Андрей Курпатов
Философия психологии. Новая методология
Предисловие
Очень странное чувство испытываешь, когда возвращаешься к своим текстам десятилетней давности. Оттого, что эти тексты были написаны тобой в двадцать лет, а сейчас тебе, соответственно, тридцать, ощущение странности, какой-то, быть может, даже неловкости только усиливается.
В этой книге – с этого она начинается – речь идет о «способах думать», о том, как принципиально, сущностно менялось мировоззрение всего человечества от момента своего зарождения до наших дней. О том, что эти изменения происходили этапами, но при этом оставались незамеченными; мы так устроены, что заметить подобные перемены в себе действительно крайне сложно, а увидеть прошедшее «прежними глазами» и вовсе никак невозможно.
И вот ты сам возвращаешься к себе прежнему, десятилетней давности, и с ужасом понимаешь, что это не твой текст. «Не твой» в том смысле, что ты – нынешний так не думаешь, и он абсолютно твой – если ты остался там, в своем прошлом, двадцатилетним. Ты думаешь о том же, ты думаешь, если можно так выразиться, те же самые мысли, но по-другому. Исторический опыт всего человечества и опыт твоего личного, какого-то жалкого десятилетия…
Универсальность правил, доказанная личным психологическим опытом, – на этом, собственно, и стоит вся новая методология. Она ищет универсальные правила, правила, по которым в принципе живет все знание, но при этом она в значительной степени, если не сказать – главным образом, опирается на личный опыт, на индивидуальное знание. Это может казаться странным, критически ненаучным, недостоверным, бездоказательным и так далее и тому подобное. Но факт остается фактом – вон там человечество с его развитием отношений со знанием, а вот тут – ты, с твоим собственным принципиальным изменением прежнего видения жизни. Ведь речь идет об универсальных правилах, которые, раз они такие – универсальные, – должны работать всегда и везде, а значит, и в тебе, в твоей жизни и в твоих личных отношениях со знанием. И они работают. Работают.
Если бы меня еще месяц назад, до того как я сел за редактуру прежнего текста книги, спросили – о чем она? – то я бы, верно, ответил так: «Это книга, написанная как размышление над „вечными темами“ философии, но не с точки зрения философа, а с точки зрения психолога. Отсюда и название – „психософия“. Для психолога самое важное – это некая объективизация того, с чем он имеет дело, а дело он имеет с материей неосязаемой, неконкретной и трудно структурируемой. Но практика требует определенности, и поиски увенчались успехом. Получилось сформулировать принципы, которые позволяют подойти к „психической материи“ достаточно корректно с методологической точки зрения, а главное – по-деловому, с эффектом и с практическим выходом. Поскольку же инструментарий сразу подыскивался а) универсальный, б) для работы с открытыми системами, – то и выходит, что знание это, полученное в области психологии, вполне может быть основанием для работы с другими открытыми системами. Соответственно, полученный результат – новая методология для открытых систем, в чем давно уже нуждается наука».
Когда же я принялся редактировать текст, то понял, что книга совсем не об этом. Во-первых, их не одна (или одна с половиной, как мне раньше казалось), а три. Во-вторых, хотя она и написана как «размышление», автор размышляет только в целях аргументации материала, в действительности же это – вполне строгая, выверенная, где-то даже жесткая методологическая система. В-третьих, тут нет ни «философских вопросов», ни «вечных тем», тут предложение совершенно по-другому взглянуть на феномен знания – не в привычном для нас противопоставлении познающего и познаваемого, а с точки зрения самой природы знания. Наконец, автор не просто допускает возможность строить систему, исходя из человека, помещая его в центр мироздания, определяя его как высшую и суверенную ценность… Не просто. Он так думает, и строит, и помещает, и определяет.
Странное, парадоксальное чувство. Какая точка зрения верна – меня-прежнего или меня-нынешнего, – сказать невозможно. Читатель, впрочем, получит собственное представление от прочитанного, по-своему прочтет и поймет. Но, так или иначе, некий новый способ мышления заявлен, описанные методы, что проверено прошедшими десятью годами, работают и дают очень неплохие результаты, причем как при смене предмета исследования, так и при изменении идеологической парадигмы. Иными словами, принципы новой методологии позволяют конструировать знание как таковое, что, надо полагать, является наиважнейшим фактором всякого научного прогресса. В чем, в чем, а в информации недостатка мы теперь не испытываем, скорее напротив. Методологическая же проблема не в том, чтобы получить новые знания, а в том, чтобы структурировать те, которые уже есть в наличии. Структурировать, разложить по полочкам и оживить. Знание должно работать, оно должно быть полезным, его священный долг – служить человеку. И мне кажется, что психософия с этой задачей справляется.
