Андрей Воронин
Слепой. Один на один
Глава 4
Маленькая узкая дорога, ответвлявшаяся от шоссе, ведущего к Туле, в этот поздний час была совершенно пустынна. Деревья, которые раскинули свои ветви с обеих сторон дороги, походили на созданий из страшных сказок.
Несмотря на то что на темном асфальте то и дело попадались трещины, стрелка на спидометре красного «опеля» зашкаливала за отметку сто сорок. Водитель машины сильно спешил – и человек, увидевший эту мчавшуюся на всех парах машину, мог задаться закономерным вопросом: куда?
Действительно, по этой дороге спешить было некуда. Буквально километров через двадцать она заканчивалась тупиком в маленьком городке, превратившемся в вымирающий поселок после того, как закрылся тамошний консервный комбинат.
В поселке было решительно нечего делать.
Впрочем, хозяин машины туда и не стремился. Проехав не снижая скорости маленькую деревушку, он резко притормозил возле небольшого домика на обочине дороги, на котором красовалась светящаяся тусклым неоном вывеска «Ресто ан ик у Жоры».
Домик был далеко не первой свежести, а отсутствие букв на вывеске свидетельствовало о том, что у хозяев заведения дела идут неважнецки. Да и неудивительно – в такой-то глуши!
Впрочем, хозяин «опеля» и его спутник были не единственными посетителями таинственного Жоры. Рядом с домиком припарковался шикарный черный «мерс».
Массивная железная дверь ресторана была наглухо закрыта. Посетитель нажал на кнопку звонка.
Дверь отворил молчаливый бритоголовый амбал в строгом костюме. Не сказав ни слова, гости бодрым шагом двинули в зал.
– Э, секунду, проверочка! – спохватился амбал, грубо перегородив своей здоровенной ручищей путь второму посетителю, неприметному мужчине небольшого роста.
– Мы свои, нас не проверяют, – процедил сквозь зубы тот и резким движением перехватил руку бритоголового.
В тот же миг охранник взвизгнул от боли. Не обратив на его муки ни малейшего внимания, гости продолжили путь, пересекая быстрым деловым шагом уютный холл с фонтанчиком.
Интерьер заведения совсем не соответствовал его внешнему виду: обитые бархатом стены, мраморные полы, красивая люстра на потолке…
Посреди зала за одним из столиков сидел серьезный задумчивый человек. По обе стороны от него расположились по стойке «смирно» еще пару амбалов. Услышав шаги, мужчина медленно поднял голову и одарил пришедших безразличным взглядом.
– Добрый вечер, Виктор Петрович, – поздоровался один из них.
– А, Турбин, – безо всякого выражения пробормотал мужчина. – Ну заходи, коль приехал. Садись.
Несмотря на то что настроение у новоприбывших изначально было бодрое, Виктор Петрович быстро показал им, кто в доме хозяин.
– А твой боец пусть пока на улице подождет, – добавил он.
– Нет, Виктор Петрович, это… мой коллега, – запинаясь, произнес Турбин. – Он в курсе дела, так что…
– Ладно, пить будете? Виски, текила, джин… – хозяин щелкнул пальцами, подзывая невидимых официантов.
– Мне бы водочки, – процедил хозяин аукционного дома.
– Кофе, – коротко ответил его компаньон. – Без сахара.
Их внимательно слушала миловидная девушка в купальнике, которую Виктор Петрович во время разговора задумчиво поглаживал по ягодице.
– А мне, Оль, еще чифирчику, – добавил он. – Старая привычка…
Когда девушка ушла, на пару мгновений воцарилось молчание. Его нарушил сам хозяин. Он внимательно посмотрел Турбину прямо в глаза и неспешно заговорил:
– Так что за шухер такой, а? Или ты в молчанку играть приехал? Затащил меня хрен знает куда, так будь добр растолкуй баклану. Что, зачем?..
Турбин отвечал так же непринужденно:
– Виктор Петрович, я хотел более подробно обсудить с вами это дело. А в Москве, сами знаете… Лучше, чтобы вместе нас с вами не видели – даже случайно. Поэтому стоит перестраховаться. К тому же загородная прогулка всегда приятна.
