Андрей Но
Субъект. Часть вторая
– О чем-то подобном я подозревал, – насупленно пробормотал я, косясь на трех психопатов, что внезапно встали из-за стола и пошли на выход. – Мне пора, – бросил я стриптизерше, соскользнув с табурета. – Было приятно пообщаться.
– Эй, парень, – бросил мне вдогонку бармен. – А кто платить будет?!
Я пожал плечами.
– Коктейль хотела она, а не я.
– Козел! – крикнула мне вслед девица. Но я уже исчез в зарослях живых и извивающихся растений на танцполе.
Внезапно музыка стала невыносимей. Акустические доспехи завибрировали на другой лад, что явно свидетельствовало о смене играющего трека. На потолке зажглись разноцветные светодиоды и тут же принялись с бешеной скоростью иссекать своими лучами всех присутствующих. Началась адская светопляска. К моему горлу стал подкрадываться предупредительный комок.
Отвернувшись и зажмурившись насколько это возможно, я что было сил ухватился за кренящееся равновесие моего сознания.
Очисть свой разум! Очисть свой разум! – судорожно думал я, но перед внутренним взором все продолжали плясать эти огни. На спине выступил холодный пот. – Не смогу!
Не открывая глаз и не поднимая головы, я ринулся вслепую к туалету. Еле успев добежать, я тут же захлопнул дверь и съехал по ней вниз, повиснув на ручке. Мою шею и правую руку свело в судороге. Челюсти самовольно стиснулись. Я буквально чувствовал, как перекосилось все лицо от напряжения.
Полностью потеряв контроль над мышцами, я грохнулся на грязный пол, и меня начало трясти. Последнее, что мне удалось увидеть перед тем, как глаза застлала эпилептическая поволока – это быстро разрастающаяся трещина на туалетном зеркале…
* * *
– Жив? – затормошил меня кто-то. Расклеив глаза, я увидел над собой немолодое, уставшее, но крайне взволнованное лицо, обрамленное креплением от каски. – Ноги чувствуешь? Носилки! – гаркнул спасатель в зияющий дверной проем туалета. Приподняв с кряхтением голову, я посмотрел туда, но проем был задернут пылевыми шторами. Приглядевшись, я увидел оставшийся на нижней петле огрызок от двери. Основная же ее часть укрывала мои ноги.
– Что здесь… – ошеломленно прохрипел я.
– Землетрясение, – выпалил спасатель. В проеме появился его напарник с носилками в руке.
– Я встану, – решительно прокряхтел я, неуклюже выбираясь из-под двери. – Все в порядке.
– Скорее на выход, – скомандовали мне и повлекли за собой на выход.
Ковыляя за ними, я исподлобья оглядывал разрушенный зал. Над барной стойкой просел потолок, засыпав все полопавшимися кирпичами, арматурой и разодранным линолеумом из квартиры сверху. Танцпол усеяла разбитая светодиодная установка. Под ногами скрипели осколки стекол и бутылок.
– Да уж, – протянул я. – Вот так землетрясение.
– Ты еще не видел здание снаружи, – бросил мне через плечо спасатель. – Не мешкай, нужно эвакуироваться отсюда как можно скорее. Сейсмические толчки могут возобновиться.
Выйдя на покосившийся лестничный пролет, мы взобрались по спущенной с поверхности лестницы из пожарной машины – изначально присутствовавшие ступени, ведущие в клуб, провалились под землю. Вокруг здания стояли обеспокоенные люди. Каждый был одет в то, в чем его застал мой эпилептический припадок. Некоторые женщины истерически рыдали. Парни матерились. Район оцепила стоянка из полицейских и пожарных машин, нагнетающе завывали сирены от фургонов скорой помощи. Само же здание – трехэтажная постройка – выглядело, как картонная коробка, по которой нанесли удар ребром ладони. Крыша посередине осела, влекомая вниз огромной трещиной обрушившихся стен третьего и второго этажей подъезда. Под покореженной рамой окна на первом валялся чей-то сломанный диван, а совсем неподалеку – обломки развороченного пианино.
– Кто-нибудь пострадал? – сглотнув нервный комок, спросил я у того самого спасателя, что нашел меня в туалете.
