Андрей Юрьевич Туркин
Под полной луной
© Андрей Юрьевич Туркин, 2023
ISBN 978-5-0059-8435-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Наконец-то это свершилось!
Я накопил материал для своего первого сборника, и делюсь им с вами. На его составление ушло несколько лет, но я не торопился: учился писать, формулировать мысли, корректировать полученный результат. Это захватывающая работа – начиная с момента создания пустого файла и заканчивая вычиткой и редактурой готового произведения. Некоторые из представленных здесь рассказов прежде издавались на бумаге… а некоторые озвучены.
Оглядываясь назад, я вижу, каким долгим получился путь оформления сборника, и сколько всего произошло за время между первым и последним рассказами. Были взлеты и падения.
«Рыжик» – историю о настоящей дружбе и страшной тайне я писал, будучи безработным, в один из тяжелых жизненных периодов. Фантастические триллеры «Станция Мир» и «Квазар» появились, когда я взахлеб читал различного рода литературу о космосе и астрофизике. И находился в одном шаге от покупки телескопа. Забавное было время…
А затем я подсел на ужастики 80—90хх годов – поистине золотой эпохи хоррора. Огромнейшее разнообразие монстров и неведомых существ родились в те десятилетия. Экраны заливали реки крови, а основу сюжета тогда составляли действия, а не слова. В период моей увлеченности трэш-ужасами появился «Тени полуночного рейса».
Чуть позже я написал рассказ «Двенадцать» для сборника «К западу от октября», посвященному 210-летию со дня рождения Эдгара По. И эту историю переиздали еще дважды в антологиях «Лучшее» и «Избранное» той же серии.
Однако, заглавный рассказ, конечно же, «Под полной луной». Прекрасно помню, с чего началась та история. Мне приснилось, что я стою посреди частного двора и сжимаю в руках оружие. Мне страшно… до дрожи. Но от чего? Что такое жуткое происходило в том сне? Этого я так и не узнал, а произведение появилось из одной эмоции и одной локации. «Страж» продолжает историю «Под полной луной», в нем повествуется о событиях, предшествовавших первой части. Этот цикл завершит «Мальчик, который ищет дом», но выйдет в свет он в следующем сборнике. Также, как и роман «Фокусник» увидит мир позже – это будет спин-офф мистической повести «Деревня», написанной в ламповом стиле.
Осталось рассказать лишь о рассказе «Ужас на пороге», который был написан в соавторстве с Артуром Алёхиным. Мы готовили его к конкурсу ССК, но так и не попали в шорт-лист сборника. Зато эта история увидела свет в антологии «К западу от октября. Вызов», и неоднократно появлялась на You Tube каналах в озвучках профессиональных чтецов.
Вот такая краткая история сборника.
Почему я назвал его «Под полной луной»? С одной стороны – это название одного из заглавных произведений, которое публиковалось в антологии «Аэлита-014», а с другой – идея литературной вселенной, где персонажи всех рассказов могли бы собраться под полной луной и поделиться друг с другом своими историями.
Эти истории уже ждут вас.
Вперед, друзья, в мир загадок и ужаса!
С осознанной страстью пройдет этот путь
Безумства, поднявшись на верх пьедестала.
Но поздно узнает снов разума суть,
Ведь Смерть – это только начало!
Уходи, человек…
Евгений довез последнего на сегодня пассажира. Снял «фишку», забросил ее в багажник. Время подбиралось к полуночи. Холодало. Евгений взглянул на затянутое тучами небо. Кажется, вот-вот начнется дождь.
В машине не страшен даже ливень, но от стоянки предстояло идти пешком, и мужчина решил не тратить времени даром. Чашка кофе и хот-дог в близлежащей забегаловке отменялись. Как и сигарета.
Евгений потянулся к рации, чтобы сообщить о завершении смены и поблагодарить коллег и диспетчера за работу, как того требовали обычаи, но замер на полпути…
– Помо… гите, – донеслось из приемника, а затем треск… и тишина.
Рука Евгения дрогнула, по спине пробежал холодок. Ночь, казалось, стала еще гуще, еще темнее.