– Это ты правду говоришь, без базаров? – хрипловатый монотонный голос Виктора Петровича был похож на шарканье ногами по асфальту. – Ну, давай, толкуй.
Когда девушка принесла им напитки, лифчика на ней уже не было. Глотнув своего густого горячего пойла, хозяин с блаженным видом откинулся на спинку полукресла.
– В общих чертах я уже все рассказал во время нашей прошлой встречи, – сказал Турбин.
– Знаешь, давай-ка сначала, – покачал головой Виктор Петрович. – А то с памятью у меня…
– Хорошо, могу все обрисовать сначала и более подробно… Итак, насколько мне известно, вы баллотируетесь в Думу. Я прав?
– Ты прав. И что с того?
– Значит, вам надо как следует себя пропиарить. И самый лучший способ для этого я вам как раз и хочу предложить.
– Ты? – удивился хозяин.
– Как вы, наверное, знаете, на нашем аукционе будет выставлен уникальный памятник русской письменности, – Турбин не обратил на скепсис своего собеседника ни малейшего внимания. – Журналюги все вокруг нас пасутся. Все на ушах стоят.
– И что ты мне предлагаешь?
– Купить книгу.
Вид у Виктора Петровича был растерянный. Казалось, он в полном замешательстве. Но оно грезило вот-вот перерасти в бурю.
Турбин заметил надвигающуюся опасность и решил опередить события:
– Нет, вы поймите меня правильно. Это игра, все как бы понарошку… Наша цель – привлечь к вам внимание. О вас напишут во всех газетах, прокрутят вас по всем каналам. Известный политик покупает книгу, чтобы тут же безвозмездно передать ее в Академию наук… И за этот пиар, заметьте, не надо будет платить. К тому же, аукцион у нас назначен как раз накануне выборов.
– Сколько стоит эта ваша хрень? – спросил хозяин.
– Изначально восемьсот. Но цену надо будет разогнать чутка – чисто для понтов. Где-то лимонов до двух.
– Это много.
– Да, я понимаю, – закивал головой Турбин. – Но вам совсем не обязательно платить эти деньги.
– Как? – на пуленепробиваемом лице Виктора Петровича отобразилось недюжинное изумление.
– Очень просто. Вы купите книгу, но… Тут что-нибудь случится, и нам придется вернуть вам деньги. За вычетом, разумеется, определенной суммы.
– Сколько?
– Меня устроит, скажем, тысяч пятьсот. Думаю, для вас это немного, особенно учитывая бюджет избирательной кампании. К тому же, как вы понимаете, мне нужен оборотный капитал, чтобы устроить весь этот спектакль.
Воцарилась пауза. Виктор Петрович надолго задумался, обхватив обеими руками чашку с чифирем.
– Хм, – изрек он наконец, – Я понимаю все, кроме одного.
– Чего же именно? Кажется, здесь нечего не понимать.
– Я не понимаю, в чем же твоя маза, а? Неужели только в этом бабле?
– Не только. Мне понадобится еще ваша помощь. Несколько мелких услуг. Но, поверьте, в них нет ничего особенного. Так, ваших ребят обеспечим работой…
Виктор Петрович понимающе кивнул. Допив чифирь, он встал из-за стола и сосредоточенно зашагал по залу.
– Но все-таки, – сказал он, возвращаясь на свое место. – Неужели кроме меня эту твою хрень некому покупать?
– Не совсем так, – ответил Турбин. – Думаю, возникнет обратная проблема – придется нейтрализовать конкурентов.
– Так, а зачем? – все еще не врубался хозяин. – Зачем ты… сюда пожаловал?
– У меня на то свои причины, – невозмутимо произнес аукционщик. – Как и вас, меня в этой истории в первую очередь волнует самореклама. И мне очень хотелось бы довести дело до конца.
Эти объяснения показались Виктору Петровичу более чем туманными. Но он прекрасно понимал, что его собеседник пока не хочет раскрывать карты.
