Андрей Шарый
Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела
Северная Чехия очертаниями своих границ примерно совпадает с территорией двух краев, Устецкого и Либерецкого. В старые времена Nordböhmen славилась стеклодувами, суконщиками и текстильщиками, это были проверенные и продуктивные немецкие промыслы. Либерец, он же Райхенберг, считался политическим центром судетских немцев, здесь располагалась крупнейшая немецкая библиотека, тут в 1918 году провозгласили столицу толком так фактически и не родившейся Немецкой Богемии, загашенной юной чехословацкой армией, сюда в 1920-е годы неудачно пытались перевести из Праги немецкоязычные факультеты разодранного по национальным швам пополам Карлова университета. После окончания Второй мировой и зачистки Чехословакии от немцев северный край переменился: сюда прибыли переселенцы, захватившие с собой из родных мест вместе с накопленным опытом и нерешенные проблемы, в том числе и новые этнические.
Главная из таких проблем в современной Чехии – цыганская. Как раз на севере страны, промышленном и потому отчасти депрессивном, рома живут относительно многочисленными замкнутыми сообществами, погуще, чем в других районах страны. Цыган в Чехии, по экспертным оценкам, за четверть миллиона (это по факту самое многочисленное национальное меньшинство), хотя родным языком ромский считают только 40 тысяч, а по итогам последней по времени переписи населения цыганами себя назвали лишь 15 тысяч человек. Самая крупная субэтническая цыганская группа – потомки послевоенных переселенцев из Словакии (их пренебрежительно называют rumungro, «венгерские рома»), кроме того, есть еще олаши (потомки выходцев из румынской области Валахия, появившиеся в Австро-Венгрии ближе к концу XIX столетия), а также синти, представители западноцыганской общности. Коммунистические власти в характерной для себя манере пытались отучать рома от кочевого образа жизни, более или менее равномерно расселять их по всей чехословацкой территории, превращая в ударников труда на производстве и в аграрном секторе. Применялись разные меры – и образовательного, и социального характера, и прогрессивные, и негуманные, в том числе такие отвратительные, как стерилизация женщин для сокращения численности семей.
Усилий для коренного изменения ситуации не хватало. Цыганский вопрос и теперь актуален, никакой вольной воли у рома нет, табор не уходит в небо, они становятся жертвами расовых и бытовых предрассудков, как, впрочем, и собственных неспособности или нежелания следовать правилам общежития. Какая-то часть рома интегрирована в чешское общество, в стране даже есть цыганские звезды, знаменитости вроде отличной джазовой певицы Ивы Биттовой, киноактера Зденека Годлы, «романо хип-хоперов» из группы Gipsy.cz и умелого хоккеиста национальной экстралиги. Большинству чехов эти примеры все еще кажутся исключениями из правил, подкрепляющими мнения о массовом неумении цыган работать, об их склонности к воровству, попрошайничеству, шумной назойливости, ничегонеделанию и нежеланию исправно вносить коммунальные платежи.
Невысокий уровень образования приводит к тому, что цыгане чаще всего трудоустраиваются мусорщиками, укладчиками брусчатки или какими-нибудь сборщиками металлолома, если вообще трудоустраиваются, а не нищенствуют на социальные пособия. Считается, что влиятельные цыганские семьи контролируют в Чехии «карусельный бизнес», заведуют луна-парками или связаны с торговлей наркотиками. Газеты периодически разражаются историями о странной гибели цыганского «барона» или неистовой свадьбе цыганского «принца», о махинациях с недвижимостью или поножовщине, в которую оказались втянуты рома. Подобная криминальная хроника, и вовсе не только про цыган, в любой стране обычное дело, но негативные стереотипы не побеждены бравурными отчетами о программе фестиваля ромской культуры Khamoro («Солнышко»).
