Андрей Круз
На пороге Тьмы
– Тут семейные живут, у них вроде как квартирки, – пояснил Паша. – А мы, холостые, по-спартански.
– Общага мужская? – полюбопытствовал я.
– Ага, мужская, женская в соседнем корпусе. Но тут запретов нет, разве что Нурик, комендант, от такой распущенности душевно страдает. Он у нас другого воспитания. Все в инстанции пишет, чтобы, значит, проход девкам запретить. Даже сам пытался, но по репе схлопотал от населения – задний ход дал.
– А зачем ему?
– Завидно, наверное, – пожал Паша плечами и добавил: – Или просто пускать за деньги хочет. Он у нас такой, сообразительный.
Машина вновь тронулась с места, подсадив попутно двоих молодых парней.
– Кстати, мне бы бритву еще купить надо и там щетку зубную…– вдруг вспомнил я.
– Это без проблем, прямо в буфете торгуют, – сказал Паша, после чего добавил: – Ну вот, три минуты – и мы на месте.
Так и оказалось. Ровно через три минуты машина въехала в открытые ворота, ведущие в типичный школьный двор, сейчас довольно ярко освещенный до самого крыльца с балюстрадой. Три этажа, примитивные барельефы со всякой музыкальной символикой, надпись под крышей, заметная даже сейчас: «1-я городская музыкальная школа имени Второго Коминтерна». Я попытался вспомнить, когда был Коминтерн первый, и не вспомнил.
– Все, выходим, – поднялся Паша, подталкивая меня к выходу.
На улице было по-прежнему холодно, промозгло, поэтому все сразу резко почесали к дверям, втягивая голову в плечи, хотя в салоне «пепелаца» жарко тоже не было, отапливать его никто не планировал.
Я взбежал по выщербленным ступенькам, толкнулся в стальную тяжелую дверь, пытавшуюся вернуться на свое место на пружине, и словно в своей школе оказался, в которой учился до десятого класса. Вестибюль, колонны, за ними коридор, правда отделенный серьезной решеткой от вестибюля. По бокам у нас раздевалки были, а здесь такая только с одной стороны. С другой – привычная уже клетка-дежурка, рядом с ней дверь с табличкой: «Комендант комплекса Оразбердыев Нурберды Овесдурдыевич».
– О как, – только и сказал я, восхищенный, прочитав табличку.
Слышавший звук дежурный, сидящий над кроссвордом, негромко хмыкнул.
– На месте комендант? – спросил я его.
– Ага, пока на месте. Заходи.
Постучавшись, ждать ответа не стал, а толкнул дверь, попутно вытаскивая из кармана предписание на заселение.
– Товарищ Оразбердыев?
Среднего роста, коротконогий, сухощавый мужик с длинным смуглым лицом и черными короткими волосами обернулся ко мне от шкафа, в котором что-то искал, и спросил:
– Чего хотель?
– Пожить типа, – доложил я, протягивая бумагу.
Тот кивнул, взял ее, прищурившись, поднес к свету. Я попутно разглядел его повнимательней. На ногах сапоги хромовые, с глажеными голенищами, синие комсоставовские бриджи, дорогая и наглаженная до хруста коверкотовая гимнастерка без погон. Подворотничок на фоне темной шеи пугает белизной. Есть подозрение, что большую часть своего времени комендант уходу за собой посвящает. И форму любит – генералом себя в ней чувствует. И одеколоном от него немилосердно.
– Ага, фонарщик, – удовлетворенно заключил он, складывая бумагу. – Оружие получил?
– Нет пока.
– Как дадут, сразу дневальным заступишь, – объявил он мне радостно.
– Чего это?
– Дневальный все ходят – положено, – объяснил он. – Только без оружия такой дневальный как овца – кушай его кто хочет.
– Понял, Нурберды Овец…
Тут я растерялся и почувствовал желание повторно взглянуть на табличку. У меня уже и фамилия коменданта из головы успела выветриться, не то что невыразимое отчество.
– Э, Нуриком зови, не старый, да, – сказал он, небрежно, но вполне величественно махнув рукой. – Овец не зови, баран не зови. Ты какого года?
– Шестьдесят пятого.
