, вопросами и сомнениями, ибо повествовала о самом загадочном периоде в истории севера – тайне Слемира.
Слемиром звали мальчика – жреца бога Лита. Он – историческое лицо, существование которого, однако хоть и не оспаривается адептами богини Нэре, но они требуют объяснений. Главный их аргумент – ребенок не мог получить до совершеннолетия и официального рукоположения силы бога.
Автор книги «Загадка Слемирова архипелага», скорее всего, воспользовался псевдонимом – ибо историка с таким именем в обозримых государствах, где пользовались ново и старохарандской письменностью, не было. Издатель не указал, что это перевод, стало быть, книга написана там же где и издана – в Рипене.
Обилие реконструкций, страшных жестоких сцен человеческих жертвоприношений, необъяснимых явлений и чудесных воскрешений… если бы не ссылки на вполне реальное историческое лицо и земли, существующие на самом деле, книгу можно было бы принять за авантюрную сказку. Автор пытался объяснить «Феномен Слемира» и, похоже это ему удавалось неплохо. Во всяком случае, среди адептов учения бога Лита – Солнца, понимание находилось сразу, а антагонисты – нэреиты, вряд ли станут читать книгу о Слемире. Он для них не авторитет. Хотя никто из них не подвергает сомнению реальность его существования.
За окном бесновалась февральская метель. Ветер стучал в окна, рассыпал по ним снежную крошку. На столе переливался всеми цветами радуги музыкальный кристалл, звучала негромкая мелодия.
В уличную дверь постучали – очень деликатно, почти неслышно. Атрелла прижала книгу к груди и, свесившись на правый бок, взглядом поискала тапочки. В дверь снова постучали. Атрелла хорошо знала, кто обычно так стучит. Так, будто уже в самом стуке слышится настойчивое извинение. Она нахмурилась и, подтянув шерстяные носки, сползла с кресла и ногой принялась выуживать забившиеся под кресло тапочки. Книгу она при этом не выпускала из рук.
Так всегда стучат гендеры. Почтальон стучит сапогом, с окованным железным носком, а вот гендеры рукой в толстой варежке, оттого и стук такой, будто они скребутся.
Слуг в доме последние недели не было. Все уволились, а нанять зимой на севере прислугу непросто. Особенно в таком небольшом городке, как Гразид. Все друг друга знают, и дурная слава разбегается скорее доброй.
Но кто-то же должен сходить и открыть дверь!?
И этот кто-то тоже так думал. Думал и не торопился.
В дверь постучали третий раз, уже требовательнее. Девушка со вздохом заложила страницу, задвинула книгу под попу и, еще раз вздохнув обреченно, достала обувь из под кресла руками. Идти в одних носках она не могла: как это, ходить по дому без тапочек? Сама мысль ходить по дому босиком, а носки не обувь – ей казалась крамольной и недопустимой. Спустившись в огромный приемный зал первого этажа, девушка дернула рычаг на стене, и в люстре сработали створки, отпуская на волю свет.
В прихожей она еще одним рычажком запалила огонь в непростывшем камине и сняла колпачки с вечных свечей – двадцатисантиметровых прозрачных ярко светящих стержней.
Девушка уже прикоснулась к двери в уличный холодный тамбур, когда громкий стук с улицы раздался в четвертый раз. Гендер потерял терпение.
Из дальней комнаты донесся голос отца:
– Трелька! Оглохла, что ли? Стучат, открой скорее, пожалуйста!
– Уже иду я, иду! Открываю! – с долей раздражения ответила девушка и спустилась в холодную парадную.
Тут, действительно, без тапочек никак нельзя. Февральский ветер забивал в щель уличной двери иголочки перемерзшего снега, а каменный пол, хоть и застелен тростниковымии циновками, но морозил даже сквозь толстые кожаные подошвы и шерстяные носки. Она сняла с вешалки и накинула на плечи меховую душегрейку, отодвинула засов и отступила на шаг в полумрак.
– Заходите! Заходите, скорее! Дует! – постаралась произнести это как можно звонче, чтобы перекрыть звуки ветра.
Четырехметровые двойные створки распахнулись под порывом.
