Андрей Михайлович Глущук
Маньяк в городе
– Да. – Буркнул милиционер, старательно выводя закорюки на бумаге.
– Пиши. Старайся. – Одобрительно кивнул Сергеев. – О чем я? А, да видели что-нибудь странное у её дома?
– Нет. Что случилось? – Еще раз повторил Кириллов.
– Ночью, приблизительно в половину первого, соседи Завьяловой услышали шум в квартире и вызвали милицию. Прибывший наряд обнаружил в комнате труп гражданки Завьяловой. Труп в в луже крови и прикрытый ковром. – Сергеев выдержал длинную паузу и уточнил. – Сильно изуродованный труп. Вот такие дела.
Следователь тяжело вздохнул.
– Грехи мои тяжкие. И это за полгода до пенсии…. – Повернувшись к милиционеру за столом, спросил: – Все записал?
– Да.
– Давай сюда. Прочитайте, Дмитрий Валентинович. Вот здесь напишите: “С моих слов записано верно.” И распишитесь.
Дима, обескураженный новостью о смерти Риты, и совершенно сбитый с толку словами о пенсии, прочитал и расписался. Ручка плохо лежала в негнущихся пальцах.
– Все?
– Не совсем. – Сергеев достал из папочки, лежавшей до этого на его коленях без дела, бланк. – Еще здесь распишитесь. – Он ткнул пальцем в нужное место.
– Это что? – Дима задал вопрос скорее по инерции. На бланке все было отпечатано черным по белому.
– Подписка он невыезде и надлежащем поведении.
– Поведение у меня просто лежащее. А выехать в моём положении я могу только в больницу.
– А в моем?! – Неожиданно возмутился следователь. – Резина совсем “лысая”. Того и гляди: в аварию попадешь.
Странные реплики следователя настолько запутали Диму, что, все происходящее, на минуту ему показалось сном. Или экскурсией в сумасшедший дом. Вдруг до него дошло: подписку о невыезде просто так у человека не берут.
– Вы думаете, что я убил Ритку? – Эта мысль показалась Диме настолько несуразной, что, появление её в чьем-либо мозгу можно было объяснить только полным умственным помешательством.
Следователь молча поднялся со стула и, не торопясь, направился к самодельным полкам с книгами. Проведя пальцем по корешкам, он заметил:
– У вас приличная библиотечка. Томов триста. Наверное, больших денег стоит?
– Наверное, больших. – Дима еще не оправился от услышанного и следил за Сергеевым с плохо скрываемой неприязнью.
– Чья: ваша, жены или хозяев дома? – Руки следователя осторожно извлекли из тесного ряда потертый томик Стефана Цвейга.
– Димины. Он их еще в школе собирать начал. – Вмешалась в разговор Таня.
Сергеев аккуратно поставил книжку на место.
– Странно. Зачем рабочему книги? Что до преступления, то пока я ничего не считаю, но все выясню. До свиданья. – Следователь Сергеев дискутировать не собирался. – Да, кстати, где вы говорите, на вас напали?
– Где напали – не помню. А очнулся прямо около мостика через Звонкую. Со стороны Поселка. Там такое дерево большое растет. Перед ивняком.
– Понятно. Да, чуть не забыл. Хозяйка, если вам не сложно: отдайте мне, пожалуйста, одежду, в которой ваш супруг последний раз ходил на работу. – Сергеев забрал Димины вещи, внимательно осмотрел их и повернувшись к рыжему сержанту, сказал: – Оформите, пожалуйста, изъятие. И пусть понятые распишутся и в протоколе изъятия, и в протоколе опроса. Я в прокуратуру. Жрать хочется. До скорого свидания, господин Кириллов.
– Ага. – Только и смог сказать совершенно растерянный Дима.
7
-Кончай бузить. Сгоняй за пивом! – Шах был раздражен. Голова, после вчерашней гулянки, весила, казалось, килограмм двести. И все эти двести килограмм ощущали себя отвратительно больными. “Строить” пацанов в таком состоянии души и тела занятие – неприятное и обременительное. Но Шестерку нужно держать в узде. Умный, падла. Ему дай волю – через пять минут перестанешь быть боссом и превратишься в подсобную силу.
– Гони, башка болит. – Поддержал шефа Гиря.
– Ладно, на х…, орать. Уже иду. – Вася-Шестерка взял канистру и вопросительно поглядел на Шаха. – Башли давай.