– Вот, ровесники. Я шестьдесят восьмого даже, но тут уже три года, – блеснул он знаниями математики. – Сам откуда?
– Москва.
– Я из Ашхабад. В Москву командировка приехал, бритоголовые погнались. Я от них в темный подъезд спрятался, они за мной. Там дверь в подвал. Спрятался там, а потом прямо сюда вышел. Теперь комендант, – погордился он напоследок.
– Повезло, – позавидовал я.
– Что – повезло? Везет баран, когда не его на шашлык пускают, а другого. А меня за заслуги назначили, сам глава администрация приказал.
– Ух ты…– только и сказал я, тщательно изображая зависть.
– Ладно, третий этаж тебя заселю, вторая комната, второй пенал.
– Чего – второй?
– Комната.
– А после комнаты?
– Пенал, – пояснил комендант Нурик с интонацией, с какой с детьми говорят. – Ты что думал, тут гостиница такой? Горничный-морничный завтрак носит? Школа был, классы большие, их поделили. По три живут, но вас пока два будет, один сосед твой погиб недавно. Тоже фонарщик был. Ключи держи, пошли в каптерка, я тебе белье дам. На неделя, аккуратно надо, понял? Тут как армия.
Как в армии и было. И одеяло шерстяное с тремя полосами, и плоская подушка, и два вафельных полотенца, и даже тапочки «ни шагу назад» с номером на них, нанесенным по трафарету. Со всем этим барахлом поднялся по лестнице, прислушиваясь к звукам и запахам вечернего общежития: откуда-то явно тянуло жареным мясом, вызвав очередной приступ слюноотделения. Ладно, если буфет открыт, то недолго терпеть осталось, аванс мне выдали…
В коридоре третьего этажа столкнулся с каким-то голым по пояс парнем, на бегу вытиравшим мокрые волосы и поздоровавшимся со мной, хоть и не были знакомы, затем нашел нужную комнату. Быстро нашел, потому что она от лестницы как раз второй по счету и была. Обратил внимание на женский смех из-за следующей двери, вошел внутрь.
Сразу вспомнился старый фильм «12 стульев», еще с актерами Филипповым и Гомиашвили. Там тоже была такая вот квартира, где большой-большой зал был поделен на деревянные клетушки. Здесь, правда, перегородки были до самого потолка, и даже оштукатуренными, но все же ассоциации вызвали.
Достал из кармана ключ, но, услышав за дверью возню, просто повернул ручку. Вошел и сразу же поздоровался с Федором, сидящим с книгой на кровати.
– О! Вова! – обрадовался он мне. – Сюда подселили?
– Вроде того, – подтвердил я, вываливая на пустую металлическую кровать свои вещи.
Выбрал из двух пустых ту, что стояла ближе к окну. Койки были разделены ширмами вроде медицинских, для вящей приватности, но если кто храпит, то всем хана – звуку они не препятствуют. Окно, возле которого стояла койка, кстати, было заметно меньше того, которое в свое время украшало фасад музыкальной школы имени Второго Коминтерна. Его тщательно заложили кирпичом эдак на три четверти, оставив вместо былого огромного вполне скромное, да еще и с решеткой по типу тюремной.
– Федь, буфет открыт, не в курсе? – сразу перешел я к главному.
– Открыт, куда он денется, до полуночи работает. Голодный?
– А ты как думал? Как на том свете чашечку кофе в себя залил с утра с печеньицем, так и все.
– Ну так в чем проблема, пошли, – сказал он, резко откладывая книгу и поднимаясь с кровати. – Я и сам не против чайку. Можно и покрепче за знакомство, но я перед дежурством ни-ни, а завтра на смену. Вот после – это с моей великой и полной готовностью, куда там юным пионерам.
– Ну сегодня я и сам не готов, наверное, – не очень уверенно сказал я. – И мне тоже завтра в Горсвет с утра пораньше, да еще и сфотографироваться можно.
– А чего, сто грамм фотографию засветят? – гыгыкнул он.
– Сто не засветят, но у меня друг был фотографом, как раз на документы снимал, – принялся объяснять я. – И вот мы с ним поддали плотно прямо в ателье у него, здорово так, после работы, а тут я вспомнил, что шел к нему за фото на служебный паспорт – меня в загранкомандировку отправляли, впервые в жизни.
