Андрей Шопперт
И опять Пожарский 3
– Садитесь, Ваше Святейшество, – пригласил его кучер, после того как подошёл под благословление, – Домчим с ветерком.
Ну, кони были под стать карете. Четвёрка чёрных великанов злобно дёргала головой и нетерпеливо переминалась всеми шестнадцатью ногами. Сюрпризы с новой каретой начались ещё до того, как экипаж тронулся. Патриарх наступил на ступеньку, и карета чуть наклонилась в его сторону. Филарет ногу снял – карета выпрямилась.
– Садитесь, Ваше Святейшество, это придумка новомодная, «рессора» называется, – подбодрил его говорливый кучер.
Что ж, Филарет ляхов не боялся, а тут просто железо и дерево. Он перекрестился и уселся на сидение, прикрыл за собой дверь, которая как-то странно при этом щёлкнула. Наклон исчез. Сидения были мягкие и сделаны как бы в виде двух кресел, только чуть пониже обычных и спинка наклонена сильнее. Патриарх откинулся и вытянул ноги. Благодать. Удобно и мягко и рукам уютно на подлокотниках. Вторым сюрпризом было то, что движение вообще не ощущалось, и даже не слышалось. Не скрипел гравий. Понять, что лошади лихо мчатся вперёд, можно было только по тому, как мелькают придорожные деревья в больших окнах. На окнах были занавески, но задёрнуть их патриарх не смог. Он стал осматривать дверцу и увидел небольшую ручку на металлическом стержне. Филарет крутнул ручку и вот тут шторы стали сходиться, закрывая окно. Как ребёнок патриарх несколько раз крутил ручку до конца в обе стороны – шторы открывались и закрывались. Наверное, просто задёрнуть шторы руками было бы даже проще и быстрее, но сам процесс затягивал. Придумают же немцы.
Филарет стал дальше изучать устройство необычного экипажа. Между кресел было, что-то типа ящика и когда патриарх нажал на красную кнопку, то крышка откинулась и там оказалась бутылка и два стакана. Вынув пробку, патриарх понюхал содержимое. Это был китайский чай. Филарет налил себе половину стакана и отпил, чай был сладким, но вкуса мёда не ощущалось, сладость была другой. Чудно. Он допил чай и поставил всё на место. Крышка при закрывании щёлкнула, и только ещё раз нажав на кнопку, Романову удалось её открыть. Понятно – немцы.
Продолжив изучать внутренности кареты, патриарх обратил внимание на ручку на потолке. Он попытался крутнуть и её, но ручка не крутилась, зато, когда он приложил усилие от себя, то часть крыши кареты съехала, и показалось утреннее голубое небо. Но ещё и стекло отделяло пассажира от внешнего мира. Ручка была и на стекле, и вот когда Филарет отодвинул и её внутрь устремился прохладный ветерок. Патриарх закрыл стекло и откинулся на кресле, смотрел вверх на проплывающие небольшие облачка и дивился тем людям, что напридумывали всё это. Конечно, главное – это то, что просто не чувствуешь движение, настолько мягко и плавно карета движется. Но и все эти чудачества немецкие тоже полезны. В жару можно открыть себе часть потолка и вдыхать свежий ветерок, а если нужно, что прочесть или написать, то можно оставить стекло, гораздо светлее становится. Всё-таки не отнять у немцев любви к удобству. Наши-то, почему всего этого не умеют? Да, русскому каретному мастеру просто в голову не придёт, такое хитрое окошко в потолке устроить. Правильно Петруша всех этих иноземных учёных заманил, пусть учат нас делать и думать по-другому. Не по никодимовски.
Глава 8
Событие семьдесят четвёртое
Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов слушал посла и веселился. Если быть более точным, то слушал Михаил толмача, а если ещё более точным, то толмачёнка. Ежу понятно, что на Руси датского никто не знал, по этой простой причине в приютах язык сей не преподавали. Посол был от датского короля и прибыл со своим переводчиком. Только и сей господин русского не знал, зато он знал шведский, французский и латынь. Так и получалось, что датский посол напыщенно произносил фразу, датский переводчик бубнил её перевод на шведский, а Васька Ерёмин, четвероклассник царёва приюта, звонко кричал уже по-русски. Где-то по дороге смысл фразы утрачивался частично и пафоса в том, что кричал Васька, не было и в помине.
