Андрей Воронин
Комбат. За свои слова ответишь
– Мы тут сахар перенесли, – напомнил Виталий, – вы вчера обещали, что найдете, кому его продать.
Наталью ничуть не смутило обращение на «вы», хотя после вчерашнего любой другой здравомыслящий человек иначе как на «ты» к ней не обращался бы.
– Пристрою. Я уже сегодня говорила.
– Почем?
– По хорошей цене.
Иван, пока его собутыльника выталкивали на улицу, успел допить содержимое второй бутылки. До этого он выпил и ту, что стояла в холодильнике, располовиненную вчера Натальей и Виталием.
– Спать! – грозно сказала женщина.
Иван попробовал было отшучиваться, но вновь прозвучало грозное:
– Спать!
Наверное, таким же тоном когда-то говорила и их мать. И это сработало, Иван сделался послушным, улегся на узком диванчике под окном. А женщина посмотрела на Конопацкого нежно и ласково, как вчера, не оставляя никаких сомнений насчет сегодняшней ночи.
И вновь все повторилось. Сперва принял ванну Виталий, потом женщина. На этот раз ощущения уже не были такими острыми. Он уже легко ориентировался в том, чего ей хочется, ее большое тело перестало казаться необычным, воспринималось как данность. Вновь звучали украинские слова, и вновь с утра Виталия оставили без ключа от квартиры.
На третий день Наталья взяла его с собой на вещевой рынок, чтобы помогал продавать товар, во всяком случае, она ему так сказала. Но когда приехали на место, Наталья дала ему немного денег и отправила погулять по рынку. Помощи ей никакой не требовалось, она спокойно со всем справлялась одна, ведь покупатели подходили не так уж часто, а места в палатке на двоих не хватало.
Вечером же Конопацкий понял, что его подло обманули, ни Ивана, ни машины уже не было.
– Уехал, – спокойно сказала Наталья, словно бы она оставалась целый день дома, а не вернулась вместе с Виталием.
– Как уехал!?
– Командировка у него кончилась, а я сахар еще не продала. Ты не волнуйся, – заметив, как побледнел Виталий, сказала женщина, – я уже обо всем договорилась. Приедут, заберут… по хорошей цене.
И тут Конопацкий понял, зачем пришлось его выманивать на рынок – для того, чтобы Иван мог уехать без него. Теперь же он остался в Москве один без денег на обратную дорогу, и эта бабища сможет держать его здесь, сколько ей заблагорассудится, пока не надоест.
Так оно и случилось. День проходил за днем, Виталий все еще продолжал называть Наталью на «вы», а та каждый раз сообщала ему, что не сегодня-завтра за сахаром приедут и привезут деньги. Он уже готов был бросить товар и вернуться в Горловку, но денег не было.
Через две недели Виталий добился-таки права иметь собственный ключ от двери. Наталья убедилась, что Конопацкий – парень честный и вещи на продажу из дому выносить не станет.
А еще через неделю с Конопацким стали здороваться соседи, признав за своего, за постоянного сожителя соседки, что чуть не довело его до бешенства. Он уже боялся приближения темноты, зная, что кувыркаться придется и этой ночью.
«Что ли месячных у нее нет?» – думал Конопацкий, подсчитывая дни.
Выходило, что нет!
Пару раз ему удалось заработать небольшие деньги. Он обошел все киоски в округе, и ему время от времени предлагали поработать грузчиком вместо ушедшего в отпуск. Получалось, что если не тратиться, то через месяц-два он наберет денег на обратную дорогу. Но, покрутившись немного в Москве, Виталий сообразил: многие, приехавшие сюда почти случайно, находили возможность зацепиться в городе, переселялись сюда и жили совсем неплохо. При желании и он бы мог жениться на Наталье, получить московскую прописку, сменить гражданство. Но сама мысль о том, что он становится приживалой при женщине, претила бывшему десантнику. Он хотел добиться успеха своими силами, хотел сам зарабатывать больше, чем хозяйка, и как человек, склонный к мечтательности, представлял себе, что однажды придет и выложит на стол деньги. Почему-то ему представлялись не российские рубли, а доллары – десять зеленых бумажек: выше его фантазия не поднималась. Тогда, ему казалось, все изменится, уже не Наталья будет трахать его, а он ее. И пусть ни в движениях, ни в разговорах не произойдет изменений, но сменится его мироощущение.