– И чего? – заинтересовался он.
– Ну вот и снял в дрова пьяный фотограф в дымину пьяного клиента. Сразу отпечатали, утром сдал куда надо снимки.
– И?
– И потом ни один паспортный контроль по этому документу нормально пройти не мог. Все в отказ сразу шли: не ты, мол, и все, езжай откуда приехал. Хоть волком вой. И под смех трудящихся вынужден был каждый раз убеждать, что это я, просто напился до синевы. И даже рожу похожую корчить.
Федя поржал. А я между делом кровать заправил, вспомнив еще армейские навыки. Ничего так, навсегда, похоже, вколотили. Затем мой взгляд упал на балалайку, висящую над Фединой кроватью. Не удержался, спросил:
– Умеешь?
– А то! – гордо сказал Федя, потянувшись к инструменту.
– Где взял?
– Да тут и нашел в подвале. Музучилище же бывшее.
Струны бренькнули у него под пальцами, и он ловко и быстро заиграл частушечный мотивчик, напевая:
Эх раз, еще раз, «фендер стратакастер»,
Я и песни петь могу, и …ся мастер!
Девки, в кучу! Х… нашел!
Вы …тесь, я пошел!
Все это завершилось кратким, но удивительно залихватским соло на струнных, равно как сопровождалось лихим притопыванием тапочками в пол.
– Ну ты и Хендрикс! – восхитился я дарованием.
– А то! Дамы млеют, – легко согласился Федя, поворачиваясь и вешая балалайку на подобающее почетное место.
– Оно и понятно: настоящий талант никакие матюги не испортят.
– Хочешь научу? – поинтересовался он.
– Ага, спиши слова. Слушай, я бы еще в душ сходил, – сказал я, тормознувшись и подумав про то, что лучше сперва ножки-то помыть, прежде чем в одних тапочках идти в место, где люди едят. Не зря же в резиновых сапогах марш совершил.
– Ну давай до конца коридора, там увидишь, – легко согласился он, заваливаясь обратно на кровать и хватаясь за книжку. – Я подожду.
Утром разбудил всех громкий школьный звонок, который, как заранее предупредил Федя, был тут вместо гудка заводского. Кому надо, тот по нему вставал, а кому не надо, засыпал обратным порядком. Такое желание было и у меня, потому что проспать удалось всего часа два. Нет, в буфете я не хулиганил и пил чай с сочнями, и страшноватого вида опасную бритву купил, и щетку, и коробку зубного порошка, затем изучал, даже наизусть учил наставление по американскому карабину, но вот потом, как задули керосинки и улеглись, тут-то и началось. Как навалилось осознание того, что я и вправду провалился черт-те куда и что там бегает заполошно почти жена, вызывающая, наверное, милицию. Те задают вопросы, осматривают место, где стоял сарайчик с генератором.
А партнеры? Если меня месяц на работе не будет, то можно уже не возвращаться. Не то чтобы они люди плохие – просто соблазнов очень много, а человек по природе своей слаб. Трудно удержаться от того, чтобы не оприходовать жирный и, по всем приметам, бесхозный кусок…
Мысли неслись в голове как десятки шаров для боулинга, спущенных под откос, тяжко сталкиваясь и разлетаясь в стороны под самыми неожиданными углами, в закрытых глазах мельтешила череда образов один причудливей другого: там были и черные глаза с вертикальными зрачками, неожиданно появившиеся у моего партнера по бизнесу Димы Семиряхина, и зловещая тьма, окутавшая сортир в моем доме, куда я боялся подойти, хотя очень надо было, и какие-то черные птицы вроде гигантских ворон, летающие над головой и выкрикивающие невнятные угрозы. Сон ли был это, или грезил я наяву – точно не скажу, но спать это мешало чертовски. И когда я все же сумел заснуть, чутко и беспокойно, чертов звонок мотопилой резанул прямо по сведенному судорогой мозгу.
– Ох, ё…– протянул я, поднимаясь и по привычке шаря возле кровати в поисках бутылки минеральной и не находя ее, естественно.