Король Дании Кристиан соглашался выдать за русского царя свою племянницу Доротею Августу, но обговаривал целую кучу условий. Наверное, из уст посла это звучало как требование великого монарха к бедному родственнику. Только из лишённого части молочных зубов ротика Васьки вылетали жалкие просьбы. Кристиан просил, не «требовал», чтобы русские построили в Копенгагене монетный двор, чтобы он чеканил монету, как на Руси. Ещё король «требовал» поставить тысячу русских мушкетов с батарейным замком. И последнее условие было построить в том же Копенгагене завод по литью колоколов и пушек.
Михаил Фёдорович выслушал все требования и прослезился. Сподобил Господь дожить до такого дня. И чёрт бы с ней той невестой. У него просили помочь отсталому родственнику. Будущему родственнику.
Французы просят научить их делать фарфор и стекло, датчане чеканить монету и лить колокола с пушками. Обогнали всю Европу. На что угодно готовы пойти «немытые», чтобы заполучить те умения. Эти принцессу отдают, те империей признают. Нужно не забыть и датчан заставить в договоре переделать «царь» на «император», пусть привыкают «родственнички».
Что ж, они обговаривали с Петрушей, что делать, если датчане начнут просить «технологии», так Пожарский свои умения называет. Разговор как раз и шёл о монетном дворе и новых мушкетах, опять угадал Пётр Дмитриевич.
– Соглашайся, Государь, на все их требования, построим им монетный двор. Только они ведь за матрицами опять к нам поедут. Вот научить их делать матрицы не соглашайся, это такой ворох секретных знаний за собой поволочёт, что у них там второе Вершилово строить придётся.
Про колокола и пушки Пожарский ничего не говорил, но Михаил решил выполнить и это условие Кристиана. Тем более что было и ещё одно последнее условие. Датчане собирались воевать со Швецией и «требовали», чтобы Михаил одновременно с ними объявил Густаву Адольфу войну и напал на шведов с востока. Ничего против этого условия Михаил не имел, тем более что и тут Петруша предвидел это требование.
– Нам всё равно через два года вместе с ляхами нужно Адольфу войну объявлять и возвращать земли, отошедшие к Швеции по Столбовому договору. Вот пусть датчане на этот срок и нацеливаются. Если по шведам с трёх сторон давануть, то они как орех гнилой расколются.
А вот тысяча новых мушкетов Михаила конкретно напрягала. Сейчас этим оружием вооружён только «полк», что стоит в Вершилово. Французы тоже прислали посла с просьбой продать им три тысячи мушкетов с батарейным замком. Царь не знал, как Пётр справится с таким большим заказом. Зато Михаил знал, что стволы в Вершилово пока сами не делают, а снимают их со шведских мушкетов, что достались Петру после «северного похода». Ну, время сгонять гонца до Вершилова и обратно есть, пока ещё Дума боярская всё обсудит и даст добро.
– Передайте моему брату, королю Кристиану, что он получит всё, о чём просит. Я только не услышал, что даёт мой брат Кристиан в приданное датской принцессе, – вежливо улыбнулся этому разряженному гусю Михаил.
– В не наследное владение принцессе Доротее Августе передаётся герцогство Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Норбург пожизненно. Герцогство находится на острове Альс, – узнал Государь от Васьки.
– Там сейчас война? – Михаил не слишком пристально следил за неутихающей войной в Европе.
– Нет. Там есть замечательный замок Норбург.
– Много ли народу живёт в этом герцогстве? – чувствуя подвох поинтересовался Михаил.
– Я точно не знаю, Ваше Величество, но думаю что несколько сотен.
Да, Кристиан за будущую Российскую Императрицу просил не мало. А вот даёт в приданное несколько сотен человек. Скряга. Ладно, нам чужих земель не надо, свои бы освоить.
– На днях соберётся боярская Дума, и мы составим договор, – ответил послу Государь и отпустил датчан.