– Что это было? – спрашивали из динамика.
Значит, не послышалось, призыв о помощи был реален.
– Кто-то прикалывается? – другой голос, недовольный.
Евгений обрел дар речи. Поднял рацию:
– Не похоже.
– Мальчики, что случилось? – женский голос. Ксюша – диспетчер.
В эфире наступила тишина. Каждый обдумывал услышанное, прокручивал в голове снова и снова.
Деревья за стеклом шумно раскачивались – черные на фоне черного неба. Они создавали иллюзию нереальности, словно убеждали, что это сон. Ведь подобное не могло произойти в жизни. Когда кто-то взывает о помощи, а все сидят и размышляют, не послышалось ли… не шутка ли, и в том же духе.
– Ребята?! – голос диспетчера с нервными нотками. Она напугана, догадался Евгений. Да и сам он не лучше.
– Ксюша, сколько человек на смене?
– Что? – она расслышала свое имя, остальное пропустила мимо ушей. Винить ее в том не стоило. Непонятные ситуации всегда ввергают в ступор.
Евгений повторил вопрос.
– А, сейчас, секунду. – Ксюша сверилась со списками и сообщила. – Так… семь человек осталось.
– Мужики, быстро перекличку! – скомандовал Евгений.
Он первым сообразил, что на счету может быть каждая секунда.
Шестеро оказались на месте. На связь не выходил только Михаил на синей «десятке». Ребята попытались с ним связаться, но безрезультатно. Мужчина не отвечал ни по рации, ни по телефону.
– Ксюша, посмотри его последний заказ, – голос показался Евгению знакомым. Но вспомнить лицо и имя его обладателя он не смог.
– Минутку, – наступила тишина, Ксюша сверялась с базой. Вдалеке сверкнула молния. На лобовое стекло упали первые капли. – Кленовая, 37, – сообщила диспетчер спустя некоторое время.
– Я здесь, рядом, – спохватился Евгений, – еду на адрес. Кто еще близко, давайте со мной!
Откликнулся только Олег, новенький. Он обещал подъехать минут через десять.
Евгений запустил двигатель и выехал со двора. Свет фар выхватывал гаражи, стволы деревьев, мусор на обочинах дороги. Дом, к которому направлялся Евгений, стоял последним на улице – тупиковый маршрут, а, следовательно, Миша мог возвращаться только одной дорогой. Но она была пуста.
Автомобиль Евгения раскачивался на кочках и выбоинах, но делал это плавно, по-королевски. Не зря «Волгу» прозвали кораблем, свое прозвище она заслужила.
– Ты далеко? – поинтересовалась Ксюша.
– Въезжаю во двор, – мгновенно отозвался Евгений.
– Будь осторожен.
– Спасибо. Буду.
– Не представляю, как люди могут жить в том доме?!
– Это точно, – согласился таксист со знакомым голосом, – там, в парке, вечно какая-то чертовщина творится.
– Не нагнетайте, пожалуйста, – попросил Евгений.
Он свернул во двор, медленно проехал вдоль дома. На парковке всего три автомобиля, за гаражами никого. Евгений развернулся, повел «Волгу» в обратном направлении. А выезжая на дорогу, решил осмотреться с обратной стороны дома. И только повернул за угол, как в свете фар блеснул автомобиль.
– Я вижу его машину, – радостно сообщил он по рации.
– Правда? – наперебой заголосили таксисты. – А сам Миша? Видишь его?
– Пока нет.
– Я скоро буду, – сказал Олег, – не торопись там.
Евгений припарковался рядом с «десяткой». Включил дальний свет, всматриваясь в деревья. Там начиналась лесопарковая зона, она выводила к пустырю и реке. Мужчина не хотел выходить из машины до приезда Олега, но и бездействовать тоже не мог. Миши не видно. И если списать призыв о помощи на шутку, то было похоже, что он отошел по нужде.
