Андрей Дышев
Мои друзья головорезы
3
Сначала я подумал, что это автомобильные фары несутся на меня. Вскрикнул, дернулся, попытался закрыться от них руками, и почувствовал острую боль на локтевом сгибе. Женщина в белом зашипела на меня, успокаивая, как на младенца, и прижала руку к холодной клеенке.
Фары превратились в большие затуманенные очки. Глаза человека в марлевой повязке рассматривали мой лоб, нос и губы.
– Очнулся, – сказала женщина.
– В рубашке родились, Михаил Цончик, – сказал мужчина и выпрямился, унося с собой свои страшные очки.
Я не понимал, о чем они говорят. Сон, который мне бредился, еще наползал прозрачным слоем на реальность, и я с трудом различал, где есть что. Где-то родился Михаил Цончик. А кто это? Фамилия какая-то редкая. Поэт или художник? Но при чем здесь рубашка?
– Вы помните, что с вами случилось? – спросил мужчина, помахав перед моим носом едко пахнущей ваткой. Когда я скривился, он скрутил ватку и послал белый шарик куда-то под стол, на котором я лежал.
– Взрыв, – с трудом разлепил я губы, прислушался к своим ощущениям и добавил: – Голова кружится.
– Небольшое сотрясение мозга, – тотчас поставил диагноз врач. – Несколько ушибов. Жить будете, не переживайте.
– Счастливчик, – подчеркнула мое привилегированное положение женщина и выдернула из моей руки иглу капельницы.
– А что… А где остальные? – спросил я.
Женщина молча взглянула на мужчину, предоставляя ему право сказать мне тяжелое известие. Врач, сунув волосатые руки в карманы халата, нависал надо мной, как скульптура Петра над Москва-рекой.
– Спасти никого не удалось, – ответил он. – Кто они вам были – родные, друзья?
Я отрицательно покачал головой и только тогда почувствовал на голове повязку, которая закрывала большую часть лица. Врач взглянул на женщину, и она поднялась со стула и тихо вышла.
– Вам не трудно говорить? – спросил мужчина. – Вы можете ответить на несколько вопросов?
– Могу, – якобы делая над собой усилие, произнес я.
– Хорошо, – ответил врач и тоже вышел. Через минуту дверь снова открылась, и ко мне подошел маленький, аккуратно причесанный, с идеально-ровным пробором молодой человек. Он был в темном костюме, поверх которого, как плащ, был накинул белый халат. Человек держал в руках папку. Лицо его было красивым и приветливым. Мне почему-то захотелось назвать его "товарищ секретарь райкома ВЛКСМ".
– Здравствуйте, Михаил Игоревич, – сказал человек, присаживаясь рядом со мной и участливо, как сын у постели больной матери, обвил мою ладонь своими. – Как самочувствие? Идет на поправку? Врач говорит, что вы легко отделались. Это чудо. За это надо благодарить Бога…
Они нашли в пальто какие-то документы убитого и приняли меня за него, понял я. Это очень хорошо. Это так хорошо, что хуже не бывает.
– Моя фамилия Егоров. Я сотрудник отдела по борьбе с терроризмом, – представился комсомольский активист, пытливо глядя мне в глаза, чтобы угадать мою реакцию. Но мне нетрудно было скрыть свою реакцию под маской бинтов. – Я вынужден задать вам несколько вопросов.
Он выждал такую длинную паузу, что мне нестерпимо захотелось выпростать из-под простыни ногу и пнуть его.
– Скажите пожалуйста, – наконец ожил и задвигался Егоров. – Водитель машины или кто-нибудь из числа пассажиров были вам знакомы?
– Нет, – ответил я.
– А как вы оказались в машине?
– Остановил попутку. Попросил подвезти, – произнес я медленно.
– Откуда и куда? – быстро послал очередной вопрос Егоров.
Игра становилась опасной. Я чувствовал себя как на минном поле. Егоров не сводил с меня глаз. Я морщился, облизывал губы, делая вид, что мне трудно и больно говорить.
– Я остановил машину около "Элекс-банка". Попросил отвезти меня в центр.
– Водитель сразу согласился?
– Да, он попросил "полтишку".
– Пассажиры, которые сидели в машине, не показались вам подозрительными?
