Андрей Кадурин
Рыжий понедельник
– Только не останавливайся,– скомандовала Машка, догоняя Женьку и хватаясь за верёвку чуть впереди. По дороге она объяснила и другие нюансы управления коровой, о которых Женька даже не догадывался. Дождь закончился.
– Тебе не холодно?– спросил он Машку.
– Холодно.– Ответила она безразлично, как будто бы чувство холода было её обычным состоянием. Он хотел дать ей кофту, но та была вся мокрая и вряд ли бы согрела.
– Может зайдём ко мне?– предложил Женька.
– С коровой?– засмеялась Машка. Женькин двор был полностью освещён. На лавке перед двором сидел дед, с прутом в руке и свирепым взглядом, а рядом стояла бабушка. Она вышла защищать Женьку.
– Ой боже!– привычно вскрикнула бабушка и побежала в дом. Дед засмеялся. Вся свирепость куда-то исчезла.
– В такое время корову выгуливаете?– укоризненно произнёс он. Было похоже будто двое детей выгуливает пёсика, но вместо пёсика была корова. Прибежала бабушка. В руках у неё был свитер и она без всяких церемоний принялась натягивать его на Машку. Та не сопротивлялась.
– А ну марш домой, мокрый весь,– обратилась она к Женьке.
– Я провожу,– промямлил Женька.
– Дед проводит,– ответила бабушка, но не повелительным тоном а как бы с сочувствием. Она зашла в дом, вынесла какой-то пиджак, и переодев Женьку в сухое скомандовала: “давайте быстро, ночь на дворе”– и все четверо, как по команде бодро зашагали по мокрой улице. Впереди шёл дед, за ним на верёвке плелась Нюрка, а позади Женька и Машка в старых лохмотьях, впрочем сухих и тёплых. Машка держала в руке палку и то и дело наносила хлёсткие удары то по одному то по другому боку. Женька пошутил, что если бы она его так двинула палкой, то наверное бы убила, на что Машка возразила что обычно не убивает городских мальчиков. Назад Женька шёл молча. Дед рассказывал что-то о крупном рогате скоте, а Женька думал о Машке. Он совершенно не сомневался что она и без его помощи прекрасно бы справилась. Столько в ней было решимости, азарта, силы. А ведь сначала она была похожа на мокрого воробья, потерявшего способность летать из-за мокрых перьев, и без сил барахтающегося посреди улицы. Засыпая в тёплой постели Женька продолжал думать о Машке: слабый человек совершает сильный поступок и становится сильным. Делает что-то в одиночку, потому что сейчас нет никого рядом. Преодолевает страх, стихию, лень, слабость. Вот настоящий человек. Тот, с кем не страшно и не стыдно. За такого стоит заступиться, помочь, поддержать. Просто быть рядом. Дружить или любить. Следующий день был солнечным. Женьке очень хотелось увидеть Машку, спросить её о чём-нибудь. Не простудилась ли, всё ли хорошо? Но была суббота, Приехал отец и они целый день занимались домашними делами, а именно наводили порядок в сарае, перебирали инструмент, кое-что перекладывали, а кое-что выбрасывали. И на улицу Женька смог вырваться только вечером. Он тут же побежал к Машке и встретил её возле дома. Она сидела на скамейке и гладила кошку. Рядом на корточках сидела Люська и рисовала цветными мелками на асфальте.
– А где Нюрка?,-вместо приветствия выпалил Женька, не успев отдышаться.
– Уже загнали – ответила Машка, кивнув на отца, возившегося с машиной,
– А тебе зачем?– поинтересовалась Люська.
– Да вчера было. -Уклончиво ответил Женька, ожидая от Машки реакции. Та пожала плечами. Вчерашний случай для неё не был знаковым или геройским. Просто мелкая неприятность, не заслуживающая внимания.
