Андрей Воронин
Слепой. Глобальный проект
Глава 8
Если бы Бела жил и работал не в Венгрии, он никогда не оказался бы в подобной ситуации. С самого начала все пошло бы по-другому. А так – блестящая учеба в школе Будапешта практически гарантировала ему поступление в московский университет, куда самим москвичам путь был открыт далеко не всегда. Талантливый биолог, он выделялся среди разнонациональной студенческой братии не только редкой толковостью и усидчивостью, но и твердой убежденностью в том, что по окончании курса вернется на благополучную, политически стабильную дружественную родину. Никаких планов по поводу организации бизнеса в рамках дружбы народов или эмиграции в страны загнивающего капитализма Бела не вынашивал. Домой ездил часто – это было недалеко и не дорого. Ни баулов с фирменными джинсами и футболками, ни видеокассет не привозил. Он любил русские пельмени и чай «Бодрость» с зефиром. Пять студенческих лет он прожил в одной комнате с комсомольским активистом Пашей из Нижневартовска, и ничем не помог ему в осуществлении заветной мечты: найти и сдать родине заграничного шпиона. Бела был скучен до тошноты, ничего не знал и не хотел знать о политике, сексе, разлагающем влиянии поп-культуры. У него были две пары привезенных из дому джинсов и одна завидная джутовая куртка, но на занятия он ходил в брюках и пиджаке. Читал исключительно учебники, так что обвинить его хоть в какой-нибудь пропаганде чуждых идей было невозможно. Даже девушками, замечательными кругло и плоскогрудыми славянками, казашками, коренастыми прибалтийскими молчуньями – он не увлекался. Ни даром, ни на спор, ни за пластинку группы «АВВА», которые у него на родине продавались свободно, а в Москве позволяли неделю обедать в приличном ресторане, он не соглашался остаться с кем-то из них наедине. Он был из тех странных «знаек», которых не любят, но знакомством с которыми обоснованно гордятся и хвастаются. Пять московских лет пролетели быстро. Бела был самым молодым выпускником-иностранцем на курсе, потому что не учился на подготовительном – школьного знания языка было достаточно, чтобы сразу приступить к учебе на русском. В университетской библиотеке и школе общественных профессий, посещать которую мог любой желающий, он усовершенствовал свой и без того неплохой английский. И все это как-то само собой, без эпатажа, выступления на комсомольских и партийных сходках, участия в самодеятельности. Этого Бела Меснер действительно не любил и просто не мог принять: любая публичность, даже обычная человеческая открытость были ему чужды.
«Ореховый мальчик» – это прозвище придумала ему бойкая молодая преподавательница исторического материализма. Она частенько бывала и в общаге у фарцовщиков, и в дорогих валютных барах, куда ее обычно сопровождали собственные студенты. Всех юношей, кроме этого интеллигентного, равнодушного к сладкой жизни венгра, она хоть как-то интересовала.
– Если не как самка, то хотя бы как человек! – возмущалась женщина с преподавательской кафедры общественных наук. – А этот – словно червь в орехе – спрятался в скорлупу и не высовывается.
– Какой же он ореховый червь, милочка, – возразил ей пожилой преподаватель. – Этот Меснер – самый что ни на есть золотой орешек с изумрудным ядрышком. Такого только ученая белка разгрызет, а они, как известно, лишь в сказках водятся, да еще за границей.
«Много чести – зубы об него ломать», – подумала преподавательница, но на очередном семинарском занятии попыталась Белу «завалить». Ничего у нее не вышло – парень знал ее предмет блестяще. Отвечал на вопросы, дословно цитируя конспект. Придраться не к чему, да она и не была злой или мстительной.
За годы учебы в Москве он не завел ни одного друга, а уезжая даже не предложил соседу по комнате обменяться адресами. Тот, собственно, и не ждал от него ничего подобного. Его не самое удачное фото еще полгода висело на доске отличников, вызывая у провинциалов недоумение: почему Бела, если он мужик?
Меснер запомнился всем преподавателям: ровный, стабильный отличник и тишайший жилец буйной общаги.