Сложившись пополам, видимо, по привычке, не замечая высоты дверного проема, в дом протиснулась громадная длиннолицая фигура в глухом меховом плаще, будто состоящая из множества шарниров. Фигура вошла в подъезд, переломившись в нескольких местах, и приняла форму перевернутого рыболовного крючка. Макушка Атреллы заканчивалась чуть выше пояса фигуры.
Из-под большой меховой шляпы с обвисшими от снега полями, на девушку смотрели огромные миндалевидные глаза с сине-зелеными с фиолетовым отливом тенями как на верхних веках, до самых бровей, так и на нижних, отвисших складками. Создавалось впечатление, будто визитеру поставили «фонари» под оба глаза. Еще лицо украшали нарисованные стрелки от наружных углов глаз до самых ушей, обильно увешанных колечками и колокольчиками, которые размашисто подпирали головной убор, загибаясь вперед. Поверх шарфа свисали длинный прямой нос с жемчужинками в крыльях, крупные губы с золотыми колечками, оттянутые книзу и острый выбритый и покрытый гримом подбородок. При каждом движении колокольчики на ушах тонко звенели.
Вся эта бутафория на длинном морщинистом лице в обществе гендеров считалась последним веянием моды и особым шиком.
Шеи посетителя не было видно, ее скрывали толстый вязаный шарф и воротник плаща. Из-под шляпы вокруг ушей и лба выбивались длинные прямые соломенные, местами подкрашенные зеленой и оранжевой краской, волосы.
А ведь они считают это красивым, – подумала девушка, отводя глаза от аляпистой «красоты».
Существо несколько минут задумчиво изучало Атреллу, не обращая внимания на ворвавшийся через открытую дверь колючий ветер, после чего скрипучим басом проговорило:
– А не скажет ли мне милое дитя, что столь любезно открыло дверь в эту жуткую холодную непогоду на этих ужасных ледяных островах, дома ли глубокоуважаемый высокоученый лекарь – профессор Орзмунд? – и это была самая короткая речь в истории существования расы гендеров.
Атрелла вздохнула, подобные визиты ей изрядно надоели. Странно еще, что гендер не высказался по поводу ее прически и одежды… Девушка кивнула:
– Дома! Да вы проходите, я дверь закрою, а то холодно!
Фигура не сдвинулась с места.
– Я хочу выразить огромную благодарность вам, любезное дитя, что вы соблаговолили открыть дверь несчастной путнице, проделавшей долгий путь в страданиях, одиночестве и тоске! Нестерпимый мороз, невыносимый ветер, ужасный дилижанс с жесткими, неудобными сидениями и тряская дорога от Ганевола в компании каких-то неотесаных полулюдей, к тому же отвратительно безвкусно одетых… но все это ничто по сравнению с уютным домом вашего отца, – гостья не сделала ни шага в дом, говорила она при этом мужским голосом, раскачиваясь под плащом, то кланяясь, то прогибаясь. Длинные руки ее при этом то взлетали к потолку с выражением вселенской скорби, то горестно обрушивались почти до пола, отчего человекообразное существо походило на харандского монстра хого-того, который по слухам обитает в запретных землях.
Атрелла поняла из ее тирады, что их дом намного хуже всего, что до сих пор видела за сотни лет гостья, или по крайней мере из перечисленного… Впрочем, для гендеров важен не смысл сказанного, а красота фразы. Главное она должна быть длинной, содержать побольше красивых слов и оборотов. А уж что сказал гендер, неважно. Главное – красиво!
– Хотите выразить, так выражайте скорее! – Атрелла, не особенно церемонясь, взяла трехметровую фигуру за полы плаща и потянула на себя, затаскивая в подъезд, после чего зашла визитеру за спину и, помогая себе руками и ногами, упираясь попой и ногами в косяк, протолкнула гостя дальше к лестнице.
Гендер хлопнулся на четвереньки, и пополз в прихожую.
Атрелла закрыла дверь и задвинула засов. Гость или гостья, все так же ломаясь телом в трех-четырех местах, не спеша полз по лестнице в прихожую, и его движение напоминало движение гусеницы, то вытягиваясь, то подбирая отстающий зад.
