Андрей Земляной
Волшебник
– А деньги?
– А деньги будут лежать в двух местах, – Виктор показал кармашек с внутренней стороны штанов, – здесь пять рублей рублями и мелочь, а в чемодане под подкладкой, ещё четвертак пятёрками.
– Хм, Петр Алексеевич покачал головой. – Такое ощущение, что ты каждый год по пионерлагерям только и ездишь.
– Да разговорился я тут с одним старичком, – Виктор улыбнулся, – он и насоветовал. Так что я пользуюсь чужой мудростью. Ещё бы дождевик, но у нас такой штуки не водится, а в магазинах не нашёл.
– Дождевик… – произнёс Пётр Алексеевич и обернулся в сторону спальни, – Тома, у тебя вроде тонкий авизент был?
– А вам зачем? – одетая в домашний халат, мама Виктора тоже вошла в комнату.
– Да вот, подумал, что можно дождевик сделать. Работы там всего ничего, а Витьке пригодится.
– Есть даже лучше, – Тамара негромко рассмеялась, – тонкий дакрон тёмно-зелёного цвета. Пять квадратов. Хотела тент сшить, да всё руки не доходят. Тебе как нормальный плащ?
– Да просто сложить пополам, проделать дырку для головы, типа пончо, а к дырке пришить капюшон.
– Оригинально, – оценила Тамара и кивнула, – сейчас будет.
Дождевик получился просто замечательным: лёгким, плотным и удобным. Сложив его в чемодан, Виктор подумал, что неплохо ещё сшить дорожную сумку, и с этой мыслью заснул. Завтра рано вставать.
2 глава
В сущности, процесс познания мира – это лишь поиск решений возникающих вопросов.
Михайло Ломоносов.
Экипаж космического корабля «Союз» находится в орбитальном полете четвертые сутки. На 11 часов 07 минут московского времени 5 июня корабль совершил 40 оборотов вокруг Земли.
Одним из технических экспериментов, который выполнялся в течение 48-го и 49-го витков полета, являлась проверка точности одноосной ориентации корабля с учетом гравитационных и аэродинамических возмущений. С этой целью космонавт Николаев вручную сориентировал корабль таким образом, что его поперечная ось, лежащая в плоскости панелей солнечных батарей, оказалась направленной на Солнце. Вслед за ним он произвел закрутку корабля относительно этого направления.
В дальнейшем ориентация корабля поддерживалась автоматически с использованием датчиков угловой скорости и двигателем ориентации. В процессе эксперимента проводилась киносъемка перемещения изображения Солнца на экране. На последующих витках полета товарищи Николаев и Севастьянов выполняли эксперименты по определению параметров орбиты с использованием бортовых средств.
Полет космического корабля «Союз-9» продолжается.
«Правда», 7 июня 1970 года
Петр Алексеевич ездил на «Волге-24», положенной ему, как крупному инженеру – оборонщику. Краску для неё он привёз из Финляндии, и теперь невзрачная, когда-то серая Волга щеголяла тёмно-зелёным цветом с металлическим жемчужным отливом, на месте ярославских шин красовались настоящие «финмилллер»[6], а двигатель при нажатии педали газа отзывался солидным стопятидесятисильным гулом. Машину он переделал вместе со знакомыми слесарями и станочниками, а затем показал парочке друзей из Комитета Госбезопасности. Те, сразу заинтересовавшись, пробили тему через министра Авиапрома, и теперь завод потихоньку модернизировал по одной- две машины в месяц, закрывая тем самым полностью тему по товарам народного потребления. И всем стало хорошо, поскольку высокотехнологичный завод больше не занимался выпуском всякого барахла из отходов, а делал полезное дело, зарабатывая дополнительные средства в премиальный фонд и оказывая ценные услуги уважаемым людям, что весьма ценно, ведь от Комитета можно ждать как добра, так и разных подлянок, на которые те великие мастера. Например, могли поймать заводскую охрану на нарушении регламента и прислать комиссию по расследованию этого чудовищного преступления. И так до бесконечности. Но и завод мог ответить неприятностями, так что люди взрослые и ответственные предпочитали дружить и по пустякам никого не напрягать.