– Да, тридцать шесть пострадавших, – хмуро отрапортовал он. – Но все живы. Благо, что амплитуда толчков нарастала постепенно. Многие успели выбежать еще до всего вот этого, – повел рукой он в сторону обнажившихся провалов в некогда сплошной стене дома, а затем, что-то горько буркнув, он отвернулся и ушел к своей команде.
Я снова посмотрел на руины здания. Вот тебе и предотвратил преступление. Откуда вообще во мне столько сил? Это действительно ужасный побочный эффект моего заболевания. Мне было стыдно и страшно.
Попятившись, я покинул кольцо стенающих над трагедией людей. Меня знобило от холода. Голова раскалывалась от боли, а запах пыли едко пощипывал легкие. Стоп!
Как это возможно?!
Я переключился в другой режим восприятия, и тут же мир, как дифференцированная гамма тонко различающихся расцветок, померк, но тотчас засветился уже как иерархия делящих между собой пространство сил, скоростей и плотностей, заключенных в населяющих его предметах. Переметнув внимание на воздух вокруг себя, я впал в ступор. Он своевольно облегал мое тело недисциплинированным туманом, обволакивал по тому же независимому и беспристрастному принципу, как и все остальное твердое и жидкое в поле моего чутья.
Я сосредоточенно отправил ему рой гневных сократительных сигналов, которые он вот уже столько месяцев слушал беспрекословно… Но не сейчас. Стихия воздуха осталось безучастной. На меня не реагировал даже жалкий комок газа. Чуть ли не плача от отчаяния, я властно вытянул скрюченные пальцы к окурку на земле, но он не сдвинулся даже на наноединицу.
Моя рука бессильно упала вниз, а глаза стали круглыми и недоверчивыми, как у кота, обманутого игрушечной мышью. Вот и наигрался. Кажется, сказка подошла к концу на самом интересном месте. Стряхнув с капюшона бетонные крошки, я накинул его на голову и, ежась от озноба, понуро поплелся к себе домой.
* * *
По-крайней мере, алиеноцепция осталась на своем месте, и потому я отважился заглянуть внутрь самого себя, чего никогда не решался делать раньше. Не то чтобы я был нелюбопытен. Однажды я уже пробовал, но испытал паническую атаку. Засмотревшись тогда на свой ритмично мерцающий продолговатый мозг, я чуть не поперхнулся, а дыхание выбило из груди, и все словно перевернулось вверх дном. Аналогично, как и с падением во сне, в тот раз я подскочил и стал судорожно хватать ртом воздух.
Но сейчас необходимо было осмотреть новообразование возле прецентральной извилины, по словам ученых, опосредующее мне дистанционный контроль над всем. Понять, из-за чего произошла поломка.
Даже не сбавляя шага по дороге, я углубился в самого себя. Да, вот она, прецентральная извилина, что в фоновом режиме сейчас контролировала мою ходьбу. Справа от нее был кучный нарост. В плане активности он был безмолвным. И каким-то перекошенным. Как будто фибриллярные нити этого слизеподобного комка съежились, сделав его ассиметричным. Логично предположить, что во время моего инфернального припадка он перенапрягся, и произошел сбой. Внутренний разрыв? Как же мне искоренить эту неполадку, и обратима ли она вообще?
Ответов я не знал, тем более что я поймал себя на еще одной, не менее любопытной мысли.
Я смотрел на свой мозг посредством усилий своего мозга и не видел… себя. Пресловутого сознания не было нигде, и мне, как наблюдателю своего мозга, что мог рассматривать его со всех сторон, не удавалось при смене позиций усмотреть плетущийся хвост за своим Я. В самом деле, а что есть Я? Где и чем я, зритель, был в этот момент?
До обретения способности к алиеноцепции мое Я, как ощущение местоположения сознания в пространстве, всегда безвылазно сидело внутри черепа, словно в стеклянном аквариуме. Ведь где же еще быть сознанию, если не в самих мозгах – в его источнике. Но сейчас я смотрел на свою же черепную коробку с содержимым со стороны, словно джин – на свою медную лампу.