Атрелла замерзла, поэтому, двумя руками упираясь в нижний из выступающих шарниров, кряхтя от натуги, помогла гостю подняться и встать на ноги:
– Холодно же! – сказала она жалобно. Она не думала о том, понимает ли ее гендер. Обычно они начинают воспринимать фразы из полутора десятков слов, не меньше. Причем смысловой акцент нужно обязательно делать на финальные слова, ибо первые десять слов только включают внимание гендера, тогда как последние несут для них суть фразы. Атрелле было безразлично, понимает ли гость ее. Она продолжала пихать гиганта, чтобы самой, наконец, уйти подальше от холода парадной.
Гендеры живут намного дольше людей, поэтому никуда не спешат вообще, и в разговоре не спешат. Для гендера в порядке вещей, выслушав трижды повторенную фразу, ответить через полчаса, когда собеседник уже успел куда-нибудь сходить по делам и вернуться.
Одно было хорошо – гендеры никогда ничего не забывали. Это ходячие регистраторы истории. Все что они видели и слышали, все что читали – могли воспроизвести и описать с точностью копировальных пластин, которые использовались в книгопечатаньи.
Поэтому каждый гендер – от рождения нотариус. Для любой сделки достаточно пригласить гендера и получить его подпись.
В доме Орзмунда подобные визиты случались раз в месяц – два. И каждый раз Атреллу они приводили в бешенство.
Без ненужных церемоний девушка, наконец, затолкала гостя или гостью в прихожую и громким противным голосом объявила, указав на открытую дверь в гостиную:
– Раздевайтесь, и располагайтесь! Папа сейчас выйдет, – потом крикнула в глубину дома: – Па! К тебе пришли! – после чего отправилась дочитывать книгу. Она принципиально не хотела подстраиваться под привычки гендеров.
Гендерка принялась сматывать длиннющий шарф. Она не заметила, что девушка уже ушла. Говорить она начала еще в подъезде, продолжала, когда Атрелла позвала отца, и не остановилась, даже когда девушка вернулась к себе в комнату и снова устроилась с книгой в кресле. Низкий голос ее создавал шумовой фон, к которому не было никакой необходимости прислушиваться, а уж стараться понять – тем более.
В пустой гостиной гендерка изливала слова благодарности, при этом каждое прилагательное, срывавшееся с ее отвислых губ, будто вызывало какую-то реакцию в организме, и шарниры переключались, отчего поза ее все также непрерывно менялась.
Девушка уже давно вернулась в комнату и вновь попыталась читать книгу, а гостья все говорила и говорила…
В гостиную вышел отец, Витунг Орзмунд – типичный северянин: соломенные коротко остриженные волосы на круглой голове, массивная шея и широкие атлетические плечи. Вот ростом он, правда, не вышел. Лет ему было за пятьдесят, тридцать из которых он отдал изучению лекарского искусства. Он помог долговязой гостье раздеться, и та, наконец, освободилась от мехового плаща, шляпы и длинного вязаного шарфа.
Атрелла через щель в неплотно прикрытой двери, нахмурясь, наблюдала за гостьей. Или гостем, который явился, чтобы поменять пол на женский… Ей все это очень не нравилось. Именно из-за них, гендеров, она сейчас не веселилась с подругами, у них не бывало шумных гостей, и слуги не приживались. Именно из-за них, на выпускном балу в школе молодые сверстники ее не приглашали на танец, и она весь вечер простояла у стеночки. А потом ревела дома в темной комнате.
Гендер был немолод, но и не стар. Вероятно, что у него уже есть дети и даже внуки. Девушка уже научилась по морщинам на шее и лице и по длине ушей определять примерный возраст подобных гостей. Гендеры – долгожители. Их срок исчислялся в среднем в полторы тысячи лет. Этому гостю было от восьмисот до девятисот.