На этой Волге семья быстро добралась до площади у Кировских ворот, где собирали детей для отъезда в лагерь, и Виктор с трудом поскорее отправил родителей обратно домой.
Пётр молча вёл машину, внимательно следя за дорогой, и временами поглядывал на жену.
– Ты чего такая нахохленная?
– Да нет, – Тамара отмахнулась, – просто думаю. Я же его, крошечным, ещё недавно на руках таскала. Он у тебя ровно на двух ладонях помещался. А сейчас вдруг оглянулась, – а он уже взрослый мужик.
– Ну, уж, скажешь тоже… – Петр хохотнул.
– Не смейся. Женщины это очень остро чувствуют. Мы с тобой, занятые работой и собой, просто прозевали момент, когда он вырос. А ты знаешь, что он бегает по утрам?
– И давно? – удивился Пётр.
– Не знаю, – Тамара покачала головой. – Увидела в окно, как он возвращался. Знаешь, у него на столе лежит раскрытый учебник по политэкономии социализма. Не помню только – твой, или мой. Он реально серьёзный и думающий человек, а мы к нему – как к ребёнку.
– Значит нам нужно переделать управляющий контур. – Серьёзно ответил отец семейства.
– Или вовсе его убрать. – Добавила Тамара.
Виктор знать не знал об этом разговоре, хотя конечно догадывался, что родители так или иначе будут его обсуждать. Они действительно отдалились друг от друга за то время, пока в его крови бушевали подростковые вихри, и подмена личности, скорее всего, ими не замечена. Да и не стали бы ТЕ затевать такую операцию, если бы она могла развалиться от подобного пустяка.
На площадке, где стояли десять ЛАЗ 695, толпился разномастный народ: дети, родители, вожатые, техперсонал лагеря, и надо всем этим висел гул, словно сразу несколько самолётов прогревали турбины. Дети орали и скакали, родители орали на детей, педагоги орали на родителей, в общем, – все при деле. По возрасту Виктор должен был попасть в первый отряд, и он уверенным шагом направился к группе подростков у таблички с цифрой «1».
– Фамилия? – спросила девушка, помощник вожатого, сидевшая на лавке с тетрадкой на коленях.
– Николаев, – ответил Виктор и положил перед ней путёвку.
– Ага. Есть такой. Чемодан свой давай в первый автобус. Отъезжаем через час. Далеко не отходить и не теряться!
– Я уж не потеряюсь, – негромко произнёс Виктор.
Девушка подняла голову, явно собираясь сказать нечто злое, но, наткнувшись на острый, насмешливый взгляд, осеклась и что-то едва слышно пробурчала.
Первый отряд состоял из двадцати шести человек, и почти все уже были на месте.
Виктор познакомился со своими будущими одноотрядниками, отнёс вещи и присел на лавочку, собираясь почитать прихваченную с собой книгу Станислава Лема «Сумма технологии». Книга как-то выпала из его внимания в первую жизнь, но сейчас, зацепившись за первые строки, он серьёзно заинтересовался идеями, изложенными в трактате.
– Что читаешь? – одна из девочек, высокая, нескладная и угловатая, Катя Егорова, подошла и плюхнулась на лавку рядом с ним. – Станислав Лем? Фантастикой увлекаешься?
– Это не фантастика, – Виктор закрыл книгу, лишь глянув на номер страницы, – это скучный философский трактат.
– Скучный? – девочка рассмеялась, – зачем тогда читаешь?
– Чтобы стать умным, – улыбнулся Виктор. – Чем больше умных книг прочитаешь, тем умнее станешь.
– А зачем становиться умным? – спросила другая девочка, Вера Шимановская, присаживаясь с другой стороны.