100 или 125 тысяч чешских цыган проживают более или менее изолированно в городских и сельских районах, такие ромские поселки принято называть гетто. Треть или даже половина этих, с позволения сказать, сеттльментов расположена на севере страны. Иногда это и в самом деле выглядит словно гетто из поучительных кинофильмов. Самое знаменитое, «чешский Бронкс», находится в паре километров от города Мост, в квартале Ханов, построенном в 1970-е годы как раз с целью социальной адаптации цыган, которых предполагалось определить сотрудниками угольных предприятий, приставив к лопатам и отбойным молоткам. Это тоскливый микрорайон на три короткие улицы (Кузнечная, Железная, Ювелирная), в котором расквартирована пара сотен семей. В Ханове, среди обитателей которого вряд ли есть ювелиры, обнаруживаются некоторые следы заботы государства о своих гражданах: здесь имеются и образовательное учреждение, и Дом ромской культуры, да и не скажешь, чтобы было сильно замусорено. Но обширные дворы между трехэтажками лысы и не обустроены, как в моем советском детстве. Вот заброшенный дом, а вот наполовину выгоревший, хотя другая его половина заселена. Вот житель в халате, из-под которого выглядывают спортивные штаны, коротает утро на балконе с сигаретой, а вот его сосед выгуливает собаку и, узнав в нас иностранных гостей, добродушно раскидывает руки, обнимая свой родной Ханов: «Красота вокруг, не так ли?»
Чтобы перечислить такие гетто в окрестностях Моста, Литвинова, Хомутова, не хватит пальцев на обеих руках: Янов, Стовка, Пржедлице, Мийжирж… Неприятная история произошла в Усти-над-Лабем: власти района Красне-Бржезно отделили от остального мира двухметровой стеной местный «цыганский квартал», считавшийся (надо полагать, не без оснований) проблемным. Стена простояла два месяца, после чего из-за критики общественности была демонтирована. Со временем квартал кое-как расселили, ветхие грязные дома пошли под снос, но незримая чешско-цыганская стена все еще высока. Ксенофобские и расистские настроения в последние годы на подъеме по всей Европе, вот и в Чехии действует пусть маргинальная, но шумная неонацистская Рабочая партия социальной справедливости, активисты которой не прочь устроить факельное шествие, на пути которого цыганам лучше не становиться.
Буквально в двух шагах от нашей квартиры в пражском районе Жижков, известном и своей цыганской историей тоже, расположена школа для детей «со специальными потребностями в обучении». Массивное здание с бюстом католического поэта-лирика Болеслава Яблонского над фасадом прекрасно видно из наших окон. Нет, кстати, более подходящего персонажа, именем которого можно назвать воспитательное учреждение: Яблонский, деятель раннего национального возрождения, составил сборник дидактических стихов «Отеческая мудрость» и молитвенную книгу для женщин и девушек «Роза Сиона». Однако сейчас не об этом: уточняющая специализация характера обучения в переводе на нормальный язык означает: значительная часть школьников – ромские мальчики и девочки, которых семьи «белых чехов» (вполне себе расистский, но имеющий хождение и в печати термин) сторонятся. Школой руководит преданный педагогическому делу директор, в школе работают какие хочешь кружки художественной самодеятельности и технического творчества, в школу приезжают с подарками и проверками депутаты муниципального совета, благо заседают они в паре кварталов от Цимбурковой улицы. Но все равно круг замкнут: цыганские дети не только здесь (как-никак центр Праги), но и по всей стране оказываются неготовыми к системному образованию, многие сваливаются в «специальные классы», кое-как оканчивают или не оканчивают девятилетку, кое-как идут в профтех, потом трудоустраиваются, куда я уже упомянул, или не устраиваются в жизни вовсе. Ранние браки в ромской среде по-прежнему обычное дело, как и многодетные и, мягко говоря, небогатые семьи, ютящиеся в полуподвальных квартирах домов старой постройки или вот в резервациях вроде хановской.