– Нет. Я их толком и не рассмотрел. Они были у меня за спиной.
– Вас не насторожило, что с набережной машина свернула в проулок?
– Нет. Я плохо ориентируюсь в Москве. Я подумал, что так быстрее.
– И что было потом?
– Потом меня словно по башке грохнули… Вспышка. Грохот. Удар в голову.
– Как образно вы рассказываете, – похвалил меня Егоров. – Приятно работать с людьми, которые умеют так складно и ясно обрисовать обстановку… Еще вопросик: у вас с собой были какие-нибудь вещи? Скажем, портфель, полиэтиленовый пакет или кейс?
– Нет, – покрутил я головой, шурша бинтами. – Ничего не было. Я шел с пустыми руками.
Егоров остался не доволен таким ответом. Он опустил глаза, словно украдкой посмотрел на шпаргалку, лежащую у него на коленях, чмокнул губами, вздохнул и на выдохе спросил:
– Тогда, может быть, вы обратили внимание, какие предметы держали в руках или на коленях пассажиры?
– Нет, не обратил. А случилось с машиной? – с безразличием спросил я. – Пары бензина?
Егоров дал мне вволю полюбоваться своим красивым лицом.
– Нет, не пары, – наконец ответил он. – Дело в том э-э-э… что среди обломков машины найдены… м-м-м… части самодельного взрывного устройства, которое находилось в черном кожаном кейсе. Оно сработало в тот момент, когда кейс открыли. Эквивалентно стам граммам тротила.
Вот зараза! Не хватает мне умения управлять выражением на своей физиономии. Хорошо, что она наполовину была забинтована, и все же вряд ли мне удалось скрыть от Егорова отвисшую челюсть.
Ошарашенный дикой новостью, еще не понятым финтом Влада, который он выкинул, и счастливым стечением обстоятельств, которое спасло жизнь мне, но казнило четверых грабителей, я закрыл глаза и застонал.
– Вам плохо? – с фальшивой обеспокоенностью спросил Егоров.
– Да, – прошептал я. – Мне только сейчас стало понятно, как близко я был от смерти.
– Ну, будет с вас, – сжалился надо мной Егоров, встал и снова поместил мою ладонь между своими, как гамбургер. – Выздоравливайте! И обязательно делайте все, что предписывают вам врачи.
Кивком головы я пообещал ему, что так и сделаю. Едва дверь за комсомольским активистом закрылась, как я, не в силах сдержать волнение, привстал с каталки. Вот это дела! Выходит, Влад, скотина, вместо монет подсунул мне бомбу? Ну да, конечно, это намного дешевле. В самом деле, зачем отдавать четыре кило золота, если можно подсунуть сто грамм тротила? А что же Анна? Неужели она знала, что этот Кинг-Конг задумал? Моя Анна, добрая и верная подруга, с которой нам столько пришлось пережить?
Добыть огромные сокровища оказалось намного легче, чем ими воспользоваться. Пока я решал вопросы со своей гостиницей в Крыму, Влад с Анной разделили найденные нами в Закарпатье монеты на троих, и положили мою долю в личный сейф "Элекс-банка" на мое имя – так во всяком случае утверждал Влад, когда звонил по телефону в Судак. Но с чего я взял, что Влад принадлежит к числу людей, которые могут добровольно расстаться с такими бешеными деньгами?
Я никогда полностью не доверял Владу, думал я, расхаживая по маленькой и невероятно чистой перевязочной, накинув на себя простыню, как римский сенатор. И правильно делал, что не доверял: этого нельзя делать по отношению к мужчине, которому нравится твоя женщина. Это потенциальный предатель. Это…
Я распахнул стеклянную дверку шкафа, нашел бутылку с надписью "СПИРТ", плеснул в мензурку и сел на каталку, болтая босыми ногами. И все же гадко, ох, как гадко на душе! Плохим был Влад другом или хорошим – разбираться можно очень долго. Но все-таки рядом со мной было плечо человека, на которое я всегда мог опереться. Мы многое пережили, когда схлестнулись с бандой гуцулов в Закарпатье. Мы вместе ходили по краю пропасти и вместе вкушали минуты триумфа, когда выкопали из земли полуистлевший сундук. Тогда казалось, что даже из-за Анны мы не разойдемся по разные стороны баррикады. Наверное, я все еще наивен. Я очень, очень наивен…
– Цончик, вы что, с ума сошли? – с порога закричала сестра, которая ставила мне капельницу, и кинулась ко мне. – Вам нельзя вставать!.. Что вы пьете?.. Где вы взяли спирт?.. Я сейчас крикну врача!