У меня из-за сильно перебитого носа была привычка дышать ртом во сне, отчего утро глушило сушняком. Но сегодня я озаботиться не сумел – не нашел подходящей емкости под воду.
Федя же вскочил легко, натянул бриджи и, сунув ноги в тапочки, вышел в коридор, размахивая полотенцем и напевая:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля!
– Ага, мне бы тоже проснуться, – прохрипел я, мотая головой и пытаясь вырваться из-под навалившегося, как пыльная перина, сна.
Кое-как удалось, тоже поплелся умываться, почему-то в мыслях сбившись на «Марш авиаторов» – видать, Федей и антуражем навеяло.
Потом пришлось вспомнить, как мотать портянки. Приодеться в обновки решил, оставив на себе лишь старый свитер. Нечего из рядов выделяться, да и пригодятся мне еще, чувствую, мои резиновые сапоги. Тут таких, кажется, большой дефицит, поберегу.
Английская танковая куртка вызвала у Феди шквал расспросов. Узнав, что меня назначают на мотоцикл, он и вовсе обзавидовался.
– Везет тебе, Вовка! А я все в атаке охреневаю. А водила наш сидит курит, пока мы с фонарями по развалинам лазим. А сколько за баранку просился.
– Так мне сказали, что мотоциклы пустые, ездить некому! – удивился я.
– Не, мотоциклов че-то боюсь, – признался он. – Мне бы на машину.
Надев пояс с кобурой, причем весьма продвинутого вида – самоделка, видать, – он извлек оттуда легко узнаваемый ТТ, выкинул магазин из рукоятки, оглядел, заглянул в патронник, после чего зарядил оружие, поставив его на предохранитель. Какая-то деталь словно по глазам резанула – очередная мелкая неправильность.
– Федь, что не так с твоим стволом?
– В смысле? – не понял он.
– Чем от нормального отличается?
– Ну ты спросил! – удивился он. – Откуда я знаю, как там у вас было?
– А откуда ты «фендер стратакастер» знаешь? – требовательно спросил я. – Из моего слоя песенка.
– Да здесь от кого-то слыхал, – оправдался он. – А «Стены древнего Кремля» у нас тоже пели.
– А ствол?
– Да сам глянь, только не пальни случайно: патрон в патроннике.
Разницу долго искать не пришлось. Рукоятка отличалась формой – больше заваленная назад, так что пистолет было держать удобней, – и патроны оказались совсем другими: девять миллиметров, с довольно длинной гильзой, вполне тэтэшной. И вес у ствола солидный, от нашего ТТ отличный вроде. Серьезный агрегат. Еще предохранитель сбоку, как на американском кольте, заходящий в выемку затвора, – тоже непривычно.
– Ты гля…– удивился я. – И как?
– Шьет любую тварь насквозь, – ответил Федя.
– А пэпэша твой под такой же патрон?
– Ага, под такой.
То-то магазин в его автомате не такой изогнутый, как в том ППШ, что в нашей реальности в пользовании был. Заодно я обратил внимание, что назвал оружие «автоматом», как было принято у нас во время войны, и как тут, похоже, его именуют. Да я и не против, у меня от сочетания «пистолет-пулемет» язык в трубочку заворачивается.
Народ внизу толпился у «пепелаца», так и оставшегося на ночь во дворе, но мне Федя предложил пойти пешком.
– Тебе же фотографироваться? По пути ателье. Срочную съемку закажешь, в обед карточки заберешь. К вечеру документ выпишут.
– Ага, нормально, – обрадовался я. – Пошли тогда.
Дождя сегодня не было, но стало еще холодней. Сырость висела в воздухе, озноб забирался под одежду, заставляя радоваться приобретенной куртке и сохранившемуся свитеру. «Фураньку» я, кстати, тоже натянул на голову, а танковый шлем нес под мышкой, полагая, что меня наверняка сегодня захотят посадить на мотоцикл. А раз уж нормальных шлемов здесь нет, то хоть такой защитит, случись навернуться. А случится навернуться обязательно, потому что любой мотоциклист знает – невозможно кататься и не падать, рано или поздно ты со своего стального коня полетишь.