Скульптура «Ребенок с Марса» на горе Ештед (2003). Скульптор Ярослав Рона
Правчицкие ворота
Политика часто не желает сочетаться с географией. На физической карте легко заметить, как Чехия, словно ладошками, прикрывает себя от Саксонии и Силезии горными хребтами, Исполиновыми горами (Кроконоше) и Рудными горами (Крушне-Гори), между которыми протекает к еще очень далекому отсюда Северному морю река Эльба. На деле же северная Чехия прилегает к Польше и Германии так тесно, что жители приграничных деревень иногда вызывают карету скорой помощи не из своей, а из соседней страны, поскольку медики оттуда быстрее приезжают. Никаких особых отличий вы не ощутите и на самом фронтире: все те же пейзажи.
Эти пейзажи ох как хороши: живописные холмы, скалы, леса, перелески на германской стороне называются Саксонской, а на славянской – Чешской Швейцарией. Поскольку Швейцария вообще-то здесь ни при чем, я предпочитаю научное обозначение – Эльбские Песчаниковые горы, хотя на такое название туристов, конечно, не заманишь. Дождь, время и ветер вымывают и выветривают у нетвердых каменных скал части их тел, вырывают бока и щеки, делают острее локти и ребра. Горы становятся похожими на огромные детские пирамидки, на сложенные из деталей исполинского конструктора столпы и мосты, на которых суждено разворачиваться различным фэнтезийным приключениям.
Главная здешняя немецкая достопримечательность – Бастион (нем. Bastei), формация из песчаниковых скал над правым высоким берегом Эльбы. Главная чешская достопримечательность – Правчицкие ворота, как считается, самые широкие скальные ворота Старого Света. И туда, и сюда мы добирались методом скандинавской ходьбы, с телескопическими палками, чтобы активизировать работу не только мышц ног, но и всего тела, а также сжечь в полтора раза больше калорий, чем при обычном движении вверх или вниз. При некоторой сноровке оба памятника природы можно посетить за один день, заодно убедившись в честности путеводителей: о да, в скальных и лесных местах большое разнообразие папоротников, причем чешские от немецких отличить нелегко.
С нерукотворными красотами пограничья удачно рифмуется произведение человеческого гения, пишу об этом без всякой иронии. Телебашня и горный отель Ještěd, два в одном, считаются символом Либерецкого края и всей современной северной Чехии, а может, и не только северной. Стометровая гиперболоидная конструкция на горе Ештед (1012 метров) похожа на огромную детскую юлу и еще на космический корабль, готовый к старту. Для социалистической Чехословакии конца 1960-х годов это было чрезвычайно круто. Могу только представить себе, какими глазами смотрели на невероятную постройку молоденькие советские мотострелки и танкисты, явившиеся сюда из-за тридевяти земель непрошеными гостями защищать завоевания социализма.