Назвать гендера красавцем или гендершу красавицей мог бы только другой гендер. Сами себя они считали эталонами красоты, стилистами, искусствоведами и вообще единственными жителями мира, кто действительно знал и понимал, что такое настоящая красота. Нет, среди них было немало нормальных особей, не зацикленных на оценивании прекрасного – таких, которые служили архивариусами, нотариусами – но эти, как правило, к отцу не приходили. Все беды и радости гендеров в том, что при их создании выяснилось, что они обладают уникальной памятью, при этом начисто лишены фантазии. Гендер неспособен лгать. Для того нужно выдумывать, а вот тут-то вышла осечка. Абстрагироваться, представить что-то, они тоже не могут. Поэтому в математике и естественных науках гендерам дел нет. Для гендера художника в порядке вещей писать картину двадцать лет. Ему некуда спешить.
Гендер, заламывая руки, объяснял, что в этом теле жить невыносимо, что вся сущность гендерская восстает против вопиющей несправедливости: жить с женским восприятием, чувствами, самооценкой в мерзком мужском теле. Все ужасно: она такая некрасивая, приходится накладывать много макияжа, но это же все ложь, а ложь и гендеры – несовместимы!
– Я должен стать женщиной, господин лекарь! – стонал гендер. – Я уже заручился поддержкой клана. – Он достал письма. – Вот, глава клана Ройо просит вас, господин лекарь, он перечислит на ваш счет любую сумму за операцию! Вот открытый вексель от казначея… Я вас умоляю! Я выполнил условия закона и зачал четырех детей!
«Он уже весь клан достал», – мстительно подумала Атрелла, – А вот зачать четырех гендерёнышей, это действительно, подвиг!» В отличие от многих других нечеловеческих рас, гендеры не дают перекрестного потомства, как это бывает у морскатов и фардвов. Гендеров-полукровок не бывает.
Девушка принципиально не глядела больше в гостиную, где распинался несчастный гендер. Все шло по старому, давно известному сценарию.
Витунг принял письмо, вскрыл цилиндрик и быстро, «по диагонали» просмотрел текст. Гендеры писать коротко не способны, также как и говорить.
Профессор разработал операции по смене пола гендерам несколько лет назад. Сперва это было чем-то вроде бахвальства: «А вот как я могу!». Потом, когда пошли пациенты и солидные деньги, а прооперированные разнесли славу о лекаре, отказываться стало глупо.
Во всем есть риск. Герцогство Норскап – единственное государство, где такие операции администрация провинции не запретила. Налог, выплачиваемый профессором в городской бюджет, составлял ощутимую долю. Запретить, означало лишиться солидного дохода. А, как известно – деньги не пахнут.
Закон не карает хирурга, но общественность осуждает.
Профессору Орзмунду, сделавшемуся героем фельетонов и карикатур в рипенских и регалатских газетах, пришлось оставить университетскую клинику, кафедру в столице Федре и заняться частной практикой, перехав в Гразид.
Атрелле периодически приходилось выслушивать упреки родственников и знакомых, что ее отец – большой грешник, ибо идет против воли богов. Поменять пол – это не бородавку с носа удалить. Всякий раз, когда отец соглашался делать операцию, в доме назревал скандал. Несколько раз Атрелла уходила жить к школьным подругам. Но потом ей отказали. Дружба с дочерью Орзмунда тоже порицалась.
Она возвращалась, когда отец обещал, что это был последний раз, но проходил месяц или два, и появлялась новая шарнирчатая фигура с длинными губами и ушами, которая, заламывая руки, умоляла то отрезать лишнее, то пришить недостающее.
Гендеры брали профессора измором, пользуясь законом об исключительности гендерской расы. За убийство гендера следовала не просто исключительная мера, страдал весь клан преступника, ибо все имущество отходило клану убитого гендера, а родня убийцы попадала в кабалу на десятилетия, выплачивая половину всех доходов семьи.
Проблема гендеров в медицинских кругах получила название гендерной дистрофии, ибо наблюдалась исключительно в среде этой расы. Впервые это заболевание описала лекарь Сиятвинда почти четверть века назад – но, будучи еще и жрецом бога Лита, она утверждала, что идти на поводу у типичной истероидной реакции означало одно: создать прецедент и из единичного каприза заскучавшего гендера бездельника, называвшего себя стилистом, перевести курьезную ситуацию в разряд заболевания.
