Андрей Юрьев
Соло на швейной игле
Но те, кто знал его ближе, ценили академика за ум и огромный опыт в области нейрохирургии. Стоило пообщаться с ним пару дней, и становилось понятно, что брюзжащий старик – лишь маска. За долгие годы работы и руководства он привык отпугивать ею дураков.
– Вот, – Александр Алексеевич передал ему снимок.
Академик взял его кончиками пальцев, глянул мельком и бросил на стол. Обвел всех взглядом и спросил:
– Кто лечащий врач?
– Я, Иван Иванович, – врач Бурова привстала.
– Понятно. Где карта больного?
– Катенька, принесите карту Цветкова!
Академик поморщился и подтянул галстук потуже, словно это могло защитить его от некомпетентности подчиненных.
– Вот, Иван Иванович!
Академик вынул из нагрудного кармана халата заляпанные очки и водрузил на нос. Пролистал карту, багровея с каждой страницей, бросил на стол, прямо на снимок, и рявкнул:
– Сколько можно говорить, чтобы все заполнялось грамотно? Где страховой полис?
– Иван Иванович… – попытался что-то сказать Саша. Он даже привстал, но академик осадил его движением руки.
– Постоянно об одном и том же талдычим! А вам хоть кол на голове теши! Взрослые же люди! – он кричал и вколачивал каждое значимое на его взгляд слово кулаком в стол. – А потом Центр лишают премий за такие вот фортели! Вы этого хотите?
Голос его заполнил все пространство, придавил скорбно молчащих врачей. Они знали, что нужно немного переждать. Буря кончится, и защебечут птицы. Или нет.
Академик обвел каждого взглядом, от которого всем хотелось спрятаться, но врачи знали, он любит прямоту. Так что они, как загипнотизированные коброй кролики, смотрели в красные от недосыпания глаза академика и жалели, что сегодня их смена.
– Иван Иванович, позвольте мне, – Саша сделал второй заход в надежде оправдать коллегу.
Академик махнул рукой.
– Этот пациент – мой родственник, – сказал Саша. – Мы все заполним, не нужно волноваться.
– Волноваться – моя работа, – с казал академик. – А ваша – вести пациентов как полагается. Если в таких мелочах у вас бардак, то что можно ожидать от серьезных задач? А? – он снова обвел присутствующих взглядом.
Кажется, буря стихала. Академик прокашлялся. Потом вздохнул и ослабил узел на галстуке:
– Татьяна Ивановна, доложите соображения по пациенту… – он заглянул в карточку. – Цветкову.
Врач Бурова взяла снимок и прикрепила к световой доске.
– Итак, сегодня к нам обратился пациент Цветков Денис Николаевич, восемьдесят шестого года рождения, с жалобами на онемение языка и правой руки, на затруднения с речью, обмороки и головные боли. Была произведена магнитно-резонансная томография головного мозга. Полученный снимок показал наличие в затылочной области постороннего предмета. При ближайшем рассмотрении нам удалось идентифицировать его как швейную иглу.
– Очень интересно, – вставил академик, потирая руки.
– Да. Надо отметить, – продолжила Татьяна Ивановна, – что томограф последнего поколения, который нам поставили в этом году на замену устаревшему, отлично справился с работой. И тут мне хочется поблагодарить руководство Центра в лице уважаемого Ивана Ивановича…
– Полно, полно, голубушка…
– Мы с коллегами, – она показала рукой на врачей за столом, – смогли рассмотреть у предмета даже ушко. Без всякого сомнения, можно утверждать, что это обычная швейная иголка.
– Чрезвычайно интересно, – с нова вставил академик. Он внимательно посмотрел на снимок и забарабанил пальцами по столу.
– Однако по сути жалоб пациента, – продолжила Татьяна Ивановна, – вынуждена констатировать, что данное инородное тело с ничтожно малой вероятностью может служить источником указанных ранее жалоб пациента Цветкова. Очевидно, что эта игла находится в организме продолжительное время и обросла тканью. Организм с ней уже справился и свыкся.