В нескольких десятках километров от Бастиона, Правчицких ворот и объекта «Ештед» есть еще одна северобогемская песчаниковая территория, вокруг города Турнов, известная как Чешский рай. Насчет рая, пожалуй, можно поспорить, но так называемые скальные города из песчаника производят очень внушительное впечатление. Чешский парадиз считается знаковой национальной зоной альпинизма: на высоченные каменные леденцы так и норовят вскарабкаться отважные искатели приключений, убежденные в том, что лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. У местечка Груба-Скала я наткнулся на мемориал, посвященный памяти погибших при восхождениях, только не здесь, а преимущественно в Гималаях и Альпах, чешских альпинистов: к скальной стене прикреплены полторы сотни табличек с именами героев. Неподалеку есть и отель, правда, называется он не так, как должен бы называться…
В турновском музее оборудована обширная современная экспозиция, посвященная теории и практике горных восхождений, но, впрочем, не только этому. Главный экспонат здесь – гигантское, размером 10 на 8,5 метра, художественное полотно (представьте себе, по площади вдвое больше «Воззвания Минина» Константина Маковского). Картина «Избиение саксов под Груба-Скалой» выполнена в 1895 году в мастерской Миколаша Алеша для чешско-словацкой выставки, проводившейся в Праге. 85 квадратных метров покрытого масляной краской холста посвящены победе дружины чешского феодала Бенеша над войском маркграфа Зигфрида фон Мейсена, описанной в эпической Краледворской рукописи. Этот манускрипт якобы XIII века, «обнаруженный» в 1817 году в Двуре-Кралове-над-Лабем просветителем-жуликом Вацлавом Ганкой, к концу XIX столетия уже был признан крупнейшими чешскими лингвистами созданной из патриотических побуждений фальшивкой, может быть, до сих пор самой знаменитой в славянской филологии. Но ничто не помешало Алешу и его коллегам, сторонникам концепции национальной эмансипации, в деталях описать драматизм никогда не сыгранной битвы: полуобнаженные мускулистые чехи, занявшие выгодные позиции повыше, колотят дубинами и осыпают камнями германских воинов в рогатых шлемах. На заднем плане изображен замок на горе и собственно знаменитый массив Груба-Скала, что расположен километрах в шести от Турнова. Администрация музея остроумно придумала проецировать на изображения скал движущиеся фигурки альпинистов, которые, помогая друг другу, раз за разом берут свою очередную высоту. Получилось остроумно, ну и немецким посетителям, наверное, не так обидно: еще бы, легко ли любоваться картиной поражения, которого никогда не было! Такой вот он, чешский рай… Кстати, Краледворскую рукопись (а неутомимый Ганка смастерил еще и другую, Зеленогорскую) в Чехии не все считают совсем уж бесполезной, поскольку оба этих фальшивых манускрипта способствовали укреплению национального сознания.
Где-то в утробах Чешского рая вызревают драгоценные карбункулы, кристаллы минерала пироп (др. – греч. πυρωπός – «подобный огню»), изделия из которого всем известны под названием «чешский гранат». В Чехии, полагаю, нет женщины, в шкатулке у которой не хранились бы гранатовые серьги, перстень или браслет, и, полагаю, нет в мире женщины, которая хотя бы раз в жизни не вернулась домой из Чехии без гранатовых подвесок, кольца или броши. Главный центр ручной огранки и шлифовки гранатов-пиропов находится как раз в Турнове, где полудрагоценными камнями в промышленных масштабах занимаются уже почти полтора столетия. В самых типичных гранатовых кристаллических формах, ромбододекаэдре (12 ромбовидных граней) и трапециодре (12 трапециевидных граней), сконцентрирована вся любовь чешских ювелиров к труду и чешского народа к своей родине. Убедиться в этом можно, конечно, не только в Турнове, но хоть вот прямо в пражском аэропорту, и там есть ювелирный магазин. А в окрестностях Вацлавской и Староместской площадей албанские и македонские негоцианты торгуют чешским гранатом чуть ли не на развес. Так северная провинция приветствует центр своей страны.
05:00
Крутой кипяток
Карловы Вары
Karlovy Vary
Жизнь в Карлсбаде беззаботно
Льется тихим ручейком;
Прозябательно, животно,
По-карлсбадски здесь живем.
<…>
Вылитый в однообразность,
Здесь приносит каждый день
Поэтическую праздность,
Созерцательную лень.
Петр Вяземский. Очерки Карлсбада (1858)
Витрина антикварного магазина на углу Мелантриховой и Кожни улиц, Прага
Если строго придерживаться правил грамматики, то современное название этого города по-русски пишется так: Карлови-Вари. Если следовать исторической правде, то город у слияния речек Огрже и Тепла, где из земли (ну, теперь в основном из металлических или керамических труб) бьют фонтанчиками и вытекают струйками теплые потоки, правильнее называть Карлсбадом. В 1370 году император Священной Римской империи Карл IV – и из сентиментальных соображений тоже – даровал крошечному местечку посередине кудрявых лесов налоговые и иные привилегии королевского города. Var с чешского переводится как «кипение», bad с немецкого – «купальня». То есть «Карловы кипятки» или «Карлова купальня».