Изначально, как я уже говорил, это была одна книга, точнее – одна с половиной. Первая называлась «Философия психологии. Начало психософии. Теоретические основы науки о душе человека», вторая так и не успела получить своего названия; речь в ней шла о сущности психотерапевтического процесса. Впоследствии, в 2002 году, то есть спустя семь лет после создания книги, мы получили возможность ее издать (первое издание произошло тремя годами раньше, книга была выпущена символическим тиражом). При подготовке второго издания полностью была переработана та часть книги, которая посвящалась «личности» (структура личности, процессы ее формирования и развития, феномен психотерапевтического сопровождения процесса развития личности). В этом, измененном варианте книга получила название «Психософия: методология, развитие личности и психотерапия». И уже тогда было понятно, что методологическая часть книги и психологическая, хоть они и дополняют друг друга (как могут и должны дополнять друг друга теория и практика), созрели для того, чтобы стать отдельными работами. Теперь же стало очевидно, что на самом деле этих самостоятельных частей, то есть книг – три. Одна посвящена именно методологии, методологии открытых систем, другая – личности, процессам ее формирования и развития, третья – феномену индивидуальных отношений. Все они выйдут теперь отдельными изданиями – «Философия психологии. Новая методология», «Развитие личности. Психология и психотерапия», «Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии».
Книга «Философия психологии. Новая методология» – первая в этом списке. В новой редакции прежних текстов произведены самые незначительные изменения – текст «причесан», по возможности разъяснены некоторые путаные места. Неизменным остался и сносочный материал, поскольку дополнительные ссылки на литературу, появившуюся после 1995 года, сделали бы не совсем корректным ход авторского изложения. Мысли рождаются в том интеллектуальном и информационном пространстве, в котором они рождаются, можно сказать, связаны с ним своей пуповиной, и внесение каких бы то ни было уточнений и дополнений может травмировать текст да и сами мысли. Кроме того, надо сказать, что серьезной редакции тоже не производилось, хотя желание сделать ее было сильным. Но полноценная редакция этого текста превратилась бы в совершенно новую книгу – и содержательно, и структурно, что, наверное, было бы неправильно. А главное – вряд ли получилось бы хорошо, потому что думать по-другому – это не просто думать иначе, но еще и испытывать другой интерес. Соответственно, мы имеем ту, «старую» книгу, но чуть более аккуратную и более цельную.
В заключение мне бы хотелось поблагодарить своего соавтора – доктора медицинских наук профессора Анатолия Николаевича Алехина. В тот момент, когда зарождалась эта работа, он был моим научным руководителем, впоследствии мы стали коллегами, соавторами и друзьями. Только наши взаимные обсуждения, дискуссии сделали эту книгу возможной. Ее первый текст рождался в настоящем сократическом диалоге – мы обсуждали, спорили, изучали, проверяли свои гипотезы. Способ мышления, предложенный Георгием Петровичем Щедровицким, у которого Анатолий Николаевич имел счастье учиться, был использован нами в практическом применении и на все сто процентов. К сожалению, все реже случаются в науке такие споры и обсуждения. К сожалению…
Я благодарен Анатолию Николаевичу не только как соавтору, но и прежде всего как учителю, именно он показал мне, что значит смотреть на психологию с пытливым любопытством и настоящей исследовательской строгостью, то есть за самое важное – за науку быть ученым. Мы оба, в свою очередь, учились и работали под началом доктора медицинских наук профессора Олега Николаевича Кузнецова. Олег Николаевич был для нас примером научной смелости, открытости, увлеченности делом и воплощением внутренней свободы в отношении к «священной корове» под названием «наука» – в общем, всех тех качеств, без которых, как нам представляется, в науке делать нечего. Он, как и Лев Маркович Веккер, оценил эту работу очень высоко, за что мы им со своей стороны искренне благодарны. Впрочем, когда слышишь подобные оценки из уст таких ученых, кажется, что ты просто не можешь быть этого достоин.