– Шварц поит. Давай-ка Славик, выгребай, что осталось. – Шах даже не повернулся в сторону прыщавого компаньона. – Братва на волю вернулась, угощай, не жмись.
– Я и не жмусь. – Шварц стал рыться по карманам, собирая остатки денег. – Вот, все… – В руке у него сиротливо устроились две скомканные десятки и серебристая стайка мелочи.
– Литров на семь. – Не считая, определил Шестерка.
– Семь, так семь. – Разговаривать Шаху не хотелось. Не та форма, чтобы по пустякам трепаться и в бессмысленных диспутах участвовать. К тому же семь литров для разминки – тоже не плохо. Во всяком случае, лучше, чем ничего.
Вася вернулся быстро. До ларька всего квартал. На улице льет дождь. В такую погоду не многим приспичит организовывать очередь за пивом. Тем более: утром в будний день.
Разлили. После первого стакана полегчало.
– Короче, пацаны, пора бы вам узнать, как мы с нар соскочили. – Каждое слово, которое предстояло сейчас сказать, Шах просчитал еще вчера. И правильно сделал. Сегодняшнее самочувствие надежд на удачные импровизации не оставляло.
–А мне пох.., почему. Не в СИЗо и всё! – Отозвался Гиря и сделал большой глоток.
– Заткнись, Гиря. Сначала я скажу, а потом тебя спрошу. Если будет нужно. Базар пойдет за работу. Понял?
– Не-а. – Честно признался Гиря.
– Ладно. – Гену Шахова очень мало трогало: дошло что-либо до крохотных мозгов Гири или нет. Его значительно больше интересовало, что сейчас происходит в коротко стриженной башке Васи-Шестерки. Шах, на сколько позволяла головная боль, резко повернулся к Шестерке. Но тот молча разглядывал белый островок пены на поверхности пива в своем стакане.
– Есть человек. С серьезной для нашего города фамилией. – Шах говорил неторопливо. Так, чтобы все, даже Гиря, успевали понять, о чем идет речь. – Если бы не он, мы бы сегодня не пиво пили, а парашу нюхали.
Шах замолчал, дожидаясь вопросов. Но любопытства никто не проявлял.
– Он нас вытащил и обещал закрыть дело вообще. За недоказанностью. Вчистую. Но не за красивые глазки. Свободу придётся отработать.
– Не тяни жилы. – Наконец не выдержал Вася-Шестерка. Он поглядел на Шаха исподлобья. Шахов почувствовал удовлетворение. Пока все шло по его плану. Сейчас следовало Васеньку осадить и по резче. Что бы знал свое место, другие не забывали: кто здесь главный.
–Ты, пи…, чего пасть разеваешь? Я тебе слово давал? Нужно будет – я из тебя не то что жилы, жизнь вытяну. – Шах упёрся взглядом в зрачки Шестёрки. Смотреть он умел так, что его испепеляющий, бешенный взгляд, сжигал волю противника. Не попадалось ему пока такого человека, который смог бы одержать над ним верх в таком поединке. Шестерка опустил глаза. – Девку свою торопить будешь! А я все скажу, когда решу, что нужно! Понял?!
Шестерка молча кивнул.
–Не слышу: чё сказал? – продолжал давить Шах.
– Всё понял.
– Вот так. – Шахов помолчал, делая вид, что восстановить нить прерванной мысли.
– Не кипятись, Шах, если кого замочить нужно – замочим. Не сомневайся. Все будет тип-топ. – Гиря не ловко попытался сгладить резкость шефа.
– Никого “мочить” не надо. Мы просто должны сыграть в ковбоев.
– Лучше в “дурака”. У меня и картишки с собой. – Сострил Шварц. Шах пропустил прикол мимо ушей. Славику можно простить всё. Он не конкурент. Мозги, такие же прыщавые, как и физиономия. Любит потрепаться. Одно слово – шут. Но безоговорочно исполнит любой приказ Шаха. Если нужно будет, то угонит у родного отца единственную отцовскую отраду – старый “Запарожец”.
– В дурачка играть не будем, будем грабить магазин.
– Во, клево! – Обрадовался Гиря. – Вломимся ночью. Всем к чертям разнесем.
– Ночью, на х…, любой магазин на сигнализации. – Мрачно оценил предложенный план действий Шестерка.