Мы шли по улице не одни: много народу спешило в разных направлениях, все по своим делам. Хватало и машин, на которые я глядел с настоящим восхищением – прямо музей на свободу вырвался и здесь катается. Видел и «виллис», и «бантам», и наш «ГАЗ-67», и «додж’ѕ», и знаменитый «студебекер» пронесся мимо нас, разбрызгивая лужи колесами. Протарахтел мимо трофейный серый «кюбельваген», пронеслись два советских мотоцикла М-72, в каждом по водителю и бойцу с пулеметом в коляске. Много было полуторок, которые тут, похоже, были за основное развозное средство, вроде «газели» у нас, некоторых машин я просто не знал. Может, их не было в моей реальности, а может, просто не видел – я специалист в них невеликий, знаю только то, что любили в хронике и в кино показывать.
Хватало тентованных грузовиков, которые везли, судя по одежде, рабочих. Уточнил у Феди, тот подтвердил:
– Ага. На перегонный, на угольный разрез, на электростанцию, на металлургический. Там всех всегда с доставкой и охраной, чтобы не вышло чего дорогой.
– А чего так?
– А за периметром почти все. Дорога тоже под охраной, в общем, но все же бывают инциденты. Но с работягами – никогда, их от КПП под охраной брони повезут еще.
Я продолжал глазеть, и вскоре меня особенно восхитила высокоосная и явно полноприводная машина, эдакая смесь представительской и внедорожника, с запаской на водительской дверце и запасными канистрами на бортах. Не удержался, спросил у Федора.
– «Додж» пятьдесят третий, который «карри олл», «вези все». Это, кстати, начальник Горсвета проехал – наш босс, так сказать.
Действительно, помимо водителя внутри можно было разглядеть мордатого мужика в фуражке и серой шинели. Прямо генерала на фронт повезли.
– Симпатичный экипаж, – прокомментировал я.
– Ага, – согласился Федя и добавил: – Но мне для моих дел «блиц» куда лучше. Кстати, когда за генератором поедем? Это же золотое дно, у тебя его с руками оторвут.
– А когда лучше?
– Ну… послезавтра? Если тебя на сутки не поставят, ты все равно выходной, и я сменюсь. Оружие-то не выдали?
– Пока нет.
– За периметр без него не надо. Нельзя даже. Купить можно, но в продаже ничего такого особого нет, «болты» одни. «Мосинки» и немецкие маузеры, и ничего больше обычно. Да и дорого. И все равно документы нужны.
– Кстати, Федь, народу со стволами много, до стрельбы дело не доходит в городе? Друг в друга в смысле.
– Доходит. Но очень редко.
– А чего так?
По моим прикидкам, где народ нервный, а при такой жизни под Тьмой им точно станешь, до пальбы должно доходить легко и – главное – часто.
– У нас за это расстрел, если первый начал и кого-то подранил хотя бы, – усмехнулся Федя. – Если просто не по делу, от избытка чувств пострелял – в потолок, например, лихость показать или спьяну, – то на общественно-полезные работы. А общественно-полезные у нас конкретно стремные.
– Это какие?
– Дома разбирать за периметром. Не, фонарщики там профилактику постоянно делают, но не везде успевают. Так что могут быть проблемы. И бывают регулярно. Больше года не дают – считают, что за год точно соображать научишься. Кстати, тебе ствол пока не выдали?
– Спрашивал уже. Обещали выдать, если какой-то там экзамен сдам и документы будут готовы.
– Экзамен несложный, а документы… ну вон ателье, уже пришли.
Фотоателье словно в кино или воспоминания детства меня окунуло. Тогда тоже были такие большие деревянные фотоаппараты на треногах, и фотограф с головой накрывался черной тканью, а тебе надо было чинно глядеть в объектив. Пахло химикатами, запах которых ни с чем не спутаешь, я в свое время увлекался фотографией сам, пытаясь щелкать «сменой» все подряд, честно проявляя пленки и печатая, а потом сваливая получившиеся скручивающиеся фотографии в коробки из-под обуви. Скручивались они потому, что у меня не было глянцевателя – еще одного страшно необходимого прибора.
На стенах ателье висели фотографии с незнакомыми людьми, в углу стояла даже пальма в кадке, заметно пожелтевшая с одной стороны. Фотограф тоже был словно из кино – немолодой усатый дядька в жилете с кармашками и мятых брюках.