«Главное – то, что думаешь ты и что думает она, – рассуждал Виталий. – Она будет знать, что я с ней сплю не из-за денег, не из-за квартиры, а потому, что мне это не противно.»
Ко всякой физической нагрузке, пусть даже немыслимой, человек со временем привыкает или же… умирает от нее. Но тренированный Виталий Конопацкий выносил и испытания похлеще постельных упражнений с Натальей. Спецназ учит многому, в том числе и выживанию в экстремальных условиях.
Со временем исчезла утренняя ломота в суставах и ощущение невыспанности, похудел на пять килограммов, все-таки солидно ел он только один раз в день, часов в девять вечера, перед тем как сесть посмотреть телевизор и лечь в койку. Все остальное время Наталья проводила на вещевом рынке. Этих калорий хватало ровно настолько, чтобы удовлетворить женщину и почувствовать легкий голод, но подниматься, идти есть на кухню после акта не позволяла гордость.
По истечении месяца, проведенного в Москве, Виталий Конопацкий возобновил утренние пробежки не столько для того, чтобы поддерживать физическую форму, а чтобы доказать самому себе: жизнь течет по-прежнему и никакие женщины, пусть даже огромных габаритов, на него влияния не имеют.
Наталья не одобряла эти занятия, но и не высказывалась «против». Ей было все равно, лишь бы Виталий никуда не ушел от нее, лишь бы она могла найти его в своей постели по возвращении с вещевого рынка. Среди подруг, таких же торговок, как и она, Наталья называла Виталия не иначе как «машинка для траханья». К счастью, сам Конопацкий этих обидных для него высказываний не слышал.
* * *
Ненастным утром, когда моросил дождь, Виталий выбрался из подъезда, сдержанно поздоровался с мужиком из квартиры напротив, который вышел выгуливать собаку, и побежал трусцой к проспекту. По дороге он махал руками, разминая застывшие за ночь мышцы, и если в первые минуты он еще поеживался от холода, то когда оказался на тротуаре, пот покрывал его широкую спину. Он уже привык к тому, что такие же одержимые утренними пробежками, как и он, весело здороваются с ним. Некоторых он уже узнавал в лицо, хотя и не знал, как их зовут, времени останавливаться не было.
Он уже знал, кого встретит у коммерческих ларьков, новых, сияющих эмалевой голубой краской, – разминется с тучным мужчиной в тренировочных штанах с вытянутыми коленями. И еще долго тяжелое дыхание с хрипотцой будет преследовать его до самого перекрестка, а затем поток ревущих машин отрежет эти звуки. Он рассчитывал свой маршрут так, чтобы ни секунды не стоять на светофоре.
И вот за перекрестком, пробежав длиннющий девятиэтажный дом, Виталий увидел молодую женщину, которая отказывалась от утренних пробежек только в те дни, когда лил проливной дождь. Он никогда не обгонял ее, бежал сзади на расстоянии метров в двадцать, чуть сбавив темп, бегала-то она чуть медленнее его. Ему нравилось смотреть на ее стройное тело, туго обтянутое тренировочным костюмом, серебристым, блестящим. Эта женщина была полной противоположностью Наталье: худая, собранная, с небольшой, но четко оформленной грудью. Она ни разу не обернулась, хоть и знала, что Виталий следует за ней по пятам.
Конопацкий не отрываясь смотрел на ее бедра, видел резинки тонких трусиков, две дуги которых от бедер сходились в ложбинки между ягодицами и исчезали в ней. Лифчик женщина не носила, это было четко видно, когда она сворачивала, Виталий различал острые соски под тонкой материей спортивного костюма. Он так возбуждался в этот момент, что приходилось на ходу подтягивать плавки, чтобы скрыть возбуждение от посторонних глаз.
Женщина же краем глаза, наблюдая замешательство, улыбалась и встряхивала головой. У Виталия даже дух занимало, когда он видел разлетающиеся, сверкающие в капельках утреннего дождя соломенные волосы. Он так был очарован этим, что ему и в голову не приходило – волосы-то крашеные.
Женщина эта казалась ему наделенной неземной красотой, и в последнюю неделю, занимаясь любовью с Натальей, он мысленно представлял себе незнакомую бегунью, лишь тогда у него что-то получалось в постели. Но подолгу держать образ в памяти удавалось с трудом, уж очень разными были на ощупь тела, и обманывать себя с каждым днем становилось все труднее.