– Ну это вам, барышням, ум ни к чему. Косметика, чулочки, каблучки, причёска, игривый взгляд – вот собственно и всё. А мужчинам многое нужно. В конце концов именно мы оплачиваем вашу косметику, чулочки и каблучки. А мозги, конечно, не гарантируют высокую зарплату, но сильно облегчают задачу по её получению. Вот, Бобби Фишер, слышали про такого? Шахматист американский. Давно уже миллионер. Да и наши шахматисты не бедствуют. Или вот, к примеру, академики тоже очень прилично зарабатывают. Так что есть прямой резон быть умным. Это же и возможность выбрать даму по сердцу. Думаю, какая-нибудь избалованная красотка не согласится жить в общежитии. Ну, первое время – ещё возможно, а лет через пять, вопрос квартиры встанет во весь рост. И что тогда делать, если нет денег?
– Что делать? – Сзади подошла ещё одна девушка, Светлана Тихонова, и нагнулась так, что её голова практически касалась Виктора, а губы оказались возле уха.
– Зарабатывать. – Виктор пожал плечами. – Социализм построен на материальной заинтересованности граждан, и деньги играют очень важную роль. Поэтому каждое утро, народ ломится в автобусы, троллейбусы и прочие телеги, чтобы ехать на работу и добывать денежки.
– А ты на что хочешь потратить свои денежки? – Лукаво улыбнувшись, спросила Катя Егорова и поправила локон, мгновенно превращаясь из угловатой девочки в интересную девушку. Виктор никак не мог понять природы этого волшебства, что не мешало ему восхищаться как самим процессом, так и результатом.
– Как и все. Хороший большой дом, любимая женщина, дети… Но, это ещё очень нескоро. Думаю, лет через тридцать.
– Тридцать! – Вера Шимановская громко фыркнула, словно кошка, и томно повела спиной, давая возможность рассмотреть себя. – Мы уже старухами станем!
– Подрастут другие, – пожал плечами Виктор, – я никуда не тороплюсь. Это же вам, девочкам, нужно отрабатывать технику охмурёжа и поскорее замуж. А у меня на это лето большие планы.
– Какие же это? – Вера чуть склонила голову и картинно захлопала ресничками.
– Подтянуть русский язык и литературу, в августе пересдать историю, астрономию и английский, договориться со школой, чтобы в аттестате стоял и немецкий.
– Sprechen Sie Deutsch? (Вы говорите по-немецки?) – произнесла Светлана прямо в ухо.
– Ja, aber nicht so gut, wie ich es gerne hätte. (Да, но не так хорошо, как хотел бы.) – ответил Виктор в действительности знавший немецкий, как родной. – Und, Liebling, hör auf, mir ins Ohr zu beißen. Wir werden möglicherweise missverstanden (И, дорогая, прекрати грызть моё ухо. Нас могут неправильно понять).
– Natürlich schatz. Für dich immer und überall. (Конечно, дорогой. Для тебя всё что угодно и в любое время), – ответила Светлана, игриво дунула Виктору в ухо и выпрямилась.
Мгновенный обмен любезностями остался непонятым для всех присутствующих, кроме помощницы пионервожатой, которая тоже изучала в школе немецкий язык, и знала его довольно хорошо.
Мальчишки, стоявшие чуть в стороне, с нескрываемой завистью посматривали на стихийный кружок из девочек, собравшийся вокруг Виктора, но ничего умного им в голову не приходило. Виктор, даже на первый взгляд, не выглядел заучкой, и явно мог за себя постоять, а вести себя с девчонками также свободно, как он, они не могли, так что приходилось делать вид, что им это совершенно безразлично, и у них есть свои важные мужские дела.
Автобусы ехали долго. По советским дорогам вообще трудно ездить быстро, а автобусы с детьми обычно двигались со скоростью тридцать-сорок километров в час, как и впереди идущая машина ГАИ. До лагеря добрались ближе к обеду, и, быстро перекидав вещи из автобусов по палатам, отправились в столовую.
Первыми кушали малыши, с пятнадцатого отряда по седьмой, а старшие, пока успели разместиться в больших просторных щитовых корпусах в комнатах на пять – шесть человек.
Лагерь «Икар» находился на берегу Учинского водохранилища в роскошном месте, прямо у воды, где оборудовали места для плавания малышей и вышки наблюдателей.
Пройдясь одним из первых по коридору корпуса, предназначенного для проживания первого отряда, Виктор наткнулся на дверь, закрытую на согнутый гвоздь.
