Андрей Владимирович Калинин
От третьего лица
Афганский синдром
За то, два раза в год, весной и осенью в село возвращались загорелые, угрюмые и иногда совсем поседевшие парни, отслужившие армию в далёком Афганистане и часто удивлявшие родных и просто односельчан сверкавшими на груди боевыми наградами. А ещё бывало, что их встречали гораздо раньше срока, когда возвращались они в цинковых гробах, крепко запаянных сваркой и запрещённых к вскрытию, в сопровождении людей в военной форме. Вот тогда, из уст местного Военкома, на сельском кладбище звучали краткие слова о каком-то интернациональном долге, который они исполнили до конца.
Это совсем никак невозможно было понять, кроме того, что концом выполнения долга для них стал конец их земного пути и самого ценного для каждого человека – собственной жизни. Никто из селян не знал значения этих слов про «интернациональный долг», сквозь слёзы невест и матерей лишь приходило понимание, что где-то там очень далеко, на чужой для нас земле, идёт чужая война, и там почему-то воюют наши вчерашние школьники, молодые ребята, которых никто не провожал в этот ад и никто не рассчитывал на такую встречу.
Так Афганистан стал страшным ужасом для всех матерей, чьи дети подрастали и готовились вскоре пойти по призыву в армию. Многими ночами они тихо рыдали в подушку и молили Бога, кто как умел, чтоб её кровинку миновала эта участь. Но миновала она не всех.
А подрастающие старшеклассники знали, что рулетка не предсказуема и кто-то обязательно попадёт служить либо в «команду №1», в желанную ГСВГ (Группу Советских Войск В Германии), откуда все возвращаются счастливыми и радостными, привозят наклейки с пышногрудыми фрейлинами и рассказы про покоренную Германию, где Коммунизм тем не менее, для немцев, как это не парадоксально, за счёт нашей помощи, уже наступил, где несколько раз за службу советский солдат из ограниченного контингента мог сходить в увольнение, и даже возможно попробовать настоящего немецкого пива и колбасок. А кто-то другой попадёт в «команду №2» и тогда светит ему путь в учебку, в Таджикистан, и оттуда, через шесть месяцев, его перебросят транспортным ИЛ-76 в Кабул, а дальше, уже вертушкой (вертолет), в одну из афганских провинций. В страну, где стреляют даже дети и старики, а смерть поджидает в любом месте, в любое время.
Особого героизма и желания воевать никто не испытывал, хотя все ещё были комсомольцами и патриотами, но внутри каждого было чувство чего-то не настоящего в этой истории, какого-то обмана.
Ведь война на афганской земле никакого отношения к защите собственной Родины не имела и обратное никто не доказал, даже Советская пропаганда. Никто не мог объяснить убитым горем родителям, почему их сыновья должны были погибнуть в мирное время и на далёкой чужбине.
Вот почему, в том числе, среди разных прочих причин, десятикласснику важно было не просто закончить среднюю школу, но и обязательно постараться поступить в институт. Ведь тогда можно будет получить отсрочку от призыва в армию или закончить военную кафедру и вообще стать офицером запаса. А эта война в Афгане, как называли Афганистан те, кто оттуда вернулся, глядишь к тому времени и закончится, рассуждали те, кто имел способности мыслить «по-взрослому».
Саня не был исключением, он тоже много раз задумывался на эту тему, внимательно читал международные новости в газетах, смотрел программу «Время» по телевизору, но там почти ничего не говорили про эту далёкую войну.
Серёгина исповедь
И вот однажды, недавно вернувшийся из армии, сосед, Серёга Пархоменко, которого Саня знал с малолетства, тот самый Серёга, который когда-то учил Саню как сделать из куска трубы пистоль, теперь изрядно приняв водки вдруг стал рассказывать сквозь потускневшие стекленеющие глаза свою историю. Он почему-то решил рассказать её здесь, в тренерском домике, на сельском стадионе, в комнате которая была с детских лет Меккой всех местных физкультурников, где стены были увешаны памятными вымпелами и призовыми медалями, а полки уставлены запылившимися спортивными кубками, именно здесь, после очередного футбольного матча с командой соседнего района, его прорвало. Видимо носить в себе эту тайну дальше было тяжелее, чем рассказать о ней и о пережитом хоть кому-то из своих.