Виталий бежал за ней, зная, что минут через пять они доберутся до небольшого парка, расположившегося на холме, где есть площадка со спортивными снарядами. Вот тогда можно будет подобраться к женщине поближе, рассмотреть ее во всех ракурсах, при этом продолжая делать вид, что она его абсолютно не интересует.
Бегунья заберется на шведскую стенку, сваренную из выкрашенных зеленой краской водопроводных труб, а он устроится на помосте для тренировки пресса. Снизу ему будет прекрасно видно, как натягивается материя спортивного костюма на тугих бедрах, как врезается в ложбинку четко простроченный шов брюк в тот момент, когда женщина, повиснув на руках, поднимает ноги под прямым углом, а затем медленно их разводит. И, если бы она занималась на спортивной площадке целый день, Виталий не ушел бы оттуда, таким увлекательным и возбуждающим было зрелище.
«Интересно, кто у нее муж? – думал Виталий, трусцой продвигаясь вслед за бегуньей. – На руке кольцо, но черта с два поймешь, обручальное оно или просто для красоты. В золотом ободке поблескивало несколько камней. Наверное, бриллианты, – думал Конопацкий, – а может, простые стекляшки.»
Спортивный костюм казался ему достаточно простым, а значит, дешевым. В названиях фирм он особенно не разбирался и по простоте душевной считал, что, чем костюмчик навороченнее, тем дороже, хотя в реальности все наоборот: дорогие вещи обычно строгие и без затейливых украшений.
Он пробежал вслед за женщиной уже две трети квартала. Бегунья разогрелась, на щеках появился румянец, глаза блестели, и Виталию показалось, что в утреннем воздухе он ощущает запах ее тела. И тут женщина вместо того, чтобы направиться на тропинку, пересекающую газон к парку на холме, свернула к автобусной остановке. Ее внимание привлек ярко-красный прямоугольник объявления, выделявшегося среди других, безликих и уже подпорченных непогодой. Увлекшись погоней, Виталий не сразу заметил этот маневр, ведь он, неотступно следуя за бегуньей, смотрел лишь на бедра женщины и чуть не налетел на нее, когда та остановилась у фонарного столба. Получилось ужасно глупо. Продолжать бег значило убегать, ведь он уже значительно отклонился от прямого маршрута.
Женщина обернулась и, посмотрев на Виталия, ехидно улыбнулась. Но было в этой улыбке и легкое сочувствие к мужчине, попавшему впросак. Виталий не придумал ничего лучшего, как поставить правую ногу на край скамейки, перевязать и без того туго завязанный шнурок на правой кроссовке.
Незнакомка прочла объявление несколько раз, при этом беззвучно шевелила губами, словно запоминая его содержание. Она продолжала глубоко и часто дышать, ее грудь при этом не колыхалась. Тренированные мышцы тела застыли, словно были отлиты из бронзы. Затем женщина несколько раз поднялась на цыпочки, разминая ноги, и трусцой побежала к парку на холме.
Виталий Конопацкий выждал паузу, ему показалось, что мужчина с разноцветным, чисто женским зонтиком на остановке смотрит на него. Виталий подошел к фонарному столбу и прочел объявление, не столько для того, чтобы вникнуть в его смысл, а сколько для того, чтобы прочесть тот же текст, что и женщина, тем самым как бы прикоснуться к ней, соединиться.
«…Работа… крепкое здоровье… мужчины и женщины… тысяча долларов…» – читал Виталий. Из всех слов в его мозгу засели слова «женщины» и «тысяча долларов».
– Не может такого быть, – подумал он, – что это за работа такая – по штуке в месяц загребать! Да еще прописка и гражданство не имеют значения… Так это же, – задумался он, – как для меня написано.
Подошел автобус. Мужчина сложил дамский зонтик и, втянув голову в плечи, нырнул в открытую дверь. Виталий остался на остановке один. Никто здесь не вышел, конечная остановка находилась совсем рядом.
Не надеясь на память, он потянулся к объявлению, и листок красной бумаги, так и не просохший за ночь, оказался в его руке. Он аккуратно, чтобы не испачкаться, сложил его клеем к клею и, еще раз переложив пополам – так, чтобы номер телефона оказался сверху, сунул его в нагрудный карман спортивной куртки.
«Наталья небось уже на рынок поехала», – подумал он и посмотрел на склон холма, на котором виднелась серебристая фигурка его безымянной знакомой.