Стало быть, местоположение сознания всегда было обусловлено сосредоточенностью на каком-либо ощущении в теле, будь то зуд в пятке или та же боль от внутримышечного укола в ягодицу. Можно таким образом перенестись в пальцы своей руки, скажем, когда на ощупь в темноте пытаешься определить чеканку маленькой монетки…
В этом случае Я как бы временно переносится туда и остается там до тех пор, пока увлечено единственно этим процессом. Но стоит только задуматься о чем-то второстепенном – хотя бы просто нечаянно открыть глаза или даже просто отметить то, что они у тебя закрыты – как ощущение переселения Я в руку ускользает.
А так как в моем случае я мог чувствовать – хоть и не так остро, как части своего тела – части окружающей материи, то формально я мог перемещаться своим сознанием туда. Вовне. В любую точку. Подобные ощущения я испытал еще в тот самый раз, когда посредством ватных палочек общался с другом, будучи запертым при этом в едущем автомобиле. Но тогда я почему-то не придал этому значения.
Выходит, лектор все же была права в том, что Я живет, только пока живы наши ощущения. И ведь она была в этом убеждена, даже без возможности подтвердить свое высказывание сверхъестественным экспериментом.
Идя по темной подворотне, я был настолько поглощен решением этого философского вопроса, что для меня стал совершенной неожиданностью удар под правое ребро.
Грубо вышвырнутый из размышлений, я согнулся пополам от потрясшей меня боли, но все же инстинктивно успел отпрыгнуть. И правильно, так как следом в крутом вираже просвистела мимо грубая подошва кирзового ботинка.
Подняв взгляд, я узнал рябую физиономию одного из тех трех психопатов. С левой стороны, пресекая пути к бегству, шоркнул по асфальту второй.
– Ну че, вынюхиватель, попался? – прогнусавил тот, что меня ударил.
– Кхм, – прокряхтел я, придерживая ноющий бок. – Мне заняться что ли нечем?
– Гонит, – уверенно пробасил второй, мордой скорее напоминающий бульдога, чем человека.
– Вы о чем?.. Я просто приходил потанцевать… Как и все…
– Да? – неожиданно из тени появился третий так, что полоска сумрачного света от дальних фонарей скупо озарила его облик. Грубо высеченное лицо, с маленькими, близко посаженными черными глазками. – Вот только на танцполе что-то я тебя не видел. Сидел и пялился на нас.
– Вынюхиватель, – подхватил рябой.
– Да-а-а, – протянул второй. – Нас предупреждали. Но этот полный идиот.
– Как и вся их диаспора – кучка безмозглых крыс, – завелся рябой, ощерив свои неровные зубы. – Покромсаем одного и отправим остальным, чтобы не дергались.
– Кларету его покажем, – отрезал третий, преградив жестом руки дернувшегося ко мне рябого. – Вызывай машину. А я его пока усмирю.
Я взметнулся влево и, даже не пытаясь просочиться сквозь вереницу их распростертых рук, попросту взбежал прямо по телу второго. Тот подобного не ожидал и оттого рухнул, когда моя нога наступила ему на грудь, а вторая уже перемахивала через его бульдожью голову.
Повалившись на землю вместе с ним, я по инерции кувыркнулся и уже почти вскочил, чтобы сделать самый быстрый забег в своей жизни, как на меня накинулся тот рассудительный психопат. Началась ожесточенная борьба в партере. Ухватив его за нерасчетливо торчащую левую кисть, я стал ее изо всех сил выламывать на себя, в надежде, что ослабнет его загребущая хватка правой, и он утратит доминантную позицию. Но тот был весом вдвое больше меня, поэтому даже не пикнул. Вместо этого он сделал удушающий перехват, обхватив своими ногами мои бедра.
Кровь подкатывала к моим глазам. Я хрипел, но продолжал бороться, расшатываться телом, пытаясь уловить брешь в устойчивости его позиции. Борец внезапно заревел и поднажал в своем удушающем усилии так, что в моих глазах окончательно наступила кромешная темнота. Прошло каких-то две секунды, тянущиеся целую вечность, и мое тело бесконтрольно обмякло.