И в довершение этого небольшого предисловия хочется высказать слова благодарности читателям, обратившим внимание на нашу с Анатолием Николаевичем книгу. Очень хочется думать, что она покажется вам интересной и даже полезной. Не секрет, что методологический остов науки давно нуждается в капитальном ремонте, но даже дискуссия на эту тему пока толком так и не открыта. Если же все мы так и продолжим ждать, откладывая на потом серьезный разговор о методологических принципах организации знания, то последствия этого пассивного бездействия предсказать трудно, точнее – страшно и потому не хочется. Возможно, данная работа придаст некоторый импульс этой давно назревшей дискуссии. Авторы со своей стороны очень на это надеются.
Андрей Курпатов
Вместо введения. Вопросы и ответы
Ведь если даже истина вообще доступна человеческому пониманию, она, несомненно, должна скрываться в очень большой и туманной глубине; и надеяться на то, что мы достигнем ее без всяких стараний, тогда как величайшим гениям это не удавалось с помощью крайних усилий, было бы, признаться, порядочным тщеславием и самонадеянностью. Философия, которую я собираюсь излагать, не претендует на подобное преимущество, и будь она слишком легкой и очевидной, я бы счел это сильным доводом против нее.
Давид Юм
1. Зачем нужна новая методология?
Современная наука развивается по принципу дивергенции, с каждым днем растет количество новых отраслей знания, вопросы узкой специализации входят в моду во всех областях как собственно науки, так и практической деятельности. Разумеется, такой подход эффективен, особенно в условиях существующего информационного изобилия и исключительного многообразия потребностей рынка. Однако есть два «но».
Во-первых, тенденция к «узкой специализации» появилась, что называется, не от хорошей жизни. Человек просто физически не способен усвоить все знания относительно той системы, с которой ему приходится работать (будь то человек, атом или Вселенная). А об эффективном управлении этим знанием, о его полноценном использовании и вовсе можно забыть. Именно по этой причине возникают огромные сложности, нелепые казусы, а зачастую и крайне нежелательные, подчас трагические последствия.
Так, например, в медицине все чаще встречаются такие ситуации, когда узкий специалист допускает врачебную ошибку по той причине, что обратил внимание лишь на ту «часть» человека и патологических проявлений, которые соответствуют его «зоне» узкой специализации. Какой может быть цена врачебной ошибки? Этого, вероятно, объяснять не нужно.
Здесь же нелишним будет отметить увеличивающуюся степень поверхностности современного высшего образования. Ведь неустанное увеличение объема усвояемого студентами материала неизбежно влечет за собой снижение качества понимания сути изучаемых явлений.
Кроме того, узкая специализация – это способ подготовки «работников», но не ученых. И мы переходим ко второму «но».
Во-вторых, эмпирический материал в каждой отдельной научной отрасли в настоящее время настолько обширен и многогранен, что увидеть в этом бесконечном множестве разрозненных фактов нечто новое – новую мысль или идею – практически невозможно. Иными словами, мы наблюдаем ситуацию, при которой наука фактически лишается своей перспективы. Современная наука поясняет и дополняет саму себя, словно ходит по кругу. Причем центростремительные силы этого вращения опасно преобладают над центробежными. Мы словно бы вечно возвращаемся к одному и тому же, а подлинного расширения знания (не информации, а именно знания) не происходит.
К этому же нужно прибавить и те терминологические конфузы, которые постоянно преследуют современных исследователей. Они все чаще называют разными именами одни и те же феномены, а в результате не могут интегрировать свои данные в единые теоретические схемы. При этом еще возникает иллюзия, что мы знаем много, все больше и больше, а на поверку оказывается – мы говорим об одном и том же, но разными словами. Хороший пример тому – психология и психотерапия. Давайте задумаемся: мы имеем одного человека и – более тысячи школ и направлений, описывающих его психическую деятельность! Как это возможно? Только по одной причине – из-за терминологической путаницы. Материала на все лады и вкусы – океан, а эффекта – пшик. Что уж говорить в таком случае о междисциплинарных дискуссиях!