Нужно было срочно слать гонца в Вершилово. Тем более что и батюшка сейчас там.
Вчера от Петра Пожарского пришла очередная посылка с гостинцами. Три огромных сундука были заполнены серебряными монетами. Михаил достал одну и долго вертел, в руках соображая, что это. На аверсе монеты была надпись «Памятная монета» ниже значилось новыми цифрами «1 рубль 22 копейки». И всё. Сумма более чем странная. На реверсе тоже была надпись «Победа над Речью Посполитою 1622 год». Наверное, раз 22 год, то и 22 копейки, сообразил, наконец, Государь.
Кроме трёх сундуков был ещё и небольшой фарфоровый ларец. В нём были медали необычной формы. Ленточка была двуцветная, полосатая. Одна полоска была чёрного цвета, а вторая тёмно-оранжевая. А вот вместо медали был крест, наподобие тамплиерского с расширяющимися лучами и в центре Георгий Победоносец, поражающий змия. Десять крестов было из золота и двадцать из серебра.
Понятно, что было и письмо.
«Здравствуйте Ваше Императорское Величество» – писал Пётр Дмитриевич Пожарский.
Высылаю десять тысяч памятных монет, своих я сам медалями наградил, а это для ополченцев, что пошли воевать с отцом и Романом Пожарским. Думаю, люди заслужили, столько землицы от ляхов назад возвернули. Я, конечно, мал и неразумен ещё, но позволь, Государь, совет тебе дать. Тех ополченцев, коих памятной монетой награждать будешь, освободи ещё на год от налогов и сборов всех. Ведь через полтора года новая война, и она как раз на севере будет, надеюсь. Так люди, зная, что и награда будет и послабление в налогах охотнее в новое ополчение пойдут, а я мыслю, что оно нам понадобится. Велика граница с королевством шведским.
Крест же сей называется «орден Георгиевский». Золотым награди, Великий Государь, коли сочтёшь нужным, воевод, что в этой войне самую большую пользу государству нашему принесли, а серебряным крестом простых воев или сотников, тех, кто первый в город ворвался или большую личную отвагу проявил.
Кроме того, государь, высылаю тебе новые книги, что в вершиловской типографии вышли. Это вторая часть «Дон Кихота», учебник по математике с занимательными задачами, что составил вновь прибывший французский учёный Клод Гаспа́р Баше́, сьер де Мезириа́к. Не мне тебе советовать, Великий Государь, но книга эта достойна, чтобы автора её сделали русским дворянином. Третья же книга – это новое издание Ветхого Завета с иллюстрациями. Переводили на русский мы с греческого издания очень старого, думаю, что в книге этой меньше всего будет ошибок и неточностей, что появляются, когда несколько раз переводятся книги не очень грамотными людьми. Здесь переводили, те, кто греческий и русский знают отменно. Нужно бы сравнить эту книгу с теми, что рукописные или печатные на Руси есть и понять, а по правильным ли книгам мы людей учим. Сам я такими полномочиями не располагаю, но надеюсь, что ты, Государь, и батюшка твой Патриарх Филарет книгу прочитаете и с имеющимися у вас сравните. Я пока всего несколько экземпляров на пробу напечатал, если будет высочайшее повеление, то буду дальше печатать.
Кроме книг, Государь, высылаю и новые поделки мастера Андрея Лукина из фарфора – это всадники разных народов. За сим, Ваше Императорское Величество, разрешите откланяться.
Михаилу фигурки всадников понравились и рейтар и гусар ляшский с крыльями и араб на верблюде с луком и монгол с арканом. Всего было десять фигурок. Молодец этот Андрейка. Нужно, поди, и его во дворянство возвести. Вон сколько всего понавыдумывал. За этими всадниками купцы опять в драку пойдут. А налог с ополченцев и впрямь можно год не брать, чай не обеднеем. Зато через два года можно новую рать набрать, не меньше чем сейчас. Ну, «товарищи» шведы, ждите Пожарских в гости.
Событие семьдесят пятое
Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков стоял позади патриарха Филарета и только горестно вздыхал. Уже ничего нельзя было исправить. Патриарх молился. Владимир Тимофеевич тоже осенял себя время от времени крестным знаменьем, но благости в душе не чувствовал. Не до молитвы ему сейчас было. Над Вершиловым нависла беда. Воевода Ян Заброжский зарубил митрополита Нижегородского Никодима.