Легенда гласит, что таинством своего возникновения курорт обязан псу из королевской охотничьей своры, который в азарте погони за оленем свалился в дышащий жарким паром ручей, это и привлекло первое внимание офицеров свиты, а потом и самого монарха. Вульгаризированная версия той же басни, которую карловарские мальчишки и девчонки привыкли излагать в школьных сочинениях, меняет все местами: в горячую воду якобы окунулся сам король, однако не сварился в кипятке, но, напротив, выскочил из него излечившимся молодцом. Летописи подтверждают данные о том, что примерно в 1349 году Karel парил раненную в битве при Креси ногу в 64-градусной воде источника № 2 (в современной классификации), в которой потом отыскали два десятка полезных для здоровья химических элементов, – и якобы помогло. Да и как иначе: литр карловарской воды содержит 1699 миллиграммов натрия, 125 миллиграммов кальция, вдвое меньше магния, немножко лития, а также сульфаты, хлориды, фториды, кремниевую и борную кислоты, а еще углекислый газ и кое-что другое. Самый обжигающий и самый бодрый карлсбадский горячий ключ известен как Vřidlo («Гейзер»), с газировкой за 70° и пышным, 12-метровой высоты фаллическим фонтаном. Неподалеку от гейзера, тогда еще вполне дикого, во второй половине XIV века построили укрепление, от которого сохранилась до наших дней многократно перестроенная Замковая башня под Замковым же холмом. В башне вот уже столетие работает лифт. Легенда гласит, что некогда со смотровой площадки гостей города приветствовал трубач, но церемонию отменили, поскольку она мешала тем, кто предпочитал пению горна тишину.
Не все воспринимали целебные ключи утилитарно. В изысканной стихотворной форме их достоинства первым отрефлексировал около 1500 года Богуслав Гасиштейнский, самый яркий поэт эпохи богемского гуманизма. Выходец из княжеского рода Лобковицей, этот библиофил и знаток античной словесности сочинял исключительно на латыни, полагая чешский язык варварским. Такое утверждение я с негодованием отвергаю, а потому развернуто цитировать гасиштейновский In Thermas Caroli IV, оду гейзеру, не стану. Серьезно говоря, Богуслав из Лобковиц был типичным культурным героем ренессансного розлива, много повидавшим и откликавшимся на различные общественно значимые события, неспроста его самая глубокая философская работа называется «Трактат о человеческом убожестве». Тайну происхождения карлсбадских ключей Богуслав Гасиштейнский разгадать не сумел, предположив невероятное: «Влаги твоей теплота откуда исходит, скажи мне? / Мнится, что это огонь в сицилийской бушующей Этне». Подробнее с мнением поэта и гуманиста по этому вопросу можно ознакомиться у источника № 6 («Мельничный»), над чашей которого прикреплены мемориальные доски с вылитыми в бронзе строками, в оригинале и в пересказе чешского классика Ярослава Врхлицкого. Переводы гасиштейновского стиха с мертвой латыни на языки разных народов мира стали в Карлсбаде почти спортивным состязанием. В первой половине XIX века обосновавшийся здесь франко-швейцарский доктор Жан де Карро собрал под общую обложку 22 разноязыкие версии одного и того же произведения. Инициатива, скажу вам, сомнительная, ведь вряд ли найдется человек, способный все это прочитать. Да и зачем?