Поезд начал притормаживать и пассажиры заметно оживились. Мать уже собрала свои гаджеты в сумку, и теперь стояла и смотрела сквозь окно на небо, пытаясь определить интенсивность дождя. На её лице можно было прочитать беспокойство. Она поглядывала то на небо, то на часы напряжённо о чём-то думая. “Рюкзак”,– коротко произнесла она не отрываясь от окна. Женька, нехотя, залез на лавку и не без труда спустя рюкзак вниз, сел рядом. “Одевай”, – скомандовала мать и принялась помогать натягивать лямки. Женька встал и посмотрел вглубь вагона. К выходу приближалась делегация рыжих людей. Впереди шла семья толстяков: папаша, потом сын, его лицо было усеяно веснушками. Он шёл неуклюже, как-то боком, ещё и вприпрыжку, а сзади таща сумки пробиралась мамаша. За ними следовала другая семья: мама и дочка. Мама была в косынке и дочка тоже. У девочки из-под косынки торчали огненные, аккуратно заплетённые косички. Все были в приподнятом настроении, улыбались и о чём-то шутили. Их настроение никак не совпадало с Женькиным. Они раздражали его своей весёлостью, и тем что лезут к выходу раньше времени, ведь поезд ещё не остановился, ещё есть несколько мгновений для свободы мысли . Женька подумал: “а вдруг это какой-то особый лагерь, специальный, только для рыжих. Ведь есть же спортивные лагеря, или с уклоном на изучение иностранного языка. Да, есть любые лагеря, а вот этот только для рыжих и значит его не примут. Он, Женька брюнет. Да здравствует дискриминация”. Он живо представил себе как они с матерью заходят в главные ворота, навстречу выходит директор, тоже обязательно рыжий и говорит: “ а вы что здесь делаете, зачем вы приехали, разве не знали что этот лагерь не для всех?” Потом он показывает вокруг, где бегают и резвятся дети все как один рыжие и продолжает: “как не стыдно хотели нас обмануть? Думали мы не заметим?” И мать расстраивается и говорит: “ладно поедем в деревню”. И опять перед глазами всё деревенские пейзажи: вот поля засеянные подсолнечником, а вот кукуруза, дальше мост через реку, под ним Женька с друзьями прятались от дождя и одновременно изучали его конструкцию. Там под мостом между плитами припрятаны два здоровенных гвоздя. Женька так и не успел сделать из них кортики.
“Так быстро” -голос матери резкий и неумолимый. Она рывком дёрнула рюкзак вверх, помогая Женьке встать. Тот нехотя поднялся, обводя взглядом вагон в последний раз. Те несколько пассажиров, которые ещё не доехали до своих станций казались Женьке счастливчиками, ведь им не нужно в лагерь.
– До свидания, произнёс Женька обречённо – обращаясь к женщине сидевшей напротив с промасленной бумажкой от пирожка в руке. Та с удивлением посмотрела на него и тоже попрощалась. “Станция Рыжов” – прохрипел вагонный динамик довольно разборчиво. “Что? Рыжов?”– Женька почувствовал, что уже питает ненависть ко всему рыжему в этом мире. Сквозь открытые двери Женька со злобой посмотрел на рыжую компанию. Они уже вышли и теперь стояли внизу. На этой станции перрона не было, а только низенький подиум выложенный тротуарной плиткой. Чтобы сойти, нужно было спуститься по двум неудобным ступенькам. Женька пропустил вперёд мать следя за её неловкими движениями. “Будь осторожен,– скомандовала она снизу,– ступени скользкие”. Ступени и вправду были скользкими. Они ещё не просохли от дождя и к тому же на них была раскисшая грязь. Женька, не обращая внимания на слова матери, начал спускаться. Первая ступенька. Он вдруг вспомнил о перекошенной тамбурной дверце, которую пытался привести в порядок при входе, и резко обернулся, одновременно хватаясь за поручень левой рукой, но не смог. Рука схватила воздух. Теряя равновесие он попытался перенести вес тела на правую сторону и ступил на нижнюю ступеньку, но та оказалась скользкой. Тяжёлый рюкзак добавил неуклюжести, а потом треск. Глухой треск от удара о что-то твёрдое. И тротуарная плитка. Она прямо перед глазами, очень близко. Потом она стала терять чёткость, а потом небо и на небе облака. Они тоже теряют чёткость превращаясь в какую-то кашу. “Где рюкзак, мама? Я рюкзак потерял”.– Женька понял что лежит на спине. Опять облака и боль. Сильно болит голова и эта боль мешает ему смотреть на облака. Они снова начинают расплываться, но на этот раз Женька усилием воли концентрирует на них внимание и облака вновь становятся чёткими. Женька пошевелил руками, потом ногами. Он почувствовал что лежит теперь на траве. Он часто так лежал и смотрел в небо, когда был в деревне. Вставать не хотелось.