– Хорошо, – наконец изрек он. – Думаю, стоит согласиться.
– Вот и замечательно, – улыбнулся Турбин. – Я свяжусь с вашим пиар-менеджером, и мы вместе напишем тексты, которые вы должны озвучивать во время встреч с избирателями и интервью.
– Договорились, – кивнул головой Виктор Петрович, давая понять, что аудиенция закончена.
* * *
Распрощавшись, поздние гости решительным шагом двинули к выходу. Через минуту мотор «опеля» завелся.
– Шустрый корешок, однако, – пробормотал Рыхлин, ставя на стол пустую чашку. – И кадра какого-то с собой таскает…
Только сейчас он обратил внимание на то, что спутник Турбина за время их встречи не проронил ни единого слова. Что это был за персонаж, оставалось для Рыхлина большой загадкой.
Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и задумался, вспоминая былое.
Да, когда они познакомились с Турбинным, у него и близко не было такого самоуверенного вида, как сегодня. Вряд ли тогда он мог ставить какие-то условия. Тем более ему, Рыхлину.
Обстоятельства их знакомства были специфическими. В зоне общего режима в Орехово-Зуево Рыхлин (более известный среди тамошней публики по своему погонялу Отвертка) сразу занял почетный, но вполне заслуженный пост смотрящего по камере. Еще бы – он уже тогда являлся авторитетом. Пять ходок, шестнадцать лет на зоне…
Турбин тогда был вроде шестерки. Ни у кого из сокамерников – а их на двенадцати нарах теснилось человек тридцать – этот чмошник уважения не вызывал. Все обращались с ним крайне пренебрежительно, и место его было неизменно у параши.
Интеллигентишка, попавший в крытку явно случайно, тертой братве совсем не нравился. Да и постоять он за себя не мог, за что и получал стабильно.
Все вообще недоумевали, как такого кадра угораздило загреметь на зону. И больше всех недоумевал сам Турбин.
* * *
В первые тридцать пять лет своей жизни он был вполне благонадежным гражданином. Во всяком случае на первый взгляд. Люди называли его по имени-отчеству, а все престарелые соседки очень уважали этого благодушного и вежливого интеллигента.
Окончив аспирантуру и кое-как защитив диссертацию о скифских курганах, двадцатипятилетний археолог Турбин устроился на работу в институт. Впереди его ждало известное будущее, сначала сто двадцать рублей в месяц, потом сто пятьдесят, потом сто семьдесят, а потом, лет этак через двадцать, после защиты докторской, и все двести тридцать. К этому времени, вполне возможно, подошла бы и его очередь на квартиру.
Такая перспектива Володе совсем не нравилась. Он был человеком честолюбивым. И именно эта его черта не позволяла зарабатывать столько, чтобы еле хватало протянуть от аванса до зарплаты.
Именно поэтому уже в самом начале его самостоятельной ученой карьеры парню вдруг разонравилось копаться в древних костях и ночи напролет сидеть за пишущей машинкой.
С тех пор для советской науки Турбин умер. Он уже не мог обогатить ее какими-нибудь изысканиями вроде «Сравнительного анализа похоронных сооружений Черноземья России». Теперь его волновало лишь собственное обогащение.
Полученных за государственный счет знаний вполне хватило Турбину, чтобы найти свое место в «черном» антикварном бизнесе. Местечко поначалу скромное – то оценщика, то посредника. Но прошло совсем немного времени, и он по-настоящему встал на ноги.
В те времена рынка антиквариата в стране как бы не существовало. То есть именно рынка, где продаются дорогие и солидные вещи, а не базарчика с ширпотребом за трешку. Ведь крупные вещи – они и стоят по-крупному, а таких денег у советского человека в принципе быть не могло.
На самом деле деньги кое у кого из советских людей, конечно же, водились, и желание их потратить на красивые детали для интерьера своей квартиры у некоторых скоробогачей-«цеховиков» имелось.
