Андрей Грантс
Горничная революции
Это единственное, что Четвертая смогла однажды вычитать и понять из книги, которую она нашла на пыльной полке библиотеки после того, как впервые услышала про Сезоны. Людские буквы давались ей с трудом, даже несмотря на то, что гибридов пытались обучать языку. Однако Четвертая настолько ненавидела людей, что все делала им наперекор. Именно поэтому она отказывалась от любых приказов и поручений, которые давали ей во время заключения в тюрьме. Удивительно, что теперь она такая покладистая. Но в тихом омуте черти водятся, не так ли?
Виктория была одной из дебютанток в этом году, и она уже успела получить приглашение на бал от королевского двора. Многие пророчили девушке успех в этом сезоне, основываясь на ее личностных качествах, идеальной и невинной внешности, которая еще с подростковых лет сражала всех окружающих своей красотой, и, конечно же, на ее родословной, имеющей большое влияние в светском обществе. Однако никто из них не знал, что у Виктории отношения с семьей очень натянутые, да и сама она была уж слишком свободолюбивой, чтобы выходить за кого-то замуж. Но ее родители не теряли надежды.
Горничные отвесили глубокий поклон и, согнувшись, простояли так всего пару мгновений, пока мимо них проходила Виктория. В какой-то момент, пока голова Четвертой была опущена вниз, она почувствовала легкий цветочный запах в воздухе и увидела перед собой подол с рюшами. Четвертая ощутила легкое прикосновение к своим кошачьим ушам. По ощущениям это были женские руки. После чего подол продолжил движение, обмахнув ноги девушки. Горничные выждали минуты две, прежде чем полностью выпрямиться. В этот момент к ним присоединилась еще одна девушка.
Незнакомка кивнула горничным в качестве приветствия, Шестьдесят шестая ответила тем же, тогда как Четвертая вопросительно уставилась на обоих.
– Ох, где же мои манеры… Прошу прощения, забыла представиться. Лилиан Брэдли – личная горничная госпожи Виктории. Можно просто Лили. Приятно познакомиться, – сказала девушка и кивнула.
Четвертая кивнула в ответ и хотела что-то сказать, но Лили прервала ее:
– Ты у нас новенькая, да? Четвертая, если не ошибаюсь? Надеюсь, Шесть-шесть хорошо за тобой присматривала, пока нас тут не было, – девушка мило улыбнулась и взглянула на старшую горничную. Та лишь косо посмотрела и фыркнула.
– У нее весьма дурной нрав, ты привыкнешь, – Лили рассмеялась. – Вижу, никто тебя так и не научил надевать чепчик. С твоими то ушами это та еще проблема. Ну, сейчас мы все исправим!
Лили прижала уши Четвертой к голове, закрыв их частью волос, и собрала на ее затылке аккуратный пучок, натянув сверху чепец. Четвертая отошла в сторону и заглянула в ближайшую лужу – перед ней стоял совершенно незнакомый человек. На глазах выступили слезы. Одна крохотная слезинка прокатилась по ее щеке и, когда она достигла края подбородка, полетела вниз и встретилась с мутной гладью воды. По всей луже разлетелись круги и размазали отражение Четвертой. Она вытерла глаза краем рукава и вернулась к горничным.
– Спасибо, – сказала Четвертая и опустила свой взгляд на землю, дожидаясь приезда второй кареты.
Лили испуганно посмотрела на Четвертую и подумала: «Разве я сделала что-то не так?». Но эта мысль долго не продержалась в ее голове, ибо Мисс Трэнт предупредила о приближающимся экипаже.
На этот раз приехала карета намного больше и величественнее прошлой. Темно-синий лакированный кузов украшали изящные золотые узоры, из-под которых сквозили белые, слегка посеребренные панели. Лошади, запряженные в карету, были массивными и благородными, с белоснежной гривой, переплетенной синими лентами. На дверце кареты отчетливо выделялся герб семьи Уинтерс – золотой барс на фоне щита, окруженного витиеватым орнаментом в виде шипастых стеблей с серебряной розой внизу, у основания.
Карета остановилась, и некий мужчина, ехавший рядом с кучером, спрыгнул на землю и ловко открыл дверцу экипажа. Первым из повозки вышел самый главный человек в этой семье – Джеффри Уинтерс. Он был внушительных размеров, с густой поседевшей бородой и проницательными серыми глазами. Джеффри был облачен в дорогой темно-синий костюм, отделанный золотыми пуговицами. В нагрудном кармане пиджака он носил изысканный кружевной платок с вышивкой букв «Д.У.».
Джеффри Уинтерс, проходя мимо горничных, окинул их мимолетным взглядом и не сказал ни слова. Четвертая хоть и не видела его, но каждой клеточкой своего тела чувствовала давящую ауру, заполняющую все пространство рядом с ним. И пахло от него деньгами. Грязными деньгами. Вперемешку с ложью и хитростью. Девушка сразу поняла, кого в первую очередь стоит избегать в этом доме.