– Правильно соображаешь. – Шах встал из-за стола и одобрительно похлопал Шестёрку по плечу. Настало время Васю приласкать. В отношении потенциального конкурента Шахов проводил последовательную политику под девизом: “Гнобить и гладить”. Шестерка должен был постоянно находиться в напряжении. Получать пинки и ожидать ласки. – Грабить будем днем.
Гиря в один глоток опорожнил стакан, смачно утерся:
– Всем на пол, суки! Кто шевельнется, замочу на месте. – Он, состроив свирепую рожу, навел ствол воображаемого автомата на Шварца. – Та-та-та-та-тах!
Шестерка неодобрительно покачал головой и открыл рот, собираясь что-то сказать. Но Шах раньше всех успел осадить разбушевавшегося битюга.
– Кончай с детским садом, Гиря. А то, на х…, в угол поставлю. А на дело без тебя поедем.
– Ладно, Шах. Все тип-топ.
–К магазину нас привезут. Заходим перед самым закрытием на обед через служебный вход. В дверях надеваем маски. Шварц блокирует входную дверь. Шестерка – перекроешь вход из торгового зала. Мы с Гирей вламываемся к директору и заставляем открыть сейф. Всех дел на пять минут. Потом попарно, на двух разных машинах уезжаем с добычей. За это дают десять “штук”.
– Десять тысяч за пять минут?! – Проявил недюжинные математические способности Шварц.
– Да. Десять тысяч. Причем не рублей, а долларов. – Эффектное сохраняя нарочитую невозмутимость, подтвердил Шах.
– Не понял. – Вася-Шестерка водил кругами полупустой стакан по столешнице, размазывая пивную лужицу.
– Дурак, потому и не понял! – Бросил Шах с издевкой. Настала время очередной “порки”.
Но Вася не успокоился:
– Может и дурак. Только сложно больно все выходит: мы берем магазин, а нам еще за это платят?
– Ну и чего здесь сложного? – Насмешливо поинтересовался главарь.
– Чего голову забивать. Сейф возьмем и башли получим – клево, на х…. – Гиря взялся за канистру и принялся наполнять порожние стаканы.
– Понял, что большой человек сказал? – Шахов отпил глоток и демонстративно отрыгнул на Васю.
– Не понял.
– Что именно?
– Всё. – Шестерка не желал играть в темную. – Какой магазин, когда и, главное, зачем?
– Ладно. Объясняю для особо тупых. – Смилостивился Шах. – Берем гастроном на Дзержинского. Сейф нам откроют без сопротивления. Комедию “Операцию “Ы” помнишь?
Вася кивнул головой. Он, кажется, начал понимать, в чем состоит их миссия.
– Переворачиваем все вверх дном и делаем ноги. А чтобы поощрить нашу старательность, заказчик бащляет зелёными баксами.
– “Сибирские узоры”? – уточнил Вася.
– Да. – Спокойно подтвердил Шах.
– Это гастроном Седых. – Было видно: Шестерка пытался все увязать в одно целое, но что-то у него явно не сходилось.
– Верно, Седых. – Подтвердил Шах.
– Он нам за это башку оторвет.
Упоминание фамилии Седых заметно испортило настроение и Шварцу, и Гире.
– Будь спокоен: не оторвет. Он нам за все и платит. – Три пары глаза вопросительно уставились на главаря. Шах был полностью удовлетворен произведенным эффектом.
– Хорошо, пацаны, хорошо. Раскладываю все по полкам. Папа с мамой подарили Витечке Седых к двадцати пятилетию магазин: отпустили свое чадо в самостоятельное плавание. Бизнес достаточного дохода не приносил. Витя посчитал, что деньги из кассы можно вынимать как из своего кармана. Точнее из маминого. – Все понимающе хохотнули: мама у Виктора Седых была вице-президентом банка. – Повынимал месяц, другой – денег не осталось. У мамы с папой просить – значит признать себя неудачником. Он и так родителей редко радует. Вот здесь и появляется команда спасателей. Мы. Устраиваем шухер, вскрываем сейф. Витя Седых становится стороной пострадавшей. А уж в такой беде его родители не бросят. Вот и вся сказка.
– Класс! – Мгновенно оценил комбинацию Шестерка.
Шахов довольно хмыкнул. Вася во всей этой компании был единственным, чье одобрение льстило самолюбию Шаха.
– Да, чуть не забыл. Квартирантов, которые дом Селивановых снимают, в Поселке не трогать. А ты, Шварц, курточку этому шибзику верни. Все равно она тебе мала.