Да и страсть к коллекционированию тоже никуда не исчезла – она была не чужда даже крупным партийным функционерам. Была эта страсть, кстати, и у крупнейшего советского биохимика академика Авраама Весселя, который со временем стал постоянным покупателем Турбина.
Покрутившись вокруг да около год с небольшим, бывший археолог полностью вошел в курс дела. Теперь ему были известны и фамилии потенциальных клиентов, и способы добывания товара.
Для кого-то старинный подсвечник из дворца Воронцовых или набор французской столовой утвари казались чем-то вроде хлама, оставшегося в наследство от ушедших в мир иной бабушек и дедушек. Дескать, выбросить жалко, а деть некуда.
О реальной цене этих безделушек большинство «простых смертных» даже и догадываться не могло. Такие люди, как магнит, притягивали спекулянтов.
Главным оружием Турбина стала его удивительная способность вызывать у незнакомых людей доверие. В плане умения «разводить» он был настоящим докой, и этому ушлому коммерсанту много раз удавалось без лишнего труда обходить конкурентов.
Вещь, за которую кто-то из них сразу предложил бы двести рублей, а потом, после долгого и унизительного торга, увеличил бы ставку в два раза, Турбин с улыбочкой обменивал на какую-нибудь электробритву «Харьков». И затем успешно спихивал ее за полторы тысячи – хотя любой другой барыга довольствовался бы и половиной этой суммы.
Самое главное, что все его клиенты – и покупатели, и продавцы, – были довольны совершенной сделкой. И когда им потом объясняли, что они стали жертвой обмана, большинство упорно не хотело в это верить.
Все было почти как в анекдоте про барабан Страдивари. Какой-то уркаган решил удивить братву и ради понта купить очень дорогую антикварную вещь. Для этого он обратился к известному еврею-перекупщику. Тот взял деньги, положил их в баночку из-под дефицитного кофе и закопал у себя в саду. Потом сходил в соседнюю школу и за бутылку чернил выторговал у местного физрука старый пионерский барабан.
Когда бандюга появился, перекупщик с торжественным видом протянул ему этот музыкальный инструмент и поздравил с удачной покупкой. Зная, что в школе тот все равно не учился и в пионерах, соответственно, не состоял.
– Ну, вот тебе барабан Страдивари, – говорит жучок. – Еле уступили мне за твою цену. Так что очень тебе повезло.
Уркаган обрадовался, похлопал жучка по плечу и тут же отправился хвастаться перед своей братвой. Но кореша над ним посмеялись.
– Да Страдивари, он же, в натуре, чисто скрипки делал, – сказал самый образованный из них.
Вышла небольшая заминочка. Сконфуженный уркаган тут же вскочил в свою «Волгу» и помчался к еврею – с твердым желанием прострелить ему башку.
Но когда через час он вернулся, вид у этого парня снова был жизнерадостный.
– Братва, так этот Страдивари, он, в натуре, для лохов чисто скрипки делает, а для нормальных корешей – барабаны.
Этот анекдот в те времена был суровой правдой жизни. Ведь в условиях «черного рынка» не так и легко проверить – на самом ли деле то, что тебе пытаются всучить в качестве иранской вазы середины 17 века, было сделано руками древних мусульман, или же это кичевая фабричная штамповка.
Продавцам Турбин говорил первое, покупателям – второе. На самом деле, как это нередко случается в жизни, истина была где-то посередине.
* * *
Бизнес Турбина продолжался без малого четыре года – и все без сучка без задоринки. Это его даже удивляло. Ведь тогда «органы» работали на совесть, и многие «теневики» в конце концов попадали на нары.
Да и бандюганы вроде Отвертки тоже являли собой огромную опасность. Бывали случаи, когда целые состояния, наколенные удачливыми барыгами за долгие годы, в один прекрасный день меняли хозяина – после того, как утюг на спине у того начинал нагреваться.
В плане социальной защищенности «теневики» были хуже бомжей. Ведь идти жаловаться в милицию им как-то не пристало. Даже по очень серьезному поводу.
