– А что это наш хозяин такой задумчивый всё время? Неужто уезжать не хочет? Небось, врос тут корнями за двадцать пять лет-то?
– Да нет, чего уж тут делать – вон уже восемьсот одиннадцатый на календаре. Все журналы только о Буанапарте и пишут. Нет уж. Пора, так пора. Пусть вон Игорь Николаевич, как племянник мой, разбирается со всем этим. У него, наверное, от нетерпения пятки горят. – Почему-то Никитин тоже как-то подчеркнул интонацией слово «племянник». – Я уж на покой. Мне моей войны хватило.
– Ах, да Вы же у нас, как, впрочем, и Игорь Николаевич, все с боевым, так сказать, прошлым. Не то что мы – книжные черви.
– А что же Вы тогда – прямо домой? Или куда рядом? – спросил Иван Фёдорович.
– Ну уж нет, прямо домой не вернусь. Хватит с меня войн и крови, поселюсь чуть подальше.
– Ну, так что же так печальны всё – таки, если всё у Вас хорошо? – опять вернулась к первоначальной теме гостья.
– А вот Вас я, пожалуй, спрошу прямо. Вы, как женщина, мне и присоветуете. Вот если Вам предложит мужчина на выбор: или брось всё и начни сначала в неизвестном месте с неизвестными людьми, или оставайся тут – жизнь сладкую обеспечу, несмотря на все напасти, что до конца жизни могут случиться, но уже без меня. Вот лично Вы что бы выбрали?
– О! Вот оно что! – воскликнула, распахнув глаза, Софья Петровна. – Ну, тут, знаете, от мужчины зависит. Во-первых, что он из себя представляет, на что способен. Вот с Вами, думаю, и в тундре можно устроиться с комфортом. А главное тут другое – когда любишь, не задумываясь, поедешь, куда угодно. И всё вытерпишь. Вы у неё – то спрашивали? Что сама она – то хочет?
– Не могу. Не знаю, с какой стороны подойти к вопросу просто. И бросить её тут не могу – сердце кровью обливается, и взять её – обречь на отрыв от родной среды навсегда.
– А с базой – то обсуждали? – вошёл в разговор молчавший Иван Фёдорович, с удовольствием опрокидывая в себя очередной напёрсток малиновой.
– Нет ещё. Правила вывоза тут не нарушаются, так что поставить в известность могу даже завтра. Успеваю.
– Ну, всё равно, я бы пораньше закинул удочку. А то запросят какое-нибудь подтверждение и не успеете предоставить. Бюрократия – она везде одинаковая.
Поговорив ещё чуть-чуть, гости распрощались с хозяином и пошли спать. Никитин направился в свой кабинет. Это была небольшая комната, как и все в доме обставленная, по меркам времени, весьма минималистски и скромно, но при этом чувствовалось, что минимализм не от экономии, а от натуры хозяина. Массивный дубовый стол, покрытый зелёным сукном, кресло хозяина за столом и для посетителей перед столом были покрыты тонкой резьбой и обиты зелёным сукном в тон столешнице. За столом стоял застеклённый книжный шкаф. Напротив стола, за креслами для гостей, висели настенные часы. Слева от стола была входная дверь, справа – окно. Поскольку на улице уже было темно, то на столе горел подсвечник, а в кресле для посетителей, ближе к окну, задремала Марья. Стараясь не разбудить её, Никитин прошёл к шкафу, достал оттуда толстую тетрадь – хозяйственный дневник. Коротко, но подробно описал события дня, доходы-расходы за день. В конце провёл жирную черту. Макнул ещё раз перо в чернильницу и задумался, не вынимая его. Потом вздохнул, стряхнул излишки чернил и написал под чертой:
«Хотелось бы взять с собой в путешествие свою дворовую Марью, сироту от рождения. Да не знаю, как к этому отнесутся в пункте прибытия. Там ведь рассчитывали на меня одного». Промокнул пресс-папье надпись. Закрыл тетрадь. И, стараясь не шуметь, поместил на место.
Сел в кресло за стол и стал следить за часами. Ровно через три минуты встал и открыл тетрадь снова. Под его записью появилась строка:
«При наличии согласия объекта вывоза причин препятствовать не имею. 75134955447»
Никитин облегчённо вздохнул, переписал в блокнотик код из сообщения и, дождавшись исчезновения записи, уже не особо тихарясь, закрыл тетрадь и убрал в шкаф. От стука дверцы Марья вздрогнула, открыла глаза:
– Ой, а я уснула, пока тебя ждала. Пойдём спать, устала я сегодня чего-то, -сказала она, потягиваясь и поднимаясь с кресла.
– Погоди, сядь. У меня к тебе разговор очень важный и до завтра не терпящий.
Марьюшка уселась на кресло и уставилась на Никитина.
– Слушай до конца, не перебивай. Договорю – спрошу. Вот тогда хоть до утра тараторь.
– Хорошо, батюшка.
– Хм. Просил же, когда одни, так не называть. Итак. Ты знаешь, что завтра уже приезжает Игорь. Но вот не уверен, что ты знаешь, что я передаю ему всё имение сразу, а не в наследство, а сам уезжаю. Тихо! Сказал же – не перебивать! – грозно цыкнул Никитин на попытку слушательницы встрепенуться.
– Продолжаю. Уеду я навсегда. И довольно далеко. Настолько далеко, что жизнь там сплошь другая. И говорят хоть и по-русски, но так, что поначалу ты без перевода и не поймёшь, о чём речь. Да и нравы там совсем другие. Я вон тебя это «греческое» платье еле заставил надеть в своё время для выхода в свет. А там такие нравы, что тебе и на улицу-то выйти будет стыдно. У девок там подолы иногда выше колена. И одежда попрозрачней твоего «греческого». И ходить в нынешнем ты там не сможешь. И не знаешь ты там никого и ничего. И стоит тебе хоть раз там перекреститься – только на смех поднимут. С верой там очень уж не очень. Церкви есть, конечно. Но акромя древних старух туда никто не ходит. И показывать веру свою там не стоит. Короче, жизнь там тебе точно будет нелегка. И придётся учиться идти. Там женщина неграмотной не может быть никак.
– Я ж грамотная! Писать – читать умею! – влезла – таки Марья.
– Тихо ты. Сказал же – потом скажешь. Читать – писать тебе придётся учиться заново, там по другому и пишут, и читают. Да там даже просто не все буквы из нынешнего алфавита используют. Это здесь ты читать умеешь – грамотная, а там надо побольше знать. Вообще, у меня к тебе на выбор такое предложение:
– Первое. Я дам тебе вольную. Оставлю тебе денег и имущество кое – какое. Обеспечу тебя всем. Будешь как сыр в масле кататься. Да к тебе в очередь женихи встанут. Может, кто и из благородных найдётся. Могу племянника озадачить, чтобы поискал. – Никитин сделал паузу.
– Второе. Поедешь со мной. Но обратной дороги тебе не будет. И даже сказать, куда именно, пока не уедем, я тебе не могу. Тут всем скажем, что едем за границу, в Испанию, например.