Сразу всё пошло наперекосяк. Гостей решили встречать на площади перед новым храмом. Она была самая большая, вот количество зевак и не ограничили. А зря. В результате набилось полным-полно народу и кареты церковных иерархов и властей из Нижнего Новгорода еле протиснулись. Когда гости вышли и из-за малого места сгрудились в одну кучку, руководители Вершилова потянулись к патриарху под благословление. Первым, понятно, шёл князь Долгоруков, потом уже князь Пётр Дмитриевич Пожарский. И только он преклонил колени перед патриархом и потянулся поцеловать протянутую руку, как из-за спины Филарета выскочил митрополит Никодим и закричал: «Изыди Сатана». После чего сорвал через голову тяжеленный золотой крест и с размаху саданул им Петра по голове.
Князь Пожарский ничего такого не ожидал, он только начал поднимать голову на крик, как ему в лоб прилетел носильный крест митрополита. Видимо Пётр сумел чуть отклониться в последнюю долю секунды, и удар пришёлся чуть вскользь, тем не менее, кожу на левом виске и ухе крест рассёк, и хлынула кровь, а сам Пожарский потерял от удара в висок сознание. Вот тут из-за спины князя и возник воевода Заброжский. Он выхватил саблю и попытался гардой ударить по лицу разбушевавшегося митрополита, который замахивался для второго удара, но поганец увернулся и замахнулся вновь на оседающего уже князя. Тогда Ян и рубанул саблей снизу вверх и наискосок. В результате Никодим лишился правой руки и головы.
Тут уж и охрана патриарха подоспела и стрельцы Афанасия Бороды. Искры бы хватило, чтобы они начали кромсать друг друга. Но обошлось. Сам Заброжский их и остановил. Стрельцы подхватили князя под руки и резво поволокли к больнице, а патриарха и двух митрополитов засунули назад в кареты.
И вот теперь, по прошествии часа, князь Долгоруков, наведя относительный порядок в Вершилово, пришёл в палату, что была специально сделана в храме для приёма высоких гостей и горестно вздыхал. Ничего уже не воротишь.
– Буквально две недели назад мы с Мишей думали о том, что будет, если придётся идти войной на Петра Дмитриевича Пожарского, – вставая с колен, вдруг проговорил совершенно спокойным голосом патриарх.
– В своём ли ты уме, Фёдор? – трижды перекрестился князь Владимир Тимофеевич. Он один на Руси мог называть старого друга этим забытым именем, ну может ещё жена патриарха старица Марфа.
– А ты, Владимир, чью сторону примешь? Мы тогда решили, что полетишь в Смоленск ополчение собирать, чтобы зятя и дочь оборонить, – криво усмехнулся Филарет.
– А может и полечу, – зло зыркнул на патриарха князь, – Ты зачем этого кликушу сюда привёз, чтобы он Петрушу загубил?
– Да, нет. Как раз наоборот, он ведь донос на «Петрушку» написал, что многоженец он и тайный латинянин и десятины церковной не платит, – спокойным голосом проговорил патриарх и уселся в огромное кресло.
– Сам он, Никодим твой – «петрушка». Лжа это. Про десятину не знаю, не моё дело, а жена у Петра одна. И это дочь моя Мария Владимировна. И Смоленск я подниму и Нижний и Казань, а ещё сегодня же гонца пошлю к Баюшу Разгильдееву, пусть татар с мордвой поднимает, – закричал срывающимся голосом князь.
– Тихо, Владимир, успокойся, никто воевать с князем Петром Дмитриевичем не собирается. Я же сказал, наоборот хотели, суд над митрополитом Никодимом церковный учинить и колесовать потом на Лобном месте в Москве, чтобы другим неповадно было. Для того и сюда митрополитов привёз, чтобы показать красоту эту и во лжи Никодима обвинить. Но видно господь решил по-другому. Только не понятен мне промысел его. Просил вот вразумить. Да, ты помешал. Может, ты скажешь, что дальше делать? Лях и латинянин зарубил митрополита православного.