Отогнув железку, он заглянул внутрь и кивнул сам себе. Комнатка была маленькой, но очень уютной, там помещалась всего одна кровать, что его устраивало полностью. Виктор бросил чемодан на кровать, закрыл дверь, вкрутив в косяк шуруп, и пошёл к вожатому.
Арсений Григорьевич Запольский, высокий атлетически сложенный мужчина лет тридцати, сидел в вожатской, перебирая отрядные документы. В этом году ему достался хороший состав, за исключением буквально пары человек, но он, как педагог с опытом, вполне резонно предполагал, что легко справится с мальчишками.
– Арсений Григорьевич? – Как раз один из этих проблемных сейчас стоял на пороге его комнаты, приоткрыв дверь.
– Да, Виктор, заходи.
– Да я буквально на секунду. Там в конце коридора – комнатка, маленькая совсем, с одной кроватью. Я займу?
– Ну, попробуй, – вожатый с улыбкой покачал головой. – Обычно за эту комнату разворачиваются настоящие сражения.
– Спасибо, – ответил Виктор, и ушел, закрыв за собой дверь.
Возле комнаты уже стояли трое парней, которых не было в автобусе. Они ковыряли шуруп какой-то железкой, и обсуждали, что можно было бы влезть через окно, но вопрос двери это всё равно не решит.
– Что, не выходит? – участливо спросил Виктор. – А чего это вы ко мне в комнату ломитесь? Забыли что-то?
– Эта комната моя, – парень среднего роста в серых шортах и белой рубашке с короткими рукавами шагнул вперёд.
– Она не твоя, – Виктор покачал головой, – и не моя. Она государственная. Но занял её я, а тебе придётся поискать что-то другое.
С этими словами он достал из кармана отвёртку, и, выкрутив шуруп, шагнул в комнату, присел на скрипучую панцирную кровать, открыл чемодан и посмотрел поверх крышки на стоявших у входа.
– Вы ещё здесь? Парни, не стойте и не делайте суровых лиц. В смысле подраться вы мне не противники, а в смысле всяких подлянок – просто засранцы рядом с гроссмейстером. Так что валите и вообще меня не беспокойте.
Прикинув расположение стен и кровати, Виктор сходил на улицу и, подобрав между деревьев прочную палку, вернулся в комнату, где застал двух мальчишек, которые уже заканчивали раскидывать его вещи по комнате.
– Отлично! – он кивнул и, врезав самому крупному под диафрагму, дал второму в солнечное сплетение. Затем, прихватив обоих за руки, поволок, как щенков, в сторону вожатской.
– Что случилось, Николаев? – вожатый строго посмотрел на Виктора.
– А вот, товарищ Запольский, воров поймал. Достали мои вещи, раскидали по комнате, видимо деньги искали. Не проверял ещё, сколько украли.
– А вот это залёт, – бывший сержант ВДВ, как всегда в критической ситуации, переходил на армейские словечки. – Оставь их, я решу вопрос, – он твёрдо посмотрел на Виктора.
– Принял. – Виктор кивнул и пошёл к себе.
К счастью сильно нагадить эти два дурака не смогли, лишь потоптав пару футболок, которые он кинул в угол, собираясь вечером постирать. Но вопрос защиты комнаты встал довольно остро и, развесив вещи на верёвке, протянутой от стены до воткнутой между досок палки, Виктор пошёл искать завхоза.
Седой низкорослый мужичок в совершенно дрянном пиджачке и такой же кепке, словно украденных с колхозного чучела, сидел в закутке за сценой и обсуждал с истопником полемику Каутского и Ленина в свете мировой революции, и закусывая солёными огурцами.
За рубль он прямо на месте выдал Виктору замок с ключом и пару ушек, что разом решило проблему сохранности вещей в комнате.
По традиции, комсомольцев из старшего отряда не сильно напрягали всякой пионерской романтикой, но участие в конкурсах строевой песни было обязательным, как и выпуск стенгазеты.
На общем собрании отряда вожатый начал распределять обязанности, и Виктор сразу взял себе стенгазету, как наиболее спокойную и медитативную нагрузку, позволяющую откосить от всех остальных занятий.