Она с опозданием схватила меня за руку и завладела уже опустошенной мензуркой. Ядреный медицинский, 96-ой, осушил рот и стянул язык. Но я проглотил его не морщась, хотя спазм сдавил мне горло.
– Врач… прописал… – с трудом произнес я сиплым голосом и лег, накрывшись простыней с головой.
4
Перед ужином меня перевели в палату, где зализывали свои раны пять мужиков. У них были куда более серьезные проблемы со здоровьем, чем у меня. Если не считать легкой головной боли, я чувствовал себя вполне сносно. Симулировать перед страдающими людьми мне было стыдно, и до тех пор, пока повариха не пригласила больных в столовую, я бродил по коридору, собираясь с мыслями.
Зря я, конечно, затеял эту маскарад с переодеванием в пальто Цончика. В те минуты, когда я стоял у дымящейся машины, мне казалось, что если я отступлю от нее на шаг, дам оттеснить себя милиции, смешаюсь с толпой зевак, то навсегда потеряю возможность выйти на следы того, кто навел на меня грабителей. Теперь выяснилось, что в кейсе были отнюдь не монеты, и моих незадачливых грабителей, невольно спасших мне жизнь, уже можно было вычеркивать из игры.
Меня теперь интересовал только Влад. Нетрудно было догадаться, для чего ему понадобилось отправить меня на тот свет. Человек скурвился, когда наступило время отдавать мою долю. Он подложил мне свинью, эквивалентную стам граммам тротила. Он уверен, что я вскрыл кейс, и меня разорвало на части. Он не сомневается, что поставил крест на мне вместе с моими претензиями на часть золота и на Анну. Что ж, я приду к нему с того света и объясню, что он не прав.
Вот только что делать с Анной? Неужели она была заодно с Владом?
Я вышел на лестничную площадку, где был установлен телефон-автомат для больных, но там было темно от желающих позвонить. Тогда я вернулся в отделение и, убедившись, что в коридоре никого нет, зашел в ординаторскую. Там, среди отвратительных гипсовых голов с проломленными черепами, расплющенными носами и свернутыми челюстями, я занялся телефоном.
Анна снова не отвечала. Еще несколько секунд я слушал ноющие гудки, потом с облегчением опустил трубку и прижал ее ладонью. Все-таки хорошо, что Анна не ответила. Слушать ее голос и молчать – слишком трудное испытание. Не надо торопиться, сказал я сам себе. Я сначала расквитаюсь с Владом, а потом найду Анну. Если она была с ним заодно, если знала об адской начинке кейса и хотела моей смерти, то я пришлю ей надгробную плиту со своим именем весом в тонну и навсегда уйду из ее жизни. Больше она меня не увидит.
Я помахал рукой изуродованным черепам и вышел в коридор. Калеки в пижамах и спортивных костюмах медленно выползали из столовой – кто с костылем, кто наполовину в гипсе, кто шаркал тапочками, едва передвигая ноги. Казалось, что я иду настречу останкам роте, отходящей в тыл с линии фронта. Большая часть больных задерживалась в холле, где стоял телевизор, включенный на полную громкость. Все стулья и кресла были заняты, и люди садились на подоконники и большие кашпо, в которых росли фикусы и пальмы.
Меня тронул за руку пожилой мужчина, опирающийся на палочку.
– Это ведь вы?
– Что я?
– Ну вы сегодня в машине взорвались? – обрадованно воскликнул он. – Про вас показывают!
Я все понял и на мгновение оказался в центре внимания, как популярный артист. По телевизору шел "Дорожный патруль". Показывали мрачную подворотню, развороченную взрывом машину, тела, лежащие на асфальте. Комментатор скороговоркой вещал:
– …водитель и двое пассажиров скончались на месте, еще один пассажир – Михаил Цончик – в тяжелом состоянии доставлен в клинику имени Склифосовского. (Меня перекладывают на носилки. Камера наезжает, окровавленное и совершенно неузнаваемое лицо – крупным планом). По предварительным данным, в машине сработало самодельное взрывное устройство. Кому из пассажиров оно принадлежало и для чего было предназначено – предстоит выяснить следствию. (Носилки задвигают в машину "Скорой помощи". Оперативный работник, сидя на корточках, показывает на ручку от кейса. Камера дает ее крупным планом и останавливает кадр).