– Православие, уж месяц скоро как, Ян принял с женой и сыном с дочерью, отец Матвей и окрестил всех, только имена Пётр попросил его не менять, ну как для других приманка, – поникнув головой, медленно, почти по слогам проговорил Долгоруков.
– Чуть лучше. С Петром что? – поднялся с кресла Филарет и подошёл к большому, даже огромному по московским меркам окну. За окном был яркий день и совершенно пустая площадь перед храмом, зато дальше на двух видимых из окна улицах стояли вооружённые стрельцы. Много. Сотни.
– Голову ему сейчас доктор ван Бодль зашивает, говорит ничего страшного, только шрам на виске останется. На левом, – зачем-то уточнил князь.
– Что с Заброжским? – продолжал смотреть на ощетинившиеся бердышами улицы Филарет.
– Я его домой отправил и приказал на улицу не выходить. Что теперь с ним делать-то. Не дадут стрельцы с рейтарами его в железа заковать. То самое и начнётся, а вот чем закончится… – махнул рукой Долгоруков.
– Думаю, наоборот всё опять ты понимаешь, – обернулся с грустной улыбкою к старому другу патриарх, – Награждать надо воеводу за спасение князя Пожарского.
– Вот как? А митрополит?
– А в митрополита Никодима бес вселился и изгнан был самым простым способом – «усекновением главы», – развёл руками Филарет, – Ты выйди, Владимир, успокой народ, а то ведь и, правда, войну начнут. Уверен, что Вершилово в той войне победит. Только явно не в этом был промысел Господа, а в чём, не пойму. Иди, молить буду, вразумить мя грешного, – перекрестил патриарх, задом отступающего и кланяющегося князя Долгорукого.
Владимир Тимофеевич успокаивать народ не пошёл, совсем не дурак был и понимал, что он здесь пока ещё чужой и как раз и олицетворяет сейчас ту самую «Москву», всё зло на Руси, из которой и проистекает. Вместо этого он пошёл к терему воеводы. Там стоял на конях целый десяток рейтар Шварцкопфа и на князя ощетинился взведёнными пистолями.
– Пропустите к воеводе, – развёл в сторону руки Владимир Тимофеевич, показывая, что он без оружия, – В митрополита бес вселился, и воевода наш правильно его зарубил. Награждать теперь будут за спасение князя Пожарского. Пётр Дмитриевич жив, только рана небольшая на голове, доктор ван дер Бодль сейчас его лечит, говорит, что ничего опасного для жизни.
– Правду ли говоришь, боярин? – выехал вперёд сам Виктор Шварцкопф.
– Богом клянусь, – перекрестился Долгоруков.
– Ладно, пройди, – кони, повинуясь поводьям, расступились.
Только к вечеру упокоилось Вершилово, когда уже сам Пётр вышел из больницы, самых ретивых остужать. Избавил Господь от очередной братоубийственной войны.
Событие семьдесят шестое
Воевода Нижнего Новгорода князь Фёдор Фёдорович Пронин сопровождал церковных иерархов из Нижнего в Вершилово. Он выехал не в карете, а на подаренном недавно на День Рождения вороном жеребце трёхлетке. Подарок был от князя Петра Дмитриевича Пожарского. Жеребец был метис от арабского гнедого жеребца и вороной кобылы тоже с примесью арабских кровей. Жеребец всё взял от отца, только чёрный, как сажа, цвет от матери. Такого за деньги не купишь. Не продаст никто.
Когда все добрались, наконец, до Вершилово, оказалось, что пристроить жеребца не так-то просто. Все улицы были запружены встречающими. В конце концов, князь увидел своего стрельца и, протянув ему поводья, стал протискиваться к площади. И вот тут началось.
– Князя убили! Москали князя нашего убили!
Толпа качнулась к площади, и только цепь стрельцов и рейтар её остановила. Дальше протискиваться не имело смысла. Всё равно не получится. Нужно выбираться, пока не раздавили. Фёдор Фёдорович стал бочком пробираться назад, но сзади уже валил народ. Поздно.