В Будапеште Белу ждал сюрприз: любимая девушка была беременна. Не надо было быть ни биологом, ни физиологом, чтобы догадаться, что круглый красивый животик Каролине надул не он. Шесть лет она была его единственным и неизменным сексуальным интересом. Когда они были детьми, одноклассниками, она тоже всегда приходила по первому приглашению, играла с его конструктором, слушала его музыку, при нем красила глаза и ногти, листала запрещенные журналы. Их первая близость произошла неожиданно, по крайней мере, для него. Бела, как всегда, сидел над учебниками. Тогда он осваивал основы генетики. Ближе к вечеру отец заглянул в его комнату и виновато попрощался. Сын знал: у него роман с сотрудницей, и ночевать снова придется одному. За последние два года Бела привык к этому – пусть лучше у подруг ночует, чем водит их сюда. И бабушка так говорила, и классная руководительница. Мамы с ними не было никогда – умерла при родах.
Убедившись, что за папашей захлопнулась дверь, он сделал музыку погромче и стукнул в стену. Через минуту Каролина уже сидела на его диванчике, укрывшись легким клетчатым пледом, и листала очередное глянцевое издание из соседнего киоска. Случалось, они так просиживали целые вечера – он за трудной книгой, она за яркими картинками популярных журналов. Наличие-отсутствие в доме отца или бабушки на это никак не влияло – Каролина была полноправным членом семьи с тех пор, как ее мама однажды попросила его папу побыть с девочкой минут десять-пятнадцать, пока она сбегает в магазин. За эти минуты дети очень подружились, им хотелось быть вместе. Их родители-одиночки сначала приняли это за знак свыше, но ошиблись. «Знак» распространялся только на детские отношения, которые взрослых не объединили.
Бела привычно попросил подружку сделать бутерброды и чай, она знакомо поворчала и отправилась на кухню, вернулась с полным блюдом сандвичей. И вдруг, когда она стояла в дверном проеме, он разглядел, что под длинной, свободной футболкой на ней ничего нет. И это очень красиво, и очень интересно.
– Ты почему голая пришла? – спросил он напрямик.
– Из душа только что, да и жарко, разве нет?
– Мне тоже жарко, ну и что! – парень еще не понимал, что с ним происходит.
– Отстань, я тысячу раз так приходила, и никому это не мешало. Пойду оденусь, а ты кассету пока перемотай.
Она ушла и через пару минут возвратилась. Теперь под футболкой были белые трусики с яркой маленькой картинкой.
– Без них мне больше нравилось, – честно признался он.
Книга уже не читалась, а музыка не слушалась – ее заглушал непривычный шум в ушах. Как будущий биолог, он тысячу раз видел статьи о характерных реакциях мужского организма на повышение уровня тестостерона: и выброс адреналина, и сосудистая реакция, и изменение сердечного ритма… Пока Бела мысленно оценивал свое состояние, Каролина приподняла футболку и сняла трусики. Переспрашивать, правильно ли он ее понял, не пришлось – майка тоже упала на пол. Уже через мгновение его джинсы тоже были на полу. Рубашку он снять не успел….Кажется, ей понравилось.
Ни обсуждать, ни оценивать вслух случившееся они не стали. Просто теперь, когда она приходила, все случалось словно само собой. Единственное, о чем будущий ученый счел нужным поговорить, – это опасные и безопасные дни. Заводить малыша он пока не планировал.
За все шесть лет Каролина ни разу не отказала, не придумала отговорки или болезни. Она всегда порывисто и смело ложилась на его диван, всегда честно называла даты критических дней, тяжело и шумно дышала вначале и закусывала нижнюю губу в конце. Он редко звонил из Москвы, но когда приезжал – все свободное время посвящал ей. Разговаривали по душам они по-прежнему мало. Бела считал, что высшая форма любви, доверия – когда и без слов все ясно.
