Андрей Кузечкин
Форт Данко
Пролог. Бригадир
Общежитие легко было найти. Оно стояло на отшибе, в зоне пешей досягаемости от фабрики.
Тот, кого называли Бригадиром, приказал водителю остановиться.
Высунулся из окна машины. Поднял бинокль.
Пять этажей. На окнах первого этажа – решётки. Балконы расположены высоко над землёй. Вход всего один: бронированная дверь, домофон. Наверняка есть и служебный вход, но и там всё надёжно. Сделано всё, чтобы ухажёры из посёлка ночью к ткачихам не пролезли.
Бригадир долго рассматривал здание, хотя ему сразу стало понятно, что оно заброшено. При желании обитательницы могли превратить его в неприступную крепость, но, видимо, предпочли сбежать. Тяжёлую дверь распахнули, припёрли кирпичом, чтобы не мешала узлы с вещами выносить, да так и оставили. Окна кое-где распахнуты, попадаются и разбитые. На балконах висят пожухлые обрывки забытого год назад белья.
– Ну чё, заходить будем? – спросил один из пацанов, сидевших сзади.
– Не. Тухляк, – мрачно ответил Бригадир.
…Первым делом они, конечно, заехали в райцентр. Проехали через весь город, медленно, как на демонстрации, да ещё и музыку громко включили. Если есть кто живой – выйдет, отзовётся. Никто не вышел.
Найдя в городской администрации подробную карту района и изучив её, он сразу решил: если где и искать – то прежде всего, здесь. В посёлке с ткацкой фабрикой и большим женским общежитием.
Свою «бригаду» он разбил на маленькие группы по две машины. Сам поехал сюда, остальных отправил обшаривать деревни. Велел не филонить и не торопиться. Времени хватало. До прихода орды оставалось не меньше недели.
Теперь нужно было лишь дождаться остальных. Так и придётся ехать дальше с пустыми руками.
Бригадир был уже не молод. Когда-то давно, жизней пять назад, он держал видеосалон, который для местного криминалитета был чем-то вроде светского салона. Конечно, контингент котировал крутое криминальное кино. Регулярно заказывали «Лицо со шрамом» и «Крёстного отца», но иногда просили и что-нибудь попроще, чисто для разгрузки: эротику и боевики. Хорошо шёл «Безумный Макс», со всеми его погонями на мотоциклах, и другие фильмы, снятые на тот же сюжет: наступил конец света, выжившие сражаются за ресурсы. За топливо, за еду, за чистую воду, за пригодную для жизни почву.
Ну вот он и взаправду настал, этот конец света. И что? Запасы-то никуда не делись. Бензином хоть залейся, жратвы на складах столько, что за всю жизнь не сожрёшь. А сожрёшь, так пожалуйста: в озёрах рыбка плещется, которую выловить, кроме тебя, некому, в заброшенных садах яблоки под тяжестью плодов гнутся, коровы одичалые тут и там бегают…
Те, кто эти фильмы про конец света снимал, не учли простого принципа: меньше народа – больше кислорода. Когда большая часть населения вымрет, выжившим делить будет нечего.
Кроме одного.
Это он только в одном фильме видел. Фильм был странный, чёрно-белый, и там никто не разговаривал – после катастрофы все говорить разучились. Бригадир этот фильм больше не включал. Забыл даже, как называется. А ведь там всю правду показали. После мировой катастрофы самым ценным сокровищем будут бабы. И пусть они сколько угодно талдычат о равноправии, о том, что они тоже люди: как только цивилизация рухнет, будет, как в пещерные времена: кто сильней, того и бабы. А баб будет меньше, чем мужиков. Гораздо меньше.
За последний год Бригадир ещё ни одной не видел, хотя объездил десятки городов и деревень.
Мужики попадались, да, и только в глухой местности. История каждый раз одна и та же: как только началась вся эта свистопляска с ожившими мертвяками, человек спокойно взял оружие и снаряжение, ушёл подальше от людей и жил потом бродягой, перебираясь с места на место. Так и выжил. Это, в основном, были опытные охотники, бессемейные, привыкшие заботиться только себе. Те, кто держался за семью – в конце концов, погибали.