Надо отдать должное руководителям Вершилова. Давку они прекратили, и народ по домам разогнали быстро. Центральную площадь освободили, на ней сначала ещё стояли кареты приехавших, но потом убрали и их. Князь Пронин стал разыскивать своих стрельцов, но везде стояли караулы и его ни куда за оцепление не выпускали, а когда он начинал говорить, что он воевода Нижнего Новгорода, то рейтары отвечали на плохом русском, что разберёмся ещё за кого ты, не за москалей ли.
Только через час Пронина разыскали стрельцы из Нижнего Новгорода и проводили за оцепление к его вороному. По дороге «свои» рассказали воеводе, что купцы из Нижнего ускакали в город поднимать народ бить москалей, которые кормильца Петра Дмитриевича порешили из зависти. Князь именно этого и боялся. Весь этот час, что он мыкался по запертой с двух сторон улице, в мозгу билась мысль, что если сейчас в Нижнем кликнуть клич, что москвичи убили князя Пожарского, то полыхнёт так, что никому мало не покажется. Это именно тот Нижний Новгород, что собрал второе ополчения и поставил во главе его князя Пожарского. И это тот Нижний Новгород, что расцвёл в последние четыре года за счёт второго князя Пожарского. Им, купцам нижегородским, есть что терять.
Вскочив на коня, князь, наплевав на охрану из двух десятков стрельцов, полетел в город. Он помнил, как Пётр Дмитриевич когда-то сказал, что если не можешь остановить бунт, то возглавь его. Нужно успеть на Вече, чтобы направить энергию народа в нужное русло, а то начнут склады и лавки московских и иноземных купцов громить. Единственная информация, которой располагал сейчас воевода – это то, что Пожарский жив и в больнице ему зашивают рану на голове. Он даже не знал, кто ударил князя и чем. Не до того. Главное успеть в Нижний до бунта.
Князь успел. В Нижнем Новгороде уже бегал народ, и надрывались колокола. Фёдор Фёдорович первым делом проехал к расположению стрелецкого полка. Там сотники и десятники уже пытались навести порядок и прекратить панику. Потребовалось минут десять, чтобы собрать сотню и двинуть её к рыночной площади города. За это время нижегородцы уже успели вооружиться и плотными рядами двигались в том же направлении. Пронин мысленно перекрестился, вроде успел.
На поставленный на прилавок стол уже взобрался знакомый Пронину купец Демьян Воскобойников и трескучим свои голоском пытался завладеть вниманием народа. Воевода подъехал к крикуну прямо на коне и за ногу сдёрнул оратора со стола на прилавок, а сам, поднатужившись, перескочил с седла на прилавок, а потом и на освободившийся стол. Воеводу заметили и зашикали друг на друга. Но тишина не наступала, все время прибывали новые люди и начинали громко спрашивать впередистоящих, чего там воевода говорит. Пришлось свистнуть. Чёрт с ними с деньгами.
– Народ, сейчас все идём к расположению стрелецкого полка, оружие получать и в ополчение записываться! – проорал князь, когда хоть относительная тишина настала. Говорить сейчас, что Пожарский жив и всё образуется, было по крайне мере глупо. Не поверят, тоже с трибуны сдёрнут и «москалём» обзовут. А вот оружие получать и записываться – это дело. Мы им москалям устроим.
Через три часа прибыл посыльный из Вершилова с новостями. За это время воевода успел составить список из почти тысячи желающих идти войной на Москву, за справедливостью, а поток желающих всё не иссякал. Шли и купцы, и мастера, и даже немцы припёрлись, они-то почитай Вершилово своим считают, у каждого там родственник. Посыльный рассказал князю, что произошло и что теперь будет. Оказывается не всё так плохо, как могло быть. В митрополита Никодима вселился бес и он носильным крестом ранил князя Пожарского, но патриарх дал команду воеводе Вершилова Яну Заброжскому отсечь главу одержимому и предотвратить убийство потерявшего сознание Петра Дмитриевича. Сейчас князь Пожарский уже дома, ему голову зашили и здоровье его вне опасности. А воеводу патриарх Филарет собирается наградить за помощь церкви в изгнании беса и спасение Петра Дмитриевича Пожарского.