В холле началось оживление. Десятки глаз устремились на меня.
– А говорили – в тяжелом состоянии! – сказал кто-то.
– Слава отечественной медицине! – безрадостным голосом добавил второй.
– А не надо бомбы в кейсах возить! – вставил некто остроумный, прячась за чужими спинами.
Мне жидко поаплодировали. Я откланялся и спрятался от славы в палате. Михаил Цончик, думал я, лежа на койке с закрытыми глазами. Михаил Игоревич Цончик. Если Влад случайно увидел эту передачу, то вряд ли узнал меня. При таком освещении, в грязи и крови мое лицо выглядело совершенно дегенеративно. Но если эту передачу увидели родственники или друзья Цончика, то в ближайшее время мне надо быть готовым принять гостей. Словом, вляпался я в приключение на свою голову!
Я уже хотел было встать и пойти к дежурному врачу, чтобы рассказать ему о трагической ошибке, о том, что в суматохе, должно быть, на меня надели пальто Цончика, а я вовсе не Цончик, а Вацура, и надо срочно звонить на телевидение и требовать, чтобы дали опровержение. Но тогда сразу всплывет вопрос: а где в таком случае тело настоящего Цончика? И почему я не возразил "комсомольскому активисту", когда он назвал меня Михаилом Игоревичем?
Скрипнув зубами, я вдавил лицо в подушку и качнулся на панцирной сетке. Надо уносить ноги, подумал я. Это все добром не кончится. Завтра утром я найду свою одежду и выпрыгну из окна. Еще до завтрака меня уже здесь не будет.
Это твердое решение успокоило меня, и я мгновенно провалился в сон.
* * *
Мне снилось, как я с кейсом в руках катаюсь по снегу, а на меня со всех сторон сыплется град ударов. Боли я не чувствую, тяжелые ноги катают меня по тротуару, как футбольный мяч. "Только по кейсу не бейте! – кричит кто-то над моей головой. – Не бейте по кейсу, а то шарахнет!" Я поднимаю голову и узнаю Влада. Его тяжеловесная фигура нависает надо мной, как памятник Пушкину на Тверской. А за его спиной, презрительно улыбаясь, стоит, опершись о перила, Анна, и мне все никак не удается поймать ее взгляд…
Кто-то тряс меня за плечо. Я еще не совсем проснулся, и провел рукой в пустоте, отыскивая кейс, которым можно было бы прикрыть голову. Ослепительный свет обжег глаза, и я поморщился, пытаясь отвернуться и накрыть голову одеялом. Мощный фонарик, как НЛО, повис над моим лицом. Из темноты кто-то негромко сказал:
– Вставай и выходи в коридор.
Тут уже я окончательно пришел в себя и понял, что сейчас глубокая ночь, что я спал на своей койке в палате, кто-то меня разбудил и намерен вытащить из постели.
Я привстал, закрыл ладонью фонарь и спросил:
– Что такое? Кто это?
Мне тотчас заткнули рот рукой. От сильного хвата затрещал ворот больничной пижамы.
– Тихо! – многообещающе прошептала темнота. – Не ори. Делай, что говорят.
– Куда идти-то? Выключите фонарик, ни черта не видно.
Я пытался тянуть время, чтобы хоть немного прийти в себя и собраться мыслями. Но меня грубо толкнули в затылок, и я чуть не свалился с койки. Босым я вышел в коридор. Под руки меня поддерживали двое мужчин в белых халатах и марлевых повязках.
В коридоре должно было гореть дежурное освещение, но там стояла такая же темень, как и в палате. Я заметил, что нас ждали еще двое в белом. Они пошли вперед, открывая перед нами двери. Меня тащили едва ли не волоком. Я слабо сопротивлялся, хотя сам не мог понять, зачем это делаю. Вот и гости, подумал я. Они пожаловали намного раньше, чем я предполагал.