Его лицо вдруг потемнело до серого, землистого какого-то цвета, плечи опустились, он весь сгорбился и постарел на пару десятков лет. Внезапно по его щеке покатилась слеза. Охрипшим голосом без всяких эмоций, почти шепотом, Серега заговорил про то, что такое, эта Афганская война. Сжатые до побелевших косточек кулаки дрожали, как он не пытался их прижать к столу. Дыхание его стало прерывистым и даже иногда казалось, что ему не хватает воздуха и он задыхается. Он медленно говорил о том, как там, в Кандагаре, им всем хотелось жить, и про то, как гибли товарищи и как важно было выдержать первый год, потому что ещё зверствовали и собственные дембеля, но надо было терпеть и выживать, иначе не возьмут на боевые (боевые рейды) и будут потом «чморить» до конца службы.
Хотя Серёга и выпил, но многое он не договаривал, ведь подробности рассказывать ему было нельзя и это всем было понятно. Но и из того, что он говорил было понятно многое. Сквозь эти слова старшего товарища сквозили бури эмоций, обиды, непонимания и ещё много всего. Но всё равно, было трудно представить в полной мере, сколько горя, страха и ужаса пришлось там испытать и Серёге и всем, кого отправили на ту войну.
Он всё говорил и говорил, и не было в его рассказе ничего приукрашенного и геройского. И становилось ясно, что война – это холод, грязь, вонь, постоянный страх, напряжение и смерть, которая всегда где-то рядом присматривается к тебе. А ещё там выживает тот, у кого более развиты животные инстинкты, а вот победить на такой войне нельзя, потому что не понятно, что такое эта победа и кого надо побеждать и зачем.
Саня, слушал вникая, как мог, в смыслы и вдруг, впервые, глубоко осознал, что этот человек вернулся из ада, и война, она совсем не прогулка, и никакие награды не стоят того, чтобы туда стремиться.
В конце своего монолога, уже совсем тихим и осипшим голосом Серёга сказал, что понял там очень простую вещь – в жизни самое дорогое это сама жизнь. – Саня слушал, боясь пропустить что-то важное, а старший друг, всё говорил. Он говорил сквозь застывший взгляд, уставленный в одну точку, было видно, что он вообще сейчас где-то не здесь, а где не понятно.
Серёга замолчал, взял на половину наполненный большой граненый стакан водки и выпил как воду, и было видно, что он не чувствует вкуса, не пьянеет, и вообще, находится сейчас в каком-то измененном состоянии сознания. Рассказывая свою историю, он вновь переживал те события и те эмоции. Видимо водка вернула его сюда в эту комнату со спортивными вымпелами на стенах и пыльными кубками на полках.
Он обвёл всех присутствующих долгим, чуть прояснившимся взглядом и спросил, скорее в никуда, чем кого-то конкретно
– Как с этим всем жить? Зачем нас туда отправили? –
Ответа не было, никто во всём Советском Союзе, наверное, не мог бы объяснить зачем наших парней отправили убивать и воевать, в страну о которой, вчерашние мальчишки, почти ничего не знали, а если и слышали, то только из школьных учебников. А теперь они, даже вернувшиеся целыми и физически здоровыми не могли больше жить как все. Их души были изранены и истерзаны, и теперь они не могли как прежде жить здесь, в мирном времени.
Вот и у Серёги что-то сломалось внутри, и он каждую ночь воевал во сне, просыпался от собственного крика, в слезах и ужасе, и теперь он всё время думал о том, что хочет туда, назад в Баграм, ведь там всё понятно и ясно. А ещё там не надо прикидываться «нормальным», потому что там все такие же, как и он сам, люди, познавшие боль и заглянувшие в глаза страшной бездны. Говорят, что если смотреть долго в глаза бездны, то бездна начинает смотреть на тебя. Те парни знали об этом не понаслышке.
Когда Серёга закончил, он резко поднялся и вышел в распахнутую дверь, в ночь и исчез в темноте.