Впрочем, все эти ужасы пока обходили Турбина стороной. Никто из его сослуживцев даже и не подозревал о том, чем на самом деле занимается их коллега, хотя без дела этот ученый муж никогда не сидел.
На одном таком дельце он наварил порядка двадцати тысяч рублей. Турбину благодаря его пронырливости и везению удалось заполучить целую коллекцию ценного антиквариата одного бывшего энкаведиста. Сотнями отправляя людей на тот свет в сталинские времена, этот персонаж оставлял себе их вещички – наверное, на память.
Но прошло время, и ветеран-чекист сам отправился на Божий суд. Наследство досталось его единственному сынку – одинокому и непутевому сорокалетнему мужику. Тот толком не знал, как распорядиться своим счастьем. И однажды даже променял серебряные часы Александровской эпохи на бутылку возле гастронома. Просто выпить в тот вечер очень хотелось…
В огромной квартире, доставшейся недотепе по наследству от отца, нашлось место для икон 18 века, картин Натальи Гончаровой, Георгиевских крестов и даже настоящей казацкой сабли, инкрустированной изумрудами.
Окинув все это своим опытным взором, Турбин едва смог сдержать волнение. Но все-таки это ему удалось. И сокровища достались ему за бесценок.
– Так, чепуха, фабричная подделка, – говорил он, рассматривая тяжеленную саблю с выгравированным на лезвии именем какого-то атамана. – Но рублей тридцать я дам за нее.
– Что ж, по рукам, – искренне радовался недотепа, прикидывая в уме, сколько бутылок водки можно купить за эти деньги.
Сабля ушла за тысячу двести. Все остальные предметы из той коллекции тоже нашли покупателя.
Турбин решил отметить выгодное дельце в ресторане. Гулянка с друзьями и любовницей получилась на славу. Но проснувшись наутро с больной головой, он вдруг призадумался.
Ему стало ясно как белый день, что вся эта лафа не будет продолжаться вечно. И когда-нибудь ей наступит законный конец. Причем наступит он непременно внезапно, как и бывает в таких случаях.
Турбин перестал отвечать на «деловые» звонки и стал отказываться даже от самых выгодных предложений. Чувства, которые терзали его душу, были воистину гамлетовскими – или грешить против закона, или… тоже грешить, но более изощренным способом.
Идея жить на зарплату по-прежнему казалась ему полным бредом.
Турбин ходил в раздумьях целую неделю. А потом, выпив с вечера коньяку, утром положил вырученные двадцать тысяч в большой дипломат и отвез его тогдашнему замминистру культуры Свинову.
В итоге молодой и перспективный ученый вдруг получил повышение. Он стал заместителем директора музея древнерусской культуры в Старом Почайске – бывшем центре крупного княжества, а теперь маленьком райцентре в российской глубинке. И целых два месяца честно изучал особенности местной иконописной школы и вникал в курс музейного дела. По кабакам он в это время почти не ходил, чем вызвал сильное негодование своих подруг.
А через полгода старенького директора отправили на пенсию. Его кресло занял этот перспективный молодой специалист.
* * *
С тех пор Турбин развернулся по-новому. Как ему удалось выяснить, древнерусская культура за границей ценится куда больше, чем на родине. Иконы или предметы утвари, пылившиеся в хранилище его музея, легко находили новых хозяев в Германии, Франции, США, а случалось, даже и в Японии.
В самом Почайске дела до них не было никакого. В музейном хранилище, по соседству с половой шваброй уборщицы и выпитыми на прошлом банкете бутылками лежали уникальные вещи. Да и археологические экспедиции, работавшие в том крае, постоянно находили что-то новое. Свои находки они торжественно передавали в музей, а там эти ценности навечно клались на полку того же хранилища и постепенно покрывались пылью.
Фонды музея в несколько раз превышали размер экспозиции, а денег на расширение не было. Председатель райисполкома, верный партиец, вообще грозился выбросить все это скопище «пережитков старого режима» на помойку – «к едрени фени».