– На документы? – с ходу спросил он, едва глянув на нас.
– Так точно, – подтвердил я.
– И срочно, чтобы в обед забрать? – уточнил он.
– Именно так.
– Два рубля тогда с вас, авансом.
С расчетной книжкой я был пока знаком плохо, поэтому пришлось искать, где там пропечатаны «рублевые» листочки. Фотограф терпеливо дожидался, кивнул, когда я нашел нужное и аккуратно вырвал по перфорации, затем пригласил садиться. Я почему-то ждал, что он помянет вылетающую птичку, но все случилось молча и быстро. Он со скрипом посовал свою треногу по полу, затем раздался громкий и какой-то деревянный щелчок, затем он вынырнул из-под своего покрывала и взялся выписывать квитанцию.
В Горсвете, когда я уже отмечался на проходной, дежурный, заглянув в какие-то записи, сказал мне:
– Иди на второй этаж, в ПБУ, там представишься и доложишься.
– Понял.
Федя лишь сказал:
– В четвертую группу просись! – и побежал куда-то по коридору.
А я пошел куда сказали. На лестнице было даже тесновато, народ валил на службу. За дверью с надписью «ПБУ» оказалось человек пять, все в военной форме, но без знаков различия, так что я растерялся: кому тут представляться?
– Новый? – спросил один мужик лет пятидесяти – худой, носатый, с залысинами на темных волосах над высоким покатым лбом.
– Так точно! Представляюсь по случаю прибытия, но не знаю…
– Антонов, – протянул он мне руку. – На «харлея»?
– Вроде бы, – осторожно кивнул я.
– Жди момент, – сказал он и отошел к столику, на котором стоял полевой телефон. Покрутил ручку, затем сказал кому-то: – Инночка, Антонов, дай зампотеха. – Затем после паузы заговорил с кем-то еще: – Антонов здесь. Петрович, мотоциклиста тебе посылаю, дай команду с матчастью знакомить, ну и пусть покажет, что умеет. Ага, ага… давай. Давай. Лады. Все.
Обернувшись ко мне, сказал:
– Тебя в штат на должность мотоциклиста-разведчика зачислят, если матчасть знаешь и на оружие норматив сдашь. Придадут второго номера, пулеметчика. А пока по коридору до конца, там по переходу в соседний дом. Спускаешься на первый этаж, находишь дежурного по парку, зовут Василь Иванычем, как Чапаева. С ним и говори, он в курсе. Понял?
– Так точно.
– Давай.
На этом разговор закончился. Антонов подошел к висящей на стене огромной карте, утыканной разноцветными флажками.
– Сергей Альбертович, – обратился к нему крепкий мужик с волосами ежиком, затянутый в кожаную куртку, – получается, что одной мотомангруппы тут мало будет, надо сразу две посылать. А тогда не успеваем во второй сектор…
Дослушивать я не стал: вскоре все эти «неуспевания в сектор» свалятся и на меня в том числе, и тогда уж я точно все пойму, что тут происходит.
Натертый мастикой, старый, разболтанный паркет звонко стучал под каблуками, из открытых дверей кабинетов доносились голоса, было слышно через окна, как на улице прогревались моторы и чей-то истеричный голос кричал: «Опять на ночь воду не слил, а? Да я тебя под трибунал! А если заморозки? Машина встанет, тебя в телегу запрягу – и будешь за грузовик здесь работать!»
Коридор превратился в крытый переход, в котором почему-то оказалось неожиданно холодно, затем переход стал лестницей, ведущей вниз. Спустившись по ней, оказался в огромном кирпичном ангаре, в котором на смотровых ямах стояло несколько машин. Классический ведомственный гараж тех времен, когда машины гонять на ремонт в сервис принято не было, справлялись везде своими силами.
Остановив какого-то малорослого и невероятно чумазого парня, спросил у него:
– Василь Иваныча где найти смогу?
– Вон там, за «бюсингом», – махнул чумазый рукой в сторону большого грузовика, стоящего на подпорках вместо колес. – В кондейке чаи гоняет.
– Понял, спасибо.