Ноги сами понесли Конопацкого по раскисшей от дождя тропинке. Перед склоном он немного сбавил темп, чтобы восстановить дыхание. На этот раз он чуть опоздал, женщина уже закончила упражнения на шведской стенке и теперь, стоя у бруса, пружинисто поднимала то одну ногу, то другую, стараясь дотянуться до испачканного грязью носка ярко-оранжевой кроссовки. Теперь ракурс с помоста для качания пресса оказался не очень удачным в смысле рассматривания женских прелестей.
Наскоро потренировав мышцы живота, Виталий вскарабкался на высокую перекладину и повис на ней, перекинув через поперечину ноги. Теперь он мог беспрепятственно заглядывать женщине в вырез мастерки, не до конца застегнутой на молнию, и, когда везло, созерцать округлости груди.
«Раз, два, раз, два, – отсчитывал Конопацкий каждый подъем к перекладине, – пять, шесть…» – считал он те моменты, когда ему удавалось разглядеть грудь.
Обычно он покидал площадку чуть раньше, чем незнакомка. Комплекс ее упражнений он выучил наизусть и знал, когда закончится весь цикл. Но сегодня на холм он опоздал и мог себе позволить побыть с ней здесь до конца. Закинув руки за голову, вися на согнутых в коленях ногах, Конопацкий с усилием поднялся, ткнулся вспотевшим лбом в холодную перекладину и вновь безвольно повис, вытаращив глаза.
– Эй, там, наверху! – впервые услышал он голос бегуньи.
Женщина стояла под ним, уперев руки в бедра, и, чуть сощурившись, смотрела ему в глаза. Конопацкий смутился так, что чуть не рухнул с перекладины, но вовремя успел вцепиться в нее руками.
– Чего? – промямлил он, заливаясь краской.
Он ожидал, что сейчас ему выскажут что-то насчет того, что, мол, неприлично заглядывать в вырез спортивной куртки, и попросят сменить или место, или время занятий – короче, «пошлют».
– Чего? – немного передразнивая Конопацкого, повторила женщина.
Ее голос оказался на пол-октавы ниже, чем предполагал Виталий, и от этого еще более волнующим.
– Вы мне? – заплетающимся, деревенеющим по ходу разговора языком пробормотал Виталик, вися вниз головой, и понял, что спрыгнуть на землю сил у него нет, даже не сил, а просто страх перед женщиной не дает ему шевельнуться.
– А то кому же! Нас здесь, по-моему, только двое.
– Да…
– Ваша? – она присела и подняла с травы сложенную вчетверо красную бумажку. – У вас из кармана выпало, по-моему, – добавила она с сомнением.
Не опускаясь на землю, Виталий потянулся, чтобы принять объявление, но так и не достал его, хотя женщина и стояла на цыпочках.
– Может, спуститесь? Неудобно же…
– А да, – Виталик рухнул вниз, совершив в падении головокружительный кульбит, и тут же выпрямился. Он возник перед женщиной как черт из табакерки.
– Ох, – только и воскликнула она, отступая на полшага, – и напугали же вы меня!
– Не хотел. Спасибо, что заметили.
А женщина тем временем, развернув, разглядывала листок.
– Это то самое объявление?
– Какое?
– На столбе висело у остановки, – блондинка, испачкавшись в клей, принялась тереть подушечки пальцев, чтобы скатать его.
– А да… Я его… – Виталий понял, что ничего путного сказать не сможет, мысли путались, язык заплетался. – Вот, хотел позвонить…
– На работу?
– Да.
– Вы думаете, можно так просто устроиться по объявлению?
– А почему? Вот же пишут…
– Вы не москвич?
Почему-то признаваться в том, что он приезжий, Конопацкому не хотелось, но для того, чтобы врать, следовало собрать мысли, а этого он сделать не мог и кивнул.
– Я тоже почитала, думала попробовать. Но кто его знает, подозрительно все-таки.
– Почему?
– Ни названия фирмы, ни адреса.
– Лишь бы деньги платили, – немного осмелев, сказал Конопацкий, принимая листок из рук женщины и неловко запихивая его в нагрудный карман.
– Занимайтесь, я вас отвлекла.
– Да нет, что вы, помогли… Я бы потерял.
– Эти объявления по всему району расклеили, – блондинка подошла к брусьям и легко забралась на них. – Вы давно в городе? – спросила она у Виталия, который стоял, не зная, чем занять руки.
– Второй месяц.
Он лег на помост и, сунув ноги в металлические скобы, принялся качать пресс. Ему казалось, что срок прозвучал внушительный.
– У родственников живете?
– Да.