Вот почему именно сейчас наука нуждается в новой методологической модели, по сути – новом гносеологическом остове, который, с одной стороны, позволит «расширить» возможности «узкого специалиста», а с другой стороны – даст возможность интегрировать знания науки в целостную, непротиворечивую систему, преодолев терминологические и не только терминологические внутри – и междисциплинарные препоны.
Именно такой подход и пытается реализовать новая методология (психософия).
2. Что такое психософия?
Психософия – это новая методология, которая основана не на результатах работы психического аппарата человека, то есть не на каких-то положениях, обеспеченных психологическим опытом, но на самом феномене этой работы; в основе ее – сущность самого психологического опыта. При этом, когда речь идет о психологическом опыте, нужно думать не о переживаниях человека, а о том, что весь мир, явленный ему, и есть этот его, человека, психологический опыт. Ничем, кроме психологического опыта, мы не располагаем и располагать не можем.
Психософия рассматривает психологический опыт человека целостно. То есть не человека, изъятого из мира, оторванного от фактического его существования, помещенного в абстрактную идеальную пробирку, стерильную лабораторию (пусть и существующую лишь в голове исследователя), а человека в его непосредственной, живой взаимосвязи с миром. Психософия, таким образом, не является каким-то частным знанием, освещающим какую-то отдельно взятую часть мира, но создает универсальную базу для целостного знания о человеке и его знании о мире.
Мир рассматривается психософией как, условно говоря, «сделанный» и «делаемый» человеком. Поскольку мир дан нам лишь через психический опыт – «невооруженный глаз» и «глаз вооруженный», воспринимаемое и мыслимое, – то думать о нем – о мире – иначе, отставив человека с его психическим аппаратом в сторону, было бы во всех смыслах неправильно. Думать же о человеке, «отрезая» от него действительность, им же перманентно созидаемую, и вовсе безумие.
В этом правиле – нет мира без человека и человека без мира – и заключается особенность психософического подхода.
Новая методология, созданная психософией, по сути – методология открытых систем. Она описывает открытые системы и за счет гибкости, несодержательности своих конструкций готова воспринять любой новый, «неожиданный» факт, не обрушившись под его «натиском». Последнее – то есть счастливое обретение фактов, противоречащих основным положениям той или иной теории, – как известно, регулярно травмирует как точные, так и гуманитарные науки. Новая методология устроена так, что подобные кризисы и картезианские перевороты в ней попросту невозможны – логика структуры научного знания другая.
С другой стороны, знание должно, просто обязано быть технологичным, иначе оно бесполезно. Однако технологичность может быть только естественной, в противном случае эта технологичность – иллюзорна. Как изучение физиологии органов на умерщвленном предварительно «препарате». Система – это нечто большее, нежели простая сумма ее частей, а значит, если она действительно «живая», а не искусственный муляж, она должна «рождать» новое. В этом-то и состоит действительная технологичность научного знания: не описывать систему, а видеть ее в развитии.
Поскольку же нам не дано другого познания, кроме психологического опыта, то есть мы всегда имеем дело с результатами работы психического аппарата, следовательно, познание этого психического аппарата в целом и позволяет обеспечить достоверность познания. Психософия, обеспечивая последовательность анализа, дает нам непретенционный взгляд на действительность, которая представляется теперь не какой-то не зависимой от нас «объективностью» (относительно которой всегда будет непонятно – доступна она для познания или нет), а реальностью, которую человек способен познавать, но несколько по-иному, в сравнении, например, с растением, клеткой или квантом.
Всем этим позициям психософия находит философское и методологическое обоснование, что переводит последние из бессмысленных игр пространными и умозрительными конструкциями в сферу научного знания, а это, в свою очередь, позволяет формировать новые позиции, уточнять прежние и, таким образом, развивать искомое психософией научное знание.
Наконец, как бы нас это ни смущало и ни печалило, факт остается фактом: никто не создаст модели для познания некой системы «изнутри» лучше, чем она сама, и никто не знает систему лучше ее самой (был бы только у нее инструмент для освоения этих знаний). А поэтому странно настаивать на объективности «внешнего наблюдателя». Мы или помещаем человека в мир, а мир в человека, что дает нам все шансы на продуктивность нашей познавательной деятельности, или встаем в сторонке и наблюдаем – пассивно и бессмысленно.
3. Каковы опорные точки «новой методологии»?