– Я согласен с лечащим врачом, – сказал академик, – это очень интересный, я не побоюсь сказать, уникальный случай. На моей практике это первый такой пациент, хотя о подобном я слышал. Не так давно в Китае у ребенка обнаружили иглы и успешно их удалили с помощью хирургического вмешательства. Считаю, нам необходимо всесторонне изучить этот случай. Ваши мысли, уважаемые коллеги?
– Позвольте мне, – поднял руку Саша.
– Пожалуйста, Александр Алексеевич.
– Я согласен с Татьяной Ивановной в том, что конкретно это инородное тело не может спровоцировать подобную симптоматику, хотя и полностью не снимал бы этого с повестки. Очевидно, что игла не мешает функционированию организма, не приносит болезненных ощущений и не представляет опасности для жизни пациента. Я, как нейрохирург, считаю, что оперативное вмешательство в данном случае не требуется.
– Согласен с вами, – сказал академик. – Вот что интересно, коллеги, перед нами действительно необычный медицинский прецедент, но и не менее захватывающая и драматическая, я бы сказал, жизненная коллизия. Вы знали, что таким образом раньше женщины избавлялись от нежелательных младенцев? Да, это жестоко, бесчеловечно, варварски! Но так было. И вот перед нами пациент… – академик посмотрел в карту. – Молодой еще совсем парень, восемьдесят шестого года… Это сколько ему лет?
– Тридцать один, – подсказал лысый врач, сидящий у окна.
– То есть тридцать один год назад, уже перестройка началась, а какая-то темная женщина, мать этого молодого человека, по-видимому, пыталась от него таким способом избавиться, – академик покачал головой. – Дикость какая!
Он поднял вверх свой длинный и крепкий указательный палец и помолчал, чтобы все прониклись драматизмом ситуации. Потом стукнул ладонью по столу и спросил:
– Ну, какие еще предложения будут?
– Можно мне?
– Пожалуйста, Татьяна Ивановна.
– Хочу высказаться по сути жалоб пациента Цветкова, – с казала она. – Я полагаю, что с большой долей вероятности онемение и обмороки могут быть вызваны недостаточным кровяным питанием головного мозга. Необходимо провести дополнительное триплексное сканирование внутричерепных отделов брахицефальных артерий.
– Вот это, я считаю, правильное замечание, – одобрительно покачал головой академик, – и по делу. А то что получается? Посмотрели, как на урода в кунсткамере, поцокали языками и разошлись? Парню-то дальше жить надо. Поручаю вам, Татьяна Ивановна, довести пациента до, так сказать, полного и окончательного выздоровления, – он, кряхтя, встал со стула и добавил: – Ну, вы тут занимайтесь. Мое присутствие далее считаю нецелесообразным.
Он уже дошел до двери, но развернулся, словно вспомнил что-то, и потряс кулаком:
– И не забудьте заполнять карты как полагается, а не то разгоню всех к едрене фене! Пойдете у меня в районные поликлиники! В народ, так сказать. Там вас быстро научат порядок соблюдать в бумагах!
Академик поправил шапочку на коротких седых волосах, покашлял на дорожку и вышел из кабинета.
***
Дэн опустил голову. Зажал руками и попытался думать о новой песне. Вместо текста в мозгу закрутились Сашины слова: «Ничего серьезного… я бы на твоем месте… поддержать…»
– Ой, смотри! – Крис больно толкнула его локтем в бок. – Академик вышел.
Врач прошаркал мимо них с тем же недовольным видом, что и по дороге сюда, но в этот раз походка его была куда более энергичной. Он исчез так же быстро, как и появился, и по коридору снова расползлась тишина бесконечного ожидания.
– Ой, мне сейчас плохо будет, – простонала Крис.
Дэн поднял взгляд и увидел, как открывается дверь кабинета. Медленно, неотвратимо. Звонкий голос Катеньки провозгласил с интонацией глашатая на площади у городской ратуши:
– Цветков, зайдите!
Очередь снова недовольно зашумела.
Дальше все было как во сне. Дэн слушал врачей, и до него не доходил смысл сказанного. Он смотрел, как Татьяна Ивановна тычет указкой в его мозг на черно-белом глянцевом снимке. Она говорила и говорила, раскрывая рот, как большая озабоченная рыба, а врачи за столом кивали и смотрели на него, как на подопытного кролика со вскрытой грудной клеткой. Какая еще иголка? Что она делает в его голове? Это что, шутка? Не представляет опасности для здоровья. Ну, спасибо… Тень от оконной рамы сдвинулась влево сантиметров на пятнадцать, пока она говорила.