Увидев выпирающее пузико, свеже дипломированный биолог прикинул срок – около двадцати недель. Выходит, когда он был дома в последний раз, Каролина уже была в положении. Он тихо сел на разбитый диванчик, обхватил голову руками и просидел, не двигаясь, почти сутки. Как в бреду или тумане видел и слышал ее передвижение по квартире, разговоры с отцом, попытки прикоснуться к плечу, принесенные и убранные тарелки с едой, чашки с питьем. Казалось странным, что отец деятельно во всем этом участвует, суетится, распаковывает его сумку и целует красную коленкоровую книжечку – диплом с отличием об окончании МГУ.
Только к ночи Бела осознал, что Каролина теперь живет у них, беременна от его отца и абсолютно счастлива. Жить со старшим Меснером она начала на год позже, чем с младшим, когда Бела уехал в Москву. Папа почему-то к сыну не ревновал, а она жалела и любила обоих.
Уже назавтра несостоявшийся жених снял отдельную квартиру, а через неделю поступил на работу в Будапештский университет на отделение медицинских наук. Его охотно приняли и предложили место в аспирантуре. Летом университет пустовал, можно было спокойно осваиваться: изучить расположение длинных коридоров, меню буфетов, фонды библиотеки. Жить совсем один Бела не привык, но приходилось учиться и этому.
Другим серьезным испытанием стало вступление в партию. Кафедрой заведовал профессор Габор Солти, блестящий ученый-физиолог, почему-то вдруг решивший, что истинного блеска мужчина может достичь, только сделав политическую карьеру. Со временем Бела разобрался, что эту мысль профессору внушала кривоногая, глазастая лаборантка, бездарная и тщеславная одновременно. Габор стал одним из основателей оппозиционного движения «Венгерский демократический форум». Он даже пробился в президиум на историческом первом его соборе в Лакителеке под Будапештом. Первые полгода работы на кафедре сопровождались пламенными и, что удивительно, абсолютно искренними беседами заведующего с сотрудниками и аспирантами о христианско-гуманистических, национально прогрессивных и либеральных идеях. Бела внимал начальнику с почтением. И когда тот предложил вступить в ряды демократов, отказаться не посмел. Членские взносы он платил исправно и даже один раз пришел на собрание. Политика Белу Меснера по-прежнему не интересовала, но, если от нее зависела карьера, он готов был числиться в партийных рядах.
Еще одним событием стало рождение ребенка Шандора Меснера и Каролины. Так Бела превратился в старшего брата малютки Иштвана. О том, что малышу пора родиться, Бела догадывался, но точных известий не имел – со дня своего побега ни разу не звонил домой, и его никто не искал. Даже не сообщили о неожиданной, нелепой смерти бабушки от закупорки легочной артерии. Об этом он узнал от ее соседки, которую встретил на улице случайно. Эта же болтливая фрау Хелена сказала, что у Шандора прибавление в семействе.
Новость разбередила незажившую рану. Бела часто представлял отца, занимающегося любовью. Не с забытой мамой или незнакомой любовницей, нет! С Каролиной – маленькой, глупой, трепетной. Меснер-младший не мучил себя вечным «почему»? Почему она так поступила, выбрала старшего – заурядного, небогатого, неперспективного Меснера? Ответ был один – судьба. Никто не виноват, ни с кого не спросишь.
А потом Бела встретил их в клинике, куда заехал договориться с потенциальным соавтором о совместной публикации в «Университетском вестнике». Нахохлившиеся, поблекшие, почему-то очень похожие между собой, Шандор и Каролина сидели в очереди в кабинет к специалисту по генетике. Молодая мама держала на коленях сверток, очень большой, шевелящийся, покряхтывающий. Бела замер за колонной – он хорошо знал этот кабинет, а еще то, что завернутых в одеяло детей можно увидеть в Москве на вокзале, в руках немытых беженок из таджикских степей, но не в ведущем медицинском учреждении Будапешта. Сверток забеспокоился сильнее, из него то и дело высовывались странные, недетские когтистые лапки.
– Пить, мама, пить! – скрипел сверток. Каролина кивнула Шандору. Папаша выудил из накладного кармана сумки детский поильник и подал ребенку. Каролина отогнула угол клетчатого одеяла. Младший брат Иштван оказался чудовищем. Стало понятно, почему родители прячут его, кутая в шерстяной кокон.