В 1616 году лютеранский пастор Сигизмунд Шерерц опубликовал сборник 12 своих проповедей, прочитанных в карлсбадском храме. В этой книге под заголовком Thermae Spirituales он пошел дальше Богуслава из Лобковиц, изложив вполне краеведческий материал в виде целостной духовно-идеологической концепции. Горячий карловарский гейзер, «спиритуальную баню», Шерерц рассматривал как мистический источник не минеральных солей, но веры, как проявление ниспосланной страдающей пастве милости Божией, как очищение и воскрешение в стиле Иисуса Христа. Шерерц обращался и к идеалу Троицы как символа триединства природных стихий. Нельзя исключать, что проповедь священника отсылала к постигшей город несколькими годами ранее беде, которую, по обычаям времени, сочли за кару Господню. В 1604 году Карлсбад был сожран пожаром, уничтожившим 99 из 103 городских домов.
Причины этого пожара задокументированы, виной несчастья стала бытовая небрежность: три дочери вдовы Аполонии Рубендунст вместо того, чтобы следить, как растапливается на открытом очаге масло, болтали друг с дружкой, глазея из окна на картинки рыночной площади. Семью вдовы за такой проступок, едва потушив огонь, изгнали на вечные времена, однако ее соседям легче не стало: городок восстанавливали долго и трудно. Хотя именно по причине пожара, уверяют историки архитектуры, в Карловых Варах построили много зданий в стиле барокко. В 1759 году Карлсбад постиг еще один катастрофический пожар, после которого в местной архитектуре наступила эпоха классицизма. Огонь расплавил колокола храма Святой Марии Магдалины и уничтожил его башенные часы, главные в городе. Вспомоществование тогда оказала благоволившая Карлсбаду императрица Мария Терезия, даровавшая средства на все новое, в том числе на часовой механизм с ликом царицы-матери. Управлением храмом и, фигурально выражаясь, подводкой часовых стрелок занимаются до сего дня братья рыцарского ордена Креста с красной звездой, с середины XIII века действует в Богемии и такой.
С площадки перед храмом некогда можно было увидеть дом вдовы Рубендунст, пока он не сгорел. На его месте построили новый, но и он обветшал, тогда построили еще и еще, а потом, в 1900 году, возвели знаменитый на всю Чехию дом с богатым фасадом в стиле модерн для ателье портного Феликса Завойского, у которого шились и британский король, и персидский шах, вызвавший всеобщее удивление тем, что явился на курорт в сопровождении гарема. Теперь в этом здании совсем не бюджетный отель, всего на дюжину номеров. Вход в отель не для всех, но вот фасадом дома через речку можно любоваться сколько хочешь – голубым, белым, золотым и снова белым цветами, с надписью Felix Zawojski, с изящными балконными решетками из чугуна, чистых линий. Венская сецессия без примесей.
Тут уместно вспомнить исторический анекдот о том, как австрийский писатель Петер Алтенберг как-то раз, оказавшись в высшем свете, остроумно отреагировал на реплику несведущей знатной дамы. «Was ist den das, этот знаменитый kurort Karlsbad?» – спросила она. Ответ был такой: «Это австрийская водолечебница, дома в которой построены работягами-чехами на средства богатых евреев». Еврейские торговцы, промышленники и банкиры действительно внесли заметный вклад в финансовое преуспевание города. К началу XX века в становившихся все либеральнее австро-венгерских условиях карлсбадская еврейская община разрослась (евреи составляли 10 процентов населения города) и уверенно набирала силу. В 1920-е годы в Карловых Варах даже состоялись два подряд всемирных сионистских конгресса. Нацисты безжалостно уничтожили всю эту еврейскую славу.
Вторая половина XIX и начало XX столетия считаются золотым веком карлсбадской медицинской науки, да и вообще Карлсбада, а самый пышный расцвет международной популярности этого курорта пришелся на Прекрасную эпоху Старого Света. В 1870-е годы королевские и императорские железные дороги соединили город со всей Европой, с Прагой и Веной, с Мюнхеном и Берлином, сделав путь в богемский оздоровительный отпуск короче и приятнее. Слава минеральных источников, как и подъем австрийской и немецкой экономики в так называемую грюндерскую эпоху (нем. Gründerzeit, пора быстрой индустриализации), принесли в Рудные горы крупные инвестиции. В связи с этим принято добрым словом вспоминать градоначальника Карлсбада Эдуарда Кнолля, поставившего развитие города на скоростные капиталистические рельсы. При нем возвели приличный театр, работы венских архитекторов, с росписями и занавесом самого Густава Климта, множество удобных гостиниц и лечебных павильонов, разбили тенистый Центральный парк, облагородили набережные.