Евгений вышел, позвал коллегу по имени. И сразу понял, что за шумом ветра его зов не расслышать, поэтому нажал на клаксон. Затем включил фонарик на телефоне. Обошел «десятку» и застыл, не понимая, происходит ли все в действительности или является плодом воображения. Водительская дверь была вырвана с корнями. Она валялась рядом с автомобилем, покореженная; выглядела так, словно на ней топтался Кинг-Конг. На негнущихся ногах Евгений подошел к водительскому месту. Руки его затряслись, отчего свет фонарика скакал как умалишенный.
Рация висела, едва не касаясь коврика. Мобильник в держателе. Экран еще не погас, похоже, на телефон только что звонили. Евгений различил бурые пятна на светлой обивке салона. Взял рацию и размеренно, сдерживая эмоции, проговорил:
– Вызывайте полицию. Тут кровь. Миши нигде нет. Кто-то вырвал ему водительскую дверь.
– Кошмар, – прошептала Ксюша, а затем добавила, уже громче, – сейчас вызову. Сейчас… сейчас.
– Что там происходит? – интересовались таксисты.
Евгений бросил рацию. Осмотрел салон, просветив его вдоль и поперек. Ничего стоящего не обнаружил. Затем обернулся и тут его взгляд упал на торчащий из земли конец сливной трубы, что тянулась через лесополосу до самого пустыря. Но не сама труба привлекла его внимание, а ноги, что исчезали в ней, растворяясь во тьме. Кто-то лез внутрь…
– Что за?.. – Евгений направился к трубе. Сердце заколотилось, с ног до головы он покрылся гусиной кожей. А тьма – осклизлая и плотная – все подступала.
Подойдя, мужчина посветил внутрь. Прислушался. В обозримом пространстве никого не было.
– Миша! – крикнул Евгений, не зная, что еще предпринять. Какая-то фантасмагория. Он же собственными глазами видел, как туда влез человек. Или его затащили бессознательного, так как этот человек не кричал и, во всему видимому, не сопротивлялся. И куда ж он теперь исчез?! Уполз за линию изгиба трубы? Или уволокли? Евгений еще раз просветил трубу, на этот раз более тщательно. Никого.
И тут порыв ветра обрушился на мужчину. Он исходил из недр черного зева. От неожиданности Евгений плюхнулся на землю и схватился за лицо, выронив телефон. Настолько отвратительной вони ему еще не доводилось испытывать. То была квинтэссенция болотных газов, свалявшейся шерсти бродячих псов и разрытой могилы (десятка разрытых могил!).
– Миша! – позвал мужчина, не узнав собственный голос.
В ответ донесся гул. Это удалось бы списать на акустику, на вой ветра в трубе, если бы тот звук не обратился в смех десятков голосов: мужских и женских, детских и взрослых. Мир перед глазами Евгения пошатнулся. Он чувствовал, еще немного, и его сознание померкнет. Звуки сводили с ума, сеяли сомнение в самом устройстве мироздания. Евгений не мог вообразить, как такое количество народу уместилось в трубе. Кто они? Что они там делают? Ужас разрастался раковой опухолью, заполняя организм. Каждой частицей тела мужчина ощущал опасность, но ничего не мог поделать. Он словно прирос к земле.
А смех приобретал объем. Евгению чудилось, что теперь он доносится не только из трубы, а отовсюду: из леса, из машин, из окон за спиной. Затем голоса слились в один, противоестественный, вобравший в себя все оттенки и отзвуки вселенского безумия.
На какой-то миг наступила тишина. Стихли деревья, перестал накрапывать дождь. Возможно, остановилось само время. А затем из трубы донесся тяжелый скрипучий голос, который по всем признакам и ощущениям не мог принадлежать существу из нашего мира.
Евгений рухнул без чувств, не успев заметить света фар выезжающей из-за угла машины Олега. Его бедное сознание не выдержало того всепоглощающего зла, что коснулось его словами:
– Уходи, человек. Он мертв!
Двенадцать
Холодный сентябрьский ветер, порывы которого достигали запредельных значений, гонял листву по улицам, смешивая ее с грязью и пылью. На фоне тусклого свинцового неба и всеобщей серости, как на полотне художника-экспрессиониста, листья расцветали в бойком ритмичном танце. Их яркие сочные краски казались нереальными. Созданные ими образы завораживали.