Все, кто присутствовал в комнате из взрослых мужиков, протрезвели. Кто-то нервно курил. Но все притихли и понимали, что сейчас услышали страшную исповедь человека. Он, Серёга, ещё несколько месяцев назад был совсем в другом измерении, про которое никто из них ничего не знает. И это очень страшное место, а называется оно – война.
Саня знал Серёгу всю свою недолгую жизнь и очень его уважал, а может даже любил, особенно после того, как он вернулся из армии. Когда Саня увидел на его дембельском кителе орден «Красной Звезды» и медаль «За Отвагу» он искренне загордился тем, что его старший друг настоящий герой. Эти награды, которые Саня раньше видел только у ветеранов Великой Отечественной войны и никогда, у практически его, Саниных ровесников, взрывали сознание пацана и пробуждали жуткую зависть, и вызывали сильное удивление.
Серёга стал для Сани с того момента настоящим героем и непререкаемым авторитетом.
Но вот теперь, после того, что Серёга рассказал на сельском стадионе в тот день, переходящий в ночь, правда войны увиденная его глазами, весь долгий и местами жуткий путь старшего друга, всё это оказалось как отрезвляющий ушат ледяной воды. Саня был шокирован услышанным, ведь это так сильно отличалось от всего что он слышал, читал или видел по телевизору.
Именно тогда Саня впервые понял, что есть какая-то другая, неизвестная всем правда, и надо обязательно научиться её видеть и понимать. А ещё самое важное и дорогое в жизни – это сама жизнь, а не деньги, звания, ордена, слава или нечто ещё. Мысль эта стала настоящим открытием и ещё много дней не давала покоя.
Только через тридцать лет собственной насыщенной жизни, проходя курс личного психоанализа и прорабатывая себя, Александр Иванович Морозов, возвращаясь к своим воспоминаниям юности и анализу своих решений и поступков, поймёт, что именно в ту ночь на стадионе, он повзрослел и понял смысл жизни, вернее ему преподали важный урок, который он осознал и принял. Ведь именно тогда он начал думать о своём будущем не как сопливый пацан, он впервые начал размышлять как воин, который принимает решения, опираясь лишь на веление своего сердца и собственный разум.
Чукча
Но это всё было потом, чуть позже, а сейчас солнце зависло в зените, воздух звенел не то от звуков стрекоз, оводов и других степных насекомых, не то от накопившейся в нём электрической энергии и пика температуры.
Убежищем от жары могла стать, либо прохлада деревянного дома, который в любую жару сохранял свежесть, или деревенский пляж. Поэтому четвертый день подряд, вместо того что бы штурмовать учебники, Саня весь день проводил здесь, на местном озере. Он понимал, – конечно, с одной стороны, это неправильно. Но, а с другой, чувствовал, что правильно. Он чувствовал, что эта пауза у воды сейчас нужнее зубрежки учебника для подготовки к выпускному экзамену по физике. Разум, конечно, требовал сидеть сейчас дома и готовиться к завтрашнему дню. Но всё нутро Сани противилось и бастовало. Он чувствовал, что все нужные к экзамену знания у него и так есть, а панические настроения, и зубрёжка в последний момент, могут лишь навредить.
