Андрей Воронин
Русский брат. Земляк
Глава третья. Слишком близкие подруги
Газетчик как в воду глядел. Юношу в малиновом пиджаке они разыскали в туалете – повернувшись спиной к зеркалам, тот курил сигарету за сигаретой.
– Ты выглядишь гораздо лучше, – попробовал ободрить его Мигунов.
Парень бросил окурок себе под ноги на выложенный плиткой до блеска надраенный пол.
– Только не задавайте мне больше вопросов, – он прижал кончики пальцев к виску.
– Мне тут пришла в голову одна мысль, – заметил Мигунов. – Давно ты работаешь у Альтшуллера? Верней работал.
– Полгода. Мальчиком на побегушках.
– То есть ты выполнял самые разные поручения? Так я и думал… Понимаешь, я почти уверен что ты видел убийцу. Но тебе не пришло в голову его остановить так как ты остановил нас. Для тебя и для Альтшуллера тоже его появление было само собой разумеющимся. Поэтому ты искренне забыл о нем, когда отвечал следователю.
– Убирайтесь к черту! – не выдержал молодой человек, – вы все меня уже достали!
Мигунов пропустил его вопль мимо ушей:
– Подумай как следует. Убийца ведь тоже тебя видел – он прекрасно знает, что рано или поздно ты все вспомнишь. Если он еще несколько дней останется на свободе, за твою жизнь никто и ломаного гроша не даст.
– Поймите, я никого не видел. Он сказал, что хочет отдохнуть и приказал никого не пропускать – только Джека Николсона, если он вздумает приехать…
– Счастливый человек: шутить на пороге смерти – это дар судьбы.
– После этого я не отлучался ни разу. Никто не входил… только горничная. Она сказала, что ей нужно поставить чистую пепельницу и сменить разбитый стакан.
– А стакан действительно был разбит? – быстро спросил Олег.
– Да. Григорий Евсеевич заметил это как только мы приехали. И высказал свое неудовольствие дежурной по этажу.
– Главное – лицо. Ты запомнил лицо горничной?
Молодой человек выронил очередную сигарету, которую не успел еще поднести ко рту.
– Не оставляйте меня одного, прошу вас. Она меня прикончит. Точно так же как его. Надо заявить как можно быстрей, как можно быстрей.
– Спокойно. Прежде всего надо вспомнить приметы.
– Сейчас… Темные гладкие волосы, кожа бледная.
– Все не то. Что-нибудь характерное, понимаешь?
– Не могу, не получается, – молодой человек морщился от напрасных усилий и ходил из угла в угол, оттопырив руками карманы малинового пиджака.
Человек в шортах, забежавший в туалет по срочной необходимости, взглянул на него с недоумением.
– Мне не пришло в голову присматриваться к ней, – незадачливый сотрудник Альтшуллера перешел на шепот.
– Сосредоточься. Ты смотрел ей в лицо.
– Бледная кожа, – повторил юноша. – Еще проскользнула мысль, что ей следовало бы подрумянить щеки.
– Туалет не слишком удачное место. Безопаснее держаться возле людей. Пойду разузнаю осторожно насчет горничной, а вы оба ждите меня в кафе.
В Каллистратове заговорил тот самый охотничий инстинкт, который заставлял его лихорадочно пробегать взглядом страницы, часами всматриваться в лица на старых фотоснимках. Почти месяц он неотступно преследовал директора Исторического музея, пока тот не согласился пустить его в запасники – своими руками пощупать масонские регалии прошлого века.
Он и сейчас отчетливо помнил запах и фактуру кожи, из которой были сшиты все эти фартуки и перчатки, переливчатую ткань орденских лент. Если это в самом деле масоны, то дух останется прежним даже столетие спустя, и он узнает его в первой же мелкой детали. Только не терять времени.
Администраторшу Олег разыскал в фойе – ее осаждали решительно настроенные люди. Требовали вернуть деньги, уплаченные вперед за проживание. Многие из постояльцев явно не желали оставаться в гостинице, где произошло убийство. Администраторша не пыталась никого переубедить и отправляла одного за другим в кассу.