На излете XIX века приобрел свой нынешний системный вид отель семейства Пуппов, предприимчивые представители которого, поначалу кондитеры, а потом просто собственники, поколение за поколением, начиная с 1760 года, приобретали все новые земельные участки и объекты недвижимости, пока не развели обширное гостиничное хозяйство. В конце концов по-над Теплой вырос двуединый барочный комплекс из соединенных атриумом гранд-отеля и парк-отеля на 230 номеров класса люкс с ресторанами, танцевальными залами и конференц-холлами. Тут селились гости категории crème de la crème, здешняя boulangerie славилась выпечкой, в танцзале зажигал симфонический оркестр, чуть ли не самый старый в Богемии. Маркером самого нового времени стали съемки в 2005 году 21-й серии бондианы с Дэниелом Крейгом и Евой Грин в главных ролях: кинематографисты превратили Карловы Вары в Черногорию, Pupp обернулся отелем Splendid, и получилось настоящее Casino Royal. На ночной набережной Теплы Джеймс Бонд боролся со смертельным отравлением, причем победил напасть без всяких минеральных источников, с помощью любимой девушки, ловко орудовавшей дефибриллятором.
Еще до съемок этого кассового кино Pupp на целых 40 лет превращался в гранд-отель Moskva, но политические перемены 1989 года вернули ему былую идентичность. Роскошная гостиница, пожалуй, в наилучшей степени олицетворяет собой старый карлсбадский «стиль Эдуарда Кнолля», от которого город отстранился только в социалистический период. Тогда посередине Карловых Вар огромным вставным зубом поднялся гостиничный комплекс Thermal, возведенный в трендовом для послевоенных десятилетий стиле брутализма. Выше по течению Теплы построили просторный стеклобетонный павильон, в который упрятали источник «Гейзер». О судьбе и ценности этих объектов ведутся вечные дискуссии, в диапазоне снести – отремонтировать – перепродать – присвоить статус памятника – снести, общественность и эксперты решают то так, то эдак, но дело в итоге не решается никак. Карловарский гейзер, правда, пару лет назад из павильона вывели, теперь он булькает и вздыхает под открытым небом.
Один из основателей брутализма, едва ли не главный авторитет современной мировой архитектуры Ле Корбюзье, с иронией оценивал парадные шеренги карловарских фасадов, издевательски назвав их «слетом тортов». Присутствие отеля Thermal на центральной витрине этой выставки (ради его постройки снесли пару-тройку исторических кварталов) выглядит ясным символом торжества мужественного «необработанного бетона» над женственной эстетикой сецессии и модерна. Многократно раскритикованный Thermal спасает еще и его центральная роль в важном для небольшой Чехии культурном мероприятии, международном кинофестивале. В эпоху социалистического братства этот киносмотр, дитя послевоенного энтузиазма, был парным с московским (их устраивали через год), но потом Карловы Вары и по качеству программ, и по спискам знаменитых гостей вырвались далеко вперед. На время июльской фестивальной десятидневки город меняет характер: курортник в вольных спортивных штанах запросто может встретить на набережной Джона Малковича или еще кого-то такого, пенсионерские променады заполняет гомонливая молодежь, а иностранное кино крутят даже в пропахших карболкой актовых залах санаториев. Как-то раз Ольге улыбнулся в Карловых Варах Антонио Бандерас. Огромный многоэтажный Thermal – незаменимая фестивальная площадка, и ослепительные наряды международных кинокрасавиц затмевают каменную гостиничную брутальность. Но вот кино заканчивается, победителю вручают «Хрустальный глобус», цирк гасит огни, и Карловы Вары вновь на целый год погружаются в курортные лень и спячку.