Лагерь был большим, около пятисот детей в смену. Кроме обычных развлечений здесь имелись разные кружки, вроде керамической лепки, рисования и даже кружок авиамоделирования. Распределив детей по кружкам, согласно их интересам, и назначив совет отряда из трёх человек, вожатый объявил до ужина свободное время, а после ужина – фильм, «Белое солнце пустыни».
Когда все разошлись, Запольский сам подошёл к Виктору.
– Сам как думаешь, насчёт этих двоих?
Виктор оценил, что вожатый избрал максимально нейтральную форму, и кивнул в ответ.
– Арсений Григорьевич, конечно, они не планировали ничего взять. Хотели просто нагадить и уйти. И меня полностью устроит, если эти трое просто будут обходить меня сотой дорогой.
– Трое? – лицо вожатого вполне правдоподобно изобразило удивление.
– Трое, Арсений Григорьевич, трое. И я уверен, что вы прекрасно знаете, кто этот третий, поскольку именно он является организатором и вдохновителем. И ещё я думаю, что от этих троих ещё будут проблемы.
Вечером показывали «Белое Солнце Пустыни» с бессмертным Суховым, харизматичным таможенником Верещагиным и придурковатым Петрухой.
Классика советского кино, воспроизводимое с плохой копии и на полуубитом проекторе, не впечатляла совсем, и Виктор с лёгкой тоской вспомнил свой компьютер с сорокадюймовым монитором «4К» и мощной видеокартой. До подобных чудес в этом мире ещё лет пятьдесят, как минимум и то при прочих сопутствующих факторах.
Фильм ещё не прошёл по кинотеатрам СССР, для подавляющего большинства школьников стал новинкой и по дороге в корпус все его бурно обсуждали, размахивая руками.
Виктор проснулся от того, что в окно кто-то царапался, пытаясь открыть и подковыривая чем-то вроде отвёртки.
Беззвучно встав, он аккуратно повернул шпингалет и дал возможность юному взломщику открыть створку, после чего коротко ударил в лицо кулаком, закрыл окно, и отправился досыпать.
Утром проснулся, как и привык, в шесть утра, и, надев спортивный костюм, побежал на тренировку. В такую рань в лагере было по-особенному тихо, и, пользуясь тем, что зрителей нет, Виктор прошёл длинное ката, хорошо нагрузив организм, смыл пот под душем и вернулся к себе во вполне умиротворённом состоянии.
Общий подъём играли в семь тридцать, сгоняли всех на зарядку, после чего вели на завтрак в столовую. После завтрака наступала основная пионерская суета: работали кружки, рисовались газеты, разучивались песни и речёвки.
Виктору, как художнику отряда, полагались краски, тушь, ватман и рабочее место в вожатской, но гораздо лучше был вариант рисовать газету в Ленинской комнате, которая являлась своеобразной кают-компанией для актива лагеря. Там стоял телевизор, радио, и кипела общественная жизнь. Взрослые часто помогали малышам нарисовать что-то сложное, а малыши таскали с кухни компот и яблоки из заброшенного сада, что находился рядом с лагерем. Большинство обитателей лагеря знали друг друга, уже не в первый раз отдыхая в «Икаре», но и Виктор хорошо вписался в коллектив, особенно когда вполне профессионально изобразил в стенгазете красноармейца Сухова в компании пионеров у костра. Изобразил в карандаше, но девчонки из пятого отряда быстро раскрасили картинку акварелью, и газета у малышей-восьмилеток получилась просто на загляденье.
Для отрядной газеты Виктор решил изобразить истребитель на вираже, и уже начал размечать рисунок быстрыми штрихами, как чертыхнулся и, взяв ластик, стёр нарисованное. Су-27, ещё только рождался в чертежах, и сейчас его изображение на стенгазете в пионерском лагере явно не ко времени. Вместо двадцать седьмого Виктор нарисовал двадцать первый на фоне синего неба с инверсионным следом, а вверху вывел название отряда – «Орлёнок».
