– Неужели все это правда? – удивился Дольский.
– Кто знает? – многозначительно ответил Незнакомец. – Может, не всё. Но Якоб действительно исчез, а на одной поляне в глубине Леса появился каменный столб, очень напоминающий его профиль.
– Ты это услышал сейчас?
– Да. Не всё, правда, сказано. Но всё услышано.
– Как это? – воскликнул Дольский.
– Я же сказал тебе, – с лёгким раздражением напомнил ему Незнакомец, – что человек говорит не только языком, но и телом. Энергетическим телом или душой – в данном случае всё равно. А голос душ ты уже слышал. У всех, кто находится здесь, они говорят. О том, что их волнует, что с ними было или будет.
– Как? Даже о будущем?
– Конечно.
– Но каким образом?
Незнакомец тяжело вздохнул.
– Ох уж эта забывчивость Я не люблю повторяться. Душа не знает Завтра и Вчера. Ей ведомы лишь Всегда и Сегодня.
– Не понял.
– Отправляясь впервые в дорогу, не знаешь, что где-то твой Путь завершён, – повторил уже слышанную Дольским фразу Незнакомец.
– Ты хочешь сказать, что будущее, их и моё, уже произошло?
– Именно.
– И мы действительно можем о нём узнать?
– Вы – нет, – глаза Незнакомца хитро блеснули. – Но души ваши знают и говорят. Они даже знают, с кем они связаны разными узами. Но слышать и видеть будущее, читая души, как книгу, могут лишь избранные.
«Книга, которая – человек», – Дольский вспомнил ранее слышанную фразу. – О чем она? И как читают её?
– А как читают ветер? Ты пробовал? Получилось? – Незнакомец засмеялся в ответ на его мысль:
Книгу эту никто не писал, но она есть.
Она есть, но её нельзя прочитать.
Её нельзя прочесть, но можно открыть.
Открыть и увидеть.
Пойми, когда слышишь души, совершенно не важно, смеются в это время уста или сквернословят. И тогда можно услышать и увидеть такое, о чём их захмелевшие мозги даже не могут вообразить. Посмотри хотя бы на того, кто председательствует за столом. Он – зажиточный крестьянин, один из самых богатых в этих краях. Счастливчик Ганс. Как ему сейчас хорошо. Он продал товар и думает завтра приехать с деньгами домой, но того не знает, что в его доме орудуют сейчас мародёры.
– Как?
– Посмотри сам.
– Куда?
– Туда. – Незнакомец указал взглядом на пустую, обшарпанную стену под сводчатым потолком. – Смотри.
Но Дольский ничего не видел, кроме голой стены.
– Смотри: их восемнадцать. Они выводят из конюшни лошадей, вытаскивают из дома барахло, рубят мечами мебель, выбрасывают из окон горшки, посуду, стулья, разорванную одежду. Смотри: у забора одному прострелили голову и бросили в канаву. Другого уводят в кусты и там прикончат. Смотри! Смотри! Кто там кричит так страшно за домом? Смотри…
Дольский отчаянно вглядывался в стену. Голос Незнакомца как колокол звучал в его голове: «Не на стену смотри, а сквозь неё». Но как душе открыть свои глаза? Что ей мешает? Попробуй вглядеться в ночь, в мир, в себя, в безмолвие. Что ты увидишь там? Кричащие сны и души?
– Смотри изнутри, внутренним взглядом.
Лёгкое головокружение от выпитого усилилось настолько, что он, уже не чувствуя под собой опоры, казалось, завис над полом. Пьяные голоса исчезли, и вместо них он услышал другие звуки. Как ливень детства в душе. Что-то шевельнулось в темноте, ища его. Что? Пустота или смерть?
«И звёзды прольются…» Но чем? Слезами? Болью? Или масками Бога, которые сорвал Ветер? Сможешь ли ты увидеть в себе весь Мир или нет? Мир, чья кровь – скорбь и боль… Истекающий Мир… Мир-Книгу… Достоин ты открыть Книгу? Достоин.
Чей-то голос, как вода, по капле падающая на иссушённую землю, проник в него, прорастая словами:
«На Небе Разума разве всякая вещь не становится Небом?»
Слова-капли, падающие с небес:
Тяжело признаваться в прозрении,
И ответы известны тебе,
И вопросы не заданы,
Смыслы – забава ума.
Разве они существуют отдельно от мира,
В котором со мной растворились?
Но что это? Пока голоса звучали, Дольский увидел, как тяжёлый, спёртый, пропитанный винными парами воздух уплотнился, медленно растворяя стену. Жирные пятна на ней ожили, расползаясь, и сквозь них он увидел большой деревенский дом с пристройками и бегающих во дворе людей.
Видение было страшным.
Чья-то безумная боль ворвалась в него душераздирающим криком. Он видел, как мародёры убивали и насиловали людей, кромсая и уродуя их тела, и ничем не мог им помочь. Несколько обезглавленных трупов валялось в разных местах на земле. Обезумевшая женщина в разорванных одеждах ползала на четвереньках у канавы, пытаясь оживить двух своих мёртвых изуродованных детей. Выпущенный из загона скот, напуганный огнём горящей конюшни, метался по двору, топча трупы и разбросанные вещи.
В центре большого двора, весь в дымке от пыли, стоял человек, в котором нетрудно было узнать главаря. Он отдавал повелительным тоном распоряжения остальным, то и дело покрикивая.
«Всё, что не сможем унести – сжечь», – услышал Дольский его последние слова.
Поглощённый увиденным, Дольский уже не чувствовал собственного тела. Его жизнь, казалось, сосредоточилась в одном, полном ненависти взгляде, который он направил в сторону главаря. Изо всех сил он ударил взглядом мародёра и вдруг, с ликующим удивлением, увидел, как тот, словно шляпа, сорванная с головы ветром, рухнул на землю и, кувыркаясь в пыли, быстро покатился к забору.
С большим трудом, ошарашенный, весь в грязи и навозе, он встал и с ужасом посмотрел туда, откуда был нанесён удар, и Дольский готов был поклясться, что их взгляды встретились.
«Убирайся!» – мысленно крикнул он, вложив всю энергию в свой взгляд, и мародёр с жалобным криком упал как подкошенный на колени, прижимая к лицу руки.