Андрей Валерьевич Васютин
Хрустальный фрактал
– Готов, – повторяет Алексей.
– Поехали, – говорит Марья глухим голосом. – Запускай.
Некоторое время ничего не происходит. Потом начинается.
– Эээй, – изумлённо, вполголоса говорит Алексей. – А как…
– Что там? – говорит изнутри саркофага Марья.
– Не тестовое! – громко говорит Алексей. – Рабочая сборка! Глобально! Останавливаю!
Шифу Ван видит, что колено Марьи неестественно дёргается: ритмично, резко, как у неисправного механизма. Он шагает вперёд, а потом, неожиданно для самого себя, бросается к лежаку и начинает тащить Марью за ногу.
– Оставь! – кричит Алексей.
Он пробует помешать, но шифу Ван отбрасывает его в сторону.
– Её нельзя! – кричит Алексей.
– Если убрать, то обновление накатится не в неё! – кричит Алексей.
– Ты понимаешь? – кричит Алексей.
– На всю страну! – кричит Алексей.
– Заслон снимется! – кричит Алексей.
– Со всех границ! – кричит Алексей.
– В посольствах! – кричит Алексей.
– Все планы! – кричит Алексей.
Шифу Ван вытаскивает Марью. Она тяжело дышит. Взгляд у неё отсутствующий.
– Как это? – спрашивает она.
Лицо Алексея меняется, и он бросается к лежаку, собираясь поднырнуть под его крышку.
***
Когда две жэ вывалились, наконец, из его кабинета, Николай Валерьевич откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове его плавали, влипая друг в друга, бесформенные роршаховские пятна, и больше не было там ничего. Ни одной мысли. Он тяжело поднялся, чтобы подойти к окну, но вместо этого кликнул на перепросмотр, да так и остановился, ухватившись ладонью за столешню. Он попал на середину разговора.
– Поэтому ваше очное присутствие не будет необходимым, – сказал жердь и опять поправил дужку очков этим его невыносимо высокомерным движением.
– Наша настоятельная рекомендация, – подхватил жырдяй, – придерживаться двухфазной стратегии.
– Сначала мы выводим вас из-под обвинения. Марья Николаевна, при всём моём к вам уважении…
– У тебя есть дочь? – спросил Николай Валерьевич.
– Нет, но это непринципиально, – сказал жердь, и стал говорить так скоро, как только мог. – Марья Николаевна нарушила семнадцать отраслевых законов. И два федеральных. Я уже не говорю про подзаконные акты, методики, рекомендации и прочую условно-обязательную правовую базу.
– Мы тут же получим обоснованное возражение о консолидированной ответственности руководителя, – подхватил жырдяй. – И после этого, не форсируя, не торопясь, перейдём ко второй фазе. Но в протоколе наше возражение останется, и потом мы за него сможем потянуть. Это будет нашей закладкой.
– Во второй фазе, – сказал жердь, – мы откажемся от дачи показаний. Заявим об отводе судейского корпуса на основании сорок девятой статьи Конституции. Выносить решения судья может только в том случае, если его гражданский индекс выше, чем у обвиняемого. Дело пойдёт по инстанции. От районного суда вплоть до председателя Верховного суда. Но гражданский индекс председателя равен вашему. А не выше его. Так что здесь просматривается вполне позитивная процессуальная перспектива. Дело будет постоянно возвращаться на пересмотр. Курсировать между судами.
– Судоворот дела в системе, как у нас говорят, – вставил жырдяй.
– Да. Такое, с позволения сказать, фрактальное разрастание дела. Из первой инстанции в четвёртую, и затем – высшую. Теоретически – но только сугубо теоретически – дело может даже спровоцировать пересмотр нормативных правовых актов на уровне Конституционного суда…
– Это крайне маловероятно, – сказал жырдяй.
– И тем не менее, если это произойдёт, то процессуально мы окажемся даже в более выигрышном положении. Потому что функции Конституционного суда исполняет в настоящее время гражданская нейросеть, а она вовсе не имеет индекса.
– Дело может тянуться годами, – сказал жырдяй.
– Десятилетиями. И прекратиться в связи с истечением сроков давности. Мы же, тем временем, будем иногда, для того, чтобы сбить ритм перемещений дела, активизировать нашу закладку. Подавать на апелляции. Таким образом…
– Думайте ещё, – сказал Николай Валерьевич, и оба юриста насуплено замолчали.
– Николай Валерьевич, – сказал, наконец, осторожно жердь. – Мы расписали оптимальную траекторию дела. Да, мы понимаем, что здесь имеются эмоциональные аспекты. Но в общих интересах проигнорировать их. Других вариантов нет.
– Думайте, – сказал Николай Валерьевич.
– Невозможно обойти объективные законы реальности, – сказал жердь. – Они просто есть, и всё. Нужно приспосабливаться к ним. Понимаете? Вы же не собираетесь, например, обсуждать правомерность закона тяготения? Вы принимаете то, что гравитация существует, и живёте в этой картине мира. Также и с правовой реальностью. Да, она кажется несколько более подвижной, чем реальность физическая. Но это только видимость.