Новость распространилась со скоростью невероятной. Народ перестал записываться в войско и стал расходиться по домам. Пронесло.
Событие семьдесят седьмое
Вершилово всё равно потихоньку лихорадило. Уже Ян Заброжский получил медаль «за укрепление православия», такую же, как и татары князя Разгильдеева. Уже уехали митрополиты Новгородский и Смоленский. Из всей московской братии в Вершилово остался один патриарх Филарет с десятком своих монахов охранников. Патриарх ходил, изучал производства с охраной из десятка стрельцов спецназа Афанасия Бороды, а второй десяток в это время пытался передать свои умения монахам. Ну, чего там можно передать за три дня, хорошо хоть знания ложились не на пустое место, оказывается, в Москве с охраной патриарха занимался Иван Пырьев.
Больше всего выбило из накатанной колеи учёных. Они вместо науки теперь занимались политикой. Ходили друг к другу в кабинеты и решали насущный вопрос, как сделать так, чтобы со смертью князя Петра Дмитриевича Пожарского не рухнуло всё. Сам Пётр всё это время был дома лежал на диване и болел. У него раскалывалась голова. Ни каких болеутоляющих, типа анальгина, ещё не существовало. Знахарки давали ему настои и отвары, но действовали те плохо. Слухи о волнениях среди «творческой интеллигенции» до князя дошли на четвёртый день после событий, которые получили название «изгнание беса из митрополита». Пришлось вставать и с забинтованной головой идти успокаивать «немцев».
Первыми под руку попались математики, они все были в академии и французы, и итальянцы, и немцы с чехами. Марен Мерсенн собрал их в актовом зале на первом этаже и Пожарский ожидающий, когда все соберутся, поражался, куда он их столько наприглашал. Ну, ладно, раз уж приехали, не отправлять же назад.
– Господа, – начал он, – Давайте-ка, мы бросим заниматься ерундой и начнём работать. Вас больше десяти человек, а у нас до сих пор нет учебника для пятого класса по арифметике и геометрии. Сейчас уже скоро май месяц, лето пролетит быстро и 1 сентября дети пойдут в школу. А учебников нет. Надеюсь, вы все уже изучили учебники по математике за три класса и учебник по геометрии за четвёртый класс? Марен, нужно определиться с главами, которые будут в новых учебниках, раздать каждому по одной и пусть, господа работают, раз в неделю нужно собирать всех, и пусть отчитываются о проделанной работе. Имейте в виду, что учебники ещё нужно напечатать и перевести на русский язык и латынь. Срок у вас два месяца. Вопросы есть?
– Конечно, есть, – ну, понятно, Декарт, – уже в учебниках за третий класс детей учат тому, что в Европе преподают в университетах, что же должно быть в учебнике за пятый, и даже боюсь спросить за шестой и седьмой класс?
– Вам виднее, ведь вы все пишете книги по математике, неужели в этих книгах нет ничего нового? – Пётр изобразил на перевязанном лице удивление.
– Но зачем детям, скажем, логарифмы? – от удивления перешёл на французский с латыни Декарт.
Князь Пожарский выслушал перевод и покачал головой.
– Может быть, крестьянскому сыну Петьке и не пригодятся в жизни логарифмы. Только изучая их, он станет умнее и сможет изобрести машину, которая сама будет сеять. А может он станет таким же великим математиком, как все вы. Давайте каждый будет заниматься своим делом, вы писать книги и учить детей, а решать, кто достоин знаний, а кто нет, предоставим богу. Ему, там, виднее. Он разберётся. Всё, больше вас не задерживаю, вы и так не успеваете. Учебники должны быть написаны к 1 июля.
Оставив математиков переваривать и составлять план учебников, Пётр двинулся к механикам. И застал их за работой. Эти серьёзные дядьки в политику не полезли. С присоединением к этому коллективу Йоста Бюрге, Людвига Фойе, Йоханнеса Маркуса Марци и Пьера де Крильона получился такой замечательный инженерный центр, что теперь им любые подвиги по плечу.