Пошел куда сказали, обходя машины и прочие препятствия, но кондейку, тесную, с большим окном, выходящим в гараж, нашел пустой – лишь на столе на расстеленной газете стояла исходящая паром кружка чаю, а рядом с нею лежал бутерброд с колбасой. Судя по всему, обитатель кондейки куда-то вышел, может, даже по уважительной причине. Поэтому суетиться не стал, а так и решил подождать в дверях, привалившись к косяку, наблюдая за суетой во дворе, который хорошо просматривался через открытую калитку в больших воротах. Там какой-то большой самосвал, с горой груженный углем, завывая двигателем, сдавал задом. В общем, работа уже кипела.
Ждал недолго – минуты три. В калитку почти что забежал невысокий пожилой дядька, бородатый, хоть и лысый, в кожушке без рукавов, надетом поверх грубого свитера. С ходу протянул мне руку, спросив:
– Бирюков? На мотоцикл?
– Так точно.
– Тогда чего время тянуть, пошли сразу, – решительно сказал Василь Иваныч, разворачиваясь и направляясь обратно на выход.
Я потопал за ним, оказавшись во дворе, уставленном разнообразными машинами, часть из которых была на ходу, а вторая явно нуждалась в ремонте. Привлек внимание ряд машин, здорово смахивающих на «ГАЗ-51», но с эмблемой «Шевроле». У некоторых в кузове стояли зачехленные пулеметы на треногах.
– Говорят, вас от ленд-лиза снабжают?
– И трофеями тоже, «кюбели» вон стоят, – он указал рукой в дальний конец двора, где в рядок стояли три серых «кюбельвагена». – С нашими машинами проблем побольше, тут американцы во главе всего. А у нас работа знаешь какая – чиниться через сто верст некогда. А вообще, тут автопарк, – пояснил мой провожатый. – Броня – с обратной стороны, нам туда.
– Бронетехника? – удивился я. – А мотоциклы при чем? Они у вас бронированные, что ли?
– Темнота! – сказал как припечатал Василь Иванович. – Историю учить надо: мотоциклы всегда были в составе танковых частей. И подчинялись управлению бронетанковой техники. У нас по крайней мере. И в Отстойнике тоже.
– А как у нас – я без понятия, – соскочил я с темы. – Может, и не так.
По пути он заглянул в какой-то склад, откуда вышел с десятилитровой канистрой и воронкой, сразу сунув все это мне.
Калитка в заборе, дежурный с ППШ, с виду бдительный, но ничего не проверяющий, за забором еще двор открылся, засыпанный гравием. По обе стороны вытянулись кирпичные боксы явно недавней постройки, некоторые из них были открыты. В крайнем стояла загадочная машина, напоминающая стальной зеленый ящик на узких гусеницах, из которого бивнем торчал вперед ствол пулемета, а внутри самого ящика стоял еще один – ДШК на треноге.
– Это что, Василь Иваныч?
– Английский легкий тягач, – ответил тот. – «Карриер» называется, второй модели. Хорошая штука, и лезет везде, и тащит что хочешь, и личный состав возит. Как хочешь, так ее и пользуй. Правда, они у нас нечасто на выезде – и траки бережем, и ресурс, и дороги в городе. Это если только где прорыв. Если гусеничную по городу начнешь без нужды гонять, глава администрации башку снимет. Ну с работы точно слетишь, город и так в грязи тонет.
– А так на чем выезжают?
– Да по-разному, но больше на двух машинах, – взялся объяснять дежурный. – «Шевроле»-полуторка с пулеметами в кузове, там и личный состав, и огнем поддержка случай чего, и вторая машина, с генератором на прицепе. Но вторая группа на трех «шнауцерах» катается, а в четвертой «мерседес»-полуторка в версии для перевозки личного состава. Теперь вот мотоциклы придать собрались: и разведка на маршруте, и сгонять куда по-скорому.
– То есть моя работа, – уточнил я.
– Если водить умеешь, – уклончиво сказал Василь Иванович.
В парке бронетехники было куда тише и спокойней, чем там, где стояли машины. Заметно было, что там жизнь кипит, а тут вроде как все про запас стоит, хранится – и ладно. Возятся двое-трое механиков, да и все. Или, может, даже из экипажей кто.