Вообще-то физику он всегда воспринимал как нечто очень важное, и всегда большое, непознанное и завораживающее, даже больше, чем об этом рассказывала, с восточным раскосом глаз учительница. Ей было неизвестно сколько точно, но уже не мало лет. При этом все школяры за глаза называли её просто – «Чукча», несмотря на её кандидатскую учёную степень, которой, к слову говоря, больше ни у кого из учителей да и вообще в районе, не было и в помине. Была она женщиной замкнутой, ни с кем не дружила и жила в собственном мире куда практически никого не впускала. В ней была непонятная загадка для окружавших людей, она была «не такая», никому ничего не навязывала, ни с кем не спорила, всегда была спокойной и никогда не повышала голос. Она никого не наказывала на уроках и не обращала внимание на тех, кто отвлекался или откровенно саботировал урок, такое поведение для учителя местной школы было совсем странно и необычно. Вообще она была очень интеллигентным человеком, никогда не кичилась своей учёностью и званием Кандидата физических наук. Она была очень умной, невероятно знала свой предмет, и не только его, единственная в школе она преподавала ещё и астрономию. При этом Чукча никогда не качала права, не обращала внимания на нападки и зависть коллег и видимо, именно это давало почву считать её слабым преподавателем и человеком не от мира сего… Она была выше провокаций, которые ей постоянно устраивали и ученики, и коллеги, и как будто не замечала их. Естественно, что такое поведение преподавателя вызывало у большинства вокруг больше агрессии и неприятия чем понимания и поддержки. Это подтверждало лишь правило о том, что люди не любят и не прощают, чаще всего тех, кто не похож на них самих, на серое большинство. Все кто не стремится быть или хотя бы казаться как все чаще всего становятся кем то уникальным. Именно это обстоятельство её личной непохожести притягивало и к предмету, который она преподавала, и к ней самой, Саню и тех немногих ребят, которые восхищались исключительностью и уникальностью, тех кто стремился узнать собственное Я, и жаждал быть самим собой. Непохожесть часто объединяет гораздо сильнее похожестей.
Он всегда внимательно слушал на её уроках и вникал во всё услышанное, стремился понять, всегда делал домашку и разбирал все примеры и задания. Несмотря на постоянный шум на её уроках, он буквально проваливался в материал и был готов сразу по окончании урока, повторить всё услышанное почти дословно. Дети бывают очень жестоки, и её очень обижали, а он никак не мог ничего изменить. Она иногда плакала, закрывшись в лаборантской и никому не показывала своих слёз. А Саня очень страдал от того, что никак не может ей помочь. Он не понимал, что и к чему в этой истории, как она попала в это далёкое от цивилизации село, почему и зачем. Но всё, что он мог, он сделал, вернее, просто пару раз набил морду своим самым подлым одноклассникам и заявил, что так будет разбираться со всеми, кто будет мешать ей на уроке давать материал. Драться Саня умел и постоять мог не только за себя, он готов был разобраться с любым в школе, но понимал, что это не решение. Суть и содержание её личной истории, для него так и останется навсегда тайной потому, что она никогда бы сама не рассказала, а спросить было не у кого. Ни семьи, ни детей Чукча не имела. Но именно она, эта странноватая учительница, научила его понимать и чувствовать физику, её важнейшие законы. И это позже окажется одним из ключевых приобретенных качеств и мировоззренческих подходов нашего героя, которые определят в дальнейшем его жизнь. Да и знание астрономии ему тоже ещё ой как пригодится.
Саня в очередной раз разбежался по горячему песку и закрыв глаза нырнул в прохладную воду, задержал дыхание и заскользил вдоль поверхности с вытянутыми вперёд руками, которые как нож, рассекающий сливочное масло или океанский лайнер – океанскую гладь, резали воду, охлаждавшую своим касанием, каждую клетку нагретой солнечным жаром кожи. Лицо и всё тело обдала желанная прохлада. Выныривать не хотелось. Вот если бы можно было не дышать, хоть ещё несколько минут… Взлетев из толщи воды и вновь обретя полноценную слышимость реальности, Санька стряхнул головой и открыл глаза. Мир вернулся и обдал душным, горячим воздухом, солнце зависло и даже сквозь закрытые веки слепило красным светом. На берегу шумели его друзья и просто знакомые ребята. Он знал здесь всех, и про всех почти всё, а все знали его. Одного не знали ни те, кто был на берегу, ни он сам. Через две недели он – Саня Морозов получит школьный аттестат со средним баллом 4,85 и навсегда покинет эти места, а пока – завтра предстоял экзамен по физике, который без всякой подготовки он сдаст на 5, и своим загорелым видом удивит и преподавателей, и вздыхающих по нему одноклассниц. Но это будет завтра, а пока он, семнадцатилетний ста восьмидесяти пяти сантиметров роста парень, высушенный и загорелый на солнце, сбитый как одна цельная мышца, с сильными руками и ногами, атлетическим сложением, полный энергии и любви, разбежавшись снова нырнул в искрящуюся чуть зеленоватую воду, он грёб вразмашку вдаль от берега словно запущенная торпеда, периодически ныряя с головой в целительную прохладу водной глади. И не было в этот миг на планете Земля человека более счастливого в ощущении настоящего, чем он, как и другого настолько созревшего открыть, познать и создать собственный мир, открыть мир будущего, карту собственной жизни, где перекрестки – это возможности, направления – принимаемые решения, цели – разные, но всегда стоящие.