Главный лекарь Рипена Анколимэ крайне негативно отнесся к факту, что его бывший друг и однокашник Орзмунд решился на эти операции. Он написал другу гневное письмо, требуя немедленно прекратить, но профессор уже не мог отказаться от такого заработка. Чтобы получить сумму, эквивалентную оплате за одну операцию гендеру, ему надо было трудится в университетской клинике целый год, прооперировав тысячи обычных людей и фардвов.
Выслушав гендерку, Витунг Орзмунд отвел гостью в специально приготовленную для гендеров комнату с длинной кроватью и большим креслом, а сам вернулся и постучал в дверь дочери.
Атрелла нахмурилась еще больше, сжала губы и в знак протеста поглубже спрятала под себя ноги. Вообще вся ее фигура заявляла: «Ты думай что хочешь, но лично я – против».
Она смотрела в книгу, уже не читая, а водила взглядом по одной строчке пиктограмм: «В основе жизни заложена любовь, изливаемая Литом на все живущее в мире, ибо только любовь истинно созидательна и конструктивна. Ведь только силой любви можно сотворять и развивать. Любовь между родителями и детьми, между мужчинами и женщинами развивает и совершенствует этот мир. Только любовь залог успеха лекарского искусства для любого мастера врачевания независимо от его способности данной богом от рождения».
Отец подошел к креслу и наклонился, пытаясь узнать, что так старательно изучает дочь. Атрелла демонстративно подняла книгу, чтобы тот мог прочесть на обложке: Дерамот Линд «Загадка Слемирова архипелага».
– Очень спорная книга, – сказал Витунг. – Линд пытается доказать, что семилетнему мальчишке, который не умел ни читать, ни писать, удалось расшифровать надписи на развалинах храмов… и лечить простым наложением рук. Ты-то понимаешь, что это невозможно без глубоких знаний о строении организма?
– Папа, не надо уходить от темы, – твердо произнесла Атрелла, не поднимая глаз от книги. – Ты должен сказать ему «нет»! Хватит уже! Ну, сколько можно?
Витунг Орзмунд тяжело вздохнул, и потянулся было погладить дочь по голове. Но та резко дернулась, и он убрал руку.
– Милая Трелька, я на корабле, с которого на ходу не спрыгнуть. Это несчастные люди…
– Это не люди, а гендеры, – Атрелла посмотрела отцу в глаза. – В отличие от нас, людей они живут полторы тысячи лет… и никто не виноват, что, дожив до середины этого срока, они вдруг начинают выдрючиваться, потому что им становится тоскливо жить в своем теле. Папа! Это их проблемы. Почему ты должен их решать? Тебе мало, что выгнали из университета? Что у меня нет подруг, что к нам не ходят гости, друзья, потому что их у нас нету! А нанять слуг мы не можем, потому что они бояться, что после нашего дома их никуда больше не примут на работу! – она уже распалилась и говорила негромко, но очень яростно, а в глазах заблестели слезы. – Ты не должен вмешиваться в природу, в Божье уложение, родился гендер мужчиной, пускай и живет мужчиной… а то капризы… скучно ему, видишь ли, быть мужчиной… Как же я ненавижу этих манерных, ломучих, капризных гендеров!
– Ты не права, дочь. Это люди, немного другие, но люди! И это – болезнь…
– Нет, это придурь, папа, а не болезнь. Я устала слышать за своей спиной: «А кто это? Дочка лекаря Орзмунда, который пиписьки гендерам отрезает?». Вот уже где мне все это! – она провела ладонью по горлу. – Ты был лучшим лекарем герцогства, я даже уверена, что в мире круче тебя нету, а теперь ты всего-лишь «пиписьки отрезаешь».
– Это не так, ты же понимаешь! Это пересуды дилетантов! Дураков и бездарей, которые не способны осознать всю сложность моих методик! – разозлился Орзмунд. – Операции, которые я делаю, – уникальны, это не просто член отрезать или грудь, нужно перенастроить всю систему организма на женский или мужской тип. Ты же знаешь это лучше чем кто-либо!