– Сюда нам, – сказал Василь Иванович, брякнув большой связкой ключей, которую тащил в руке. – Навались на воротину, чтобы я замок выдернул.
Я прижал увесистые ворота, и дежурный по парку ловко снял навесной полукруглый замок, повесив его дужкой на ручку.
– Давай потянули.
Ворота на смазанных петлях распахнулись, открыв нашим взглядам не слишком просторный бокс, в котором тесно стояли аж четыре крашенных в матово-зеленый цвет мотоцикла с колясками.
– Вот этот крайний и бери, – сказал Василь Иванович, постучав по резиновой рукоятке руля.
– Ключи?
Он посмотрел на меня с недоумением, затем вздохнул горестно. Сказал:
– Машина военная, вон тумблер поверни – и стартер ногой запускается. Кто же их с ключом делать будет?
Я подумал, что у нас грузовики с ключами катались, и нормально. Но вслух говорить ничего не стал. Обошел вокруг, оглядел.
Большой. Увесистый. Два сиденья раковинами, заднее – с рукояткой, чтобы пассажиру держаться. В коляске – совсем простенькое, обитое неизменным дерматином. Две фары: одна со светомаскировкой, поменьше, вторая – большая, нормальная. Надо же, на два фонаря не поскупились, а на грузовиках военных всего одной фарой обходятся. Тут еще блюдце сигнала как третья фара. Спидометр на баке как у уважающего себя чоппера. Тоже «харлей», уважаю. А вот движок оппозитный, не классика – двухгоршковая «рогатка». И привод не цепной, а карданный, что вообще для меня удивительно. Но так у «немцев» было, на всяких «цюндапах» и «БМВ», – видать, решили воспользоваться удачной конструкцией. Да и сама рама мотоцикла выглядит солидно – явно усилена, «люльку» таскать. Насколько я помню по своей действительности, ленд-лизовские «харлеи» под коляску плохо были приспособлены: раму вело у них, – а этот хоть куда, все продумано.
У переднего колеса инструментальный ящик, сумки из толстой кожи у заднего, с обеих сторон. Маленький багажник под запаской в коляске, но все же пара канистр и пара цинков патронов туда влезет.
Присел, заглянул под низ. От заднего колеса привод идет на коляску, так что с этим все в порядке. Тормоза и спереди, и сзади, все как положено: задний – ножной, а передний рукой включается.
– Заправляем? – спросил я, поднимаясь с корточек.
Завелся «харлей» почти сразу, я всего-то раз пять толкнул ногой рычаг стартера, вытянув подсос. Мотор рыкнул утробно, одинокая выхлопная труба выбросила облако сизого дыма, машина завибрировала немного и начала быстро прогреваться, так что пришлось заслонку почти сразу прикрывать.
– Ну что, вези давай, – заявил Василь Иваныч, забираясь в коляску. – И на таланты твои посмотрим, и меня покатаешь заодно.
Ну поехали, разберемся на ходу с коляской. Сам-то мотоцикл меня не пугает, а вот эта штука сбоку – странно как-то. Сцепление тугое, но ничего. Сиденье с амортизатором, кстати, и довольно удобное. Как зимой на нем будет – не знаю, но до зимы еще дожить надо.
Тяговитый мотор легко стронул мотоцикл на первой, поехал он прямо, хоть ожидал, что вправо потянет. Поворот налево тоже прошел без затей, коляска описала полукруг.
– Куда? – спроси я пассажира.
– Да в ворота давай, по улице прокатимся.
Караульные выпустили нас без проблем, и мы оказались на главной, Советской улице – той самой, по которой я вчера шел сюда из РОППа.
– Давай направо, до КПП сгоняем – и сразу обратно, – скомандовал Василь Иваныч.
– Сделаем, – уверенно кивнул я и чуть не заорал с перепугу, когда мне показалось, что мотоцикл собрался задрать коляску и прилечь набок, хотя ничего такого вроде бы не произошло.
Василь Иваныч ехидно ухмыльнулся, заметив мою растерянность, но ничего не сказал.
Разгонялась машина без напряжения, передачи отщелкивались легко, прогретый мотор работал ровно, даже дыма почти не стало. Длинная подвеска глотала неровности хорошо.