Варя
Однако, стоило выйти из прохладной воды и растянуться на берегу, как Саня опять задумался и загрустил, и причина была, сложная и очень личная. Саня не мог никому признаться в источнике своих переживаний и это и тяготило, и мучило, и обжигало, а иногда взрывало всю его сущность, то приступами скованности и смущения, то светлым и радостным приступом чего-то ослепительно радостного и прекрасного. Но поделиться этими новыми переживаниями было не с кем, вернее он был не готов это обсуждать.
От одного предположения причины такого состояния у него вспыхивали жаром щеки и краснели уши. Всё дело в том, что Саня вляпался, а точнее влюбился. Виной всему была Варя, девочка из 9-а, и вот уже целый год как наш герой не равнодушно смотрел ей в след, украдкой вздыхал и искал любую возможность быть если не вместе, то хотя бы рядом со своей избранницей. Она была рослая и стройная, с большими красивыми глазами и длинными, почти до плеч, светло-русыми волосами. Но самое удивительное что в ней было, это её улыбка и её голос, а ещё от неё всегда очень удивительно пахло, её волосы издавали такой аромат яблок, что Саня просто дурел.
Варя ходила стройной, пружинящей походкой, всегда гордо держала подбородок и было сразу понятно, что она знает себе цену. Когда они встречались, Саня всегда не на шутку смущался и порой, даже терялся. Позже он сам себе не мог этого простить, ведь был то он не робкого десятка. А тут такое. Надо отметить, что его вообще невероятно раздражало всё, что он не мог контролировать и с чем справиться в жизни, а в личных переживаниях тем более. Но стоило увидеть Варю и самообладание его опять покидало, щеки розовели, уши горели и даже голос как-то предательски начинал дрожать. Он пытался справляться, но казалось, что все вокруг видят и понимают в чём дело, а не смеются только из чувства такта.
В последнее время перед тем, как заснуть, мысли настигали с новой силой. Он лежал и представлял себе, что обязательно наступит момент, когда и она тоже начнёт испытывать к нему такие же сильные чувства, или даже сильнее. Тогда они будут настоящей парой, и всё у них будет серьезно, как у взрослых. У него ещё никогда и ни с кем так не было, а судя по рассказам друзей все уже имели опыт тесных отношений с девчонками, кое-кто даже делился подробностями своих подвигов на любовном фронте. Правда Саня не очень-то в эти рассказы верил. И эти рассказы совсем не соответствовали его личным чувствам.
Мысли о Варе стали в его голове занимать очень много места, и это не удивительно, она была не только самой красивой девчонкой в их школе, но и вообще из всех девушек, каких Сане приходилось встречать.
Варя с первого класса занималась танцами и потому её походка и осанка были просто невероятны и её всегда провожали завистливые взгляды девчонок и восхищенные парней. Саня, скрывал свои чувства как мог, но влюблён он был безумно и это делало жизнь в последнее время просто невыносимой. Варя, не то, чтобы не оказывала ему знаков внимания, или избегала его, нет, они много и часто общались, вместе ходили в кино, в парк и танцевали на школьных вечерах, но так как ему бы хотелось, Варя с ним никак не сближалась. Это его сильно раздражало, ведь за всё время она лишь однажды поцеловала его, случилось это весенним вечером в парке, он принес ей букет из сирени, что наломал во дворе у дома, а она просто улыбнулась и чмокнула в ответ его в щёку, он хотел ей во всём признаться, но как будто уже всё зная наперед, она его перебила и предложила идти качаться на качелях – лодочках, на которых они любили качаться до стука перекладины о балку. Качели были старые и их никто не замыкал на ключ, поэтому это был любимый аттракцион всей местной молодежи. А на обратном пути она дурачилась и делала вид, что ничего уж такого особенного и не произошло, а для него произошло и очень даже особенное.