В университете Бела слышал об этом заболевании на факультативе по генетике. Преподаватель упомянул о нем вскользь, потому что материала о прогерии – так называлась эта болезнь, имелось очень и очень мало. Бела потом нашел в вестнике американского университета имени Джона Хопкинса маленький отчет, подтвержденный данными нескольких других лабораторий. Там говорилось, что препараты группы ингибиторов фарнезил трансферазы (FTI) способны предотвратить развитие процессов старения в культурах клеток, аналогичных клеткам больных прогерией, или, по-другому, синдромом Хатчинсона – Гилфорда. Их ядра, в отличие от нормальных ядер округлой формы, состоят из многочисленных долей и иногда даже имеют вид виноградных гроздьев.
В американских лабораторных условиях применение FTI, уже проходящего клинические испытания на онкологических пациентах, возвращало ядрам стареющих клеток нормальную форму. При этом препарат блокировал синтез дефектного белка, вызывающего синдром фатального старения, на ранних этапах его формирования. Но из отчета не было ясно, достаточно ли возвращения ядрам их нормального внешнего вида для предотвращения или хотя бы замедления развития заболевания.
Бела с трудом проглотил комок ужаса. Сострадание и чисто профессиональное любопытство заставили его подойти к отвергнутым родственникам. Каролина побледнела, попыталась прикрыть сына углом пледа, Шандор вскочил, рванулся вперед. Потом замер, безвольно опустил руки и заплакал. Старший сын медленно приблизился к нему, положил руку на плечо. Потом подсел к Каролине и улыбнулся Иштвану.
– Ну, привет, как дела? – он взял малыша за сухую старческую ручонку, пощекотал ему живот.
Иштван радостно залепетал, заулыбался. Это была нормальная, адекватная реакция полуторагодовалого мальчика на искренние заигрывания взрослого. Но огромная, светящаяся прожилками сосудов лысая голова, загнутый книзу клювик носа, крошечный, с двумя подгнившими зубиками рот вызывали содрогание. Кожица на лице складывалась в пучки морщин, искривленные пальчики цеплялись за трикотажный гольф, оставляя крошечные затяжки.
– Ну, иди ко мне, братик, садись на колени! – Бела подхватил малыша, резко выдернув его из огромной шерстяной пеленки. Тот не испугался, не заплакал, словно знал старшего брата со дня рождения. Тонкие, стариковские ножки отделял от крошечной острой попки «дежурный» памперс, который казался огромным по сравнению со страшной, недетской худобой.
Каролина смотрела на обоих с тоской и усталостью, она исхудала так, что ее кожа светилась, почти как у сынишки, хотя выглядела она гораздо моложе его.
– Давно началось? – поинтересовался Бела у отца.
– Врачи говорят, слишком рано, ему и семи месяцев не было, когда стало понятно, что происходит что-то совсем неправильное. А уже к году сомнений не было – прогерия. Вероятность – один случай на несколько миллионов рождений, генная мутация. И этот единственный случай – в нашей семье, с нашим ребенком. Мы и не знали раньше, что такое бывает, не слышали никогда.
Маленький, сухокожий глазастый гномик весело стучал поильником по колену Белы, примерял ему на голову свою полосатую трикотажную шапочку, шлепал ладошками по впалым сморщенным щечкам. Пожилая медсестра издали заулыбалась, но, поравнявшись с семейством, в страхе перекрестилась. Ожидающая напротив пара с вялой, слюнявой девочкой в ходунках с интересом наблюдала за Меснерами. Казалось, они сравнивают детей, наказанных природой, и считают, что им повезло больше.
Иштван прожил всего до девяти лет. Умственно он был абсолютно нормальным ребенком, но с полным букетом старческих недугов. Последние полгода жизни малыш уже не ходил – бессильно догорал на госпитальной койке. Время, такое отлаженное, прогнозируемое, сбивалось в этом иссохшем тельце со своего естественного ритма и заставляло органы и системы стареть так стремительно, что постичь это было невозможно. Иштван десятки раз в год сдавал кровь, мочу, стволовые клетки. Его горькая судьба служила материалом для изучения генных мутаций геронтологам всего мира. Таких, как он, страдальцев насчитывалось не более полутора сотен по всей планете, в своей стране он был единственным.