С изголодавшейся по влаге земли неуклюже поднимались пылевые вихри; они росли по мере усиления ветра и рассыпались с его затиханием.
При достаточном воображении в этом калейдоскопе можно было разглядеть причудливые фигуры, ежесекундно меняющиеся, как картинки диафильма. Деревья – марионетки ветра – раскачивались, шумно аплодируя этому спектаклю, сквозь их шелест просачивалось едва различимое: ещеее… ещеее…
А ночью горькими слезами пролилось осеннее небо. Раскаты грома наводили ужас на детей и впечатлительных взрослых. Бесконтрольный грохот, напоминающий бой африканских барабанов сотрясал дома.
Казалось, еще немного и небеса разойдутся по швам, не выдержат напора встречных потоков воздуха. А то и вовсе рухнут… и погребут под собой все живое.
Миша сидел на жесткой кровати, обхватив колени руками. Его трясло. Тело покрывал слой холодного липкого пота, зубы отбивали чечетку.
– Нет… нет, – хрипло повторял Миша, а при очередном раскате грома вскрикивал и сокрушенно тряс головой.
Его страх достиг апогея. Миша был близок к потере сознания, но что-то невидимое (но сильное!) не позволяло ему погрузиться в сладкую пучину беспамятства.
– Двенадцать, – эту цифру он произнес добрую сотню раз, хотя не понимал, что она означает и почему так навязчиво крутится в голове.
Двенадцать. Как количество месяцев в году. Или знаков зодиака.
Число, возникшее из воздуха…
А наутро, когда погода малость успокоилась, а ливень перешел в мелкую противную морось, под сенью раскидистых кленов в парке обнаружили труп.
Молодой парень – обгоревший – в приклеенных к телу джинсах и прожженной кожаной куртке лежал под дымящим
(шкворчащим под дождем)
деревом, расколотым надвое. Черные скрюченные ветви его лениво клонились, словно пытались дотянуться до юноши и проверить – на самом ли деле тот мертв или притворяется.
Парня убило молнией, сомнений в том не возникло ни у криминалиста, ни у полицейского наряда, ни у десятка столпившихся поблизости зевак. Горящая стрела на скорости в сто двадцать тысяч километров в секунду вонзилась в дерево, рассекла его, как щепу остро заточенный топор, а парень, по всему видимому, оказался не в то время не в том месте.
Так началось очередное утро – с несчастного случая, унесшего жизнь молодого и полного сил юноши.
А небо опускалось все ниже. Тучи наползали друг на друга, образуя бесчисленное количество грозовых слоев. Они не стояли на месте – закручивались, принимая вид водоворота. Как бульон в гигантском котле, который неторопливо помешивало некое высшее существо.
Злое существо, добавил бы Миша. Он знал – зло находится всюду, и оно не дремлет. Миша считал так, потому что ничего доброго в его жизни не происходило. Он привык к страху, что следовал за ним по пятам долгие-долгие годы. Удача отвернулась от него, ушла к кому-то другому… а ее место заняла неведомая тварь; как тень, она намертво присосалась к разочаровавшемуся в жизни мужчине.
Но у него хотя бы есть крыша над головой.
А снаружи снова бесновалась природа.
Острые капли дождя, гонимые ветром, впивались в кожу и жалили миллионами взбесившихся ос. Они вырвались на свободу после трехмесячного периода засухи, чтобы разгуляться вволю в эти сумрачные сентябрьские дни.
Набухшие от влаги листья более не казались привлекательными, не кружились в невесомом танце. Теперь они напоминали обрюзгших шмелей, с трудом перелетающих с цветка на цветок. Они раскисли. А разноцветный ковер обернулся месивом – однородной коричневой массой, пахнущей перегноем.
С пруда улетали последние птицы. Их трепетные тельца сносило бушующим ветром, и некоторые падали на землю, словно тряпичные куклы, брошенные капризным ребенком.
В глубине парка раздался треск, и с глухим ударом о землю рухнуло первое, не выдержавшее натиска ветра дерево…
Танечка не пошла в этот день в школу. Мама разрешила ей остаться дома и смотреть телевизор, тогда как сама отправилась на работу. Танечка была уже взрослой и самостоятельной, перешла в пятый класс и умела обращаться с плитой и электричеством. А потому могла оставаться дома одна.