Почему плачет Крис? Ей это ужасно не идет. Она становится похожа на затюканную одноклассниками девочку-подростка. Куда только делась крутая панк-бунтарка? Ему захотелось обнять ее, поцеловать в острый позвонок склоненной шеи, успокоить, но Татьяна Ивановна все говорила, а врачи рядом с ней важно кивали, как будто знали что-то особенное, чего он знать не мог, еще не дорос, не созрел. Было бы неуместным прерывать такую судьбоносную речь, успокаивать глупую девчонку да и вообще делать что-либо. Только сидеть и слушать все, что должно быть сказано.
И снова то же самое по кругу. Обычная швейная иголка… В затылочной части… Нужно еще пройти обследование, чтобы выяснить природу симптомов… Сканирование артерий… Нет повода для паники… Сплошная лажа. Как могла иголка попасть к нему в голову? Об этом ни слова.
Потом заговорил Саша. Он улыбался недоуменно и вымученно, и слова красиво вылетали из его крохотного рта круглыми, идеально законченными фразами. Они походили на праздничные шарики, заполненные гелием. Надувались, увеличиваясь в размерах, и отрывались от его губ. Взлетали, влекомые вверх силой своей значимости, и теснились под потолком, поскрипывая при соприкосновении друг с другом.
«Я все понял. Хватит!» – хотелось крикнуть Дэну, но он по-прежнему сидел на стуле с прямой деревянной спинкой, а рядом всхлипывала Крис. Врачи перед ними разевали рты, как в немом кино, и Дэну не хватало подписей внизу кадра: «Медики обнаруживают швейную иглу в голове музыканта!» И потом: «Его девушка раздавлена плохими известиями!» И дальше: «Операции не потребуется! Он будет жить…» Финал. Затемнение в круг с фальшиво улыбающимся Сашей. Бравурно играет оркестр. Звенит медью, басит барабаном. В зале зажигается свет. Зрители разочарованно расходятся.
– Можно мне снимок? – спросил Дэн.
– Да, конечно, – засуетилась Татьяна Ивановна, – вот, смотрите.
Одной рукой он взял снимок, другой дернул со стула Крис.
– Пошли!
– Как? Куда?
– Спасибо всем! – сказал Дэн. – Я все понял. Иголка в голове и все такое. Опасности для здоровья нет. Надо обследоваться. – Он крепко обнял левой рукой Крис за плечи. Она еле стояла на ногах. – Александр Алексеевич, вам особая благодарность! – Дэн протянул руку и тот машинально ее пожал. – Татьяна Ивановна, Катенька! Хорошего вам дня и успехов в работе! Мы, пожалуй, пойдем.
– Подождите, а как же дополнительные обследования? – крикнула Татьяна Ивановна.
– Полис, полис страховой! Надо же данные записать! – всплеснула руками Катенька. – Стойте!
Но они уже вышли. Через минуту за ними выбежал Саша. Он пробежал по коридору мимо обескураженной очереди, вниз по лестнице в вестибюль, но не нашел их там. Заскочил в буфет, но и там, в чахлой очереди с подносами, их не увидел, за столиками они тоже не сидели. Все это время они были в туалете на втором этаже, где Дэн смывал с лица Крис потекшую тушь.
Позже Саша разминулся с ними второй раз, когда они прошли в буфет, взяли по чашке черного кофе, и Крис, глотая слезы, съела сэндвич с лососем. Они ни о чем не говорили. Казалось, каждый был погружен в свои мысли.
Никем не преследуемые, они спустились вниз и вышли из Центра нейрохирургии имени Бурденко на улицу. Там жарило весеннее солнце, вываливаясь то и дело из грязно пепельных облаков, городские птицы пели нехитрые отрывистые песни и автомобили обреченно плелись в плотном потоке.
– Пойдем на качели, – сказал Дэн.
– Ты чего, дурак! Какие еще качели?
Крис уже не плакала, но, как всегда после эмоциональной встряски, была раздражена и холодна.
