Андрей Сергеевич Терехов
Бумеранг
Мне приходится включить свет в салоне, иначе в сумраке леса ни черта не видать. На поверхности зеркала – пусто. Если подышать, тоже. Странно.
К черту, впереди концерт!
Ага, а ключей в замке зажигания нет. Я вздыхаю, беру пистолет с заднего сиденья и отправляюсь по багровому следу.
Ветки, ветки, паутина. Яма.
От кровопотери меня ощутимо шатает и тошнит.
Кто-то орет благим матом.
Когда в чаще проступают очертания некоего алтаря, мне уже кажется, что на лице вырос мох. На земле начерчена пентаграмма, в углах звезды торчат палки, посередке привязан давешний спортсмен-полисмен. Мой недотруп тоже псих? М-да. И где он?
– Помогите? Помогите?! Кто-нибудь?
Я молча подхожу и ищу ключи в карманах "жертвенного агнца".
– Помогите? – замечает меня полицейский и тут же кричт еще громче: – Господи, спасите! Спасите!!!
Вот, ключи! Я победно улыбаюсь.
– Так, ты заставил меня бегать, испортил рубашку и прочая, прочая. Смерть за такое должна быть очень мучительной. Но! Если решишь задачку – просто оставлю тебя здесь.
Мужчина хмурит брови, и это ему, надо признать, идет. Добавляет благородности, что ли.
– И где выбор? Либо чокнутая девка, либо этот псих из багажника?
Я пожимаю плечами.
– Ну да. Не надо было сопротивляться. Вообще, как можно быть таким невежливым? Встречаешь симпатичную девушку с полной трупов машиной и тут же пытаешься ее арестовать. Нет бы меня попытать, изнасиловать, на свидание пригласить, в конце концов.
– А что можно было? – озадаченно спрашивает мужчина.
– Ну, наверное. Так, задача. Я спешу. Ты – помидор, который лежит в холодильнике.
– Почему именно помидор?
– Не знаю, наверное, потому что я хочу есть. Но, если хочешь, сделаю огурцом или… патесоном.
– Вообще я люблю маслины.
– Маслины? Как-то не по мужски быть маслиной.
– Хорошо, останусь помидором.
– Прекрасный выбор. Итак, из-за ядерной войны отключается электричество, и холодильник начинает размораживаться со скоростью ноль целых пять десятых градуса в сорок минут. Сколько лет будет помидору, когда он испортится?
Полисмен несколько раз моргает.
– Ну, раз помидор – это я, то сколько и мне – тридцать шесть.
Однако! Первый правильный ответ за три года.
– Верно, – удивленно произношу я, и тут из чащи появляется "багажный маньяк". Он абсолютно гол и покрыт плесенью – неудивительно, что лицо такое.
Недотруп стонет и еле двигается. С приближением становятся видны расчесы – плесень заживо пожирает бледную кожу, и страшнее пытку не представишь.
Я чувствую жуткое дежавю: шесть лет назад, кровоточащая масса вместо моего брата и гроза за окном. Он был еще жив и молил взглядом прекратить мучения, но мне хотелось другого. Хотелось видеть агонию, хотелось чувствовать, как злоба и тьма пропитывают меня, как клокочут в горле, и ты вот-вот ими захлебнешься.
Я поднимаю пистолет. Хватит.
Грохот – плесневелое тело дергается и замертво, на этот раз точно замертво, падает. Полицейский орет, шумят растревоженные птицы в лесу, а меня ведет в сторону и швыряет навстречу земле.
Семьдесят минут до концерта. Мой "запорожик" мчится через поля, за рулем – полицейский. Профиль у него хорош, но слабость и наручники мешают мне насладиться моментом. Кажется, есть риск умереть от потери крови, и это очень-очень хорошо, ибо в тюрьму совсем не хочется.
– Развязался? – спрашиваю я. Мужчина настороженно оглядывается.
– Развязался. Не хочешь объяснить? – он кивает на трупы сзади.
– Не хочу. Предпочитаю тюрьме героическую гибель от рук полиции, так что веди медленнее, пожалуйста, чтобы я не дожила до суда.
– Если ты и погибнешь, то не от моего оружия.
– От чего же?
Вместо ответа мужчина поворачивает зеркало заднего вида, чтобы я увидела себя.
– Ох, – в отражении девушка с запавшими глазами и белой плесенью на лице.
На коже "багажного трупа" был яд, и теперь мне светит не менее комшарная смерть? Чудесно.