– Прошу прощения, выяснились некоторые обстоятельства, – Каллистратов мягко взял ее за локоть и отвел в сторону.
Этот человек иногда умел быть любезным.
– Вы случайно не брали на работу новую горничную?
– Взяли одну буквально позавчера. Поставили на десятый этаж на испытательный срок.
– Держу пари, что у нее нездоровый цвет лица.
– Верно. Зато в остальном – пока никаких претензий.
– Ее кто-то рекомендовал?
– Особых рекомендаций не было. Одна из наших работниц сломала ногу и нам срочно понадобился человек на замену. Эта согласилась трудоустроиться временно.
– Так сейчас ее смена?
– Да. Она должна быть на рабочем месте. У следствия какие-то подозрения? Давайте я позвоню дежурной по этажу.
Олег не стал возражать, он был уверен, что горничной давно нет на месте. Так оно и оказалось – дежурная по этажу сразу стала жаловаться на новенькую:
– Не знаю куда она задевалась. Работы выше головы, а она шляется неизвестно где.
* * *
Даже у преуспевающего во всех отношениях человека иногда находится повод чувствовать себя несчастным. Для президента столичного банка «Олимпия» Георгия Хаджиева таким поводом была дочь.
Во всем остальном обстоятельства складывались как нельзя лучше: гастрит уже давно не давал о себе знать, жена круглый год пропадала на итальянских курортах и больше не совала нос в его дела, банк успешно выдержал всестороннюю аудиторскую проверку и продолжал набирать обороты, выходя в первую десятку по России. Но вот Зиба беспокоила все больше и больше.
В детстве он поощрял ее мальчишеские замашки: брал с собой на рыбную ловлю, обучал простейшим приемам самообороны. Никогда не ругал за ссадины, синяки, только заставлял саму отстирывать грязь на одежде.
Юбок Зиба не признавала, носила только джинсы, свитер и кожаную куртку. Ей не приходило в голову пользоваться помадой, делать маникюр. В восемнадцать лет она приволокла домой спортивный тренажер и стала с маниакальной настойчивостью качать мускулы.
Почуяв неладное, Хаджиев стал покупать ей украшения, дорогие духи, платья из магазинов высокой моды. Зиба благодарила, долго, с холодным интересом рассматривала вещь. Через некоторое время Хаджиев замечал свой подарок на одной из ее подруг.
Все они были очаровательными – как мужчина он не мог этого не признать. Особенно Вероника, которая появилась впервые на дне рождения и очень скоро напрочь вытеснила остальных. Она всегда умело подчеркивала свои достоинства: длинные ноги безукоризненной формы, шелковистую кожу.
Несколько раз президент «Олимпии» оказывался свидетелем невидимого, но явственного тока между двумя молодыми красивыми существами. Он хотел поговорить с дочерью, но не представлял с чего начать. Спросить, почему рядом с ней не видно парней? Почему она не ценит отцовские подарки?
Как-то, разбирая почту, Хаджиев обнаружил яркий молодежный журнал в запечатанном конверте. Пролистал его, сидя у себя в кабинете. Много рекламы: модная одежда, мотоциклы, прохладительные напитки. Новые рок-альбомы, хроника светской жизни голливудских звезд и европейских коронованных особ.
Банкир собрался уже отшвырнуть журнал в сторону, когда с глянцевой страницы вдруг уперлись в него до ужаса знакомые глаза. Зиба в джинсах и кожаной безрукавке сидела, развалясь, на диване с высокой спинкой и держала на коленях свою нежную подругу.
Если бы Хаджиев не имел к девушкам никакого отношения, он оценил бы контраст. Темный ежик и вьющиеся каштановые волосы, черная кожа безрукавки и полупрозрачная ткань с затейливым блеклым узором. Ботинки со шнуровкой, на толстой подошве и босые ноги с нежными, незагрубелыми пятками.
Хаджиев выдрал страницу. Поднял двумя пальцами и щелкнул зажигалкой. По глянцевому листу быстро поползла чернота, он морщился, съеживался, распадался на части. Предупредив секретаршу, что сегодня он больше не появится, президент вышел из кабинета.