Она уже не играла в куклы и не кормила «тамагочи» (сейчас ее любимая игрушка валялась где-то в коробке на антресолях в компании набора юной медсестры и кучи платьев и париков от старых кукол).
Танечка хорошо училась. Окончила начальную школу с золотой медалью и заняла второе место на математической олимпиаде среди учащихся третьих классов.
Она налила себе стакан молока, подогрела его в микроволновке и уселась в кресло перед телевизором. Возле ее ног мирно спала кошка Маруська, дрыгая во сне лапой и подергивая ушами. Танечку умиляло спящее создание. Время от времени она гладила ножкой мягкий шерстяной комочек, который откликался утробным урчанием, а затем еще сильнее сворачивался в клубок.
Ее любимый сериал прервался рекламой, и Танечка стала искать другую передачу. Она не могла ждать, пока закончится эта бесконечная – как говорила мама – промывка для мозгов доверчивых граждан; рекламные ролики ее утомляли. Все эти улыбающиеся люди (не знакомые друг с другом, но изображающие крепкие счастливые семьи), что с нетерпением ожидают, когда на ужин заварится «доширак»; или человек-нос, разгуливающий по городу в тщетных попытках высморкаться – смотреть это было невыносимо.
Танечка переключала каналы, но не находила для себя ничего интересного. Утро не задалось. Повсюду реклама или старые как мир фильмы, на которых выросла ее мама.
Девочка так сильно увлеклась, что не заметила, как вышла за перечень доступных каналов, и теперь зачарованно пролистывала станции, на которых присутствовал лишь «белый шум». Треск, шипение и паузы (в момент, когда она в очередной раз нажимала затертую кнопку) становились короче, а из-за неравномерности нажатий звуковое сопровождение «пустых» каналов напоминало сигналы азбуки Морзе. Длинный – пауза – два коротких…
Взгляд Танечки стал расфокусированным. Зрачки сужались и расширялись. Но побледневший палец продолжал свое дело.
Танечка не могла остановиться, «пустые» каналы завладели ее вниманием; подавили волю, загипнотизировали. Интервалы сократились, и через «точки-тире» пробился едва различимый голос… Девочка не разбирала слов, как не напрягала разом обострившийся слух. Однако тот, кто передавал послание, не унимался. Повторял его заново, потом еще и еще.
ещеее… ещеее…
В итоге добился желаемого. Танечка сумела различить отдельные слова. Они показались ей бессмыслицей, но девочка не останавливалась. Все быстрее и быстрее она клацала кнопку. Кто-то пытался с ней поговорить, что-то сообщить – возможно, очень важное.
Кошка встрепенулась, шерсть на ее загривке вздыбилась, как от удара током, зрачки заполнили пространство глаз. Она вскочила, выгнула спину и зашипела, уставившись на телевизор.
Беспорядочная рябь блуждала по поверхности экрана и, как казалось Танечке, вываливалась за его пределы. Темные и светлые точки переливались, заменяя друг друга, а вдалеке (в глубине) возникло движение…
До смерти перепуганная Маруська снялась с места, дико шипя при этом и дергая хвостом.
Едва различимый силуэт, пошатываясь, подступал к экрану, и по мере его приближения, произносимые им
(им ли?)
слова становились отчетливее, постепенно складываясь в предложения.
Силуэт покачивался, как воздушный шарик на ветру. Он не имел определенных очертаний. Его присутствие походило на обман зрения после долгого просмотра телевизионных помех, но Танечка знала, что это не так. Неведомый гость говорил с ней. Она листала каналы, и чем быстрее это делала, тем быстрее приближался силуэт.
И когда на стекло с внутренней стороны экрана легла пятерня, Танечка знала, что гость хочет ей сказать и что просит сделать…
– Десять, – шептал Миша, до красна расчесывая шею обкусанными ногтями.