– Знаю, но ничего никому объяснить не могу! Я не хочу объяснять! И не хочу все время оправдываться! – Атрелла соскочила с кресла. Лицо ее раскраснелось, – Я хочу, чтоб мой отец действительно спасал больных, а не перекраивал капризных уродов. Я хочу гордиться отцом, а не стыдиться его. Я их видеть больше не могу. Эти длинные морщинистые противные хари, их уши, которые они не знают, как вытянуть и завернуть, колечки эти, татуировки, волосы, крашеные во все цвета радуги… Меня уже тошнит от одного их вида! И я тебе сейчас твердо говорю: или ты ему откажешь, или я уйду из дома. Прямо сейчас! Я… – она задохнулась, – я поменяю имя, фамилию. Чтобы никто никогда не смеялся надо мной!
От этих слов Витунг замер. Скандал этот был уже не первым… Несколько мгновений он молча изучал дочь, потом, решив, что не стоит уделять внимание словам Ателлы, махнул рукой:
– Не глупи. Куда ты пойдешь? Февраль на улице. Ночь! Сама говоришь, ни друзей, ни подруг… – он подошел ближе: – Послушай, обещаю, что этот будет последним. Сделаем все красиво. Отпустим и сообщим, чтоб больше никого не присылали. Хорошо? Мы же собирались поехать на материк, смотреть затмение Лита. Уникальное явление.
– Последним уже был прошлый, я все поняла, – Атрелла решительно достала из шкафа дорожную кожаную сумку, кинула туда белье, теплые штаны, свитер крупной вязки из некрашеной овечьей шерсти, туда же сунула недочитанную книгу.
Она, не шутя, собиралась уйти.
Отец молча наблюдал за сборами, все еще не веря в решимость дочери.
– А солнечное затмение… не самое важное явление в жизни, папа. Мне важнее, чтобы мой отец был уважаемым человеком, а не мишенью для насмешек и героем карикатур в городских газетах. – продолжала яростно Атрелла.
– Ну, пожалуйста, Трелька… не делай глупости. Ты ж еще маленькая. Ну, куда ты пойдешь?
– Не твое дело. Мне уже семнадцать, по гендерскому исчислению мне сто семьдесят, – она дунула вверх, сметая с разгоряченного лба налипшие волосы. – Этот разговор, папа, у нас уже не первый… – дочь снова провела рукой по горлу. – На-до-е-ло!
Она сгребла в сумку косметику, достала из заначки мешочек с литами, золотыми монетками заработанными летом на практике в портовом госпитале. Потом принялась, тужась и краснея, натягивать на шерстяной носок кожаные зимние сапоги на толстой подошве.
Отец понял, что Атрелла уже не свернет с выбранного пути. Он развел руками:
– Ну, погоди… помоги мне с этим, ты ж знаешь, что без помощи ассистента, я один не справлюсь.
– И не подумаю! Ищи себе помощника сам, плати ему… а я, – она накинула меховой плащ с капюшоном, перепоясалась плетеным ремешком, – Надобы у тебя взять мою долю за все проведенные операции, как поступили бы нереиты, но я не стану. Пусть деньги тебе останутся. А я вернусь, когда узнаю, что ты работаешь в госпитале нормальным лекарем.
Атрелла вытащила из шкафа посох черного дерева, инкрустированный серебром, подарок ей, оставленный несколько лет назад старым другом отца – епископом Анколиме. На набалдашнике посоха читался иероглиф: «Дорогу осилит идущий». Посох был легкий, но очень крепкий, может пригодится в дороге.
Витунг вышел в прихожую, задумчиво грызя нижнюю губу, остановился у входной двери. Внутренняя борьба на его круглом лице почти не отражалась. Отказать гендеру он не мог и не хотел, терять дочь – тоже. Он надеялся, что ее подростковый порыв, каприз исчезнут, как только она выйдет в февральский метельный вечер. Лучше выждать, чем топать ногами и кричать: «Не пущу!» и тем самым только усиливать ссору и разногласие. Сейчас еще есть шанс помириться. Она ему нужна. Как помощница. Пусть идет – замерзнет и вернется. У дочери редкий дар – способности лекаря высшего уровня. Пропасть она не пропадет, но кто ее возьмет без диплома и лицензии? Она обязательно вернется. Может быть, придется подождать. Немного. День или два. Все равно, операцию сразу не начнешь. Нужно время на подготовку.