Всем, кого находили – предлагали вступить в АНР. Чаще всего, соглашались. Надоело в одиночку куковать-то. А если отказывались, так и не жалко. Их не наказывали – просто забывали сказать о том, что с юга идёт орда. Нравится выживать в одиночку – на здоровье.
Несмотря на бесплодность поисков, Бригадир рук не опускал.
Он хотел занять место в совете АНР, куда его не пускали. Авторитета не хватало. Даже прозвище «Бригадир» не относилось к его заслугам перед криминальным миром: во время короткой комсомольской юности успел поработать на стройке.
Посмотрим, что будет, когда он обеспечит весь совет бабами… Устроит им личную жизнь, как говорится. И себе заодно.
У Бригадира эта самая личная жизнь никогда особо не ладилась. По молодости девушки его не замечали. Другие пацаны ему объяснили: любовь стоит денег. Девушки уважают крутых, руби зелень!
Сперва этот закон мироздания показался Бригадиру несправедливым, но закон есть закон. Так он и занялся бизнесом, а где бизнес – там и криминал.
Друзья не соврали. Появились деньги – появились и бабы. И всё было нормально вплоть до того момента, когда Бригадир притащился на встречу выпускников, с единственной целью: похвастаться, кем стал. Узнал, что первая красавица класса вышла замуж за соседа по парте, который работает простым врачом, как и она – теперь эти двое выглядели вполне счастливой парой и на Бригадира посматривали без зависти. С опаской – да. Бандит, всё-таки.
Бригадир тогда подумал, что чего-то, наверное, недопонял в этой жизни.
И вскоре убедился в этом ещё раз. Наступили новые времена: теми, кто не успел легализоваться, занялись всерьёз. Вскоре Бригадир потерял всё, что имел – включая женское внимание, а потом и вовсе отправился в места не столь отдалённые. Которые, впрочем, оказались достаточно отдалёнными, чтобы спасти ему жизнь во время эпидемии.
На зоне он узнал от бывшего подельника, что их обоих сдала любовница – как выяснилось, одна на двоих. Бригадир окончательно убедился, что всё зло – от баб.
Поймать бы сейчас хоть одну… А лучше не одну. И всё им припомнить. И никто его не остановит, потому что закона нет. Он сам теперь закон.
Но бабы сделали самую подлую вещь, на которую были способны.
Взяли, да и вымерли.
– Внутрь не полезем, – распорядился Бригадир. – Подъедем да побибикаем, для очистки совести. Если вдруг есть кто живой – высунется.
Подъехали. Побибикали.
На балкон тут же кто-то выскочил и замахал руками.
Бригадир снова схватился за бинокль. Присмотревшись, выругался.
Опять мужик. Точнее, парень лет семнадцати. Крупный, как медведь.
Лицо его – широкое, простецкое – показалось Бригадиру знакомым…
Кант. День 1
– Человек! Там живой человек!
Я кричал и не верил своим словам. Будто кто-то выплёвывал слова вместо меня. Кто-то, кто тоже видел этого человек, шагавшего по жёлтой проплешине дороги прямо к воротам Внешнего Периметра.
Издалека я не видел лица незнакомца, но точно знал, что это живой, а не гнилой. Гнилой не смог бы идти так быстро и уверенно, тем более – катить велосипед, держа его за руль.
Снизу уже неслись вопли:
– Кант, чего там, чего там?
– Человек там! Сюда идёт! Зовите Фёдор Палыча!
Человек остановился, увидев меня на вышке. Помахал мне рукой.
Кажется, совсем пацан. Не старше меня. Волосы длинные, до плеч. Камуфляжная куртка.
Точно живой. Я помахал в ответ и стал спускаться.
Не успел спрыгнуть со ступенек, как Фёдор Палыч схватил меня за ворот:
– Чё за шум, салабон? Чего там?