Поэтому условия работы у Турбина были лучше некуда. Тащить из музея экспонаты оказалось проще простого. И никто ему в этом не мог помешать. «Неблагонадежных» директор просто уволил.
Одной из сотрудниц, например, Турбин сначала предложил отведать кагора на рабочем месте – якобы по поводу его дня рождения, – а потом, ничтоже сумняшеся, сдал беднягу появившейся вдруг милиции.
Оставшаяся без работы тетя чуть было не повесилась – увольнение было для нее жизненным крахом. Но Турбина это совершенно не беспокоило. Он на тот момент был занят совершенно другим.
Например, требовалось срочно отладить схему переправки ценностей за границу. Турбину удалось связаться с атташе по культуре одного дружественного СССР латиноамериканского государства, но тот загнул за свои услуги непомерно большую цену. Тогда жулик отправился прямо к его начальнику – самому послу. И с тем удалось договориться на более приемлемых условиях.
Посол имел обыкновение ездить к себе домой через Германию. В такие поездки он прихватывал с собой чемоданчик с иконами, церковной утварью, а иногда и рукописными книгами древнего Почаевского княжества. На границе его, естественно, никто не проверял – ведь государство, которое он представлял, было дружественным.
Во Франкфурте-на-Майне, где у дипломата была пересадка, прямо в аэропорту его встречал немецкий партнер Турбина – русский эмигрант Алексей Волчков, попавший за границу во время Второй мировой. Именно он отвечал за реализацию товара. Чемоданчик передавался в цепкие руки эмигранта, а потом его содержимое расходилось по аукционам и антикварным лавкам всего мира.
Прибыль делили поровну, – за вычетом той ее части, которая уходила начальству Турбина. Часть эта в процентном отношении была небольшой, но начальство оставалось довольно. И закрывало глаза на бурную деятельность в провинциальном музее.
Деньги потекли к пройдохе рекой. Теперь он прямо-таки не знал, что с ними делать. И это сильно его смущало. Как и подпольный советский миллионер Корейко, он тоже боялся огласки. Поэтому и старался не тратить больше, чем получал по окладу в своем музее. Разве только иногда…
Да и потратить эти деньги было для него проблематично, ведь они поступали к нему не советскими червонцами, а в свободно конвертируемой валюте. В те времена в его Почаевске никто доллара даже в глаза не видел. Для того чтобы иметь возможность пользоваться своими сбережениями, жулику приходилось менять их у редких в те времена валютчиков на рубли.
Таким образом, Турбин носил джинсы от «Москвошвеи», ездил на добитой «копейке» и внешне ничем не отличался от обычного советского гражданина. Раз в пару месяцев он отправлялся на выходные в Москву – якобы за покупками. И, конечно, никто из почаевцев даже не подозревал, что в багажнике его «Жигулей» лежит чемодан с их культурными ценностями.
Спустя год с небольшим такая жизнь Турбину начала надоедать. Все-таки хотелось пожить на широкую ногу. И тогда был придуман обходной маневр.
«Доктору Турбину» приходило липовое приглашение на какую-нибудь научную конференцию, проходившую в Дюссельдорфе или Страсбурге, тот оформлял сам себе командировку и отправлялся за границу. И там позволял себе расслабиться – пусть и недолго.
Турбин стал своим человеком в лучших ресторанах и борделях Германии еще задолго до того, как путь туда открыли первые перестроечные скоробогачи. За день он позволял себе спускать по пару тысяч марок, чем приводил в замешательство рачительных немцев.
Потом срок «командировки» заканчивался, и Турбин снова возвращался в свой Почаевск, где после восьми вечера негде было купить бутылку водки. Стоит ли говорить, что ближайшие месяцы проходили в ожидании нового «выхода в свет»?
* * *
Именно страсть к кутежу Турбина и погубила. В один прекрасный день им заинтересовались органы. Да и неудивительно – те очень внимательно следили за советскими гражданами, выезжавшими за границу. И когда выяснилось, что у одного из них валюты куры не клюют…
К тому времени началась перестройка. К власти пришел Михаил Горбачев, люди стали открыто ходить в церковь, а в Москву впервые приехала группа «Скорпионз».