Собственно на этом его работа заканчивалась. Оставалось дождаться, пока краска высохнет, и отнести заготовку вожатому, который уже назначит тех, кто напишет заметки, приклеит их на газету и вывесит уже готовый вариант у вожатской комнаты. За три недели нужно было сделать три газеты, на чём вся общественная активность Виктора заканчивалась, не считая всеобщей уборки территории перед Родительским днём и двух дежурств по лагерю, когда пионеры помогали на кухне, стояли на контрольно-пропускном пункте и вообще занимались всякими доступными для них работами.
Виктор много тренировался, в свободное время читал, игнорируя заинтересованные взгляды и записки девочек. В семидесятом году о каком-либо серьёзном развитии романа речь идти не могла, и даже связь пионера с практиканткой – вожатой стала бы огромным скандалом. Поэтому все невинные романы, что порой случались, протекали исключительно на уровне вздохов, прогулок по задворкам лагеря и вечерних посиделок на лавочке. Конечно, юноша был бы не против «открыть счёт» в этой жизни, но понимал, что ничем хорошим это не закончится. Вот станет студентом, тогда будет сильно проще. А пока…
Троица, получившая от Виктора «на орехи» в первый день, действительно его не трогала, хотя однажды они всё же попытались навести свои порядки в отряде, тут же были профилактически унижены, и уже действительно окончательно отстали.
В прошлой жизни Виктор неплохо рисовал и даже брал уроки у художника – педагога, но это по необходимости: то надо набросать портрет разыскиваемого человека, то грамотно нарисовать схему операции и т. п. Но в этой жизни ему неожиданно понравилось работать с карандашом и для тренировки он начал рисовать портреты вожатых и пионеров, часто зависавших в Ленинской комнате. Вскоре случился день рождения начальника лагеря и вопрос с подарком даже не стоял. Виктор изобразил Николая Антоновича сидящим за рабочим столом, взгляд направлен куда-то в сторону, в руке карандаш. Рисунок цветной, а лицо получилось очень хорошо, словно на фотографии. Завхоз где-то нашёл, а точнее, выкинул чей-то лик из красивой рамы, и туда вставили рисунок, а повара испекли торт, от которого Виктору достался большой кусок.
Игра «Зарница» свалилась на пионерлагерь «Икар» внезапно. Вдруг откуда-то появились подтянутые парни в полевой форме, разделили пионеров и комсомольцев на отряды, раздали деревянные макеты калашей и начали тактическую подготовку, чтобы дети не выглядели совсем уж позорно. Для игрищ армия даже выделила десять сержантов, холостые патроны, две укупорки взрывпакетов и пять БТРов, чтобы всё выглядело солидно.
От большей части мероприятий Виктор сумел грамотно откосить, симулировав растяжение в паху, и его посадили за новенькую, только со склада, радиостанцию Р-105М, наказав разобраться и держать связь с командиром, БТРом, и разведгруппой.
Радиостанция была знакома Виктору ещё по прошлой жизни, поэтому он быстро настроил её на нужную частоту и провёл сеанс связи с парнями из экипажа БТР-а, мывшими в это время свой бронесарай на берегу. Затем пообщался с настоящей связисткой из штаба «Синих», который, правда, находился совсем рядом – в ЗИЛ-е 131, в трёх километрах от лагеря. Руководством игры планировалось сначала устроить прочёсывание в поисках диверсионной группы, затем марш и штурм укреплённой позиции, конечно без реальной стрельбы, только под звуки холостых выстрелов, грохот взрывпакетов где-то в канаве, и под рёв БТРов вдалеке. По плану пионеры должны толпой взобраться на холм, потолкаться от всей души, и, ура, победа! Такая вот войнушка для детей.
Виктор, находившийся при лагерном штабе, быстро освоился среди сержантов и офицеров гвардейской Таманской дивизии, и парни, желавшие в жаркий летний день только пива и доступных женщин, притащили вторую радиостанцию, предназначенную для разведгруппы, однако разведка отменилась. Таскать тяжёлое железо, которое не оставишь где попало, солдатам надоело, и ящик сдали Виктору под охрану, а сами забурились на задний двор корпуса, где продолжили охмурять студенток пединститута.