Меня выволокли к лифтам. Те двое, что шли впереди, побежали по лестнице вниз. Я услышал шум, звон разбивающегося стекла, приглушенные крики. Мои конвоиры оставались спокойными и невозмутимыми, лишь крепче, до боли, выворачивали мне руки.
Раскрылись створки лифта. Мы вошли внутрь. Здесь тускло светила лампа, и я мельком взглянул на бритые черепа, несвежие халаты, надетые поверх черных кожаных курток, и тяжелые ботинки незнакомцев. Они не проявляли агрессивности, не интересовались мной, они держали меня, как грузчики держат холодильник или шкаф.
В холле, куда мы пустились, было светло, как днем. Мои носильщики, пригнув мою голову к груди, кинулись к выходу. Я шлепал босыми ногами по холодному кафелю и косился по сторонам. Два охранника клиники в камуфляже стояли к нам спинами, упираясь руками в стойку гардероба, словно их тошнило, а рядом держал их на прицеле один из моих "гостей" с "калашниковым" в руках. Второй "гость", сжимая двумя руками массивный револьвер, стоял на дверях.
Все происходило в полной тишине. Никто ничего не говорил. "Гости" действовали четко и красиво, как линейные на параде. Едва мы выбежали на улицу, как нас "подрезал" и остановился, словно вкопанный, черный джип. Меня втолкнули на заднее сидение. Машина тотчас сорвалась с места и на большой скорости выехала из ворот. В течение нескольких минут джип кружился по ночным улицам, не притормаживая на перекрестках и игнорируя красный свет. На темном повороте, въехав в сугроб, джип остановился. Все, кто был в машине, вышли наружу. Я спрыгнул с подножки и увяз в сугробе почти по колени. Холод был жуткий. Я не мог удержать подбородок; он трясся, и зубы выбивали дробь. Ледяной ветер пронизывал меня насквозь, и тонкая пижама не могла сохранить тепло.
Меня подтолкнули в спину, заставляя идти куда-то в темноту. Если бы они собирались меня убить, подумал я, слабо утешая себя, то сделали бы это в клинике. Один укол с ядом или же петля из полотенца на шее. Для этих мордоворотов удушить спящего человека – пустяк.
Логика была хилой, но меня, в самом деле, не убили в каком-то заледенелом дворе, не оставили замерзать в сугробе. Снимая на ходу халаты и кидая их в снег, "гости" подвели меня к микроавтобусу "ниссан", стоящему на противоположной стороне улицы, открыли двери, и я, не дожидаясь толчка в спину, первым влетел в его еще теплую утробу, упал в мягкое велюровое кресло и поджал под себя ноги.
– Замерз? – участливо спросил один из "гостей", садясь со мной рядом. Он сунул руку за пазуху, вытащил плоскую пластиковую бутылочку с каким-то крепким напитком и протянул мне. Верный друг не оказал бы мне такую услугу, как этот незнакомый "бычара". Я сделал глоток. Это была водка "Белый орел".
Я вернул бутылку. "Гость" мял в руках круглую спортивную шапочку.
– Руки опусти! – приказал он мне и нахлобучил шапку на мою перевязанную голову так, что она закрыла глаза.
Мы тронулись. Я не знаю, куда и сколько времени мы ехали – в водку наверняка было подмешано снотворное, и к жизни я вернулся уже совсем в другом месте и далеко за полдень.
5
Па-па-мо-ми-ме… Отрывистые, мелодичные звуки. Словно на детском электрическом пианино играли "Подмосковные вечера". Перед моими глазами двоился шелкографический узор обоев. Я внимательно рассматривал все его завитки, сеточки, цветочки, прислушиваясь к тому, что происходило за моей спиной. Снова прозвучал отрывок из "Вечеров", только две последние ноты – фальшивые, на два или три тона ушли вверх.
– Здравствуй, дорогой!.. А что это с твоим голосом?.. Правда? И после этого ты будешь утверждать, что твои парни – профессионалы экстра-класса?.. Ха-ха-ха! Ну, ладно, не бузи, дорогой, не бузи. Шалопаи они, а не профессионалы и поделом им…
Низкий приятный голос рокотал в нескольких шагах от меня. Незнакомый человек разговаривал по телефону. Пиликание наборных кнопок я принял за звуки детского пианино. Я лежал на полу, уткнувшись лицом в стену. Руки были связаны за спиной и онемели, словно их накачали новокаином. С головой было совсем туго. Мне было так плохо, словно я страдал от тяжелейшего похмелья.