Глава 19. Норадреналин или что-то еще
Ноздря брезгливо дернулась, уловив шибающую вонь спирта. Попытавшись отвернуться, я почувствовал стеснение в затекшей шее, в спине, в руках, заведенных за нее… Мои руки!
Дернув ими, я ощутил неприветливый холод металла на своих запястьях. Цепь наручников была пропущена под стальной рейкой над основанием стула, не давая возможности с него встать. Приоткрыв опухшие веки, я разглядел стоящего передо мной человека в длинном домашнем халате. В левой руке он держал бутылку с егермейстером, горлышко которой совал мне прямо под нос, а в правой был опущен шестизарядный револьвер. Глаза его слегка косили врозь.
– Ну? – поинтересовался он. – Как аромат, что скажешь?
Из моего горла вырвался сип, связки ожгло болью.
– Тысяча девятьсот семьдесят шестой год, – гордо произнес он и хлебнул прямо из бутылки. Скривившись и взревев от удовольствия, добавил. – Боже… Я помню этот год… Тяжелые были времена… Только основывал свой бизнес… Одногодка, да…
Еле ворочая глазами, я осмотрел помещение. Просторный зал, заставленный дорогостоящим, но безвкусно подобранным имуществом. Томно-малиновый цвет обоев создавал в периферии моего обзора иллюзию залитого кровью лица. С кричащим бахвальством нависала со стены медвежья пасть, раскрытая в беззвучном и навсегда застывшем крике.
Напротив меня, в углу возле двери, на нецелесообразно роскошном диване с позолоченными и декоративно выточенными подлокотниками небрежно развалились кряжистые мужички в спортивных костюмах. Справа же, ближе ко мне, облокотившись на длинный шифоньер, скучал тучный амбал с широким тупым носом.
Тот, что разговаривал со мной, производил здесь впечатление самого старшего и главного, что подтверждалось как его наплевательским прикидом, так и сединой во всклокоченных волосах. Под его носом угадывались пятна беловатой пыли. По-видимому, это и был тот самый Кларет.
– Сбыт огнестрела, затем… потом… потом, – его лицо исказилось, глаза зажмурились, он прижал бутылку к виску, будто у него началась мигрень. Нависла пауза.
– Бизнес! – выкрикнул он, наконец, как на викторине. – Да! Бизнес, мать его… Все нормальные идут в бизнес… И этот, как его… Букмекерство! Да ведь это невинная сфера, безобиднее только стрижка газона, – возмущенно забубнил Кларет, поставив бутыль на столик в центре зала. – Никого не насилуем… Не притесняем! Вот хоть бы раз, – неожиданно взгорячился он, поднеся к моему лицу сомкнутые пальцы. – Хоть раз бы тронул кого пальцем. Хоть раз бы кого… Раз бы тронул кого… Хоть раз бы тронул кого па… – его взгляд снова остановился, а голова закачалась в такт слышимой только ему песни. – Раз бы кого… Хоть раз бы кого… Хоть раз бы тронул кого па… Ац!
Хлопнув рукой с зажатым револьвером по той, что держал у моего лица, он крутанулся на каблуках и энергично притопнул ногой туда-сюда, будто неожиданно оказался на танцполе.
– С ума сойти, видали? – с ошалевшим лицом обратился он ко всем, – это вообще как?!
Сидевшие на диване осторожно перекинулись взглядами.
– И додумался же, твою мать, не думать, – Кларет рассеянно уселся на столик рядом с бутылкой. – Не думать… Додумался… об этом… Вот, что я хотел сказать! – он махнул револьвером в сторону сидящих, что тут же напряженно вжались в диван. – Что я хотел сказать?
– Вы додумались, – сглотнув, подал голос один из мужичков. – Не думать об этом…
– Да! – воскликнул Кларет. Вскочив со столика, он склонился надо мной, дыша едким перегаром. – Так вы что, спрашиваю… Не можете угомониться, да? Какого черта роете под нас, а… – он порывисто схватил увесистую бутыль за горлышко и нанес удар бутылкой наискось по моей щеке. Половина лица взорвалось болью и занемела.