Вновь ему стало страшно. Он буквально захлебывался страхом. Но не из-за погоды, нет – к ней он мало-мальски приспособился. Его напугал сон. Жуткий кошмар, извлекший из недр подсознания чудовищные образы и мысли. Миша не хотел о них вспоминать, но те, точно назойливые мухи, что возвращались и возвращались, как их не отгоняй.
Тяжелое прерывистое дыхание эхом отражалось от стен, кончики пальцев кололо, и Мише приходилось сжимать и разжимать кулаки, чтобы вернуть рукам чувствительность.
Откуда-то сверху доносился гул, должно быть ветер гулял в трубе, аккомпанируя хаосу снаружи. В комнату заливал дождь. Миша мерз, но держал окно открытым. Он понимал – ему необходим свежий воздух.
Раскачивающиеся деревья успокаивали нервы. Со временем мужчина так увлекся, что стал раскачиваться с ними в такт.
Издалека донесся первый за сегодня раскат грома, и Миша от неожиданности вздрогнул. Закрыл ладонями уши. По его щеке скатилась одинокая слезинка. Снова начинался кошмар.
Сердце бешено заколотилось, руки затряслись…
Миша выглянул в окно и увидел…
…как какая-то женщина согнулась пополам, восстанавливая дыхание. Уставшая, промокшая до нитки, она готова была рухнуть без чувств. Но не могла позволить себе такую роскошь. Она должна бежать. Как можно дальше в надежде, что неведомый монстр ее не догонит.
Легкие женщины (Елены) при каждом вдохе сжимались до размеров кулака. Ледяной воздух обжигал их, а затем вырывался наружу с хрипами и присвистом.
Прогрохотал гром. Как выстрел на старте марафона, он послужил сигналом – пора бежать дальше. Елена разогнулась, протерла глаза от влаги тыльной стороной ладони. Она не хотела видеть это снова, но заставила себя обернуться.
Сквозь пелену жгучей мороси, наперекор потокам ветра, на нее неслась гигантская водяная воронка, метра три высотой; она извивалась, точно уж на сковороде.
Немой крик застыл на устах Елены. Страх парализовал ее волю, ноги предательски задрожали. Опорожнился мочевой пузырь.
Воронка крутилась волчком. Настолько быстро, что, вопреки здравому смыслу, казалось, будто она делает это медленно. Как вращающиеся лопасти вертолета.
Она выбирала дорогу: огибала препятствия, втягивала лужи. Росла. В ее «теле» с невероятной скоростью кружились пожухлые листья, грязь, ветви деревьев, какие-то мелкие предметы и еще бог знает что. Расстояние между ней и жертвой сокращалось. На неясном, расплывающемся от ветра и дождя конусе проступили черты лица. Безумные глаза широко распахнулись, открылась зубастая пасть, готовая проглотить жертву целиком.
В последний момент Елена вскинула перед собой руки, а из горла ее вырвался булькающий хрип. Воронка налетела на уже седую и полуживую женщину. Огромная пасть захлопнулась с громким треском ломающихся веток и человеческих костей. И неизвестно, что из них хрустнуло громче.
Вихрь пронесся дальше, петляя между деревьев, а через несколько метров распался, как не бывало. Лишь куча грязи, части тела да несколько галлонов воды обрушились на асфальт.
Место, где застыла в последнем нечеловеческом крике женщина, пустовало.
Миша рыдал. Он отвернулся от окна, упал на подушку и принялся колотить кулаком в стену. После нескольких ударов на побеленной поверхности появились неровные красные кляксы, но Миша, не замечая боли, продолжал наносить удар за ударом. Не из-за зрелища, которому он стал свидетелем. Нет. Причина была иной. На какой-то миг ему показалось, что он находится на улице, под дождем. Но ему не холодно, наоборот, ледяные порывы ветра и влага подпитывают его силу. Он ощущал могущество… и азарт. Не тот, что возникает перед карточным столом или «одноруким бандитом». Азарт охотника, загоняющего перепуганную жертву. Миша (или частичка его сознания) преследовал какую-то гнусную тварь – уродливую, вызывающую отвращение. Он должен был расправиться с ней, потому что подобной мрази не должно существовать на планете. Миша злился и радовался одновременно; ему льстила возможность самолично разобраться с чудовищем…
Затем все прошло. Он вновь сидел на кровати, наблюдая, как огромная воронка, петляя из стороны в сторону, надвигается на застывшую на парковке женщину.