– Или, к примеру, – подхватил жырдяй, – долгосрочно мы всегда исходим из того, что люди смертны. Это реальность, на которую мы не можем оказать влияния. Вот точно так же и с законами. Мы отработали вполне рабочий вариант по этому делу. Нам потребуется только принципиальное ваше согласие. Не более. Вам не придётся публично заявлять свою позицию. Вы согласны?
– Нет, – сказал Николай Валерьевич. – Не согласен. Ни с вариантами, ни с гравитацией, ни со смертностью. Идите и придумайте. Всё. Жду вас завтра в девятнадцать с соображениями. Работайте.
Николай Валерьевич остановил перепросмотр и пошёл-таки, наконец, к окну, но тут обратил внимание на алерт, который никогда ещё на его памяти не срабатывал. Он проверил уровень заслона (с юристов он так и остался на максимальном уровне), потом покопался в шкафу, достал шлем, сдул с него пыль, осмотрел с сомнением, но потом всё же решился, и надел. Дверь кабинета открылась.
– Что это за, – спросил прямо с порога Триумфыч, но Николай Валерьевич остановил его жестом.
Он показал на диван, а сам стал открывать все шкафы, один за другим. Барахла у него накопилось за эти годы не меньше, чем в склепе у Триумфыча, поэтому второй шлем он отыскал не сразу. Потом подошёл к Триумфычу, с интересом следящему за всеми этими перемещениями, и вручил шлем ему в морщинистую руку. Тот оценивающе подкинул его пару раз, посмотрел на Николая Валерьевича, и наконец надел.
– Водевиль? – продолжил он.
Однако Николай Валерьевич опять сделал предупреждающий жест и снова направился к шкафам. Откопал, наконец, гофру, подошёл в Триумфычу, присел рядом, подсоединил один её конец в макушечную мембрану, а другой – себе. Повернулся. Ударился о шлем Триумфыча: гофра оказалась слишком короткой.
– Так, – сказал Триумфыч. – Что ты тут устроил?
– Впервые вижу тебя выше нулевого уровня, – сказал Николай Валерьевич, разворачиваясь таким образом, чтобы оба они могли сесть рядышком, бок о бок. Со стороны, наверное, получилось мило. Как две черешни на одной плодоножке. Перезревшие. – Если уж ты добрался до меня, значит, дело важное. И поэтому заслоняться мы будем соответствующим образом.
– Соответствующим – это вот так?
– Соответствующим – это вот так, – подтвердил Николай Валерьевич. – Рассказывай.
– Девица эта твоя, – сказал Триумфыч, и замолчал. Сердце Николая Валерьевича ухнуло вниз.
– Что теперь? – угрюмо спросил он. – Пробралась на завод? Почему мне не доложили?
– Нет, – сказал Триумфыч. – Сидит дома. Или не знаю, где. В общем, не пробралась. Не в этом дело. Я вот что. Она, похоже, до кое-чего важного докопалась. Ты в курсе, что они бэкапили состояние этого вашего курьера? Когда имитировали отключение энергии?
– Конечно, – сказал Николай Валерьевич. – По методике нужно.
– Так вот. Данные эти. Сохранённые.
– Ну? – поторопил его Николай Валерьевич.
– Они динамические, – сказал Триумфыч.
Николай Валерьевич надолго замолчал, пытаясь сообразить, что хочет сказать ему этот старик.
– Давай ещё раз, – сказал он наконец.
– Твоя девица, – размеренно стал говорить Триумфыч, – поместила человека с низким грином, и соответственно, низким уровнем заслона, в тестовый саркофаг. Чтобы потестировать заливку обновления для нейроимпланта. В процессе они делали импульсные отключения электроэнергии. Чтобы посмотреть, не потеряются ли данные.
– И? Не потерялись? – спросил Николай Валерьевич, чтобы поторопить Триумфыча.
– Наоборот.
– Что это значит? Как это «наоборот»?
– В общем, никакие мозги они ему, как тут говорят некоторые, не выжгли…
– Вот давай без этого, пожалуйста, – сказал Николай Валерьевич. – И так уже…
– А перенесли его сознание в облако. Не просто перенесли, а с сохранением всех связей, с личным опытом, воспоминаниями и индивидуальными реакциями. Я, конечно, всё уже скачал себе, но…
– Что? – спросил Николай Валерьевич.
– Скачал. И в облаке сейчас нет ничего.
– Погоди. Я не про облако. Что ты говоришь про сознание? Они сохранили его сознание? Полностью?
– Да, – сказал Триумфыч.
– Сознание? Сохранили?
– Да. Что ты заладил. И я вижу, что там есть динамика. Изменения. Значит, сознание это продолжает функционировать. Развиваться. Ну, как развиваться… Словом, я тут соорудил нечто вроде интерфейса. Пока примитивного. Но видно, что курьер этот продолжает осознавать.
– Да ты понимаешь вообще?
– Погоди. Послушай. Он по-прежнему осознаёт. Но из-за отсутствия органов чувств новая информация ему не поступает. Поэтому он постоянно крутит последние свои впечатления.
– Ты уверен?
– Да. По-другому это никак нельзя интерпретировать.