Турбин ждал новых времен с нетерпением. Ведь тогда он смог бы легализовать накопленные капиталы и организовать какой-нибудь совершенно законный магазин антиквариата. Да и объемы этого бизнеса должны были круто возрасти, ведь людям уже не придется прятать свое богатство.
Но, увы, не дождался. Турбина взяли холодным ноябрьским вечером 1987 года. В его квартиру вдруг нагрянули милиционеры и какие-то люди в штатском и устроили там обыск. Впрочем, искать им ничего не пришлось. Турбин как раз запаковывал икону Владимирской Божьей Матери 17 века в очередной чемоданчик, где уже лежала серебряная Евхаристическая чаша и дискос.
Директора музея взяли с поличным, и шансов выйти сухим из воды у него не было никаких. Как выяснилось во время следствия, органы вели этого махинатора уже давно. И делали это умело – сам клиент до последней минуты ничего не заподозрил.
Волчкову тоже не удалось избежать судебной ответственности – с тем только различием, что судили его в Германии. Наняв хорошего адвоката, Алексей в два счета свалил всю вину на своего советского подельника и отделался легким испугом – крупным штрафом и шестью месяцами исправительных работ.
Турбину грозило куда большее наказание. Его дело пополнялось все новыми подробностями. Научный сотрудник музея, который был в этом бизнесе на подхвате, заключил со следователем договор и «слил» на своего шефа все, что только мог, взамен на некоторое облегчение своей участи.
И когда через пять месяцев в зале суда огласили приговор, Турбину чуть не стало дурно.
До этого майского дня он все еще надеялся, что случится чудо, и двери «Матросской Тишины» для него откроются. Может, ему тоже дадут условный срок? Может, власти сами не захотят огласки своего головотяпства?
Но ничего подобного не случилось. Суд приговорил его к восьми годам колонии общего режима с конфискацией имущества.
Все рухнуло в один миг. В тот самый июньский день, когда Турбин планировал выехать в очередную «командировку», чтобы открыть для себя изысканные прелести Ниццы, его отправили этапом в Орехово-Зуево.
Дальше были ужасные семь с лишним лет, проведенные в обществе зэков, к которому наш герой так и не успел привыкнуть.
* * *
Турбин вышел на свободу в 1995 году – злой, исхудавший и нищий. Жизнь за эти годы изменилась до неузнаваемости. Москву, увешанную западной рекламой, было не узнать.
Но все это Турбина совсем не радовало. Скорее, наоборот.
Удачный момент для начала крупного дела был безвозвратно упущен. Бывшие коллеги-жучки, когда-то завидовавшие ему, нынче гоняли по Москве на шикарных иномарках и раздаривали визитки с гордым титулом «галерист». Прежние любовницы Турбина, даже те, которые раньше сами на нем висли, теперь повыходили замуж за пузатых состоятельных иностранцев.
А у Турбина не было ничего, кроме жажды реванша. Даже те двадцать тысяч рублей, которые он припрятал в надежном месте «на черный день», превратились в пачку цветной бумаги после реформы Павлова.
Рынок антиквариата к тому времени был заполнен до отказа, и найти в нем место оказалось делом практически невозможным. Поэтому поначалу Турбину пришлось устроиться грузчиком.
Потом были долгие годы унизительного и низкооплачиваемого труда – то на Арбате, где он продавал иностранцам матрешек и меховые шапки, то на подхвате у более удачливых дельцов. Все это время бывший зэк еле сводил концы с концами. Но замыслы грандиозных проектов по-прежнему не оставляли его слегка полысевшую за время отсидки голову.
В самом начале нового тысячелетия Турбин все-таки выбрался на поверхность. Облапошив своего босса – вместо коллекции старинных сибирских икон начальнику достались их копии в исполнении одного спившегося уличного художника, в то время как настоящие иконы ушли другому покупателю, – наш герой заработал более или менее сносный капиталец: около десяти тысяч долларов. Этих денег хватило на то, чтобы открыть крошечную антикварную лавчонку с гордым названием «Сезам».
