Андрей Даньков
Биологическая опасность. Последний приказ
Монотонная машина почти мгновенно набрала скорость для отрыва от земли, и я дёрнул сайдстик, одновременно надеясь, что самолёт успеет покинуть землю, и одновременно боясь, что я словлю тэйлстрайк[24] своим поведением. Но обошлось. Самолёт спокойно оторвался от земли и я спокойно убрал шасси и частично закрылки, так как необходимость в них полностью выпущенных отпала.
– Виталь, возвращайся в кабину. – сказал я в бортовой телефон, и сделал обращение. – Товарищи офицеры, наш самолёт летит в Питер. Расчётное время прибытия двенадцать сорок местного времени. Спасибо, что пользуетесь нашей авиакомпанией.
На последней фразе я сильно выдохнул, словно снял стресс от переживаний.
Я не стал выводить самолёт на большую высоту, ограничившись буквально парой тысяч метров, так как далее был только часовой перелёт до Череповца, буквально получасовой перелёт до Питера, финальная часть операции и возвращение домой если не сегодня ночью, то завтра утром, словно я никуда и не уезжал.
_______________
[23] Правила визуального полёта.
[24] Удар хвостом при взлёте. Довольно распространённый вид авиационных инцидентов, однако требующий после него серьёзного ремонта и диагностики, что в противном случае может привести к авиакатастрофе.
Глава 8: Ошибка пилотирования
“– Ты никогда не мечтал увидеть место авиакатастрофы?
– Я видел. На военной службе. Двое ребят. То, что от них осталось, можно было намазывать на хлеб. Мне этого достаточно, это ты здесь новичок.”
Стивен Кинг
19 мая 2029 года. На борту самолёта МС-21-210, где-то над Костромской областью, Россия. 12:41 местного времени.
Спустя чуть меньше чем полчаса после вылета из Кирова в кабину вбежал Жека.
– Фриц, у нас проблема!
– Что случилось? – сердце пропустило удар, так как я боялся, что кого-то укусили.
– Космонавты. Им пришлось отстыковаться чуть позже, что-то заглючило.
– Посадка в Череповце отменяется?
– Да. Они приземлятся в другом районе. Ориентировочная точка посадки, как мне передали, в сорока километрах северо-восточнее Костромы.
Так, это ситуация из разряда "хуже некуда". Одно дело что мы летим в один аэродром, имея данные по состоянию полосы и плотности регенератов, при этом, полпути уже пройдено, и совсем другое – посадка в чёрт знает каком месте, где не факт, что даже есть полоса. И даже если она есть, то нет данных. Может быть, там вообще разбился какой-нибудь не столь удачливый самолёт и не только заблокировал полосу, но и устроил массовую мобилизацию в ряды регенератов.
Следующая идея не пришла в голову внезапно, а была следствием логического умозаключения.
– Ты с Миролюбовым на связи?
– Да, а что?
– Дай телефон. Надо кое-что обсудить.
– Хорошо…
Вариантов было меньше чем немного, и я решил изменить настройку автопилота, введя самолёт в подобие зоны ожидания над севером Костромской области, чтобы не пролететь с уже Костромой. По топливу мы и так уже пролетали, так что до Питера топлива в хватит, а вот на обратную дорогу – уже нет. Даже на планировании не дотянем до Барнаула.
– Держи. – сказал Жека, протягивая мне телефон.
– Иван Денисович. Гоффман беспокоит, здравствуйте.
– Слушаю вас.
– Скажите, сколько космонавты смогут продержаться до прибытия эвакуационной команды?
– Так… подождите секунду. – на том конце провода послышались стуки пальцев по клавиатуре, и через минуту я услышал незнакомый голос, наверное один из его адъютантов. – Экипаж “Орлёнка”, состоящий из трёх человек способен продержаться до трёх суток в ожидании помощи. Естественно, при желании, можно растянуть рацион до пяти-шести суток. Но это очень не рекомендуется. Мы не знаем реакции их организмов на растягивание рационов.
– Я понял. Есть альтернативы, если в Костроме не удастся сесть, там же вроде тоже есть полоса.
– Не думаю, что ваша машина сможет там сесть. Попробуйте Ярославль. – Вклинился в разговор уже Миролюбов.
– Понял. Какая ситуация в этих аэропортах.
– Кострома – в черте города, плюс регенераты, сколько сможете быть в воздухе?
– Чтобы долететь до Питера – часа три, не больше.
– Спутник будет над Костромой через два с половиной часа.
– А что с Ярославлем?
– Секунду. Спутник пролетел над ними вчера перед закатом.
– Давайте их фото.
– Через пять минут ожидайте. Да, кстати. Мы попробуем выслать борт за космонавтами… когда-нибудь.
– А пока их к себе везти?
– Ну, Звёздный городок тоже пал, так что, давайте к себе.
– Хорошо. Теперь вопрос Жеке: как скоро он с людьми смогут добраться до космонавтов.
– Поставь на громкую. – шёпотом сказал Жека. – Думаю, за десять-двенадцать часов управимся, но это при идеальных условиях. Если же нет, то это день-полтора.