С первой минуты запоздалого знакомства братья полюбили друг друга той великой родственной любовью, которую называют голосом крови. Беспокойный, вечно кашляющий, задыхающийся Иштван научился звонить Беле на работу, и трижды в день интересовался, как дела. Бела оставил съемное жилье и вернулся домой. И, само собой, все научные интересы старшего брата теперь касались генных мутаций, в том числе, связанных со старением как результатом накопления всевозможных ошибок в деятельности клеток. Сбои в работе биологических часов, попытки уравнять ход времени для всех живущих ради спасения одного, любимого, скоро и безвозвратно уходящего из жизни, делали Белу Меснера одержимым в работе.
Глава 9
Сиверов тенью промелькнул по коридору третьего этажа, успев, тем не менее, уловить, что за дверью триста восьмого работает телевизор, а в триста одиннадцатом шумит вода в душевой кабинке. Войдя в свой триста пятнадцатый, он сразу вытер тыльной стороной ладони непривычную гигиеническую помаду. Затем слегка ослабил ремень, создававший эффект «дамской талии», но пистолет не вынимал. Список потенциальных охранников Белы Меснера и покупателей его открытия, он читал прямо с флэшки, вставив ее в USB-вход мобильного смарт-фона. Вот они, молодые брюнеты, населившие «Асторию-один» незадолго до его прибытия. Имена и фамилии говорят сами за себя – Ильяс Гареев, Захар Джагаев, Гасан Сабитов… Тут же и очаровашка под номером семь – Тимур Вахитов, живет в одном номере с Рустемом Вахитовым. Любопытно, на каких языках, кроме английского и португальского, общаются эти родственники? Глеб искал венгерское, русское или американское имя – таких в списке не было. Скорее всего, Бела Меснер прибыл и поселился по фиктивным чеченским документам. Одно из списка было совершенно ясно: часть «клиентов» Глеба живет на его этаже, остальные на четвертом. Причем апартаменты расположены так, что можно проникнуть из верхних помещений в нижние, не выходя в коридор, по пожарным лестницам на балконах. И на третьем, и на четвертом этажах есть помещения, занятые постояльцами, не имеющими отношения к операции. К сожалению, в одном из них, в триста первом, точно проживает ребенок, мальчик Димка. Возможно, и в других номерах есть дети.
Столовая, похоже, ничего не прояснит – все подозреваемые обслуживаются в номерах. Значит – на повестке дня спортивный зал и уже добытый аварийный пластиковый ключ… Слепой снял темные очки, сильно потер глаза. Сделал несколько специальных упражнений: поводил зрачками влево-вправо, вверх-вниз, помассировал надбровные дуги, размял шейные позвонки. Еще раз внимательно вчитался в столбцы имен, фамилий, расписание спортивных занятий и удалил документ. Все, что может понадобиться для поиска, идентификации и уничтожения человека, указанного Потапчуком, уже впечаталось в память.
Теперь важно было успеть убрать Меснера до того, как он продаст свой товар.
«Думай, Глеб, думай, – настраивал себя мнимый Ласло Адамиш, быстро переодеваясь в спортивные брюки и только что приобретенную байку. – Если дело касается науки, а это именно так, среди прибывших должны быть люди, хоть что-то в ней понимающие, имеющие высшее образование. И еще – торг будет вестись на языке, понятном главным участникам сделки. Если это венгр и чеченцы – на русском, если венгр и латиносы, на английском. На обоих Бела говорит свободно, а покупатели – только на одном из них. Значит, в группе есть переводчик, услугами которого пользуются и сейчас, на этапе предварительной сделки. И еще – времени мало, совсем мало. Оно не ждет, не стоит на месте. Пока я шнурую кроссовки, бандиты могут начать переговоры».