Пристрастия богатой клиентуры, на деньгах которой зиждется процветание любого предприятия медицинского обслуживания, от десятилетия к десятилетию менялись, потому что менялся окружающий мир: этот мир становился все комфортнее, его наслаждения становились все доступнее. Мода на минеральные молодильные процедуры временами уступала удовольствиям отдыха на средиземноморской ривьере или у подножия альпийских вершин, но тем не менее Карлсбад входил в число самых известных европейских здравниц. В императорских и королевских клиниках над лечением заболеваний желудочно-кишечного и опорно-двигательного аппаратов работали признанные светила императорской и королевской науки, немец Йозеф Зееген (лечащий врач Ивана Тургенева), еврей Леопольд Флеклес (лечащий врач Николая Гоголя), а потом и чех Милан Микса (ученик и лечащий врач Ивана Павлова).
Межвоенные чехословацкие десятилетия, сломавшие прекрасный австро-венгерский мир, по которому тосковал не один только Стефан Цвейг, стали для Карловых Вар временем скорее неопределенности, чем развития, ведь Центральной Европе в ту непростую пору было в общем не до курортов. Драма Второй мировой нанесла удар по качеству медицинских услуг, да и по всему укладу бытия. В социалистической Чехословакии Карловы Вары потеряли немецкий шик, превратившись в фабрику массового профсоюзного отдыха. Сюда заглядывали Леонид Брежнев с Алексеем Косыгиным и Сергей Бондарчук с Юрием Гагариным. Новое возрождение курорта началось в 1990-е годы, оно и теперь продолжается, проистекая, подобно местным родникам, медленно, но верно. Это связано в том числе с мутными потоками постсоветских денег, хлынувшими к берегам Огрже и Теплы.
Бриллиантом здешнего курортного зодчества считается отстроенный в самом конце XIX века, сразу после мэра Кнолля и по его заветам, район к северу от Замкового холма, известный как Вестэнд. Гости из Англии в Карлсбаде в ту пору отдыхали во множестве, для них хотели сделать как в Лондоне и Брайтоне, да и вообще приятно было ориентироваться на британские стандарты качества. В Западном районе построили отели Bristol и Savoy, роскошные виллы Shakespeare, Teresa, Kleopatra, Silva (в которой теперь размещается консульство Российской Федерации, а напротив установлен памятник Карлу Марксу – видному пациенту водолечебниц). На деньги богатых британцев воздвигли англиканский храм Святого Луки, на деньги богатых евреев – синагогу в мавританско-романском стиле (разграблена и сожжена в ноябре 1938 года), а на деньги богатых русских и сербов – православный храм Святых апостолов Петра и Павла. В 2012 году сквер на улице Короля Йиржи из Подебрад назван именем Анны Политковской, но русских консульских работников это не обрадовало, им как людям государевым оказались ближе объекты, связанные с памятью о Петре I и Николае Гоголе, эти имена в Москве не токсичны.
Петр I посещал Карлсбад дважды, сначала осенью 1711-го, окончив неудачный для своей армии прутский поход, и потом еще раз ровно через год. Экстравагантного монарха встречали в Богемии с помпой, и русский царь, двухметровый мужчина необузданного темперамента, подивил здешнее упорядоченное население, как сказали бы сейчас, навыками активного отдыха: гулял на чужой свадьбе, победил в конкурсе стрелков, поднялся на неоседланном жеребце на скалистый холм, выковал подкову, смастерил табакерку из слоновой кости, выстрогал изогнутые ножки для карточного столика. И вот как русская знать потянулась в Карлсбад за Петром, так и тянется до сих пор, инерция оказалась значительной.