– Хочу тебя обрадовать. Твой Цончик уже у меня… Нет, я еще ничего не выяснял, но не думаю, чтобы журналистов допустили в тот же вечер… Да жив-здоров, что с ним сделается! Правда, мои ребята чуть-чуть подморозили ему пятки, а я потом хотел сунуть его ножки в камин, на угольки, чтобы быстрее оттаял… Не трогать, говоришь? А на кой ляд тебе этот хлопец? Загнанный конь, причем, все вокруг уже знают, что загнанный. На такого даже самую копеечную ставку не сделаешь… Да брось ты, дорогой, не нервничай так сильно. Если ты хочешь узнать, что такое профессионалы, я как-нибудь потом тебе покажу… Ну, хоп, будь здоров!
Трубка негромко стукнулась о стол. Я придержал дыхание, стараясь дышать часто и неглубоко, но слышал только себя, так как в комнате повисла тишина. Я спиной почувствовал взгляд и, должно быть, невольно напрягся, чего бы не сделал человек, находящийся в беспамятстве.
Нога в ботинке наступила мне на плечо, заставляя повернуться на спину. Я не стал притворяться и закрывать глаза. Надо мной висел большой живот на подтяжках, из-за которого выглядывал край лица. Было похоже, что кто-то прячется за воздушным шаром и оттуда наблюдает за мной. Мне стало смешно, и мои губы невольно растянулись в улыбке.
– А-а-а, ржавая гайка! – приветливо улыбнулся человек. – Веселишься? Напрасно!
Он отошел, и я смог рассмотреть его в более естественном ракурсе. Он был невысокий, полный, круглый, как колобок. Брюки держались на подтяжках, отчего штанины казались короткими, и из-под них выглядывали серые в клеточку носки. Не высовывая рук из глубоких карманов, человек что-то чесал и тем напоминал фокусника, который, спрятав в мешок голубя, производил какие-то манипуляции, чтобы затем вытащить зайца.
– Ну, что, Цончик? – спросил фокусник, продолжая работать руками в карманах. – С кем ты разговаривал? Что у тебя спрашивали?
Извиваясь, я приподнял плечи, оттолкнулся ногами и прислонился к стене. Повязка давно съехала с головы и теперь болталась на шее, как белый дешевый шарфик. Фокусник с некоторым недоумением смотрел на мои потуги, затем повернулся к мансардному окну, встроенному в косой потолок.
– Что заткнулся, дорогой? – спросил он, не поворачивая головы. – Я, что ли, за тебя говорить должен? Кто с тобой встречался?
– А вы кто? – спросил я.
Фокусник нахмурился и перестал чесаться.
– Дядя Жорж.
– Это ваше настоящее имя? – уточнил я и тотчас понял, что слишком рискую.
– Ты дурачком не прикидывайся, иначе тебе отобьют почки до кровавой мочи, – совершенно безобидным голосом пригрозил он, но я понял, что уже стою на грани этого наказания… Ну, кто тебя допрашивал?
– Сначала врач, а потом какой-то Егоров, – признался я.
– Кто такой Егоров? – быстро спросил Жорж, подхватил со стеклянного журнального столика пакетик с фисташками и стал кидать орешки в рот.
– Он представился сотрудником отдела по борьбе с терроризмом, – ответил я.
Жорж перестал жевать, подозрительно глянул на пакет, сплюнул в него все, что скопилось во рту, закрутил, как фантик и положил туда, откуда взял.
– Сотрудник отдела чего? – сплевывая крошки, спросил он.
– В каком смысле? – на этот раз я в самом деле не понял вопроса.
– Какой же ты тупой, Цончик! – покачал головой мой собеседник. – Как коленвал! Где этот отдел находится? В ФСБ или МВД? Или в Интерполе? Ты удостоверение у него спросил?
Я пожал плечами.
– Не спросил. Не до этого было – мозги болели.
– Да ладно мне про свои мозги! – махнул он рукой. – То, чего нет, болеть не может… О чем он тебя спрашивал?
Я Цончик, внушал я себе, я Цончик, тупой, как коленвал, как ржавая гайка.