– Чего ради? Я ее лучше загоню.
– Я сказал: верни, значит верни. – Жестко обрубил спорщика Шах. – Наши мужики подходили.
8
Нет ничего хуже болезни. Жизнь за окнами дома Кирилловых неслась галопом вперед, ежечасно преподнося согражданам сюрпризы. По большей части – неприятные. Дима валялся в постели, не имея возможности хоть как-то улучшить финансовое положение семьи. Тане пришлось взять неделю за свой счет, чтобы выходить мужа. А это означало увеличение прорехи в семейном бюджете до катастрофических размеров.
Болеть приходилось в экстремальных условиях. Диму это даже радовало. Ничто так не стимулирует быстрое выздоровление, как отсутствие возможности всласть полечиться. “Забавно устроен человек” – философствовал Дима на третьи сутки своего невольного затворничества.
«Если Homo Sapiens, начинает ощущать боль, он старается максимально ограничить себя в движении. Чтобы с болью, по возможности, не сталкиваться. Хотя доподлинно известно: выздоровление приходит только через борьбу. Собственно, старость и смерть, ни что иное, как следствие боязни боли, боязни жизни, стремление поместить себя в искусственно созданные рамки абсолютного комфорта. Эко я завернул!» – Сам себе удивился Дима. Впрочем, похвалив себя за философский изыск, Кириллов сразу честно признался, что не он является автором идеи. Эту теорию в различных интерпретациях периодически озвучивал Серега Ларьков. Его, богатое травмами, боксерское прошлое, давало право на определенные выводы. И Сергей щедро делился своим опытом с окружающими.
У Димы условия выздоровления были жесткие. Удобства во дворе заставляли вставать с первого дня. Ходить на Ленкин горшочек Дима категорически отказался. Еще чего: взрослый мужик не малыш из детских яслей. Поднимался, плёлся вдоль стеночки через весь дом. Танька, на всякий случай находилась все время по близости. Вплоть до того, что стояла за дощатыми дверями отхожего места и сторожила. А вдруг супруг потеряет сознание или еще что произойдет.
– Тань, ну неудобно мне, чего ты меня как маленького пасешь? – Дима действительно до сих пор немного стеснялся жены, боялся показаться ей слабым, беспомощным. Боялся разочаровать.
– Выздоровеешь: смотреть на тебя не буду, а пока терпи.
Следователь заглядывал еще раз. Заставил повторить всю нехитрую историю провожания. Опять под протокол. Не поленился сходить на то место, где Дима провалялся без сознания половыину ночи. Вернулся, похмыкал, поинтересовался: кто бы мог такое вытворить из местных, поселковых парней. Но Дима только плечами пожал: “Темно было. Били, скорее всего, сзади. Во всяком случае, я никого не видел”.
На следующий день после происшествия заходил сосед, хозяин “Запарожца”. Он сел в комнате за стол, оглядел пустые стены, допотопные часы с кукушкой и сказал:
– Говорят, вчера милиция была?
– Да. – Коротко ответил Дима. Он не винил соседа за поступки сына, но и изливать ему душу в теплой дружеской беседе намерения не имел.
– К нам не заходили. – Сосед говорил, тщательно подбирая слова.
– А зачем? – Дима на соседа не глядел. Лежал и изучал покрытый ромбиками потолок. Рейка, набитая под штукатуркой, просвечивала сквозь известку, как ребра у тяжело больного.
–И я говорю: зачем? Нечего у нас милиции делать. – Хозяин “Запарожца” оглядел обстановку и резюмировал: – Живете-то, гляжу, не богато.
Таня, стоявшая все время рядом и готовая в любую минуту броситься на защиту мужа, насупилась:
– Нормально живем. Как все.
– Конечно, соседка, как все. – Он помолчал, потом расстегнул телогрейку и бережно извлек из-за пазухи полиэтиленовый пакет. – Мы тут подумали на Поселке и вот собрали. – Сосед положил пакет на стол.
Таня подошла к мужу и встала рядом с кроватью:
– Что это?
– Денег мало-мало. На лекарства, то, се, больничный-то, небось, не оплатят.
– Нам не надо. – Дима оторвался от изучения анатомии потолка и поглядел на соседа. Тот сосредоточенно разглядывал свои руки. Крупные сильные пальцы с траурным кантиком вокруг ногтей перебирали полы телогрейки.