За главой семейства вышел его молодой и элегантный сын – Эдвард Уинтерс, в тщательно отутюженном черном фраке с высоким воротником, с тонкой тростью в руке и высоким цилиндром на голове, из-под которого торчали кудрявые каштановые волосы. Он сделал пару шагов, остановившись рядом с горничными, раскинул руки в стороны и глубоко вдохнул:
– Ах! Как же хорошо снова вернуться домой!
В нос Четвертой ударил терпкий запах пота, который при каждом порыве ветра сменялся легким сладковатым ароматом, издалека чем-то напоминающим розу. Девушку начала раздражать эта двойственность запахов, из-за чего ей стало жизненно необходимо узнать, кто же является обладателем столь необычного парфюма.
Она украдкой приподняла голову и посмотрела исподлобья на мужчину, стоящего перед ней. Глаза медленно двигались от ног до головы, пока Четвертая не встретилась взглядом с Эдвардом. На мгновение время словно остановилось. Все звуки затихли, кроме нарастающего сердцебиения и прерывистого дыхания девушки. Ей показалось, будто она уже была в подобной ситуации, но сейчас… все было по-другому.
Четвертая увидела в Эдварде не только строгость, но и какую-то скрытую грусть, тяжесть и даже усталость. Чем дольше она смотрела в его темные и проницательные глаза, в эти два бездонных озера, тем больше утопала в них. Эдвард, в свою очередь, нахмурился. Вероятно, еще никто из прислуги не осмеливался посмотреть ему прямо в глаза. Однако на его лице не читались ни ярость, ни отвращение. Скорее, это было нечто другое – что-то, что он сам еще не понял, судя по его реакции. Но был очевиден тот факт, что этот короткий, но глубокий обмен взглядами оставил значительный след у обоих.
Кровь ушла от сердца и ударила в голову, благодаря чему Четвертая вернулась в реальность и резко опустила голову вниз. Она не видела реакции Эдварда, но надеялась, что он не придал этому особого значения или вообще не заметил ее глупую оплошность. Благо он не задержался на месте слишком долго и направился дальше в особняк. Четвертая выдохнула с облегчением.
Следом за Эдвардом шел его камердинер – Чарльз Уитман. Однажды, когда Четвертая узнала, что он еще и лучший друг детства Эдварда, она ужаснулась от одной только мысли, что люди способны даже самых преданных соратников превратить в прислугу. Одно дело заклятый враг, но друг… Четвертая этого не понимала.
В принципе, как и не понимала отношения Чарльза к его положению в семье. Шестьдесят шестая хлопнула Четвертую по спине, и та встала прямо. Мужчина, выпускавший до этого пассажиров из экипажа, стоял теперь у парадной двери и держал ее открытой. Уинтерсы зашли в дом, а Чарльз остановился перед Лили и выглядел слишком радостно для того, кто был в плену у такой влиятельной семьи.
«Люди явно в лучшем положении, чем мы – кошколюди» – подумала Четвертая и краем глаза посмотрела на Лили, а затем на Чарльза.
– Милорд, с возвращением, – коротко поклонилась Лили, – Рада Вас видеть в целости и сохранности. Как прошла дорога?
– Лили, просил же не называть меня так. По крайней мере, при людях. Ты меня смущаешь… – Чарльз почесал затылок и отвел взгляд в сторону. – Я ведь не унаследовал титул, забыла?
Лили хихикнула.
– Мне нравится видеть, как Вы смущаетесь. Вам это к лицу, – Девушка сдержала смех, прикрыв улыбку рукой.
Они выглядели так легко и непринужденно, что позволило Четвертой мысленно оказаться где-то в другом мире, где нет ни войн, ни расовых предубеждений, ни зла в целом. Эти двое находились в своем собственном мыльной пузыре. Их не волновала непогода, не беспокоило время – они были увлечены друг другом так, что казалось, весь мир подождет, пока они не перестанут любезничать. Четвертая завидовала. Завидовала, что у нее никогда такого не было и, скорее всего, уже не будет. Ей хотелось порвать эту тонкую мыльную пленку, чтобы показать им, насколько жестока на самом деле реальность. Однако что-то ее остановило. Четвертая коснулась своих ушей через ткань чепчика и вспомнила Эдварда.
«Может, шанс все-таки есть?» – подумала девушка.
За спиной послышался женский голос:
– И чего мы тут уши развесили? Чемоданы ждать не будут! Вперед, за работу!
Горничные обернулись и увидели Дакоту Трэнт, смотрящую на них свысока. Чарльз извинился, поклонился и отправился в дом. А перед девушками стояла новая задача – разнести вещи по комнатам. Четвертая взглянула на гору из чемоданов и спросила:
– Мы должны тащить все это на себе?
– Личную прислугу этим не обременяют, им нужно подготовить хозяев к обеду, да еще и самим успеть поесть. А мы как всегда на побегушках, – проворчала Шестьдесят шестая.