– Он спрашивал, не было ли у меня с собой черного кейса.
– А ты что? – шлифуя подошвы лаковых туфлей о короткошерстный ковер, спросил Жорж.
– Сказал, что у меня не было.
– А что ты сказал про остальных шалопаев?
– Сказал, что не знаю их.
– Ну, естественно, очень умный ответ, – кивнул круглой головой Жорж, снова набирая на трубке "моторолы" знакомую мелодию. – Здравствуй, дорогой! Это снова я, – тихо проурчал он, остановившись у окна и глядя на пронзительно-светлый день. – Твоего шалопая допрашивал некто Егоров, представившийся сотрудником отдела по борьбе с терроризмом… Он не знает, не поинтересовался… Нет такого? Главное, что в твоем ведомстве такого нет… Значит, эфэсбэ? Так я и знал… Даю, даю!
Забыв, что руки у меня связаны за спиной, он протянул мне трубку.
– На, супермен, позаикайся со своим хозяином.
Увидев, что я пытаюсь ухватить трубку зубами, вздохнул, покачал головой и пробормотал:
– Ничего не может! Даже гнилую бельевую веревку развязать!
Руки мне освободил низкорослый, узкоглазый человек неопределенного возраста, похожий на вьетнамца, который, казалось, все это время стоял под дверями мансарды, и едва Жорж приоткрыл ее, тотчас оказался на пороге комнаты. Он двигался частыми бесшумными шагами, опустив вниз плечи и прижав руки к бедрам, а одет был в плотно облегающее черное трико, словно исполнитель пантомимы.
Когда вьетнамец удалился, Жорж передал мне трубку. Кто они такие? – думал я, с ужасом понимая, что сейчас начну путаться, неумело лгать, и своим же языком вырою себе могилу. Может быть, менты?
Я тихо кашлянул и, стараясь говорить бесцветным голосом, похожим на голоса людей всей планеты, произнес:
– Цончик.
– Фуенчик!! Идиоты!! Кретины!! – ворвался мне в ухо поток ругательств. – Где вы подобрали эту бомбу? Вам что было приказано? Элементарное дело, на шпану рассчитаное. Вы нашли этого ублюдка? Он что, вас, четверых дегенератов, обвел вокруг пальца?! На кой хрен я плачу тебе деньги? Когда я брал тебя на работу, ты что мне говорил?..
Хорошо, что он не давал мне ничего ответить, потому как отвечать было нечего, и я мимоходом просеивал весь этот базарный диалект, отыскивая крупинки информации. "Ублюдок", которого "четверо дегенератов" должны были найти, по всей видимости, это я, то есть, Кирилл Вацура. Мне сейчас представлялось, что моя личность раздвоилась, и копия, Вацура-2, бродит где-то по морозной предновогодней Москве, а я должен максимально обезопасить его жизнь.
– Мы нашли его, – слабым голосом произнес я. – В пятом часу он вышел из "Элекс-банка".
– Это я знаю! – нервно ответил мой абонент. – Дальше!
– Мы закрыли стоянку, где он прогревал автомобиль…
– Да не пересказывай мне то, что я сам же приказал сделать! – взвизгнул мой "хозяин". – Дубина стоеросовая! Я спрашиваю, где он?
– Мы его потеряли на две-три минуты, – ответил я, сходу придумывая легенду. – Он выбежал на набережную. Мне кажется, что там его кто-то ждал и обменял кейс.
– А-а-а!! – страшным голосом закричал мой нервный "хозяин". – Обменял!! Это же можно было предвидеть! Вам подсунули бомбу, а вы ее заглотили, как куры гнилого червя! И не успели отъехать, как сразу стали вскрывать кейс?
– Да, – покаялся я.
– Кто этот безмозглый тюлень? Нет, вам досталась слишком легкая смерть. Ты так не умрешь. Ты за всех расплатишься! Я тебе устрою все круги ада! Я спрашиваю, кто вскрыл кейс?!
Если бы я знал имя или кличку хотя бы одного из пассажиров взорвавшейся машины! Я ответил:
– Не знаю.
– Все ясно, – уже спокойным голосом произнес "хозяин". Так бывает, когда человек окончательно убедится в правоте своего решения. – Тебе скоро встречаться с ними на том свете, и ты не хочешь называть имя. Мне, впрочем, все равно. Ты зря выжил, Цончик.