Он так гнал машину, что трижды пришлось кинуть по сто долларов гаишникам. Последний нагло запросил сто пятьдесят, но Хаджиев только взглянул сурово и ограничился сотней. Он знал, что на сей раз не успокоится, пока не разыщет Зибу, где бы она сейчас не находилась: на занятиях, в гостях или в элитарном кафе, куда допускалась только публика из узкого круга.
Первым делом он заехал домой. Внутренний голос порекомендовал войти тихо. Осторожно притворив за собой дверь, Хаджиев первым делом обратил внимание на вешалку – Зиба была дома и не одна. Хозяин дома оставил кейс в прихожей и направился по коридору к комнате дочери, откуда доносились сдавленные стоны.
На ковре с длинным ворсом сплелись два обнаженных женских тела. Голова росла из живота, ноги свешивались с плеч, пальцы крепко сцепились друг с другом. На низеньком журнальном столике стояли две недопитых рюмки и пузатая бутылка ликера. Жалюзи смягчали яркий солнечный свет, сброшенная одежда валялась где попало.
Хаджиев медленно вышел из квартиры. Очутившись на улице, сел в свой новенький, еще и трехсот километров не набегавший «Вольво». Метров через триста притормозил у тротуара. Закрыл глаза и попытался собраться с мыслями.
* * *
Милиция дважды прочесала все здание, но горничную так и не нашли.
– Покажите листок по учету кадров. Там должна быть ее фотография.
В сейфе листка не оказалось.
– Он здесь был – это совершенно точно, – растерянно обернулась администраторша.
– Проверьте, может быть что-нибудь еще пропало из документов.
Все остальное осталось на месте.
– Я еще удивилась, что у нее говор странный, не сочинский, – припомнила администраторша. Потом подумала: мало ли что – за последние десять лет столько людей с места сдвинулось.
– Чем она занималась как горничная? – спросил следователь.
– Мыла, пылесосила, меняла постельное белье, вытряхивала мусорные корзины в полиэтиленовый мешок.
– Проверьте все к чему она могла прикасаться во время работы. Ведра, эти самые мусорные корзины и прочее, – приказал следователь эксперту.
– Извините, что вмешиваюсь, но у нас все уборщицы работают в резиновых перчатках.
Появилась московская бригада. Вместе с сочинскими милиционерами по третьему разу облазили гостиницу. Молодой человек в малиновом пиджаке вспомнил, что горничная наведалась в номер минут за двадцать до того, как обнаружился труп.
– Что же вы хотите? – развели руками москвичи. – За это время можно было добраться хоть до вокзала.
Около полуночи тем, кто не проживал в гостинице, разрешили ее покинуть. Некоторые опасались путешествовать по ночному городу – их развезли двумя милицейскими машинами. Мимоходом обнаруженных проституток отвезли в участок – хоть какой-то результат работы.
Мигунов с Каллистратовым решили оплатить проживание за сутки – слишком поздно искать в курортном городе другое жилье. Перед тем как лечь спать, корреспондент «Вечерних новостей» еще раз связался с дежурным по московской редакции, чтобы передать последнюю за день порцию материала.
Глава четвертая. Легенда о Хираме Абиффе
– Как ты смотришь на то, чтобы поужинать в ресторане? – спросил Хаджиев.
– Можно, – Зиба пожала плечами и посмотрела на отца испытующим взглядом.
– Поедем за город, в «Дом охотника».
Она давно не видела его таким оживленным. Прямо из машины Хаджиев позвонил в ресторан, заказал места.
– А блюдо можно выбрать?
– Конечно. Жаркое из лосятины на двоих, – заявил он в трубку.
«Дом охотника» вполне соответствовал своему названию. Это было небольшое двухэтажное строение под черепичной крышей. Сюда, в глубь соснового бора от магистрального шоссе специально проложили дорогу с очень приличным покрытием.
Машина вкатилась в подземный гараж, где уже дожидались хозяев новенькие, начищенные до блеска лимузины. Отсюда винтовая лестница вела наверх.