“Зачем тебе рюкзак?”– услышал он писклявый голос. Рыжая девочка, та что из электрички нагнулась над Женькой, загородив головой часть неба. Огненные косички повисли у него над лицом. Она с вниманием разглядывала лежащего на траве Женьку, а он смотрел на неё. Эта игра в гляделки продолжалась довольно долго. Женька попытался собрать мысли и понять что же произошло. Выходя из вагона он поскользнулся и упал, об этом свидетельствовала и боль в голове. Женька хотел подняться, но заключил что, очевидно, боль может усилиться, поэтому и продолжал лежать. Что дальше? Вероятно его отнесли и положили на траву. Тогда где же люди? Где мама? Сейчас должна быть истерика и обвинения и в адрес электрички, и в адрес дождя или ещё чего-нибудь или кого-нибудь. Женька прислушался. Он не услышал стук колёс от железной дороги, значит электричка уже отъехала. Никаких голосов, впрочем чирикали птицы и гудели насекомые, обычные звуки, которые всегда можно услышать за городом летом. Женька снова пошевелил руками и ногами, уже более уверенно. Он убедился что они целы, это успокоило ещё больше, но тут же и огорчило. Если бы он сломал какую-нибудь конечность, то наверняка о лагере можно было бы забыть. Пронеслась дерзкая мысль симулировать травму. Женька умел это делать, когда, например не хотел идти в школу. Эта идея казалась годной и он быстро сообразил, что будет делать дальше. Встав на ноги он начнёт хромать, жаловаться на боль в ноге, ныть и стонать. Здесь главное не переигрывать и все поверят. Воодушевлённый такой идеей, он принял страдальческий вид и медленно сел. Потом, не глядя по сторонам встал на ноги и тут же пошатнулся, демонстрируя беспомощность. Сделав для верности ещё один неловкий шаг, он присел, издав при этом негромкий стон. Решив что для начала хватит, он огляделся по сторонам: зрителей не было. На поляне был только он, рыжая девочка с косичками и рыжий толстяк из электрички. Присутствие взрослых не наблюдалось, так же как и железнодорожной станции, каких-либо коммуникаций и прочего. Толстый обратился к Женьке: “Очухался?” Произнёс он это грубовато но дружелюбно. Его тон расположил Женьку и он подошёл к нему и протянул руку: “Евгений”. “Себастьян”,– ответил тот и пожал руку. “А я Изабелла”,– подошла сзади девочка с косичками и первая протянула руку. Женька ответил рукопожатием, соображая, что это за странные имена у этих странных детей. К тому же одеты они были не так как в вагоне. Женька отметил что они уже успели переодеться в пионерскую форму. Бросался в глаза красный галстук, повязанный поверх белой футболки. Узел галстука был особый, ровный, в форме квадрата. У Себастьяна футболка заправлена в синие шорты, а у Изабеллы в синюю юбку. Они были очень похожи, как брат и сестра. Оба рыжие и в одинаковой одежде. Женька отметил что ребята никуда не спешили, но в то же время, в отличие от него, были хозяевами положения. Их, очевидно, ничто не беспокоило, как будто бы они точно знают зачем они здесь и что делать дальше. Ни каких вещей при них не было. Держались они дружелюбно, но в душу не лезли. Итак, Женька начал делать первые выводы: “выходя из электрички я оступился и упал. Об этом свидетельствовала боль в затылке. Сначала я лежал на тротуаре, потом меня перенесли сюда, на лужайку и положили на траву. Себастьян и Изабелла в это время переоделись и зачем-то пришли за мной ждать, когда я приду в сознание, а взрослые с вещами пошли в лагерь, очевидно, оформлять документы. Такая нелепость может только присниться. Может я сплю? подумал Женька. Он не раз во сне осознавал себя, то есть то что он спит. Но во сне не может болеть голова, это Женька знал точно. Может я попал в прошлое или будущее,– его интересовала тема перемещения во времени.