– Надо, не надо: это сами разберетесь. Ну, значит, я пошел. Что нужно будет – заходите. – Он поднялся. – Да, чуть не забыл. В поселке вас никто не тронет. Здесь баловать не позволим. А в городе будьте осторожней. – Повернулся и, не дожидаясь, когда Таня его проводит, вышел.
– Что делать будем? – Дима дотянулся до Таниной руки. Он любил держать ее горячие нежные пальчики. Она словно заряжала его теплом и уверенностью в себе. Таня с опаской глядела на полиэтиленовый пакет на столе. Трудно было понять: эти деньги – взятка, благодарность за молчание или признание Кирилловых в поселке “своими”.
– Сядь, посиди со мной. – Дима легонько потянул Таню за руку к себе. Она, не отрывая взгляда от пакета, подалась, и присела на край кровати.
– Не хочу я брать их деньги. Дим, сначала чуть тебя не убили, а потом приносят. Это что, аттракцион такой? Помашут кулаками, а потом платят за полученное удовольствие.
– Плохо, что платят? – Дима разглядывал серьезное Танино лицо. “За что ей все это?” –подумал он с жалостью. Под ясными голубыми глазами жены появились четко очерченные, серые “мешки”. Тема постоянных насмешек – вечно розовые щеки – за последние три дня заметно побледнели. Таня не высыпалась. Хорошо хоть Ленку теща вчера забрала к себе. Погостить. Диме очень не хватало дочкиного, неугомонного чириканья, но Танюхе забот поубавилось. Следить за этим неутомимым колобком, обхаживать полутруп мужа и вести хозяйство в частном доме для девочки, выросшей в городской квартире со всеми удобствами, тяжеловато. – А, по-моему, все замечательно. Вон, на заводе, к примеру, за полученное удовольствие не платят и это, с моей точки зрения, значительно хуже.
– Тебе все шуточки, а я серьезно. – Обиделась Таня.
– Не хочешь брать – не будем. Поправлюсь: схожу к соседу – занесу. – Дима обнял жену за талию. – Таня, знаешь, что я подумал? Может это не аттракцион? Может быть, они поняли, что нам можно доверять? Что мы уже не совсем чужие. Два года, все-таки, рядом живем. И сейчас милиции не сдали. Подумай: могут люди просто помочь? От чистого сердца, как говорится.
– Все равно. Деньги брать не стоит. – Ответила Таня задумчиво.
– Не стоит, значит не стоит. Как прикажешь: так и будет. – Дима на кровати освободил место рядом с собой. – Иди сюда. – Таня посмотрела на него и улыбнулась:
– Ну, и мужик у меня: чуть глаза из синяков выплыли, женщину увидел и сразу в постель тянет.
– Не женщину, а жену.
– А жена не женщина?
– Женщина. Ещё какая. Тань, приляг. Просто полежим, пошепчемся.
– Некогда мне. Пол немыт. Посуда еще грязная. Да и рано тебе обниматься, наверное. Врач так и не пришел, а вдруг сотрясение сильное было. И температуру только-только сбили.
– Я тебя обниму крепко и сразу выздоровею. Только обниму и все. – Дима состроил уморительную умоляющую мину.
– Ладно. Пять минут. Не больше. Понял?
– Согласен. Только на пять. Засекай, время пошло. – Он обнял Таню. Хотел прижать к себе покрепче, но покрепче не получилось: болело ушибленное плечо, да и силы в руках ещё не было. – Какая, все-таки, твоя мам умница, что нас познакомила. – Прошептал Дима в розовое ушко жены.
– Еще какая умница. Она до сих пор жалеет, что оказалась такой умницей. – Хмыкнула Таня. – Знаешь, я сегодня, когда в магазине за хлебом стояла, бабка рассказывала про то убийство.
– Про какое? – Не понял Дима.
– Убийство подружки твоей, Завьяловой.
– Она мне не подружка, ты же знаешь.
– Ты действительно такой непробиваемый или только изображаешь Бонда. – Таню равнодушие мужа возмутило. – Девчонка за тобой не один день бегала. Её убили, а тебе даже не жалко несчастную.
– Жалко. Она ведь неплохая была. Только одинокая и глупая.
– Знаешь, если бы в меня кто влюбился, мучился, переживал, а потом его убили, я не была бы такой спокойной.