Ох, тварь, что бы я сейчас с тобой тут сделал, будь в порядке мое новообразование в двигательной коре…
Кларет еще хлебнул егермейстера и, запрокинув голову, оглушительно рыгнул. Затем стал неторопливо вышагивать вокруг столика, покачивая головой, как если бы разминал шею перед поединком.
– Вы не того поймали. У ваших людей сыграла паранойя, – зло прохрипел я. – Мало ли кто на кого смотрит. Разве я похож на разведчика?
– Ты? – его глаза округлились, тут же закатились, и он встряхнул головой. – Не… Нет, ты что… Такого сопляка никто и не заподозрит…
– Бред, – сдержанно процедил я, настраиваясь на психотерапевтический лад. – Вы готовы спихнуть свои подозрения на кого угодно, лишь бы поскорее испытать облегчение от якобы разрешившейся проблемы, что не давала вам спокойно жить. Я вас понимаю. Но все же я не тот, кого вы пытаетесь поймать. Вы только зря тратите на меня время.
У Кларета отпала челюсть.
– Нет, ты видел? – обомлевшим голосом он бросил через плечо сидящим на диване. – Ты видел, как языком чешет, а? Это ж вообще все объясняет.
– Я почти поверил, – одобрительно прогудел громила у шифоньера. – Заливает тут, ты смотри-ка…
Зал наполнился гулом грубых насмешек.
– …видите только то, что хотите увидеть…
– А давайте-ка дружненько заткнемся! – рявкнул Кларет. Беспечное выражение лица сменилось на безжалостную гримасу. – Сейчас ты либо говоришь мне, ничего не упуская, что вы там готовите для нас, либо…
Его пальцы на рукоятке револьвера побелели, а рука затряслась.
– Я пришел в клуб потанцевать и… – начал я, но тут Кларет с размаху жестоко ударил мне кулаком в лицо. Жалко хрустнули кости носа. Голова от удара мотнулась, потянув вслед за собой тело, отчего стул опрокинулся назад. Упав, я вдобавок приложился затылком своей многострадальной головы об пол, а руки грубо отдавило спинкой стула.
Я почувствовал, как в носоглотку стягивается струйка крови. Закашлялся, опасаясь задохнуться. Присутствующие улюлюкали и заливались скотским смехом. На какой-то момент мне показалось, что кровь самопроизвольно отступила обратно в устье носа, обеспечив проходимость дыхательным путям.
Кларет схватил меня за волосы и, чуть не сорвав скальп, вернул вместе со стулом в сидячее положение.
– Ты как? – с пугающе искренней участливостью поинтересовался он. – В порядке?
Нет, я явно был не в порядке. Нечеловеческая ненависть клокотала внутри меня, грозясь разорвать сдерживающий кокон плоти. В мой нос снова прилетел удар, но в этот раз кулаком свежего, очищенного от алкогольного амбре воздуха. Контроль над материей, по неизвестным мне причинам, возвращался.
– А знаешь… – начал Кларет, задумавшись над чем-то. Его большой палец медленно взвел курок на револьвере. – Я вот что решил… Не хочу с тобой возиться, понял? Так и передай им… Что тут еще сказать, – он направил дуло мне в висок. – Не ту работу выбрал ты, салага.
Остальные напряженно замерли, амбал справа отвернулся. Я глянул горящими ненавистью глазами поверх дула револьвера:
– А ты – не ту мишень.
Глаза Кларета недоверчиво округлились. Револьвер, зажатый в его кисти, стал мелко подрагивать. Тот дернул рукой, но она будто приклеилась к пистолету и чуть ли не самому клочку пространства, в котором он его держал. Выглядело это крайне неправдоподобно. Его кисть будто застряла в тисках, а пальцы ни в какую не хотели разжимать рукоять оружия.
Внезапно пистолет круто развернулся дулом к самому стрелку. Развернулся столь резко, что его кисть, хрустнув, как сочное яблоко, вывихнулась. Но пальцы при этом не разжались, так как теперь составляющая их материя принадлежала моей воле, и потому я их крепко держал сомкнутыми на рукоятке, даже несмотря на их неестественный перегиб. Одновременно с этим неслышно хлопнули сухожилия в предплечье.