Там, впрочем, предлагали отнюдь не персидские сокровища. Продавали преимущественно всякую рухлядь: потертые медные самовары, бюсты Ильича, псевдоафриканские статуэтки. Владельцу лавочки пришлось самому работать продавцом – денег на то, чтобы кого-нибудь нанять, у него не было.
Но однажды к нему попала действительно уникальная вещь. На объявление «Куплю антиквариат», которое Турбин, как и все подобные спекулянты, давал в московских газетах, откликнулась женщина, предложившая автограф двух глав «Капитанской дочки». Бедняга срочно нуждалась в деньгах и была готова уступить такой раритет за полцены – всего за тридцать тысяч долларов.
Турбин эти деньги нашел, причем за одну ночь. Ему даже пришлось заложить единственное, чем он обладал, – двухкомнатную квартиру.
Продажа автографа Пушкина не только позволила Турбину хорошо заработать – благодаря этому случаю, он попал в круг элиты московского антикварного бизнеса. Познакомился с теми людьми, которые не чахнут в своей лавчонке подле дряхлых самоваров, а обделывают делишки покрупнее.
Новые знакомые стали иногда привлекать к этим делишкам и его. Турбину снова начала улыбаться удача. Придумывая хитрые комбинации для того, чтобы вывезти из страны произведения искусства или организуя фальшивые экспертизы, он постепенно приобретал и деньги и уверенность в собственных силах.
И вот, в один прекрасный день, спустя ровно десять лет после освобождения из колонии, Турбин понял, что и первого и второго у него накопилось предостаточно, чтобы наконец стартануть по-настоящему.
И через пару месяцев появился аукционный дом «Золотой лев».
Пока денег у его владельца не было даже на фуршет для журналистов – пришлось одолжить у одного приятеля. Но он был уверен, что очень скоро, сразу же после первых торгов, ситуация изменится. И успех не за горами.
Поэтому Турбин, гнавший машину по мокрой и темной подмосковной дороге, был преисполнен оптимизма. Рядом с ним сидел его молчаливый и невзрачный спутник.
* * *
Вскоре после ухода аукционщика Рыхлин отправился в баню, прихватив для компании пару официанток. Домой он в этот вечер решил уже не ехать. Время было позднее, а с самого утра в загадочном ресторанчике «У Жоры» у него было назначено большое «совещание».
Это место Рыхлин использовал для самых важных встреч, которые надо было провести в обстановке строгой секретности, подальше от любопытных глаз. Ведь такая фигура, как он, привлекала внимание, и не один журналюга рыскал за ним по пятам в поисках компромата. Одного из них даже как-то пришлось замочить.
Судьба рецидивиста Отвертки после освобождения складывалась совсем иначе, нежели у Турбина. На свободу Рыхлин вышел в девяностом. Время вполне способствовало осуществлению его планов, возникавших в отчаянной голове долгими и скучными тюремными вечерами.
На зону он больше решил не возвращаться. Было понятно, что сейчас деньги в тысячу раз лучше зарабатывать не разбоем и бандитизмом, а относительно честным путем.
Выжав из одного знакомого еще по старой жизни банкира выгодный кредит, Отвертка занялся бизнесом. Сначала открыл кондитерскую фабрику, потом мясокомбинат… Потом удалось вклиниться в торговлю нефтью, освободив себе место с помощью верных бойцов.
Со временем зэк Отвертка превратился в респектабельного мужчину по имени Виктор Петрович. Он посещал дорогие клубы и порой даже появлялся в Большом театре – особенно в те дни, когда там собирались шишки покрупнее, вроде Лужкова.
Об уголовном прошлом не напоминало теперь абсолютно ничего – даже многочисленные «масти». Над их удалением потрудились лучшие специалисты-косметологи. Точно также были замазаны и пятна в биографии. И теперь Рыхлин говорил, что на зону попал совсем не за бандитизм и вымогательство, а по политическим причинам.
