– Н-нет.
– Так что тогда стряслось?
– М-можно т-т-тебя проводить?
Зинаида аж всплеснула руками:
– Ой, да конечно! А раньше-то что мешало? Боялся – говорить не о чём? Так я за двоих поговорить могу. Всё, дуй на выход, жди меня – я сейчас.
Минут через пятнадцать эта странная пара шла по вечерней улице. Калека, волочащий ногу, и пышнотелая крупная женщина, в походке которой так же проглядывала лёгкая хромота. Несмотря ни на что лицо Зинаиды светилось и просто излучало радость. Говорила она, действительно, без умолку. Если бы кто из постоянных покупателей услышал её, то был бы немало удивлён, что эта громоголосая баба могла так мило «щебетать». В какой-то момент Михалычу удалось втиснуть словечко.
– К-комнату д-дали, отдельную.
– Стой, ничего не поняла, кому комнату дали?
– М-мне. Общежитие комбината. Эм-Гэ-Бэ п-посодействовало. И ещё р-работу п-подкинули у них в архиве. Обещали через г-год – два в коммуналку служебную перевести. Особенно, если женюсь… В-в-выйдешь?
– Кто – я? Ох, Михалыч, я ж как решето! У меня ж двенадцать осколков вытащили. Вся спина до задницы – один шрам. Я ж платья- то только с длинным рукавом ношу – вот смотри, и она задрала рукав, показывая длинный шрам от локтя почти до запястья. Во как распахало.
– Вот б-бабы д-дуры. Я ж тебя не за задницу л-люблю.
– Михалыч, миленький…. Я ж это от радости. Я уж думала – так старой девой и помру. Вокруг вон сколько красивых да одиноких. А ты чего раньше-то? Статьи пишешь в газету, а мне хоть письмо написал бы. Эх ты! Да мы с тобой и без твоего Эм-Гэ-Бэ всего добьёмся.
И, подхватив его под правую руку, пошла рядом.
Конец.