– Че… ловек, – я аж заикнулся.
– Точно? – Фёдор Палыч быстрым шагом преодолел расстояние между вышкой и воротами. Подошёл к калитке, припал к смотровой щели. Я стоял рядом, почему-то затаив дыхание.
– Точно… – сдавленно произнёс Фёдор Палыч, но тут же вернул себе командирский тон. – Так, салаги, я не понял, чё стоим? Яник, Барсук – по моему сигналу откроете ворота. По моему сигналу, я сказал! – рявкнул он, хотя Яник с Барсуком стояли, как столбы, даже не думая трогать засов.
Ребята в шоке. Первый живой за год, всё-таки.
Командир вынул из кобуры ПМ.
– Ждём… ждём… – бормотал он, не отрываясь от смотровой щели. – Давайте!
Раз – открыли засов. Два, три – распахнули створки. Четыре – путник, сообразив, что промедление смерти подобно, вбежал на территорию, заодно вкатив и велосипед. Пять – ворота закрыты. Шесть – задвинут засов.
Вот и вся операция.
Мы пялились на гостя и молчали. Тот спокойно огляделся по сторонам. Увидев шестерых парней примерно своего возраста или чуть младше и взрослого мужчину лет тридцати с суровым лицом, сразу опознал главного и обратился к нему:
– Здравствуйте, сударь. – Прозвучало как беззлобная подколочка. Потом – ко всем нам: – Добрый день!
Голос звучал абсолютно невозмутимо, будто он каждый день живых видит.
Окинув гостя взглядом, Фёдор Палыч в меру приветливо, но грубовато, чтобы не терять имиджа, произнёс:
– Здравия желаю! И не сударь, а товарищ командир. Вам, молодой человек, я попрошу пройти со мной. – После секундной паузы он пояснил: – Для установления личности.
– А хлеб-соли не будет? – поинтересовался парень.
За спиной у Фёдор Палыча кто-то фыркнул. Командир тут же обернулся и, не найдя виновного, на всякий случай отвесил затрещину Дятлу.
– Я два раза не повторяю, – мрачно произнёс Фёдор Палыч, повернувшись к гостю.
Тот пожал плечами:
– Да не вопрос, – он приставил велосипед к забору.
– Шагай вперёд! – распорядился командир.
Они двинулись к кухне.
– Чиканутый какой-то… – пробормотал Дятел, потирая затылок.
– Ты бы там, снаружи, с годик поторчал – я б на тебя посмотрел… – возразил Ефим.
– Чиканутый бы там не выжил… – добавил рассудительный Барсук.
– Эй, Кант! – это Фёдор Палыч крикнул. – Дуй сюда!
Я бегом припустил к командиру.
– С нами пойдёшь. Ты ж его засёк… Дятел, а ты дуй на вышку!
* * *
В домике-кухне есть маленькая комнатка без окон. Здесь хранится кое-какой инвентарь.
Фёдор Палыч недружелюбно подтолкнул гостя в спину, заставив войти. Жестом указал на табуретку. Сам притащил стул и уселся на него, уложив руки на спинку стула. А голову – на руки. Как следователи в кино.
Алик неторопливо снял небольшой рюкзак и уселся. Видно было, что расслабился. Оно и понятно – наверное, впервые за год почувствовал себя в безопасности.
Это он ещё Фёдор Палыча не знает. И не понимает, куда попал.
– Ну что, будем знакомы? – спросил командир. – Я Фёдор Палыч.
– Алик, – ответил гость, равнодушно рассматривая полки с инструментами.
– Смотреть на меня!
– Если вы настаиваете… – Алик пожал плечами.
– Сколько лет?
– Семнадцать.
– О, скоро в армию.
– В какую армию? – поинтересовался Алик.
– Не умничай мне тут. Государство восстановим – будет тебе и армия, и всё. Откуда сам?
Алик сказал.
– Это где? – уточнил Фёдор Палыч.