– Я бы на вашем месте на первую попавшуюся работу не соглашалась.
– Позвоню, посмотрю, если устроит, то почему бы и не поработать.
– Я пару раз пробовала устроиться на работу по объявлениям, так каждый раз оказывалось, что речь идет об интимных услугах, – без тени смущения негромко сказала блондинка.
– Но тут же и мужчин берут, – запинаясь, произнес Виталий.
– И на мужские услуги на рынке спрос есть, – спокойно парировала женщина. – Хотя не знаю, может, мужчине заниматься этим за деньги и не так зазорно, как женщине.
Краска вновь залила лицо Конопацкого. Ему стало ужасно неудобно за то, что его могут подозревать в желании устроиться на такую работу.
– Не думал… не о том…
– Я вижу, смущаю вас.
– А вы звонить будете?
– Не знаю еще, пока не решила.
– Я могу объявление вам отдать.
– Зачем, номер телефона я запомнила, условия тоже. Они несложные.
– Я позвоню сегодня, не откладывая, деньги срочно нужны.
– Что ж, желаю успеха, – женщина соскочила с брусьев и на несколько секунд задержалась. Этого времени было достаточно для того, чтобы Виталий вскочил с мокрого настила и сказал:
– Я тоже назад собирался. Бегом пойдем или спортивным шагом?
– Бегом не ходят, – засмеялась блондинка и стала спускаться по пологому откосу.
Поскользнувшись, она театрально ойкала, но, даже несмотря на это, Виталий не предложил ей опереться на свою руку. Назад они бежали вместе, не спеша.
Конопацкого подмывало спросить, замужем она или нет, хотя и понимал, любой ответ ничего для него не решает. Такая женщина, как эта, никогда не клюнет на приезжего, не имеющего хорошего заработка и жилья мужчину, разве что захочет развлечься раз-другой. Но социальная дистанция между ними была такой большой, что Конопацкий даже не решался спросить, как зовут женщину, а той вроде бы не хотелось знать, как зовут ее спутника.
Они миновали ту самую автобусную остановку, на которой Конопацкий сорвал объявление, и добежали до перекрестка. Впервые Виталик попал на красный сигнал светофора. Желтая громада автобуса проползла совсем рядом с ними, задний вагон чуть не наехал колесом на бордюр, и черные клубы дыма окутали переход.
– Вот и поправили здоровье, – махая перед собой ладонью, рассмеялась женщина, и едва светофор мигнул желтым, тут же бросилась вперед.
Конопацкий боялся отстать. Возле дворового проезда блондинка остановилась и, переведя дыхание, сказала:
– Вы позвоните, разузнайте, что там к чему, потом мне скажете.
– А что спросить?
– Лучше всего договоритесь о встрече, сходите, разузнайте об условиях. Мне все-таки интересно, может, и появится хорошая работа.
Она на прощание вскинула руку, сверкнула тонкая полоска золотого колечка, то ли обручального, то ли надетого лишь для красоты, и побежала в глубь квартала. Виталику показалось, что солнце, и без того неяркое, сделалось в два раза слабее, а дождь пошел гуще. Он уже не бежал, не летел, а брел к девятиэтажному зданию, облицованному белой смальтой, с отвращением думая о том, что ему предстоит вечером.
«Врет все сеструха Ивана, – думал он, поднимаясь на крыльцо, – ни с кем она насчет сахара не договаривалась. Держат меня за дурака! Но ничего, я ей еще докажу, что сам чего-то стою.»
Стальная дверь захлопнулась за Виталиком, когда он вошел в квартиру с застоявшимся за ночь воздухом. Тут же, даже не раздеваясь, открыл обе форточки настежь и сел за кухонный стол. Смотреть на мешки с сахаром не было сил – тяжелые, неподъемные, неподвижные, они, казалось, навсегда поселились в Наташкиной квартире. Но и пейзаж за окном назвать радостным язык бы не повернулся. Все дело портила еще и решетка, безыскусно сваренная из арматурных прутьев: рисунок ее должен был символизировать восходящее или заходящее солнце – кому как нравится.
Конопацкий достал объявление, развернул его, разгладил на столе. Цифру за цифрой, каждый раз сверяясь с напечатанным, набрал номер.
– Алло! Алло! – торопливо заговорил он в трубку.
– Слушаем вас.
Это «слушаем» немного обнадежило, значит, попал туда, куда следует, на фирму, а не на квартиру.
– Я по объявлению.
– Да.