Кларет страшно закричал, в ужасе обхватив второй рукой не слушавшееся его предплечье. По комнате пронесся недоуменный возглас – мужички взволнованно подскочили со своего дивана, не зная, как это все воспринимать. Палец, лежащий на спусковом крючке, в последнем усилии согнулся, порвав удерживающую его нить сухожилия. Оглушительно грянул выстрел, оборвав все непрекращающийся вопль стрелка. Голова Кларета разлетелась на куски, похожие на не до конца обглоданные корки от арбуза.
Ряды подпружиненных штифтов в замковом механизме наручников разом поджались, каждый до упора своего собственного гнезда. Цилиндры синхронно повернулись по часовой стрелке, и браслеты безропотно соскользнули с моих запястий.
Оставшиеся в комнате уже успели оклематься от секундного замешательства. Руки тех двух, что стояли возле дивана, метнулись за оружием в карман, а амбал справа выхватил из ворота своей кожанки ножик.
Взмах! Столик из тяжелого дуба отбросило, словно от взрыва, прямо навстречу уже успевшим выстрелить обидчикам. Приняв все до одной пули, столик с грохотом разлетелся об стену, размозжив грудные клетки и головы стрелявших.
Взмах! И дернувшегося ко мне амбала с силой впечатало в сервант.
Разбив собой почти все стеклянные полки и посуду, он, оглушенный и с застрявшими в нем осколками, вывалился обратно, но устоял, покачиваясь на подгибающихся ногах и пытаясь нащупать меня непонимающим взглядом.
Взмах! Я обрушил на него весь шифоньер. Со сдавленным криком громила исчез под грудой увесистых обломков.
По коридору ко мне уже спешили трое. Дождавшись, когда один из них подбежит к самой двери, я гневно выбросил вперед ладонь, отдавая не подлежащий обсуждению приказ открыться.
Толстая дверь врезалась и сломалась надвое о лоб подбежавшего к ней первым. Тот, рефлекторно схватился за провалившийся в затылок лоб и безобидным мешком осел на ковер.
Следом, в открывшийся проем, влетел второй, но замер на полушаге с заевшей в локте рукой, как робот, у которого неожиданно сели батарейки. Только выпученные глаза сохранили движение – они сместились на стоявшего посреди разгромленной комнаты человека с окровавленным лицом и сверкающим взором.
Человек резко зачерпнул ладонью воздух, будто рассеивая дым, и тут же за этим последовала ужасающая боль. Грудная клетка ввалилась внутрь, руки, сломанные и вывихнутые, поджались к телу, а голова, хрустнув в шее, прильнула виском к опавшему плечу. Ужасно смятый, словно пустая жестяная банка из-под газировки, он завалился на край дверного проема и стал по нему медленно съезжать.
В мозгах полыхнуло усталостью. Я чувствовал себя так, будто после умственно напряженного рабочего дня меня разбудили посреди ночи и выпроводили на работу снова.
Встряхнувшись и оттолкнув с дороги все еще стоявший труп, я выскочил из гостиной и, не дав опомниться третьему, что было сил вдарил ему кулаком в лицо. Того отшвырнуло вслед за своей же бритой и вывихнутой головой к стене, как тряпичную куклу, а моя кисть захлебнулась болью.
Черт, – мысленно крикнул я, охватив второй рукой кричащее запястье. – Вот это боль! Вот это сила. Священная норадреналиновая[1] ярость или что-то еще…
Не успев додумать, я обернулся. На меня, с обезумевшим взглядом и бильярдным кием в замахнувшейся руке, бежал рябой. Поднырнув под его чересчур размашистый удар кием, я оказался позади него и той же рукой нанес ему фатальный удар прямо в хребет. Рука провалилась в тело, словно в льняной мешок, набитый хворостом. Его позвоночник переломился, и он, согнувшись в туловище пополам, как несовершеннолетняя художественная гимнастка, безмолвно кувыркнулся мне под ноги.
Рука горела, локтевой сустав ныл, костяшки пальцев вибрировали болью, а мышцы, эти пружины, что заставляли выстреливать моим кулаком, словно из пушки, предупреждающе подрагивали. Поддавшись яростному норадреналиновому ражу, я нанес удар по воздуху, но в этот раз уже более внимательно прислушиваясь к ощущениям. Меня чуть ли не утянуло вслед за кулаком.