Все два с лишним десятка мест были уже заняты, только один столик с табличкой «занято» пустовал. Пахло жаренным на углях мясом, на бревенчатых стенах тут и там красовались рога, кабаньи и медвежьи морды, старинные охотничьи винтовки с инкрустированными прикладами. В камине пылали дрова.
– Уютно, правда? Не надо перекрикивать музыку. Есть еще пристройка с финской баней.
– Маловато женщин, – огляделась вокруг Зиба.
– Сюда шлюх не возят. Сейчас сезон еще не начался. Обычно сюда наведываются после охоты, с трофеями.
– Так ты тоже решил заделаться охотником? Вот откуда в твоей комнате винчестер.
– Разглядела все-таки.
– Еще бы. Он в таком красивом чехле.
– Это тебе подарок на день рожденья. Хотел сделать сюрприз, но, как видишь, не удержался.
– Я здорово тронута. Ты лучший отец на свете. Насколько я знаю, нужны какие-то бумажки, чтобы легально им пользоваться.
– Бумаги в порядке.
– Тогда дело только за компанией. Знакомых охотников у меня нет.
– Могу подкинуть одного. Видишь парня за тем столом?
Зиба стряхнула пепел с сигареты и прищурилась.
– Тот темноволосый, в белой рубашке.
Парень как раз рассмеялся шутке соседа и густые волосы до плеч качнулись, скользнув волной по воротнику. На крепкой шее блеснула тонюсенькая цепочка. Он уверенно упирался локтями в стол, даже в сидячем положении просматривалась мощная фигура.
– Ты никогда раньше не навязывал мне друзей, – удивилась Зиба.
– Это твой будущий муж, – спокойно произнес Хаджиев.
На несколько секунд за столом воцарилось молчание. Зиба медленно дожевала кусок поджаренного с кровью мяса.
– Странные у тебя шуточки.
– Я вполне серьезно. Тебе сейчас двадцать один, твоя мать вышла замуж в девятнадцать.
– Мы здорово поссоримся, если ты станешь развивать эту тему.
– Не настраивайся заранее против. Это сын моего компаньона, погибшего три года назад. Тогда у «Боинга» через минуту после взлета загорелся один из двигателей. Летчики пытались посадить самолет, но он рухнул прямо на взлетную полосу.
– При всем уважении к твоему компаньону эти живописные подробности сейчас мало меня интересуют.
– Если хочешь, можно обойтись и без них.
– Как тебе могло прийти такое в голову? – искренне негодовала Зиба. – Никто и никогда не будет мною распоряжаться.
Она была не то чтобы растерянна, но сбита с толку и не могла подобрать подходящих слов, чтобы выразить всю меру своего возмущения.
– Слушай внимательно, – Хаджиев наклонился к дочери через стол. – Завтра, в худшем случае послезавтра тебя втолкнут в обычную патрульную машину. Привезут в отделение. При обыске найдут героин, в пересчете больше, чем пятьдесят доз. По закону этого достаточно, чтобы подвести человека под статью о распространении.
Зиба презрительно усмехнулась:
– Не ожидала от тебя такой дешевки.
– Не веришь? Конечно – какой любящий отец своими руками запрячет дочь за решетку? Но я сумею через это переступить. Ты больше не будешь позорить меня на весь свет – дрянь, извращенка.
– Мой арест тебя тоже не прославит, – холодно заметила дочь.
– Тебя засадят под другой фамилией.
– Значит, весь сыр-бор из-за снимка в журнале? Извини, но это реакция закомплексованного человека. Где ты там разглядел криминал?
– Зато ты у нас без комплексов. Среди бела дня занимаешься любовью с подружкой.
– Шпионил за мной, подглядывал? – Зиба вскочила из-за стола.
– Успокойся, в этом не было никакой необходимости. Ты не очень-то старалась скрываться.
Она подумала и села на место, заложив большие пальцы обеих рук за широкий ремень.