Глеб вошел в тренажерный зал и сразу понял, что Меснера в нем нет. Блестящий от пота Тимур качал грудные мышцы на силовом тренажере, его товарищ с усилием давил на педали степпера. Итак, эти не в группе охраны. Следовательно, именно им нужно то, что изобрел венгерский гений. А это значит, где-то в недрах четвертого или третьего этажей идет подготовка, обсуждаются условия, проверяется надежность электронных счетов. Глеб быстро покинул зал, услышал, как хохотнула ему вслед красотка-администраторша. Она же предупреждала, что мачо занят, а назойливый Ласло решил испытать судьбу. Вот и выскочил, как ошпаренный. Может, эти двое вообще нормальные мужики, хотя для нормальных уж больно глазастые. И майки носят с таким «декольте», что даже ей неловко.
Глеб спешил. Важно было задержать торг.
Решение пришло неожиданно, а подсказал его знакомый маленький Димка. Он тащил свою красивую накрашенную бабулю вниз по лестнице и на ходу убеждал – подумаешь, сломала каблук! До танцев еще восемь часов – сейчас зайдем в Интернет, это по пути, в подвале. Закажем тебе любые туфли, через час привезут – Москва рядом. Кредитка с собой? Выбирай дорогие – тогда доставка даром. Или, если в нагрузку ерунды набрать – тоже за так привозят. Мама всегда так делает – одеколоны там, помады, шампуни всякие берет. Я тебя научу. Точно, кредитку не забыла? Женщина сосредоточенно кивала, соглашаясь. Видимо танцы для нее много значили, если она готова была приобрести обувь без предварительной примерки.
«Молодец, мальчик, торопись, помогай старшим». Сейчас он, секретный агент по кличке Слепой, найдет аппаратную, нейтрализует на время дежурного техника и повернет рубильник в положение «выключено». Телефонная линия «умрет», и вместе с ней – Интернет. Будете медлить – бабушке придется танцевать в тапочках. Кажется, здесь бар. Берем коньяк и апельсины. Это срабатывает наверняка – ни женщина, ни мужчина не откажутся.
Приятная пожилая барменша честно, даже с крошечным прибавком, взвесили три больших апельсина, уложила их в фирменный пакет. Туда же опустила бутылку коньяка. Не каждый день у нее начинался так удачно, поэтому, прежде чем вручить пакет Сиверову, она суеверно перекрестила его полученными купюрами. Он поблагодарил и уже на выходе поинтересовался:
– Что-то телефон у меня в номере барахлит. Звонить должны издалека, на мобильный не станут – дорого. К кому бы обратиться?
– У администраторши заявочку оставьте. А хотите побыстрей – прямо в аппаратную зайдите. Там техник, Толя Рыжий, он посмотрит.
Глеб улыбнулся.
– Рыжий, говорите? А где аппаратная?
– Это фамилия такая, сам-то он лысый почти.
Она была не прочь поболтать с приятным покупателем, но тот спешил. Еще раз переспросил, где можно исправить неполадку, и исчез.
«Мужественный какой, и красивый…» – мечтательно подумала женщина, провожая Сиверова взглядом.
В аптечном киоске Глеб купил средство от бессонницы, аккуратно перелил в бутылку с алкоголем, предварительно сделав пробный глоток.
«Подделка», – безошибочно определил он, бегом спускаясь в цокольный этаж, который продвинутый Димка назвал подвалом. Вот интернет-кафе, в нем только дети, да бабушка с внуком. Это естественно, у прибывших за чудо-препаратом Белы Меснера техника с собой. А вот и последняя дверь с обычным, механическим замком. Глеб присмотрелся – не заперто. Он взъерошил волосы, сдвинул очки на самый кончик носа, провел влажным пальцем по бровям, придав им на время кустистый вид. Его удачная утренняя покупка, байка, была двусторонней, и он быстро надел ее наизнанку. Блеклая серо-коричневая одежка стала ярко-коричневой с заметными, обработанными светлой нитью швами. Капюшон пришлось заправить внутрь. Смена декораций заняла несколько секунд. Сиверов мог гарантировать, что никто ничего не заметил: ни переодевания, ни оружия за поясом.