Алик сообщил.
– Далековато… И ты что же, целый год по стране колесишь?
– Пришлось.
– Понятно, что пришлось… А когда всё это началось, ты где был?
– На озёрах. Люблю природу.
– В поход, стало быть, ходил… наш человек, – Фёдор Палыч стал чуть менее суровым. – Куртку сними. И майку тоже.
Под майкой у Алика оказалось худое, мускулистое тело, покрытое странными татуировками – какими-то эзотерическими узорами. Я украдкой смотрел на Фёдор Палыча – тот, кажется, не знал, как реагировать на эту «роспись», поэтому сделал вид, что ничего не заметил.
– Тебя кусали? – спросил командир.
– Ну я бы здесь не сидел, если бы укусили.
– Мало ли, может, у тебя иммунитет. Ладно, вижу, что не кусали. Рюкзак открой и на пол вывали.
В рюкзаке, на первый взгляд, не нашлось ничего особенно интересного. Так – термос, фонарик, спички, лапша быстрого приготовления, бинокль – стандартный походный набор. Лишь потом я заметил коротенькую трубочку с дырочками. Флейта, что ли?
– Где твоё оружие? – спросил Фёдор Палыч.
– Лишняя тяжесть. Зомби медленные, от них всегда убежать можно…
– Так! – рявкнул командир. – Мы здесь говорим: «гнилые». Это слово на букву «з» забудь, здесь тебе не кино.
– Как скажете.
– Без оружия, значит, путешествуешь. А если гнилой из-за угла навалится – что будешь делать?
– Если только в городе. А в города я не суюсь.
– Вот и правильно. Всё гнильё – в городах. Чем дальше ты от цивилизации – тем спокойнее. Живых встречал?
– В первые месяцы – часто. Хотя… ну как встречал. В деревнях люди в домах запирались и никого не пускали. «Мой дом – моя крепость». Даже стреляли в меня. Но это прошлым летом было. А в это лето уже никого не встречал. Мёртвые деревни.
– Что и требовалось доказать, – произнёс командир с удовлетворением. Кажется, он окончательно потеплел к нашему гостю. – В одиночку можно выжить, только если постоянно перемещаться в пространстве. А чтобы выжить в каком-то одном месте, коллектив нужен. Дружный, сплочённый. В общем, боец, добро пожаловать в Форт Данко.
Фёдор Палыч встал и протянул Алику руку.
– Форт Данко? – Алик поморщился – рукопожатие оказалось слишком крепким.
– Раньше это был военно-патриотический лагерь «Данко». А теперь – просто форт.
– Так понимаю, когда эпидемия началась, у вас тут была смена?
– Схватываешь. Ладно, боец, иди к пацанам, они тебе объяснят, что тут у нас как. Кант, проводи.
Командир вышел.
Алик принялся одеваться.
– Он тут главный, что ли? – спросил он, не глядя на меня.
– Нет. Не он. Есть ещё Егор Семёныч. Но он редко до нас снисходит… Кстати, я Кант.
Алик пожал мне руку:
– Кант? Как философ?
– Да. Это Егор Семёныч сказал, что я философ Кант. Я просто сказал, что после школы хочу на филфак поступать, а он не понимает разницу между словами «философ» и «филолог». А вообще фамилия у меня Канторов.
Мы засмеялись.
Алик собрал волосы в хвост, перетянул резинкой, потом уселся на пол в позу лотоса и стал собирать вещи обратно в рюкзак.
– Смотри! – продолжал я. – У нас тут два периметра. Внешний и внутренний. Нас тут четырнадцать парней. С тобой вместе – пятнадцать. Живём в бараках. Ещё кухня есть, где мы сейчас находимся, баня и отдельный спортзал. Есть Внутренний Периметр – там живут Егор Семёныч и Фёдор Палыч, в отдельном доме. Нам туда запрещено входить. Фёдора Палыча будешь часто видеть. Егора Семёныча – изредка. И поверь, чем реже ты его видишь, тем лучше.