– А какой сегодня день? обратился он к своим новым знакомым.
– Тринадцатое июня, – ответил Себастьян и добавил:– понедельник.
– А год?– пронзительно посмотрел он на Изабеллу, пытаясь определить не в сговоре ли они.
– Две тысячи двадцать второй.
– Да,– согласился Женька раздосадованный что такая фантастическая версия провалилась.
– Есть телефон? Я позвоню маме.
– Телефон нам нельзя.– ответила Изабелла, не уточняя обстоятельств и продолжила, -нам пора. Эти слова показались Женьке, одновременно, и прощанием и приглашением, и он предпочел понять их как приглашение. Все трое повернувшись спиной к солнцу зашагали. Шли молча. Женька чуть позади. У него было много вопросов, но он не спешил их задавать, а предпочёл подождать, не встанет ли всё само собой на свои места. Он смотрел вслед своих новых попутчиков. Себастьян. Что за имя такое. Он что иностранец? Вряд ли. Не похож. Разговаривает без акцента, использует обычные слова. Изабелла. Вот ещё имя. Язык не повернётся произнести.
– Изабелла,– позвал он как бы пробуя на язык незнакомый фрукт. Она обернулась. Во взгляде читался вопрос. Нужно было что-то спросить, не зря же окликнул. -Сколько тебе лет? – спросил Женька первое что пришло в голову.
– Девять,– просто ответила она.
– А мне десять,– сказал Женька. Та продемонстрировала безразличие к этой информации и отвернулась. Женька понял что получить от неё какие-либо сведения не удастся.
– А тебе сколько? обратился он к Толстому, не рискнув произнести его имя.
– Мне одинадцать,– ответил Себастьян.
“Я бы дал больше”,– подумал Женька.
– А где вы живёте?– продолжил он.
– В городе.– ответил Себастьян. Женька попробовал задать ещё несколько вопросов, чтобы хоть как-то вникнуть в ситуацию, но ответы исходившие от ребят всегда были сухие и односложные. Составить по ним картину происходящего было совсем невозможно, впрочем не было и грубости. Женька ни разу не услышал в свой адрес заткнись или отстань. Никаких ноток раздражения или агрессии. Все его вербальные способности сводились на “нет” такой неинформативностью речи.
–В каком городе?,– уточняющее спросил Женька.
– В нашем.
– А в школе какой учитесь?
– В обычной средней школе.
– А где родители?
– Ушли.
– Куда?
– Вперёд.
После каждого вопроса Женька делал паузу, чтобы как-то обдумать ответ. Но что тут обдумывать. Тогда он попробовал рассказать о себе: “в прошлом году, летом я был в деревне”. Женька выждал несколько секунд ожидая реакции. Её не было. Тогда он продолжил: “там у меня есть собака- Пират. Раньше она сидела на цепи и все думали что она злая, а потом её отвязали, соврал Женька, оказалось что она добрая”.
– А у тебя есть собака?”,– обратился он к Себастьяну.