Вацуру, кажется, я спас. Мой виртуальный двойник затерялся в многолюдной Москве. Никто уже его не ищет. Но над Цончиком навис дамоклов меч, а к его шкуре я прилип так крепко, что от удара ни увернуться, ни прикрыться. Я кинулся в ноги мобильному телефону, который сейчас олицетворял моего "хозяина".
– Постойте! – взволнованно заговорил я. – Я не могу отвечать за действия тех троих. Но за каждый свой шаг я готов отчитаться. Если бы мне не помешали, я бы взял Вацуру голыми руками!
– Если бы, если бы! – прервал меня "хозяин". – Ты все ищешь идеальные условия для работы.
– Дайте мне шанс исправить ошибку! – еще с большей энергией заговорил я, чувствуя, что "хозяин" вот-вот "расколется". – Я найду его за три дня. Я знаю, где его искать! Я приволоку его к вам живым или мертвым!
– Он мне нужен живым, Цончик! Я не коллекционирую трупы. – Возникла долгая пауза. "Хозяин" уже помиловал меня, но нарочно тянул время, чтобы насладиться властью надо мной – властью удава над кроликом. – Хорошо. Я дам тебе три дня. Если ты не найдешь его, то лучше сам ныряй под лед.
– Мне нужны две вещи, – поспешил я воспользоваться милостью "хозяина". – "Пушка" и мобильный телефон.
– Хорошо, тебе подвезут, – на удивление легко согласился "хозяин". – Все, Цончик. Мы обо всем поговорили. Время пошло.
Связь оборвалась. Я положил трубку на кровать, перед которой сидел на полу. Лицо мое горело, и мне нестерпимо хотелось лечь навзничь в снег. Жорж, покачивая лаковой туфлей, сидел в кресле и с ленинским прищуром смотрел на меня.
– Что, ржавая гайка, нам снова шагать по жизни вместе? – Он скользнул взглядом по моим босым ногам. – А твоя самоуверенность мне нравится. Но только не фамилия. У тебя просто идиотская фамилия… Давно ты на Пашу работаешь?
– Не очень, – ответил я, поднимаясь с пола. – Вы не могли бы найти мне какую-нибудь одежду?
– Да, – согласился дядя Жорж с тем, что мне надо переодеться. – В этом виде ты напоминаешь мне беглого психически больного… Так что тебе пообещал твой хозяин? Подвезут то, что ты просил?
Я кивнул. Жорж призадумался, играя золотой цепочкой с кулоном.
– Ну, ладно, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Пойдем со мной.
Мы вышли из мансарды и по закрученной лестнице спустились в большую комнату, в которой было все, что определяет роскошь: и дорогая мягкая мебель, и декоративные колонны, и мраморные скульптуры, и зимний сад с журчащим в его дебрях миниатюрным водопадом. Правда, всего этого было слишком много, и я шел за Жоржем, как за экскурсоводом по музею.
Значит, я начал охоту на самого себя. Трудно вляпаться в большую глупость. Вместо того, чтобы волком кинуться по следам Влада, я сам себя запутал в сетях весьма неопределенной третьей стороны, где все для меня было темнее ночи. Я понял только одно: от автостоянки до набережной за мной гонялись люди "хозяина", которого зовут Паша, а из больницы увезли люди Жоржа. Сказать определенно, какую роль играла та и другая группа в моей судьбе, как и в криминальном мире, я пока не мог, потому как они уж очень смахивали одновременно и на представителей спецслужб, и на мафию.
Из большой комнаты-музея мы спустились еще ниже, в обшитый красным деревом и драпом коридор с огромными, во всю стену, окнами, через которые я увидел голубой снег, величественные сосны и розовые отсветы солнца на их верхушках. Здесь нас встретил вьетнамец. Все так же не поднимая глаз и слегка сутуля плечи, он появился перед Жоржем.
– Нгуен, найди ему одежду и отведи в душевую, – попросил его Жорж, причем таким мягким тоном, каким обычно обращаются не со слугой, а с равным. Вьетнамец кивнул головой и пошел впереди меня. Судя по тому, сколько мы миновали комнат и коридоров, я получил представление о внушительных размерах особняка.