– Ладно. Поговорим начистоту. То, что ты считаешь извращением, для меня так же естественно, как дышать воздухом. Почему ты забеспокоился только сейчас? Почему не поднимал тревогу, когда я разбивала чужие носы, не признавала юбок? Я буду спать с женщинами, потому что мне этого хочется. Даже в зоне. Уверяю тебя – я там буду пользоваться колоссальным успехом.
* * *
Олег отсоветовал Мигунову упоминать масонов в статье об убийстве на черноморском курорте. В Москве, на третий день после похорон Альтшуллера он наведался к его вдове. Полная женщина с воспаленными глазами, с крупными родинками на щеках и подбородке сперва не хотела разговаривать о покойном с незнакомым молодым человеком.
Каллистратов решил испробовать последний аргумент:
– Вы заинтересованы в том, чтобы покарать убийц вашего мужа? Всех: как исполнителей, так и заказчиков? Гарантирую – милиция будет мусолить дело года два, а потом благополучно сдаст в архив. Примеров достаточно: убийства Талькова, священника Меня, Холодова, Листьева. Я перечислил только громкие дела, которые давно на виду. А сотни других нераскрытых убийств, где жертвами оказывались не столь заметные фигуры?
– Вы же дилетант. Кроме благих намерений нужен еще профессиональный опыт.
– До профессионалов дело еще дойдет. А пока я хотел бы все-таки получить ответ на свой вопрос.
– Я устала. Никому больше не верю в этой стране.
Каллистратов терпеливо ждал.
– Не угрожал ему никто – со мной бы он обязательно поделился, – тяжело вздохнула вдова, уставившись на собственные руки с больными распухшими суставами…
Дома Каллистратов стал разбирать свои выписки. Срок, отпущенный издателем, давно прошел. Костя Квашнин уже не звонил, не интересовался как идут дела – наверно, передал заказ кому-нибудь другому или вообще отказался от идеи. Олег уже не отдавал себе отчета, зачем он тратит столько времени на кропотливый труд, конца которому не видно.
Книга не давала дохода, а наоборот – поглощала деньги. Приходилось платить за ксерокопирование, покупать шоколадки сотрудницам отдела редких книг, которые рылись ради него в своих неупорядоченных хранилищах. Но все эти траты выглядели мизерными по сравнению с покупкой компьютера. Конечно, он не был оснащен модными «накрутками» вроде семнадцатидюймового монитора, видеокарты, звукового кристалла «Ямаха», двенадцатискоростного накопителя на компакт-дисках, но все равно тянул на шестьсот долларов.
Пришлось продать кое-что из мебели и одолжить денег у бывшего шефа – главного редактора «Вечерних новостей». Олегу «вкатили» на винчестер «Windows 95» и текстовой редактор «Word». Впервые увидев у себя в комнате разноцветный флажок заставки, он так воодушевился, что не ложился всю ночь, перенося текст с бумажных листочков на невидимые скрижали файлов.
Теперь он получил возможность сортировать информацию самыми разными способами: по ложам, странам, эпохам. Вносить исправления, добавки, примечания, выстраивать события в хронологическом порядке. Создавать ветвящееся дерево каталогов и с легкостью путешествовать по нему.
Дерево на экране, растущее сверху вниз стало для него зримым символом масонства. Эта разветвленная организация никогда не знала ни сословных, ни имущественных, ни национальных ограничений. Она росла вглубь, опасаясь солнечного света, хотя провозглашала идеалы всеобщего братства, просвещения, любви.
Пароли, клятвенные обещания сохранить тайну, мрачные обряды, постоянные напоминания собратьям о мести, которая должна свершиться, – все это изредка просачивалось на поверхность, вызывая преследования, запреты, отлучения от церкви.
Впервые с открытым обличением франкмасонства выступил римский папа Климент XII в 1738 году. Он повелел отлучать от церкви всех католиков, прошедших обряд посвящения в члены братства. Но анафемы не пугали масонов, они не признавали иных авторитетов, кроме собственной доктрины, считая свой орден гораздо более древним, чем Ватиканский престол.