– Таня, я виноват. Мне стыдно. – Дима действительно почувствовал себя неудобно. Конечно, если бы он отправился к Рите пить чай, ее, наверное, не убили. Но, с другой стороны, тогда бы Таня точно спокойной не осталась. После такого чаепития и он, и Таня ходили бы, мучились и переживали безо всякого убийства. Ритку жалко. Но Дима вряд ли бы смог решить быстро и однозначно, что для него важнее: жизнь Завьяловой или Танина любовь. Дима не стал ломать голову над этой неразрешимой задачей. – Что тебе бабка рассказала?
– Не мне, она всем рассказывала.
– Ну, хорошо, что она всем рассказывала?
– Не знаю, можно ли верить всему, что она наговорила. Вряд ли. Но рассказывала, вроде, со слов своей родственницы. А та живет этажом выше убитой, и, когда милиция пришла, её взяли понятой. Короче её родственница ночью пошла на балкон, покурить. Смотрит: из дерева, что напротив окон растет, вылетает толи птица огромная, толи летучая мышь с человека величиной. И в окно второго этажа запрыгивает. Только стекла посыпались. Родственница эта, давай мужа будить. Одной ей из квартиры выйти страшно было, а телефона у них нет. Пока муж спросонья очухался, пока оделись, пока выскочили на лестницу – прошло время. В квартиру к Завьяловой постучали. Тишина. Муж её попытался дверь выбить, а родственница эта к соседям, у которых телефон был, побежала. В милицию звонить. Потом, говорит, вопль раздался из квартиры убитой такой жуткий, что весь дом проснулся. Дверь мужики вышибли до приезда милиции. В квартиру зашли, а там никого. Все перевернуто вверх дном. Ковер со стены сорван и на полу лежит изнанкой наружу. В это время милиция подъехала. Всех из квартиры выгнали. Только родственницу с мужем оставили, как понятых. Ковер подняли: а там труп и весь пол кровью залит. Горло у бедняжки прокусано, одна рука оторвана. Руку потом на улице нашли. И левой груди нет. Кошмар.
Дима представил себе, как выглядела бедная табельщица в луже крови, обезображенная, окруженная совершенно посторонними людьми. Сейчас он по-настоящему почувствовал себя виноватым. Каким же зверем нужно быть, что бы сделать такое? Но как следователь мог заподозрить его, Диму Кириллова в этом преступлении. Ни один нормальный человек со здоровой психикой никогда не сможет вытворить что-либо подобное.
–Бабка говорила, что милиция сначала предположила ограбление. Мол, пытали, хотели узнать: где деньги и ценности. Ценностей-то у нее сам понимаешь, немного было, но то, что было, оказалось на месте. И самое жутко: по словам бабки, орудовали только зубами. Рука была отгрызена. – Дима почувствовал, как у Тани дернулись плечи. – Понимаешь: ее закусали насмерть. Потом бабка несла всякую ахинею про вурдалаков и нечистую силу. Нечистая сила и вампиры – это все, конечно сказки, но об убийстве весь город говорит. В магазине народу много собралось. Обсуждали все. Пришли к выводу, что какой-то маньяк из психушки сбежал. Сейчас и на улицу-то выйти страшно. Не знаю, как в городе, а в Поселке как стемнеет – никто из домов носа не высовывает.
Дима не слишком поверил Таниному рассказу. За тем, как реальные события обрастают фантастическими подробностями и взрывают паникой город, он наблюдал неоднократно. Наверняка и здесь не обошлось без идиотских фантазий дворовых сплетниц. Но, с тем, что за убийством табельщицы стоит маньяк, сумасшедший извращенец не знающий жалости, Кириллов готов был согласиться безоговорочно.
– Таня, вечером из дома ни ногой.
– Нет, я на дискотеку пойду. – Таня заглянула в глаза мужа. Ей было приятно, что он за нее беспокоится. – Потом в ресторан. Погуляю немножко с кавалерами и сразу домой.
– Болтушка. – Дима прижал к себе жену. Он всегда поражался: откуда в её хрупком теле такая сила. – И вообще: кто из нас “ такой спокойный”? Сначала рассказываешь всякие страсти, похлестче похождений Фреди Крюгера, а потом начинаешь “прикалываться”.
– Ты прав. Я больше не буду.
– Так бы и сразу. Теперь моя очередь стоять у дверей туалета и охранять тебя.
– Попробуй только. – Таня вырвалась из Диминых рук. – Поболтали и хватит. У меня дел выше крыши.