– На Маяковской после реконструкции качели поставили.
– Да знаю я про них! – она шла за Дэном частыми мелкими шагами, и говорить ей было неудобно. – Да постой же ты!
Они остановились на углу возле ломбарда.
– Почему мы ушли? – спросила Крис. – Они же сказали – тебе еще надо обследоваться.
– Я и обследуюсь, – сказал Дэн. – Потом. В Новосибирске.
– Что? В каком еще Новосибирске? Почему в Новосибирске?
– В том Новосибирске, что на реке Обь, за Уралом.
– А что я теперь Саше скажу? – на ее глаза снова навернулись слезы. – Уйти вот так… После всего, что он для тебя сделал. – Крис вытерла лицо тыльной стороной руки и спросила, нахмурившись:
– Ты поедешь в Новосибирск?
Дэн пожал плечами:
– Похоже на то.
– Когда ты это решил?
– Я еще не решил.
– Но зачем тебе ехать?
– Сама подумай.
– Не хочу я ничего думать! – о на оттолкнула его руку. – Дэн, если уедешь, клянусь, между нами все кончено. Я не шучу.
Дэн знал, что Крис не шутит, но и ему было не до шуток. Мозг его просто горел от мыслей о чертовой иголке. Картинка не складывалась. Нужны ответы. Любой ценой, иначе как жить дальше?
Он смотрел Крис в глаза и не понимал, как она может быть так далека, находясь на расстоянии вытянутой руки, дыша одним воздухом? Ближе еще пару часов назад никого не было, а теперь она говорит, что между ними все может быть кончено, и глаза ее не врут.
– Поймай мне такси, пожалуйста. Мне надо на репетицию.
«Какая репетиция во вторник днем?» – подумал он и спросил:
– Придешь сегодня?
– Не знаю, – она закусила губу и посмотрела мимо него. – Может быть…
Она сама подняла руку, и, удивительное дело, – через пару секунд возле них остановился желтый «рено» с шашечками на борту.
– Пока! – она отстранилась от поцелуя, юркнула на заднее сиденье и хлопнула дверью. Когда такси отъехало от тротуара, Крис даже не посмотрела в его сторону.
Глава 5
К четырем часам в среду Лёха планировал закончить с репетиторством. Вечер рисовался ему в нежных тонах. Он рассчитывал провести время в обществе одной из подружек, чьи номера были записаны в памяти телефона. Но всего за полчаса занятия нерадивый ученик убил в нем веру в человека разумного, окончательно испортив настроение. С грехом пополам они прошлись по упражнениям из домашней работы. Ученик, толстый парень лет двадцати, с дорогим фирменным «Гибсоном» в корявых руках, безнадежно тонул в материале. Путал струны, лады и собственные пальцы.
– Ты вообще занимался, Дима?
– Да я гитару из рук не выпускаю! Даже в туалете вчера играл, – надул он пухлые щеки, прошелся пятерней, как расческой, по волосам и почесал грустно свесившийся нос.
– Ну и толку-то! Ты ко мне сколько уже ходишь?
Дима опустил голову.
– Три месяца! По два раза в неделю, а такое ощущение создается, что только хуже стало.
Дима тяжело вздохнул, опустив глаза в пол, потом поднял взгляд, полный внезапной радости:
– Слушай, а покажи мне, как соло в The best of times играть, а? Все эти гаммы мне, если честно, на фиг не нужны, а соло я выучу. Обещаю!
У Лёхи просто слов не нашлось. Ну и люди пошли! Играть толком не может, ковыряет что-то без чувства ритма, скомканно, рвано, грязно, а туда же. Покажи ему соло Петруччи из Dream Theatre.
– Да пойми ты, ведь не сможешь! – Лёха даже вскочил со стула, навис над учеником. – Я для этого и даю упражнения, чтобы ты научился играть. Вот будешь заниматься и, глядишь, через пару месяцев сможешь что-то сыграть. Только реально надо учить. Под метроном, медленно, нота за нотой, следя за звукоизвлечением, за интервалами, за темпом. Снова и снова. И еще сто раз. Только так можно научиться на гитаре играть. Никак по-другому.
С каждым словом лицо Димы тускнело и опускалось, пока не склонилось совсем вниз, носом к струнам.