– Шесть-шесть, если всегда будешь так хмуриться, то у тебя появятся морщины! – Лили хихикнула. – В любом случае я не вижу смысла жаловаться. Главное, что есть работа. Мы должны быть благодарны за нее семье. Поэтому руки в ноги – и за дело! Думаю, я вам смогу помочь.
– Разве ты не должна быть с Викторией? – спросила горничная.
– Она будет только рада от того, что я помогаю своим подругам. Подготовить ее к обеду я еще успею! – Лили улыбнулась и отправилась к экипажу с чемоданами.
«Мы только познакомились, а она уже называет меня подругой?.. Люди не перестают меня удивлять» – подумала Четвертая.
Несмотря на сомнения, Четвертая чувствовала, что Лили говорит подобные вещи искренне, от чистого сердца, и без какой-либо подоплеки. Девушка подумала, нет, скорее, понадеялась на то, что наконец-таки нашла в этом доме хоть какую-то поддержку. Это знание придало Четвертой сил. Она присоединилась к коллегам-горничным и принялась за работу.
* * *
После возвращения семьи жизнь Четвертой стала намного тяжелее. Загруженность была максимальная: работы прибавилось вдвое, если не втрое, даже свободной минуты на отдых практически не было. И, несмотря на все наставления и попытки следовать правилам, неудачи преследовали ее одна за другой.
Четвертая часто все роняла, теряла вещи, путала инструкции. Однажды она разлила целую кастрюлю супа на Мисс Трэнт, из-за чего вся прислуга осталась без обеда, а Четвертая без ног и рук, так как весь оставшийся день намывала полы, ползая на коленях.
Шестьдесят шестая не теряла возможности упрекнуть Четвертую за каждую ее ошибку, даже за самую малейшую. Временами старшая горничная была весьма снисходительной, но это было больше исключением из правил, нежели самим правилом. Четвертая терялась в догадках, чем обусловлено такое отношение к ней, но любая попытка поговорить об этом заканчивалась криками и ором. Этот раз тоже не стал исключением:
– Я? Плохо к тебе отношусь? Какая же ты неблагодарная! Я тебе помочь пытаюсь, а ты набрасываешься на меня с обвинениями! Прочь! – крикнула Шестьдесят шестая и захлопнула за собой дверь.
Девушка думала, что за все время работы в особняке она смогла отрастить броню от жестокости Шестьдесят шестой, но каждый подобный случай лишь добавлял масла в огонь. Рано или поздно котел Четвертой окончательно вскипит и она взорвется.
В один из дней, когда Четвертая в очередной раз уронила корзину с бельем, она вновь получила в свой адрес пару грубых слов от старшей горничной. Внезапно к ней подошел Генри Лоуэлл и щелкнул Шестьдесят шестую по голове.
– Ну и чего ты разоралась, красноволосая? Не все проблемы решаются кнутом, – мужчина закурил сигарету, бросил ее на пол и придавил сапогом. – На, вот, приберись-ка лучше тут, пока Карга не увидела.
Неожиданное вмешательство Лоуэлла удивило Четвертую, а то, как он поступил с Шестьдесят шестой, ее очень обрадовало. Но она не подала виду и бросилась собирать белье обратно в корзину. Рядом сел Генри и начал помогать. Четвертая быстро взглянула на него и снова сосредоточилась на белье. Лоуэлл это заметил.
– Не бойся ошибаться, девочка. Все приходит с опытом. А с этой нахалкой я разберусь, – он скосил брови и приподнял уголки рта. Четвертая кивнула, но ничего не сказала.
Когда корзина заполнилась, а Шестьдесят шестая убрала окурок, Генри встал и стремительно зашагал на улицу, позвав за собой старшую горничную. Та лишь тихонько выругалась и смиренно отправилась за ним. Четвертая осталась наедине с корзиной, от которой теперь пахло табачным дымом.
– Опять все перестирывать… – вздохнула девушка.
Несколько часов спустя наступило время обеда в особняке Уинтерсов. Семья собралась в роскошной столовой, где они уселись за длинным столом, уставленным серебряными приборами и звонкими хрустальными бокалами. Прислуга сновала между столовой и кухней, подавая блюда и напитки, и одну лишь Четвертую не пускали к семье. Она помогала на кухне и время от времени приносила подносы к столовой, чтобы Шестьдесят шестая заносила их внутрь.
Пришла очередь первого блюда. Кто-то из семьи ел быстрее, кто-то медленнее остальных, поэтому каждый следующий поднос с едой приносили в разное время, почти сразу, как чья-то тарелка становилась пустой. Однако первое блюдо всегда доставляли одновременно для всех, ибо существовало негласное правило начинать трапезу всем вместе. Главная сложность заключалась в том, что кухонный лифт, на котором доставляли блюда на другие этажи, вмещал в себе максимум два подноса (хотя он и предназначен лишь для одного). Соответственно, чтобы успеть подать еду в одно время, третий поднос приходилось нести самостоятельно. Конечно же, данная участь упала на плечи Четвертой.