Наташа захлебывалась горем. Слезы хлестали ручьем, тушь размазалась и стекала по щекам, но женщине не было до этого дела. Двое полицейских пытались ее успокоить: один налил Наташе стакан воды, другой протягивал влажные салфетки. В соседней комнате трудились криминалисты. В дверях топталась бригада медиков, дожидаясь, когда им разрешат грузить тело в машину.
Их всех собрала пятиклассница Таня, чей труп несколькими минутами ранее вынули из петли.
– Самоубийство, – рутинно произнес старший криминалист Валахов, подводя итог первичному осмотру. – Следов борьбы не обнаружено, на теле следов насилия нет, дверь не вскрывалась.
Наташа не могла произнести ни слова; рыдала навзрыд, рвала на голове волосы. Ее единственная дочь – ее солнышко, ее белокурая лапочка – покончила с собой, затянув петлю на потолочном крюке, к которому крепилась люстра. Нет, она не могла это сделать.
– Ее убили… уби-ли, – сквозь завывания донеслась первая связная фраза матери, – она… не могла. Не стала бы…
– Я прекрасно вас понимаю… ваши чувства, – пытался успокоить Наташу лейтенант Родионов, – но специалисты у нас хорошие, они не могли ошибиться.
– Могли… МОГЛИ, – с новой силой взвыла Наташа, закрывая лицо ладонями.
Она пришла с работы и сразу обратила внимание – в гостиной шипит телевизор. Танечка давно умела обращаться с пультом, и даже если бы случайно нажала незнакомую кнопку, вмиг исправила бы это. Потому шум помех не на шутку взволновал Наташу. Бросив на пол сумку и пакет с продуктами, она вошла в зал, но дочери там не оказалось. По экрану расползалась черно-белая рябь, а от громкого противного шипения, казалось, вибрировали окна.
Наташа позвала дочь по имени. Ответа не последовало. Женщина выключила телевизор и снова окликнула Танечку. С тем же результатом. Тревога нарастала. Наташа кинулась в детскую и, распахнув дверь, застыла на пороге. Первые пару секунд она не осознавала картины, представшей перед ней. Мозг отказывался воспринимать информацию, выталкивал ее обратно всеми возможными способами. Потому что такого не могло произойти! Это какая-то шутка.
Наташа хотела отругать дочь за то, что она…
(висит)
…без одного тапочка, и может простудиться, так как дома прохладно, но затем разум возобладал над вихрящемся в голове абсурдом, и Наташа взвыла, словно загнанный в угол зверь. Бросилась на помощь дочери, умоляя Всевышнего и всех Святых, чтобы Танечка еще оставалась жива. Женщина не заметила распухший вывалившийся язык, бледное лицо и синие губы на прежде румяном и сочном личике дочери. В комнате пахло фекалиями и… смертью. И безнадежность нависла над Наташей вкупе с безудержным горем.
– Под ней не было ни стула, ни табуретки, – Наташа уверяла в своей правоте полицейских, немного совладав с собой. – Я ничего не трогала. Клянусь.
– Должно быть, девочка спрыгнула со стола, – настойчиво убеждал ее Валахов. – Длины веревки вполне достаточно. Ее ножки едва не касались пола… – он осекся, наконец-таки поняв, что необходимо вести себя менее цинично. Это его работа, всё так, но женщина только что потеряла единственного ребенка, и стоило проявить хоть каплю уважения к ее чувствам, не рассуждая о покойнице, как об очередном смертельном случае. А их за последние два дня произошло уже четыре. Многовато для маленького городка. И еще эта погода, словно сам дьявол ополчился на горожан.
Дождь снова усилился. Ливневые канавы не справлялись. Потоки воды стекали в низины, топили приусадебные участки и частный сектор.
Уже никого не удивлял треск падающих деревьев. Стихия буйствовала. По улице летали куски оторванной черепицы, мусор, башенный кран рухнул на недостроенное здание, и теперь стоял, опершись на него, словно пьяница, не способный держаться на ногах.