– Я же плачу тебе, так? – сказал он чуть слышно.
Ну что тут поделаешь? Купит такой детина дорогую гитару и думает, она сама за него играть будет. Если где и налажает, перегрузит звук – авось никто не заметит.
– Ладно. Смотри!
Лёха крутанул ручку громкости на гитаре и нажал ногой на примочку. В колонке зашумело. Он убрал правую руку с грифа с легким звоном, пробежался пальцами по струнам от низких нот к высоким и вышел на соло. Лёха не тряс волосами, не корчил гримасы, как делают музыканты на концертах; он сидел расслабленно с инструментом на колене, улыбаясь, и даже не смотрел на пальцы, но в звуке было столько страсти и энергии, что ученик вытянулся вверх, как сурикат, заметивший мучного червя. Руки его невольно повторяли на грифе выключенной гитары движения пальцев учителя.
Лёха доиграл соло примерно до середины и эффектно вышел фразой из детской песни про кузнечика. Выкрутил с легким щелчком тумблер на гитаре и выключил усилитель.
– Это все на сегодня, Дима. С тебя как обычно – полторы штуки. Положи на колонку, будь так добр.
Едва он выпроводил горе-гитариста, как раздался телефонный звонок. Лёха посмотрел на экран мобильника и усмехнулся, покачав головой.
– Алё!
– Привет! Слушай, можешь встретиться со мной сегодня? Надо поговорить.
– И только-то?
– Не начинай опять, хорошо?
– Ладно, ладно, не буду… Куда подъехать?
– Можешь забрать меня часика через полтора у «Савеловской»?
– Без проблем, – Лёха зашел в кухню и открыл холодильник. Уставился внутрь. Чего-то хотелось, но он не знал чего. Потрогал упаковку сыра, заглянул за кастрюльку с супом. – А где там тебя искать?
– Я на репетиции, в «Хендриксе».
– А! Тогда понятно.
Наконец решился. Ловко одной рукой отвинтил крышку и зачерпнул пальцем арахисовую пасту из банки. Посмотрел со всех сторон и слизнул, щелкнув языком.
– Я в машине тебя подожду у входа.
– Ладно, давай! – она отключилась.
Лёха был заинтригован. Если не сказать больше.
В полшестого он припарковался у входа на репетиционную базу «Хендрикс» – один из филиалов ада на земле. Спуск в подвал по скошенным ступеням, несколько комнат, обтянутых черной материей. На входе – шеренга резиновых тапок. В нос шибает запах плесени и разбитых надежд.
Добро пожаловать на одну из низших ступеней музыкальной цепочки! Здесь чахнут амбициозные начинания и ничем не оправданное честолюбие. Сколько процентов убивающих здесь время подростков пройдут весь путь и станут музыкантами?
Один? Полпроцента? Торопливое громыхание панка за дверьми, постоянное легкое покалывание в голове от сожалений. «Эй, басист, что мы здесь делаем?»
Лёха играл на этой базе с пятью или шестью группами – в сем нужен хороший соло-гитарист. Многие готовы платить за репетиции. Года три Лёха неплохо этим зарабатывал. В последнее время, к сожалению, денег заметно поубавилось. Что бы там ни вещали с экрана телевизора политики и люди, близкие к власти, о стабильности и величии России, реальная жизнь говорила об обратном. Это бесило Лёху. Он остро нуждался в роскоши и не хотел экономить. Нужен был прорыв, и он чувствовал, что проект с Дэном Цветковым мог принести деньги. «Атолл Бикини», их группа, и технически, и в плане идей была готова к следующему этапу. Он опустил окно и закурил в сгущающиеся сумерки. Хлопнула дверь и, шумно обсуждая какой-то извечный технический вопрос, вышли музыканты. От них валил пар, как будто они пробежали три километра кросса. Лёха узнал двоих из них, и, сделав вид, что занят в мобильнике, отвернул лицо в сторону. Мог бы не утруждаться. Прилетит НЛО, они и этого не заметят, с головой в своей музыке. Звук их шагов растаял за соседним зданием, и в мире остался только далекий шум автострады да отчаянное мяуканье откуда-то из-под забора.