Виктор и сам был не прочь, пообщаться на вольные темы с девчонками – вожатыми, но… Поэтому он расчехлил вторую рацию и стал методично обшаривать диапазон, надеясь поймать в эфире что-нибудь интересное, например, переговоры военных пилотов, или что-нибудь в этом духе.
Но везде было пусто, за исключением морзянки на сорок мегагерц. Кто-то шил цифры сплошным потоком, причём делал это довольно профессионально. Глянув вверх, Виктор понял, что не привёл антенну в рабочее состояние, и вполне естественно, что эфир был пустым. Но в систему не укладывалась морзянка, которая была слышна как из соседней комнаты.
Виктор встал из-за стола и вышел во двор, где два лейтенанта и капитан уже почти договорились с девушками о продолжении знакомства на берегу водохранилища.
– Товарищ капитан… – негромко произнёс Виктор, и офицер, кивнув девушкам, встал и подошёл ближе.
– Что-то случилось?
– Ну, почти, – Виктор качнул головой в сторону Ленинской комнаты. – Я морзянку поймал. Кто-то прям шустро так стучит цифрой. Но дело в том, что антенна на эрке, совсем коротыш. Я воткнул куликовку[7], а распрямить забыл. Так она колечком и висит.
– Он где-то рядом? – сразу схватил суть капитан.
– Да, в пределах ста – двухсот метров.
– Понял, – он кивнул. – Телефон у директора?
– Да, но…
– Не учи учёного, – капитан хлопнул Виктора по плечу и пошёл на второй этаж, где находилось руководство лагеря.
Директора на месте не было, но сидевшая в приёмной бухгалтер только кивнула капитану, поняв, что тому нужно.
– Через ноль, товарищ капитан.
– Спасибо, – офицер на память набрал номер, и через несколько секунд абонент ответил.
– Говорите.
– Коля, привет, это Сергей Воронцов.
Начальник разведки округа, генерал-майор Прохоров, тормозом не был, поэтому сразу сообразил, что дело серьёзное. Племянник никогда не стал бы его беспокоить по пустякам тем более в такой форме.
– А, Серёга, привет, как дела?
– Да нормально всё. Я чего звоню. Тут у нас курултай намечается. Девчонки, костерок, шашлыки… может подъедешь? Девчонки классные, а ты же у нас холостяк. Вдруг и глянется тебе кто.
– Ну, давай. Только с работы отпрошусь. Вы где?
– Это лагерь «Икар», в Учинском лесопарке.
– Пусть едет до Шолохово, через Красную Горку, а там налево уходит по грунтовке, в лесопарк. И по этой дороге прямо к нам доберётся, – подсказала бухгалтер.
Сорокатрёхлетний генерал действительно два года назад остался вдовцом, похоронив жену, разбившуюся в автокатастрофе. Дочь уже имела своих детей, так что ещё не старому и видному мужчине вполне можно было поискать себе пару. Но вот как-то не складывалось.
Сработал генерал быстро. Три грузовика с солдатами комендантской роты и пара ГАЗ-69 вполне уместно смотрелись на фоне проведения Зарницы. Конечно, заниматься поимкой шпионов внутри страны было для армии не вполне законным делом, но только не в «зоне проведения учений и иных мероприятий ВС СССР», что прямо предписывалось специальным приказом министра обороны, так что генерал был в своём праве. Ну и конечно, подтереть сопли КГБ – бесценно.
Генерал одетый в светло-серые хлопчатобумажные штаны, лёгкую белую рубашку – апаш и парусиновые туфли, на территории пионерлагеря смотрелся вполне органично.
Капитан уже ждал возле здания администрации, стоя рядом с высоким широкоплечим парнем в серых брюках и белой футболке.
– Ну, братцы-кролики, рассказывайте, что за беда у вас приключилась, – сказал генерал после того, как был приветствован и представлен капитаном.
Виктор сжато рассказал и о том, как принял морзянку, и об антенне, и даже указал на здания, где мог находиться передатчик.
– Понимаете, Николай Анатольевич, на такую дулю, что у меня на станции, можно было принять только мощный сигнал и только в упор.
– Радиолюбитель?
– Ну, так… – Виктор чуть улыбнулся. – Дома хороший радиоприёмник, кручу иногда ручки, чтобы языки не забывать.