– Как она затянула петлю? – не унималась Наташа. – Со стола не достать до крюка…
– Возможно, был стул, – развел руками старший криминалист, – но, когда девочка все приготовила, унесла его.
– Какой в этом смысл? – всхлипывала женщина.
– Я не знаю. Она все-таки ребенок…
– Я не верю вам… Ее убили… Она не дотянулась бы со стула.
И в этот момент раздался звон стекла. Все, кто находился в квартире, бросились на звук. Люди едва поместились в маленькой кухне; медики выглядывали из-за спин полицейских, топчась в узком коридоре. На полу лежали осколки, а в оконном проеме торчал большой кусок рекламного щита. В помещение врывался ветер, подоконник залило дождем. Из вентиляции доносился низкий, сводящий с ума гул. В глазах у Наташи потемнело, она стала сползать по стенке на пол, но Родионов успел ее подхватить. Для бедной женщины сегодняшний день стал самым худшим за всю ее жизнь.
Танечку похоронили через два дня на Островском кладбище. Народу присутствовало немного, человек двадцать; в основном соседи и одноклассники с родителями. Наташа все время плакала, не поднимая головы с плеча своей матери – суровой, не проронившей ни единой слезинки старушки.
Могилу вырыли почти у ворот, поскольку вглубь кладбища проехать было невозможно. Раскисшие дороги и новообразованные болота норовили затянуть не только автомобили, но и пеший эскорт. Все прошло быстро, но как в тумане. А пришла в себя Наташа дома, в одиночестве, с рюмкой водки в дрожащей руке. На столе фотография улыбающейся дочери, перетянутая в нижнем углу черной лентой.
А Миша в то самое время произносил цифру «три». Словно обратный отчет до некоего критического момента, он твердил по две, а то и по три цифры в сутки, с каждой последующей (точнее, предыдущей) становясь все сумасбродней. Он не ел, не пил; осунулся, покрылся угрями. Его речь стала неразборчивой, однако видения, что посещали Мишу не только во снах, но и наяву, наоборот, обретали четкость. Он различал надписи на домах, потертости мебели в незнакомых квартирах, чувствовал вонь, исходящую от мусорных баков и канализаций. Но самая ужасная вонь исходила от тварей, низвергнутых переполненным адом в наш мир. Каждое отверстие этих тварей источало непередаваемый смрад, услышав который однажды, не доведется отделаться от него никогда. А перекошенные формы и конечности чудовищ доводили до исступления (даже тараканы и крысы не вызывали у Миши столь ярких негативных эмоций). Страх отступал перед яростью. Миша больше не боялся. Он понимал, что сильнее тварей, и может дать им бой.
И он разделывался с чудовищами, не зная пощады. Проваливаясь в очередной кошмар, выглядел возбужденным, но просыпался выжатым до нитки. Он понимал: нельзя позволить монстрам разгуливать по городу. Их могут увидеть дети… или старики.
Охота выматывала физически и эмоционально, каждая победа отнимала частичку души. Человеческая сущность Миши разрывалась на куски.
(на двенадцать)
Так неужели, когда отсчет закончится, он станет подобен тем тварям? А кто-то другой станет выслеживать его самого? Тот, кто еще ни о чем не подозревает, как и сам Миша несколькими днями ранее. Все это казалось слишком сложным, и у Миши сильно разболелась голова. Он откинулся на подушку, тяжело задышал. По его лицу пробежала уховертка. Скользнула по переносице, устремилась к подбородку. Мощным ударом кулака Миша превратил насекомое в кисель, при этом сломав себе нос и выбив нижний зуб. Яркая вспышка пронзила сознание, хлынула кровь, но мужчина смеялся, и в горле у него клокотала алая жидкость, что вытекала из тела и втекала обратно. Мир окрасился в красное, а цифра «три» сменилась на «два», потому что одновременно с уховерткой в гараже собственного дома скончался мужчина с густой рыжей бородой. Виктор. Он задохнулся выхлопными газами своей старенькой «жучки». Ушел мирно, с улыбкой на лице, запрокинув руки за голову.