Лёха бросил мобильник на пассажирское сиденье. Он не любил думать, но мысли продолжали против воли неуклюже копошиться в его мозгу: интересно, о чем Крис хочет поговорить? Разве она не все сказала ему на прошлой неделе? Это была ошибка… Останемся друзьями… Извечный женский треп. Но ты посмотри, даже напрягаться не надо, сами звонят и напрашиваются. Лёха никогда не переживал из-за девушек. Они что-то там себе придумывали, это да. Присылали сообщения, подмигивали в соцсетях, крутили бедрами перед сценой, на которой он был героем и богом, пытались поймать его взгляд, как старые девы – букет невесты. Рыдали, бесились. А он просто брал то, что предлагалось, и удивлялся, если за это еще и выговаривали.
Хлопушкой треснула дверь репетиционной базы. Кристина запрыгнула на переднее сиденье, наполнив салон сладким цветочно-цитрусовым ароматом. Устроилась и посмотрела на Лёху из-под ресниц, взметнувшихся, как крылья бабочки. Увы. Не было в этих глазах ни обожания, ни интереса. Только усталость и раздражение.
Она даже не поздоровалась, уж не говоря о том, чтобы подставить щеку для поцелуя. Выдохнула возмущенно, как будто они не виделись всего несколько минут:
– Фу, пришлось соком морковным давиться в баре, пока мои музыканты не ушли. Пойдем с нами, Крис! – гнусавым голосом изобразила музыкантов. – Достали! Разве не понятно, что девушка хочет остаться одна? Существуют же социальные маркеры, невербальные сигналы, – Крис любила ввернуть в речь непонятные научные словечки, которые выучила за время учебы в московском университете. – Уже бороды поседели, а ни хрена не понимают в жизни. Только и могут, что тренькать на своих балалайках да водку жрать.
– Ты чего такая?
Она махнула рукой, достала из сумочки сигарету и прикурила от тоненькой золотой зажигалки. Выпустила струйку дыма в ноги и прикрыла глаза. На веки глубокими тенями легла усталость.
– Там еще и бар есть? – с просил Лёха. Он знал, что Кристина – человек момента. То брюзжит, как старушка, то прыгает и радуется, словно ребенок. Веселым подростком, девчушкой с дредами и в сексуальных платьицах, она нравилась ему больше.
– Как будто не знаешь, ты же там сто раз репетировал.
– Ну да, – сказал он с улыбкой, которая действовала на девушек безотказно, – только бара не заметил, – он усмехнулся уголком рта, как Ален Делон. – Я ведь на гитаре там играл, детка.
– Забей, – она выбросила сигаретку в окно, звякнув колечками. – Может, поедем уже?
– Легко! – Лёха выехал со двора и с визгом притормозил перед шлагбаумом.
Подбежал охранник в мятой оранжевой куртке. Лёха опустил стекло. Мужик наклонился и, дохнув перегаром, прохрипел:
– Сто, как договаривались.
Лёха сунул ему купюру. Шлагбаум, дергаясь, поднялся, машина чихнула, взревела и вылетела на Бумажный проезд.
– О чем хотела поговорить? – спросил Лёха. – О нас?
– Завязывай, Рябов! Мы это уже проходили.
– Ладно, не буду.
В голове его мелькнула мыслишка: может, хочет, чтобы поиграл в ее группе? Сколько тогда запросить за услуги? Или все же…
– Слушай, давай в кафе заедем, спокойно поговорим? – предложила Кристина.
– Знаю тут одно местечко…
Лёха развернулся и, после череды головокружительных поворотов со свистом шин и безумными ускорениями, словно они уходили от погони, остановился у высокого здания из стекла и бетона. Кристина недоуменно огляделась.
– Вход со двора, – пояснил Лёха.
Они обогнули здание и вошли в стеклянные двери. Внутри было тепло и малолюдно. Пахло свежесваренным кофе и ванилью. Большие конусные лампы, на полметра свисающие с потолка, создавали приятный полумрак. Тихо играла музыка. Кристина плюхнулась за небольшой квадратный столик у окна в двух шагах от входа.