– Товарищи учёные, – начал Пётр, вспомнив песню Высоцкого, – Не знаю, чего вы сейчас творите, но я принёс вам наброски велосипеда. Это такой двухколёсный аппарат, который приводится в движение мускульной силой ног, которая передаётся по цепи на колесо. В общем, смотрите рисунки и спрашивайте.
Вопрос последовал мгновенно, вернее ответ на него.
– Это аппарат сразу упадёт, – заявил французский изобретатель вечного двигателя Людвиг Фойе.
– Нет, он не упадёт, ещё вопросы есть?
Теперь все пятеро склонились над рисунками.
– А как остановить или замедлить движение? – спросил Шиккард.
– Вот! Это главный вопрос. В книге атлантов, где я увидел этот велосипед, объяснялось, что если педали не крутить, то велосипед будет просто ехать по инерции, а если крутнуть педали назад, то заднее колесо заблокируется и велосипед остановится. Только я тогда был маленький, и как это делается, не понял. Сейчас вас шесть изобретателей, неужели вы не сможете повторить, то, что сделали древние. Если у них это работало, то и у нас должно. Задача ясна.
– Но почему он не падает? – это опять француз.
– Я точно не помню, но там что-то было про возникающую третью точку опоры при движении, – генерал Афанасьев что-то такое видел по телевизору, но конечно не запомнил.
– Ну, раз у Атлантов этот велосипед ездил, то и у нас поедет, – закончил прения Йост Бюрги.
– Это не всё. Слишком просто для таких титанов, как вы, господа. Я появлюсь только перед тем, как на реке лёд встанет. За это лето и часть осени вам нужно сделать работающую паровую машину, что вы уже делали с Кеплером. Только теперь она должна быть большая и мощная. В перспективе мы поставим её на специальную платформу, и она будет тянуть конку вместо лошадей.
– А чем лошади плохи? – Вильгельм Шиккард был любитель лошадей, и если у него выдавалась свободная минутка, обязательно наведывался в конюшню к арабским скакунам.
– Всё дело в мощности. Паровая машина может развивать мощность в сотни лошадиных сил. Тогда мы сможем отправлять сразу несколько вагончиков с людьми, да даже не вагончиков, а больших вагонов.
– Видел я у Иоганна эту страшилку, – улыбнулся Йост, – Что ж, и за это дело возьмёмся.
Он с негласного согласия механиков стал у них главным. По заслугам.
– Только мы сейчас устраняем некоторые недоделки в швейной машине и новом ткацком станке, думаю, что со следующей недели приступим к вашему велосипеду, – поклонился Йост.
Вот где такие люди в двадцать первом веке? Одни рвачи и лодыри. Хорошо, что его забросило в семнадцатый, тут он дома.
После механиков настал черед музыкантов и композиторов. Пока он три дня лежал и болел, в голову лезли мысли о прочитанных про попаданцев книгах. Там они все пели под гитару песни Высоцкого. К сожалению, играть на гитаре и или на чём-либо ещё генерал Афанасьев не мог. И в хоре он не пел. Всю жизнь он воевал или работал. Но! Но ведь во время войны пели замечательные песни и про Катюшу, которая выходила на берег, и про тесную землянку и десятки других песен. Пётр взял блокнот и сколько помнил, туда записал. Потом прочитал. Некоторые вещи явно с семнадцатым веком не вязались. Что за землянка, какая такая печурка. Где это «Пограничье»? Как мог Пожарский попытался исправить слова, чтобы они подходили к современности. Ну, какая, такая «защитная гимнастёрка»? Пусть будет «рубаха расписная», и так далее. Получалось довольно коряво. И тут Петра осенило. Да, итальянцам всё равно. Им просто нужно спеть эти песни, пусть они запишут музыку нотами и попытаются воспроизвести на своих инструментах. Вот сейчас Пётр Дмитриевич и пел итальянцам песни. Приходилось повторять по нескольку раз. Композиторы не успевали. Домой Пётр добрался только поздно вечером. Где-то на пятой или шестой песне произошло чудо – головная боль прекратилась. Всего Пожарский записал с маэстрами десяток песен. На завтра у него был запланирован поход к химикам, а после обеда он вновь пообещал музыкантам осчастливить их своим присутствием.