Да, так и есть.
Новообразование моего двигательного отдела – реанимированное, по всей видимости, ударом в лоб – рефлекторно снабжало каждый мой удар дистанционным импульсом вдогонку, отчего сила моих движений многократно преумножалась. Своего рода экзоскелет, форсирующий телодвижения, что дополняет и существенно усиливает всю биомеханику тела, но при этом совершенно невидимый, невесомый, в принципе отсутствующий и проявляющий себя только по мере надобности. И самое главное, мне не нужно было сознательно им управлять! Все происходило автономно, в тон моему желанию!..
Как воочию я увидел под собой, сквозь пол, бегающих в суматохе на первом этаже остальных членов бандитской группировки. Они оперативно расхватывали с полок оружейного стеллажа автоматы, рожки с патронами, парочка натягивала на себя бронежилеты. Всего восемь человек, один из них уже с поднятым наготове пистолетом прислонился боком к двери и прислушивался к происходящему в доме. Он что-то крикнул и, не дождавшись ответа, выскочил под одобрительные кивки всех остальных к лестнице.
Я метнулся в другой край коридора, что заканчивался домашней библиотекой. На бегу просканировав помещение, я увидел в нем только одного – безмятежно и как ни в чем не бывало сидящего в кресле человека. Ворвавшись в библиотеку, я узнал вожака той троицы, благодаря стараниям которого очутился здесь.
Он сидел с запрокинутой головой в кресле, возле него на журнальном столике лежали шприцы, зажигалка и усеянная темными разводами мельхиоровая ложка. Дернувшись от хлопнувшей об стену двери, он подскочил и уставился на меня с растерянным видом. Однако буквально уже через полсекунды его лицо перекосило злобой, и он с воем ринулся на меня.
Я властно выставил ладонь ему навстречу. Его позвоночник дернуло в обратном направлении. Не пробежав и двух шагов, он отлетел обратно в кресло, чуть не перевернувшись вместе с ним. Словив боевой кураж, я рванул с места к нему и, словно кавалерист на турнире, забежав сбоку, на полной скорости нанес удар кулаком прямо в его перекошенную морду.
Удар вышел настолько быстрым и сокрушительным, что его туловище даже не дернулось вслед за головой. В то же время в моих глазах взорвалась, по меньшей мере, атомная бомба.
Еле сдерживая крик, я покосился на свою правую руку. Под кожей торчала кость. Пальцы отказывались сгибаться. Глянув на перевернутую голову врага – смятую, висящую на шее, что как длинный носок обтягивала спинку кресла, я понял, что слегка переборщил.
В комнату вбежал разведчик в бронежилете. Окинув безумным взглядом представшую перед ним картину, он молниеносно направил на меня свой пистолет и выстрелил. Толком не успев прийти в себя, я все же успел среагировать, дернув его дуло вниз буквально в самый последний момент.
Но полностью сбить прицел не удалось. Пуля вгрызлась мне в левое бедро, и я, дико закричав от животной боли, грубыми, хаотичными воздействиями перемешал мозги стреляющего в несовместимый с жизнью фарш. Нелепо всхлипнув и закатив подергивающиеся глаза, он ничком завалился на пол.
Не в силах превозмогать пульсирующие взрывы в окровавленной воронке на моей ноге, я, тяжело хватая ртом воздух, рухнул на рядом стоящее свободное кресло. Рухнул неаккуратно, задев правой рукой подлокотник, отчего перелом тут же перетянул одеяло моего воспаленного внимания на себя. Под ногами была заметна обеспокоенная перебранка, сразу начавшаяся после выстрела. Я больше не был способен давать отпор. Я был раздавлен, расплескан по стене, сломлен в прямом и переносном смысле.
Полностью переключив свое восприятие в алиеноцептивный режим, я с холодком заметил, как оставшиеся семеро уже готовы все разом броситься скопом на второй этаж. Они уже столпились у двери их оружейной, а их стихийный предводитель с дробовиком загибал пальцы, ведя обратный отсчет.