– К вам можно? – изменившийся до неузнаваемости агент Слепой робко заглянул в вотчину Рыжего, вопрос он задал подобострастно и мило. Толян благосклонно кивнул, дескать, входите. Сиверов открыл рот, сглотнул от волнения слюну, и тут его пакет порвался, по полу покатились яркие оранжево-красные апельсины. Рядом с ними удачно, не разбившись, приземлилась большая початая бутылка дорогущего коньяка.
– Извините, – засуетился проситель. – Апельсинкой не угоститесь?
– Что мне, здоровому мужику, твоя апельсинка? Я сало люблю, с мясом.
– А может, по пятьдесят? А то одному, того… Заодно и просьбу изложу… – Сиверов действовал, что называется, по обстоятельствам. По бледному, плохо побритому лицу сразу определил, что Рыжий любит выпить, по мятым штанам и дешевым ботинкам из кожзама, что дорогим спиртным не балуется. Такой не устоит перед соблазном и пьянствовать будет жадно, «про запас», чтобы при случае козырнуть перед дружками, как он эту хваленую «Метаксу» стаканами глушил.
Глеб не ошибся. Рыжий молча вынул из выдвижного ящика стандартную гостиничную табличку «Не беспокоить», где простым карандашом было приписано «Технический перерыв». Табличка отправилась на наружную ручку двери, замок защелкнулся, с подоконника на стол перекочевали на удивление чистые стаканы.
Уже через пять минут бутылка опустела почти на половину, а в аппаратной благородно запахло апельсинами и дорогим коньяком. А еще через две минуты Толян совершенно осовел. Крепкий алкоголь на голодный желудок, без закуси, да еще сдобренный снотворным, сделал свое дело – техник уснул. Сиверов протер длинным рукавом байки и бутылку, и свой стакан, из которого даже не пригубил. За время короткой пьянки он успел осмотреться. Коммутационный шкаф был открыт. Один щелчок пластмассовой рукоятки – и в аппаратной наступила мертвая тишина, остановились все вентиляторы. Одновременно оборвались на полуслове телефонные разговоры, «вывалились» из всемирной паутины компьютеры в «Астории-один». Сиверов опустил за пазуху фирменную гостиничную кепку Семеныча, вскочил на стол, распахнул окно и боком выбрался в узкое углубление ниже уровня газона. Плотно прикрыв створки, осторожно приподнял голову, встретился глазами с сидящей на бордюре кошкой. Очаровательное полосатое создание без любопытства взирало вниз, мешая Глебу осматривать окрестности. Пришлось замахнуться, словно собирался ударить. Животные лучше других понимают именно этот жест – кошки в секунду не стало. На счастье, больше вокруг никого не было, и Глеб, подтянувшись на руках, легко выпрыгнул на асфальт и быстро вернулся в здание.
Заняв позицию между третьим и четвертым этажами, Слепой наблюдал. Вскоре одна за другой стали открываться двери люксов, зазвонили мобильники, послышалась чеченская и русская речь. А вот из четыреста пятого вышли двое, один из которых, моложавый шатен, очень чисто, с московским акцентом объяснял по-русски седобородому мужчине из четыреста седьмого, что проблема не велика. Если неполадку быстро не устранят, он попытается выйти в сеть через свой мобильный телефон. На этой фразе двое крепких парней втянули его за плечи внутрь, седобородый зашел следом.
Как все просто. Не помогли ни поддельные паспорта, ни крашеные волосы. Сейчас выполнить задание было невозможно – засветишься, придется ранить посторонних, насчет которых было ясное распоряжение – не трогать. В течение часа Глеб уберет этого парня, и домой. А теперь на крышу – перерезать связку кабелей, выведенных к вышке сотовой связи, ее он приметил, когда въезжал на территорию «Астории-один». Спокойно, почти лениво, Сиверов дошел до своего номера, убедился, что электронный замок надежно за ним захлопнулся, и вышел на балкон. Вряд ли его сейчас заметят – весь персонал внизу, у двери аппаратной – читают табличку с просьбой не беспокоить. Даже если дверь к Рыжему отопрут или вышибут, быстро разбудить его будет затруднительно. Возможно, что кто-нибудь, кроме Анатолия Семеновича, знает, как исправить поломку. Поэтому надо спешить. Время – оно сейчас главный участник операции.