– То есть, ваш главный сидит целыми днями там, за забором, и не выходит? И чем он там занимается?
– Чем надо, тем и занимается, – я понизил голос. – Вот сейчас, Алик, слушай, что я скажу, и запоминай. Это очень серьёзно. У нас тут три правила. Нельзя ослушаться командира. Нельзя обсуждать то, что происходит за Внутренним Периметром, а тем более, пытаться проникнуть туда. Нельзя нарушать дисциплину. Нарушишь правило – можешь сразу же оказаться снаружи… Или где похуже.
– Не знаю, что может быть хуже, – Алик громко застегнул «молнию» рюкзака и вскочил. – Вообще, я, пожалуй, тут поживу какое-то время. Надоело кочевать. Так что, правила я запомнил, окей. Нельзя – значит, нельзя. Чем вы тут вообще занимаетесь?
– Живём. Тренируемся. Иногда делаем вылазки к ближайшим деревням. Жрать-то чё-то надо. А там в подвалах целые залежи: грибочки, огурчики, картошечка. Если магазин удаётся найти и бомбануть – так это праздник! Гнилых там почти нет… ну, ты сам знаешь. Пошли, с остальными познакомлю.
Снаружи, у порога кухни уже собрались все наши. Кроме Дятла, который по-прежнему был на вышке.
К Алику тут же кинулись со всех сторон. Жали обе руки, хлопали по плечам. Спрашивали наперебой:
– Ну как там? Гнилых мочат уже или нет?!
– Живых много видел?
– А ты был в Матухинске? У меня там мама с папой…
Барсук, обычно спокойный и неторопливый, растолкал остальных и крикнул:
– Всё, ша! Дайте человеку отдохнуть с дороги. Целый год сюда добирался.
– Ну и чё? Год терпел – пусть ещё десять минут потерпит, – тут же встрял Малюта. Ему лишь бы Барсуку поперёк сказать.
Тишина. Дуэль взглядов.
В коллективе двух лидеров быть не может, но у нас именно так. Точнее Малюта мечтает стать самым главным после командиров, а Барсук ему мешает, просто фактом своего существования. Как-то раз, ещё до эпидемии, Малюта спровоцировал его на драку, которая выявила полный паритет сторон.
Малюта – редкостный неадекват. Барсук – спокойный и даже мудрый, но лидерства ему не нужно, он просто хочет мирной жизни. Но её не будет, пока Малюта рядом. Соответственно, все более-менее нормальные парни – за Барсука, а хулиганьё – за Малюту. Так и живём. К счастью, нас больше, хотя и ненамного.
Кажется, Алик понял ситуацию и тут же предложил компромиссный вариант:
– А давайте поужинаем? И поговорим заодно. А то я сегодня даже не завтракал.
– До ужина ещё сорок три минуты. Но вообще, можно, ради особого случая, – сказал Барсук. – Всё, мужики, банкет в честь новичка!
Всей толпой ринулись на кухню. Оперативно сварили макароны с грибами.
Алика усадили в центр, окружили со всех сторон и потребовали рассказать его историю. Он смог лишь повторить то, что уже сообщил Фёдор Палычу.
Был в лесу, жил в палатке, один, без телефона и других благ цивилизации. Ну он и маньяк… в смысле, конечно, молодец. Удачно получилось. На исходе второй недели отправился в ближайшую деревню, какую-то мелочь купить, но во всей деревне никого не было – пустые дома, распахнутые двери, разбросанные вещи. Люди куда-то удрали, причём явно в спешке. Алик решил, что началась война. Подобрав чей-то брошенный велосипед, он поехал в райцентр, там увидел гнилых и быстро всё понял. Раздобыл себе карту и стал ездить по сельской местности, от одной деревни к другой. Где-то находил живых людей, но ни с кем не нашёл общего языка, так и путешествовал в одиночку. Пару раз видел в небе военные самолёты, даже слышал грохот бомбёжки где-то далеко, но военных не встречал.