– Да мало ли собак? брезгливо и даже насмешливо,через губу фыркнул тот. Это просто взбесило Женьку: “как это мало ли собак. Я ему о самом сокровенном, о своём друге, который мне снится. Я бы всё отдал чтобы сейчас погладить его или услышать его лай, а он: -“мало ли собак”. К горлу подступил комок. Женька перестал владеть собой и громко выпалил: “да что ты вообще понимаешь? Идёшь тут галстук нацепил, белую рубашку… Брюхо отъел в городе… каждый год в лагере… ненавижу всех рыжих, ненавижу”. Женька дал волю чувствам и уже себя не сдерживал. Он кричал и визжал, шипел, посылал проклятия и желал смерти. Он высмеивал внешность, имена, одежду, ну и конечно цвет волос. Чем больше Женька бесился, тем больше болела голова. Боль, буквально обволакивала, пульсировала в висках и затылке но вдруг всё закончилось, так, как будто бы и не начиналось. Все трое шагали уже не по траве, а по вполне твёрдой дороге, проложенной через лес или парк. Как они вышли на дорогу Женька не мог вспомнить, так же, как не мог он вспомнить как прошла его истерика. А может её и не было. И к тому же голова уже не болела. Женька попытался проанализировать своё поведение и как вести себя дальше, после таких откровений. Было очень стыдно. Отец всегда учил Женьку держать себя в руках, да и раньше с ним такого не случалось. Стоит ли дальше о чём-то спрашивать или что что-то рассказывать о себе, а может продолжить этот спектакль и просто уйти? Женька оглянулся. Сзади была дорога и впереди дорога, а по бокам лес. Не свернуть же в лес? Это выглядело бы, как минимум странно.
– Прошла голова? спросила Изабелла, каким-то противным брюзжащим голосом. Но Женька был рад этому вопросу, и тем с каким дружелюбием он был задан.
– Нет, уже не болит.– ответил он.
– Скоро уже будем на месте.– произнёс Себастьян. В его голосе тоже не было злости, а ведь он был вправе потребовать от Женьки объяснений за своё поведение и вообще мог послать его подальше. Шли молча. Женька думал о своих деревенских друзьях и о том, какими разными могут быть люди. На своей шее он ощущал ошейник. Собачий ошейник. Его ведут туда, куда он не хочет. Вот причина злости. Скорее снять этот ненавистный ошейник. Женька потрогал шею, ошейника не было.
Сквозь кроны деревьев сплетающихся над дорогой, пробивалось яркое, июньское солнце. Был полдень. Лес редел. Впереди показались какие-то строения, машины и люди. Людей было много. Послышалась музыка. Это были бодрые марши семидесятых, восьмидесятых годов прошлого века. Пионерлагерь встречал гостей. Уже можно было рассмотреть архитектуру всего комплекса. Он располагался, как бы, в низине за лесом и поэтому хорошо просматривался. Впереди большие ворота, перед которыми кишит муравейник людей. Там были машины и автобусы, между ними метались люди, в основном взрослые, доставая чемоданы и рюкзаки. Дети выстроились ровными колоннами, была линейка. Они были одеты однотипно: белая футболка и синие шорты у мальчиков и юбка у девочек. На шее у каждого- красный галстук. Посередине “муравейника” высоченный флагшток с развевающимся на ветру красным флагом. Ворота лагеря были увенчаны полукруглой аркой с названием: “РЫЖИК”. По краям надписи, с одной и с другой стороны, изображения грибов, по-видимому тоже рыжиков. Очевидно, это была эмблема лагеря. В грибах Женька немного разбирался, так как в деревне, с ребятами, частенько ходили за ними в лес. И название лагеря и его эмблема выглядели настолько абсурдно, что Женька рассмеялся. Чтобы получше разглядеть достопримечательности Женька остановился. Он уже не чувствовал необходимости в своих проводниках и подумал что они пойдут дальше, но они тоже остановились. “Не ждите меня”,– обратился он к ним но уходить ребята, по-видимому, не собирались. “Ладно”,– подумал Женька и стал рассматривать лагерь. С пригорка открывался прекрасный вид: за воротами располагалась круглая клумба с жёлтыми цветами, похожими, на одуванчики, за клумбой аллея, по бокам которой стояли белые гипсовые скульптуры пионеров с барабанами и горнами. По одну и другую сторону аллеи парк, с аккуратно подстриженными газонами, редкими деревьями, лавочками, и столиками. Аллея упиралась в эстраду, а по бокам располагались двухэтажные, жилые, прямоугольные корпуса из красного кирпича. Вся территория огорожена высоченным железным забором с острыми шипами наверху. У Женьки заныло в груди, от мысли, что здесь ему предстоит провести почти два месяца.