– Мне карамельный фраппучино и морковный торт, – сказала она так, словно Лёха – официант, принимающий заказ. Он дар речи потерял от такой наглости. Потупил секунду, глядя на то, как она достает мобильник, потеряв к нему всякий интерес, и поплелся к прилавку. Через две песни вернулся.
– Держи, – поставил поднос с напитками и десертом на стол (себе взял американо и ролл-сэндвич).
– Угу, мерси! – ответила Кристина, не глядя на него.
– Ну, что там у тебя? – спросил Лёха, усаживаясь напротив.
Кристина подняла взгляд. Лицо ее в свете экрана мобильника отдавало синевой.
– Мне нужна твоя помощь.
Лёха с наслаждением откусил от сэндвича с индейкой. Пожевал, играя скулами, запил большим глотком кофе из бумажного стакана. Он мог молчать так целый вечер.
– Дэн хочет уехать в Новосибирск.
Лёха чуть не выплюнул кусок на стол. А вот кофе через нос у него точно брызнул, так сильно он закашлялся.
– Носом дыши, – сказала Кристина, – помогает.
– Почему? – выдавил Лёха, когда приступ кашля прошел.
– Потому что, если что-то попадает в дыхательные пути…
– Да нет, почему он хочет уехать?
– Ты не поверишь, – сказала Кристина и отломила ложечкой кусочек торта. Поднесла поближе, осмотрела со всех сторон, понюхала и съела.
– Да говори уже, не томи!
– Помнишь, на последней репетиции у него обморок случился?
– Ну да. Я домой его тогда отвез.
– А во вторник мы поехали в Бурденко, у меня там знакомый работает хирургом. Сделали Дэну томографию мозга, и знаешь, что там увидели?
– Что?.. – спросил Лёха
Кристина со свистом отпила фраппучино через соломинку, толстую, как макаронина, и громко прошептала, наклонившись поближе:
– Швейную иголку.
– Ты че, прикалываешься?
Кристина помотала головой.
– Он что – умирает?
– Нет, тупица, он едет в Новосибирск!
– Но зачем?
– Я тоже сначала не врубилась. Но потом погуглила. Прикинь, иголками раньше младенцев убивали, – Крис пригвоздила Лёху взглядом. – Ну, знаешь, не хочет мамаша с малышом возиться или дитя незапланированное, пофиг. Пихает иголку прямо ему в родничок! Ребенок умирает, мать безутешна. Все шито-крыто. Понял?
– Хочешь сказать, его собственная мать с ним это проделала, а он не умер? – Лёха схватился за голову. – Офигеть! Выходит, Дэн всю жизнь с иголкой в голове жил? А теперь, значит, хочет спросить у нее, зачем она это сделала?
– Соображаешь, – с казала Крис, отпивая из стакана. – Я сначала подумала, что он в детстве эту иголку проглотил, ну или травма какая-то случилась… А Дэн как-то сразу про убийство и про мать решил… – Крис махнула рукой. – С ним сейчас на эту тему говорить бесполезно. Дерганый весь, злой… И главное, он туда не на неделю собрался, вот что стремно, – она отправила кусок морковного пирога, в этот раз покрупнее, в рот и запила фраппучино.
– В голове просто не укладывается! А ты его маму знаешь?
– На фотке только видела.
– Ну, и какая она?
– Какая, какая? Обычная, – К рис пожала плечами. – Видно, что красивая была в молодости. Дэн говорил, она играла в театре, но что-то не сложилось.
– Актриса? – фыркнул Лёха. – Тогда понятно.
– Что тебе понятно, дебил? – Кристина отправила остаток пирога в рот. – Его с матерью отношения не наше дело! Нам надо сделать так, чтобы Дэн в Новосибирск не поехал. Сам подумай, ему это всю жизнь сломает.
– Ну, не знаю…
Кристина вынула соломинку из стакана и бросила в сердцах на стол. Отпила так, словно на дне водка.
– Смотри. Квартиру съемную потеряет, работу тоже, без вариантов. С музыкой у вас вот-вот должно получиться, как можно сейчас все бросать? – о на вздохнула и поправила бретельку блузки под курткой. – Ну и я…
– Ты? – удивился Лёха. – Я думал, у вас несерьезно.