– Много знаешь?
– Немецкий, английский, начал учить испанский, но преподавателя нет. А с арабским вообще глухо – ни учебников, ни разговорников. Вроде папа с кем-то договорился из Казани, там, бывает, издают такое.
– Папа кто?
– Авиаинженер. У Павла Осиповича Сухого в КБ главным конструктором.
– Серьёзно, – генерал кивнул и бросил взгляд на часы. – Так, мои парни уже блокировали территорию, теперь можно приступать к самому интересному, – он кивнул капитану, – командуйте, товарищ капитан, а мы с Виктором Петровичем постоим, побеседуем.
Генерала интересовало всё: где и как учится, чем занят в свободное время, есть ли подруги и друзья, планы на будущее, мечты…
Начальник лагеря уже давно закончил сеанс связи с разведцентром. Он свернул радиостанцию, уложил её в стенную нишу и закрыл тщательно подогнанным куском кирпичной кладки. Ему нравилось сидеть здесь, в тишине и покое, поэтому рядом на крыше, в небольшой башенке, был припасён коньячок, и лимончик.
Сюда, под самую крышу административного корпуса, не мог попасть никто, кроме него. Ещё с войны здесь сохранилось оборудование поста ВНОС[8], а позже во время ремонта, проход тщательно скрыт от посторонних. Агент немецкой разведки с позывным «Сирень», оборудовал тут место для проведения сеансов связи. Николай Антонович имел длинный послужной список, начавшийся с дезертирства из Красной Армии в 1941. Дальше последовала служба в зондеркоманде, расстрелы партизан и мирных жителей. Преступлений совершено предостаточно, поэтому трудился Николай Антонович и за страх, и за большие деньги, которые спускал в Сочинских подпольных игорных клубах.
Оглянувшись, он вдруг заметил, как за забором лагеря стоят цепочкой солдаты с автоматами наперевес, и не похоже, что это холостое оружие. Отсутствовали характерные надульники, а вот подсумки с магазинами – наоборот, висели по-боевому.
Директор подбежал к краю крыши и увидел, как несколько солдат и офицер выводят из кочегарки истопника.
– Суки краснопузые! – он скривил лицо, и, вытащив из тайника пакет, завёрнутый в промасленную ткань, достал «люгер», который считал лучшим пистолетом в мире, и взвёл затвор.
Прихватив в левую руку запасной магазин, директор спустился по металлической лестнице в коридор на втором этаже и двинулся к пожарному выходу. Тот был вечно открыт, хотя Николай Антонович давно просил плотника его заколотить. В корпусе всё равно не бывает столько людей, чтобы понадобились вторые двери.
Однако проход был заколочен. Плотник, таки выполнил приказ, но к счастью весьма формально, вогнав лишь один гвоздь, и тот не до конца.
Разбежавшись по коридору, начальник лагеря выбил дверь плечом и по инерции с треском вывалился на площадку перед корпусом, где стоял незнакомый мужчина и мальчишка из первого отряда.
Пробежав по инерции пару шагов, директор поднял пистолет, но Виктор, который отследил ствол ещё в процессе выламывания двери, шагнул чуть в сторону и ударом выбил пистолет вверх, затем крутанулся, втыкая локоть в солнечное сплетение, и, распрямляя руку, добавил костяшками кулака в челюсть. От такого присыла начальник лагеря сделался тих, задумчив и недвижен, завалившись, словно манекен, на землю. И только после Николаев понял, что директор успел выстрелить.
– Ни в кого не попал? – Виктор оглянулся.
– Нет, в воздух пальнул, – ответил генерал, оглянувшись на бегущих к нему солдат, затем подошёл к валяющемуся в прострации шпиону и забрал пистолет.
– Парабеллум. Отличная машинка, – он вскинул оружие, целясь куда-то вверх, опустил, нажал кнопку извлечения магазина, дёрнул затвор, вынимая досланный патрон, и, ловко поймав его в воздухе, засунул в магазин. – Ты прости, я несколько в шоке. Не каждый день меня вот так спасают. Так что пока, просто спасибо от всей души.