В файл под названием «Хирам Абифф» Каллистратов занес масонскую легенду об основании ордена:
После изгнания из рая Адам сохранил память о высших божественных познаниях и передал ее своим потомкам в виде символов. Одним из избранных был великий царь Соломон. Задумав построить Храм Богу, он заключил договор с владыкой Тира, по которому тот обязался предоставить целую армию каменщиков и плотников. Главный мастер Хирам Абифф разделил работников на три степени: учеников, подмастерьев и мастеров. Каждой из них были присвоены отличительные знаки, слова и правила.
Мастера получали высшую плату, поэтому однажды три дерзких ремесленника самого низшего ранга решили силой заставить Хирама Абиффа сообщить им мастерское слово. Зная, что он каждый вечер приходит к незавершенному алтарю Храма, чтобы совершить молитву, они решили его подстеречь.
Сперва Хирам направился к южным воротам Храма, где лицом к лицу столкнулся с человеком, вооруженным линейкой длиной в двадцать четыре дюйма. Когда мастер отказался сообщить секретное слово, тот ранил его в горло. Хирам повернул к западным воротам, где получил удар угольником в грудь. Шатаясь, он с трудом добрел до восточных ворот, где погиб от удара молотком по голове.
В другом варианте легенды у южных ворот Абиффа ударили молотком, у северных – киркой. Предвидя свою гибель, он бросил золотой треугольник с начертанием тайного имени Бога в колодец. Тогда, у восточных ворот, он получил смертельную рану от циркуля.
Чтобы скрыть свое преступление, убийцы похоронили Абиффа в наспех вырытой могиле. Узнав о гибели своего помощника, Соломон глубоко опечалился и повелел найти тело Великого мастера. В знак своей невинности рабочие явились в белых перчатках.
Тело быстро отыскали по рыхлой земле. Зазеленела ветка акации, которой убийцы отметили место погребения, чтобы потом перенести тело в более надежное место. Испугавшись, что древнее мастерское слово сделалось известным, мастера решили заменить его первым, произнесенным при открытии тела. При виде разлагающегося трупа раздались слова: «Плоть отделяется от костей». Оно и было принято за пароль мастерской степени…
– Сказки для младшего возраста, – резюмировала Алла, глядя на экран через его плечо.
– Как ни странно, но такая сказка заключает сердцевину вещей. В тайной доктрине масонов Хирам Абифф или Адонирам считался великим мучеником. Его участь напоминала о том, насколько важна для братьев клятва сохранять тайну.
– Признайся, что ты просто купил себе красивую игрушку и теперь создаешь видимость дела.
– А вот теперь послушай как легенда трансформируется в обряд, – Каллистратов стал считывать прямо с экрана. – При приеме в мастерскую степень вся ложа драпируется черной тканью. На стенах – черепа и кости с надписью «помни смерть», на полу черный ковер с вышитыми золотом слезами. Посреди ковра открытый гроб. Светильники поддерживаются тремя человеческими скелетами. По правую сторону от жертвенника на искусственной земляной насыпи сверкает золотая ветвь акации. Все братья одеты в черные камзолы и круглые шляпы с опущенными полями.
Обряд посвящения изображает убийство легендарного Мастера, причем посвящаемый должен играть его роль. Тремя ударами молотка председательствующий повергает его в гроб. Здесь его накрывают красной, словно окровавленной тканью, на сердце возлагается золотой треугольник.
В ритуале записано: «Символы мастерской степени представляют под покровами смерти будущую жизнь. Смятение должно возродить падшие духовные силы. Кто сей Адонирам? Не есть ли это некое существо, сокрытое в человеке, которое стремится лишь к вечному. Но умолкает под ударами трех злодеев: гордости, корыстолюбия и разврата».
– Что-то вроде «давайте жить дружно», – заметила Алла. – Интересно только, откуда они доставали скелеты?
– Не все так просто – положение в гроб означало еще и отречение от своей личности, подчинение своей жизни интересам Ордена. Взамен посвященный получал власть над ложей. Теперь он мог управлять «вольными каменщиками» точно так же, как Хирам Абифф управлял строителями Храма.