Психософия предлагает вспомнить испытанный еще Аристотелем и Эйнштейном способ построения научного знания: при создании системы отталкиваться не от закономерностей и системы утвержденных противоположностей, как это обычно происходит в современной науке, но от принципиально, даже диалектически неразрешимых философских, а значит, и сущностных противоречий.
Закономерность – это искусственный конструкт нашего сознания уже опосредованный реальности. Противоречие же – это то, что есть. Поэтому, если мы основываемся на противоречии, мы тем самым идем от познаваемой реальности к знанию, а не от представлений о познаваемой реальности к самой реальности. Что в общем-то представляется достаточно странной затеей, адекватной разве что для образовательного процесса.
Основываясь на закономерности, мы заранее создаем своеобразный, можно сказать – генетический дефект будущего знания. Закономерность, лежащая в основе гносеологического движения, – это прокрустово ложе, убивающее реальность.
Вряд ли кто-то, будучи, что называется, в здравом рассудке, примется подвергать сомнению то, что сам положил в основу своего учения. Так, никто не подвергает сомнению утверждение, что практика – критерий истины. Но стоит проанализировать психотерапевтическую практику, и с истинами в психологии становится все из рук вон плохо. Однако же мы продолжаем настаивать: «Практика – критерий истины». Что, в общем-то, вполне естественно, но не слишком корректно.
Итак, новая методология идет не от установленных или выведенных некогда закономерностей, а от противоречия – то есть от явленного нам незнания. Когда истинное противоречие найдено, мы наконец действительно открыты познанию, а не занимаемся объяснением неизвестного уже известным. С противоречием так просто нельзя поступить, белые нитки проступят немедленно.
Впрочем, одного только противоречия, конечно, недостаточно. Все имеющие место быть противоречия существуют ровно столько, сколько и познающее их мышление, но реальность, скрывающаяся под видимыми фактами и закономерностями, так и осталась пока неоткрытой и неисследованной. Что вполне объяснимо, ведь мы инстинктивно, не в переносном, но в прямом смысле этого слова, боимся неопределенности. Если же она появляется, мы привыкли тут же справляться с ней при помощи объяснений. Человек, испытывающий страх, способен найти объяснение любому факту, только бы добиться иллюзии понятности, определенности и надежности окружающего его мира и своих представлений о нем.
Объяснение же – смерть для противоречия. Едва появляется щель между реальностью и когнитивным конструктом, который отражает ее в нашем сознании, то есть едва возникает противоречие, как эта брешь немедленно закрывается объяснениями. Убедительными, но не достоверными. Речь идет о грубейшей методологической ошибке – произвольном смещении точки обзора.
Точка обзора показывает, чем мы действительно обладаем, вступая в процесс познания в качестве познающего, какими характеристиками отношений с познаваемым мы как познающие априори отягощены, что мы сможем утверждать по результатам познания, какого рода это могут быть утверждения и, наконец, что будет позволительно нам предполагать, то есть диапазон более-менее корректных допущений.
Точка обзора – это, с одной стороны, те глаза, которыми мы смотрим, с другой стороны – некий центр тяжести познавательного акта. Она не может быть смещена произвольно, иначе ошибка неизбежна. Но, как это ни парадоксально, эта наиважнейшая гносеологическая константа, как правило, нигде толком не определяется. И именно поэтому «человек познающий» до сих пор так успешно справлялся с тем, что, «перебегая» с места на место, меняя точки обзора, ловко скрывал сам от себя противоречия, которые существуют и требуют нашего осознания. Конечно, мы можем пожертвовать достоверностью в угоду «определенности», но это ведь не даст никакой действительной определенности, а главное – остановит познавательный процесс, сведя его к теоретическим ремиксам прошлых научных побед.
Итак, точка обзора обеспечивает естественную системность знания, задавая ему «точку отсчета», основывая его центр. Никакая система невозможна без центра, центр – это системообразующий фактор, все остальное в системе, образно говоря, отношения «центр – периферия». Определившись с центром, мы сразу решаем всегда проблематичные вопросы ценности, значимости, выбора, ответственности и проч., более того – система сама по себе становится динамичной, процессуальной, нарождающейся. Вот почему так важно однозначно определиться с центром при создании любой системы, что и сделала, например, психософия, определив своим центром человека.