– Кто ещё знает об этом?
– Теперь двое.
– Хорошо. Хорошо. Ты сам понимаешь, что это значит?
– Конечно. Теперь можно сосредоточиться на тестировании интерфейсов человек – компьютер.
– Да какие интерфейсы, – сказал Николай Валерьевич. – Интерфейсы! Это же цифровое бессмертие! Понимаешь? Если действительно удалось записать всю личность, со всеми её особенностями, то значит… Это значит… Чёрт возьми… И что он там? Что у него происходит?
– Деталей мне пока не видно. Но, насколько я смог разобраться, в его сознании циклически повторяется последний травмирующий фрагмент, около получаса примерно. С вариациями. Он дополняет его постоянно деталями. Воображает различные концовки. Да. И поскольку входящих данных у него нет, то чтобы чем-то заполнить ментальное пространство, он уплотняет события. В результате время там у него течёт намного быстрее, чем у нас. У него там уже лет тридцать, наверное, прошло. А может, и больше.
– Чёрт возьми. Да это… Ты понимаешь, что она сделала? Понимаешь?
– Ты уже спрашивал. Успокойся. В общем, что мы имеем на сейчас. У нас есть полностью записанное сознание. Живое. Развивающееся. Без тела. Давай обсудим, что нам делать со всем этим. И да. Забыл сказать вот что. Кажется, качество его цифровой жизни начинает деградировать. Похоже, он натолкнулся на порог своей фантазии. Тридцать лет субъективных лет крутить и домысливать события, которые в реальности длились полчаса. Никакая фантазия это не потянет.
– И что?
– Что – что? Свалится в полный бред он скоро. Думаю, есть шанс того, что сознание начнёт разрушаться. Это было бы логично. Тридцать лет без новой информации.
– Сколько у нас времени?
– Неделя. Может, чуть больше. Или чуть меньше. Или сильно меньше. Или его нет вообще. Назови любую дату, и возможно, окажешься прав. Сложно сказать.
– Ясно. Давай так. Ты возьмёшь первоначальную копию. Ту, которую сохранила Марья. И будем работать с ней. А то, что напластовалось потом – ну что ж… Даже если и разрушится, то… Это всё равно фантазии. Не имеющие ничего общего с реальностью.
– Хитрый план, – усмехнулся Триумфыч. – Но не пойдёт.
– Почему?
– Я уже думал об этом. Не получится. Его структура сознания выглядит холистичным фракталом.
– Как в технологии заслона. Понимаю.
– Да. Текущее его состояние включает все предыдущие. И влияет на них. А предыдущие не живут без того, что есть на сейчас. Всё у него взаимосвязано. Нельзя отрезать кусок сознания и что-то с ним сделать. Перелить куда-то, например. Это как операционная система. Нельзя взять часть дистрибутива и поставить из него часть операционки.
– Понятно… Что тогда можно сделать?
– Хороший вопрос. Опыта такого рода нет ни у кого в мире. Никто не подходил даже близко к сохранению цифровой копии личности. Поэтому можно только предполагать. Я думаю, он должен будет сам разобраться с этой своей закольцованностью. Разрешить ситуацию. Так или иначе. А мы параллельно подготовим для него поступление внешних данных. Я уже подумал о том, как приспособить сенсоры. Правда, с совместимостью пока не всё понятно…
– А если не разберётся?
– Тогда, наверное, сознание его просто посыпется. Я не специалист в психиатрии, но вряд ли кто-либо сможет полноценно существовать, не получая от внешнего мира вообще никаких сигналов. Тем более на протяжении такого времени. Поэтому ему нужно разобраться со своей ситуацией. Там у него нечто вроде чувства вины. Что из-за него погибла Марья.
– Что?
– Ну я же говорю, он там накрутил для себя. Насочинял того, что могло бы произойти после… После того, как сознание его было перенесено на другой носитель. А сейчас уже и не разберёшь, что он взял из реального события, а что присочинил. Перепуталось всё. Что там у него – даже близко непонятно. Если разберётся, и если мы сможем подключить сенсоры, то всё будет нормально. Наверное. А если нет – то самоуничтожится. В общем, он дойдёт до предельного состояния, а дальше всё будет зависеть от того, разрешит он этот свой конфликт или нет. Справится – молодец. Будет жить дальше. А если нет…
– Если нет – то погибнет.
– Формально он и так мёртв. Мы, собственно, ничего не теряем.
– Я не про формальность. А про человека.
– В этом и проблема. Если бы это просто был софт, то нужно было бы рискнуть. Забэкапиться и протестить. А тут. Не знаю. Это нужно много на себя взять.
– Ясно… А точно нельзя работать с первой версией? Ты проверял? Я почему спрашиваю. Сейчас мы не управляем ситуацией. Приходится авралить. Не нравится мне это. Хорошо бы не спеша разобраться. Провести исследования.
– Нет у нас на это времени. Это совершенно точно. Его сознание – это целостный объект. Со всем прошлым, настоящим и будущим. Пусть даже оно и такое… фантомное. Нельзя как-то отрезать прошлую личность от настоящей. Нет в сознании таких прямых линий отреза. С пунктирами.