У одного из них в кармане жилетки угадывалась граната. Также в стеллаже я заприметил похожие контуры еще двух. Это можно было назвать везением. Прежде чем согнулся последний палец на руке считавшего, я успел задвинуть щеколду замка. Врезавшись в дверь плечом, предводитель озадаченно подергал ручку и хаотично полез по своим карманам искать ключ. В то же время самопроизвольно вылетели чеки всех гранат, что только наличествовали в оружейной.
Кресло подо мной слегка подпрыгнуло, соседнее же с трупом опрокинулось вовсе и скрылось под досками рухнувшего книжного шкафа. Стекла треснули, с потолочного бордюра посыпался песочек. В ушах стоял писк, а в ноздри стал просачиваться запах паленой проводки.
Я просканировал зону поражения. Завесу кромешного дыма и диспергированное облако бетонных крошек я как помеху не воспринимал. Разве что конвертируемое мозгом изображение было чуточку зернистее, чем обычно, как если бы оно было запечатлено на чересчур светочувствительную пленку. Вооруженных членов группировки, а точнее, их дымящиеся останки раскидало по всей оружейной. Комната была без окон, с толстыми опорами, наверняка только поэтому до сих пор я не провалился туда вместе с креслом.
Я облегченно выдохнул, но тут же меня перекосило от напомнивших о себе увечий. Отсюда следовало выбираться. Но как, если я даже сидеть без корчей не могу. Меня парализовывала боль.
А ведь ощущение боли было не более чем плодом мозговой активности…
Как таковой, реальной и неотвратимой – ее, боли, не существовало. Источник всех страданий скрывался где-то в голове.
Однажды я уже задумывался о том, каким бы замечательным я мог прослыть хирургом и, по совместительству, анестезиологом. Мне не нужно было болеутоляющее, рентген. Сосредоточившись на нестройном хоре поющих о себе тканей в поврежденном бедре, я перемкнул все разорванные и кровоточащие сосуды.
Те же самые действия произвел и в правой руке. Впрочем, там уже наличествовал отек. С минуту рассматривая свой мозг, я так и не понял, где зарождалось болевое ощущение. Недолго думая, я попросту пресек несущиеся по магистральным нервам руки и ноги сигналы от ноцицепторов.
Будто яркое полуденное солнце, от которого не было возможности скрыть свои глаза, наконец, внезапно скрылось за плотной дождевой тучей. Лицо расслабилось, а тело непринужденно растеклось по креслу. Пальцы снова свободно шевелились, но, поелозив ими друг о друга, я не почувствовал ровно ничего. Точь-в-точь то самое состояние, когда наглухо отлежишь руку во сне. Дело в том, что болевые и тактильные сигналы используют одинаковый канал для передачи данных, собственно, поэтому мы интуитивно натираем ушибленное место, дабы интенсивностью тактильных ощущений вытеснить с нейронного шоссе болевой импульс.
Неловко поднявшись, я осторожно оперся на онемевшую ногу. Она послушно сгибалась, мышцы без колебаний сокращались, но при всем этом она была словно из ваты. Как будто чужой, не мне принадлежавшей. Болевые сигналы из поврежденных мест шли непрерывно, отчего акцент моего внимания должен был неусыпно находиться там, не позволяя тем приблизиться к спинному мозгу. Но в принципе, это не было настолько уж обременительным. Не сложнее, чем зажмурить один глаз и постоянно держать его закрытым.
Осторожно спустившись вниз, я мимоходом заглянул в ванную, чтобы осмотреться, умыться, в общем, наспех привести себя в порядок – не хотелось по пути домой снова быть перехваченным полицейскими.
Из зеркала на меня уставилось хмурое, в кровавых разводах лицо с перебитым носом. Стоило его только увидеть, как боль в поврежденном хряще тут же напомнила о себе. И этот сигнал, конечно, тоже можно было пресечь, вот только здесь он уже несся по черепно-мозговому нерву, в основе которого лежало гораздо больше функций, чем в спинномозговом. Если там у меня просто онемели части тела, то здесь вообще может перекосить лицо или, того хуже, нарушатся дыхательные рефлексы. Точных возможных последствий я не знал. Так что лучше потерплю.