Крис поставила стакан и вгляделась в сумерки за окном. Повернулась к Лёхе и сказала, как в лицо плюнула:
– А ты думал, я так и буду скакать по постелям всяких музыкантов, как блоха, или… – она усмехнулась, – с тобой мне, что ли, остаться?
– Зачем ты так?
– Затем, что он настоящий. Понимаешь? Он – творец, в отличие от всех вас, клоунов.
Лёха слушал, желваки на его скулах ходили ходуном. Сжимал и разжимал с хрустом кулаки под столом. Взгляд его сфокусировался в далекой точке за постером в золотой раме.
– От меня-то тебе чего надо? – спросил Лёха. Голос его сорвался.
– Прошу тебя, Лёшечка, ради всего святого, ради всего хорошего, что между нами было, отговори его! – о на подалась вперед. Пальцы ее задрожали. – Объясни, что сейчас нельзя отступать. Когда мечта так близко, немыслимо ее предавать. Скажи ему, что, возвращаясь назад, невозможно двигаться вперед. Пойми, нет смысла копаться в прошлом, – сейчас Кристина словно говорила с Дэном. Глаза ее блестели бликами от ламп. – Прошлое не изменить. Нельзя ничего говорить матери. Это только все испортит и разрушит. Понимаешь? Когда он рассказывал о маме, в голосе было столько теплоты и любви. Слышал бы ты его! А если это все-таки травма? Несчастный случай? – она махнула рукой, звякнув браслетиками. – Даже если и мать это сделала… Даже если так. Уверена, она уже миллион раз пожалела об этом!
– Да уж… – Лёха впервые видел Кристину такой. Привык, что она дитя любви, панк-принцесса, бегущая по жизни вприпрыжку.
Без обязательств, без колебаний, без поисков смысла. И вот перед ним совершенно другая Крис. Открытая и беззащитная, как устрица без раковины. Слезы блестят в уголках глаз. И еще любовь… И черными всполохами запульсировала боль, какой Лёха никогда еще не видел.
А ведь она его любит, понял Лёха, по-настоящему. Как Лёха сам никогда не любил. Ему стало неловко. Он понял, что завидует Дэну. «Черт! Почему Крис не может так любить его, Лёху? Почему никто не любил его так? Чем он хуже?»
– Обещай, что поговоришь с ним!
Лёха смотрел на недоеденный сэндвич и хрустел кулаками под столом. Он боялся еще раз заглянуть ей в глаза.
– Лёша, – позвала Кристина, – посмотри на меня.
Он поднял взгляд. Боже, как она хороша! Хоть потекла тушь и покраснел нос.
– Обещай, что поговоришь с ним! Это ведь и в твоих интересах тоже. Тебе… Нам надо его держаться, понимаешь?
Мобильник Кристины завибрировал и покатился по столу.
– Да? – ответила она.
Лёха прислушался, но ничего не смог разобрать.
– И я рада! – сказала Кристина, отвернулась к окну, вытирая глаза.
«Он», – понял Лёха по тону ее голоса, по тому, как она расправила спину и выгнула шею.
– Я еще на репетиции, – пауза. – Да. Конечно, – нарисовала пролитым кофе непонятную фигуру на столе. – Я, наверное, раньше тебя приду, – пауза. – Да, разогрею, – быстрый взгляд на Лёху. – И я тебя…
Айфон пискнул отбоем, Крис положила телефон на стол.
– Это он? – спросил Лёха.
Кристина улыбнулась и положила руку на сумочку.
– Мне пора, – сказала она тихо. – Поговоришь с ним?
Лёха кивнул.
– Обещаешь?
– Да.
– Теперь иди. Я сама доберусь.
Лёха залпом допил кофе, завернул сэндвич в две салфетки и сунул в карман косухи.
– Ладно, – он встал и хотел еще что-то сказать, но передумал, развернулся и пошел к выходу.
Огромный мир со всеми звездами, лунами и кометами навалился на него своей тяжестью. Так одиноко ему еще никогда не было. В машине он закурил и врубил на полную мощность радио. Из колонок пели как будто лично для него: It’s a long way to the top if you wanna rock’n’roll! Лёха завел машину, выпустил облако дыма на лобовое стекло и рванул в ночную Москву. Бензобак был полон, Москва бурлила, но он знал, что там его никто не ждет.