– Хорошо. Спасибо за информацию.
Пришлось ещё минут десять покружиться в зоне ожидания, пока на планшет Жеки не придёт файл с необходимыми снимками.
– Есть снимки. – Жека протянул планшет мне.
На снимках было видно, что проблемы наши только начинались – практически прямо посередине трёхкилометровой полосы покоились обломки какого-то крупного самолёта.
– Виталь, садимся на моторах. Трюк с планированием не прокатит.
– Почему… Вот чёрт. Тогда закрылки и спойлеры на полную, а движки чуть ли не на взлётный на прямой, а перед касанием – реверс.
– Тогда что, меньше километра для посадки?
– Да… Меняем курс?
– Меняем, куда уж нам деваться.
– Принято. Курс?
– Курс два один один на Ярославль. Высоту и скорость не меняем.
Я вывел самолёт из зоны ожидания, направив его на Ярославль. В принципе, мы можем и сами посмотреть, что с полосой в Костроме, и спутник ждать не придётся. И будет это в разы быстрее, всего-то полчаса. Высоту я решил не менять, чтобы спокойно долететь до Костромы, а там сбросив высоту до метров семисот пятидесяти и скорость до минимально возможной, километров триста в час. Сейчас – две тысячи метров и пятьсот километров в час.
– Курс на Ярославль установлен. Подлётное время сорок пять минут.
– Хорошо. Давай продумаем план посадки.
– Смотри. У нас полполосы заблокировано. На какую будем садиться?
– На двадцать третью, на пороге сваливания. Около ста восьмидесяти километров, как ты предложил, на полной механизации. На второй круг не уходим ни при каких обстоятельствах.
– Согласен. Иного варианта у нас нет.
Десять минут полёта, которые мы с Виталей потратили на планирование посадки прошли абсолютно спокойно, когда я уже собирался вызвать Жеку в кабину для согласования с ним нашей и его части операции, как в кабину вбежал Вася.
– Фриц, какая-то дрянь на окне, это нормально?
– Конечно же не нормально! – воскликнул я. – Ну-ка пошли! Виталь.
– Понял. Управление взял. Справлюсь.
Обеспокоенно, я вышел из-за кресла и чуть ли не побежал за Васей, который что-то увидел в иллюминаторе.
Мы остановились на двадцать четвёртом ряду, и он показал мне на иллюминатор по правому борту. Он действительно был заляпан чем-то вроде отработавшего моторного масла.
И это заставило моё лицо перекоситься до неузнаваемости.
– Виталя! Глуши второй мотор! – крикнул я, забыв, что между нами почти двадцать метров. – Чёрт подери!
Я же побежал сломя голову в направлении кабины, но добраться до неё не успел – раздался оглушительный взрыв и меня оторвало от пола, неслабо так приложив сначала о потолок, а потом вообще опрокинув на пассажирские кресла.
Если бы это был боевик типа “Воздушного маршала”, то сразу после такого падения я должен вскочить на ноги… ну ладно, пару секунд по закону жанра разрешается. Но после этого я должен был сломя голову нестись в кабину, но… мы в реальности, а в реальности это было очень больно. И хотя я несколько секунд пытался вернуть контроль над своим телом и встать, сделать это удалось, только ценой нестерпимой боли в ноге и в груди. Может, я что-то и сломал, но в тот момент времени не было времени озаботиться своим здоровьем, так как надо было бежать в кабину и спасать себя и остальных.
Добежав кое-как до кабины, я сел за место и не успев посмотреть на приборы, обратился к Витале.
– Что у нас?
– Второй двигатель вышел из строя. Первый на взлётном, да. И у нас… сам посмотри.
На дисплее горело сразу пять предупреждений “R ENG FAIL”, “R ENG FIRE”, “HYDRAULIC 2 FAIL” “HYDRAULIC 3 FAIL” и “FUEL TANK LOW”…
Даже слова тут были излишни. И так было понятно что ситуацию хуже не придумать. Пожар двигателя, отказ 2 из 3-х гидравлических систем, пробитый топливный бак, видимо осколками. Хорошо ещё разгерметизации не случилось, хотя случись она, нам бы ничего не угрожало – высота была всего два километра, а нормально дышать можно до высоты в три тысячи метров, даже с небольшим превышением этого рубежа. Короче, этот самолёт нужно посадить где это будет возможно, и сделать это немедленно!
– Контрольная карта при отказе двигателя?
– Выполнена, как и при пожаре. Мы теряем топливо в правом крыльевом баке. С фюзеляжным вроде всё в порядке.
– Хорошо. Какая высота?
– Тысяча пятьсот семьдесят. Теряем высоту.
– Поищи место для посадки. – крикнул я. – Плевать где, только найди. Не найдёшь – реку широкую ищи!
– Понял.
Я пытался выдерживать горизонтальную и вертикальную скорость, но безуспешно. Самолёт или терял высоту, или скорость. А запас по ним просто никакущий. И это несмотря на то, что один из двигателей ревёт на максимальных оборотах, пытаясь вытянуть искалеченную машину, как будто что-то не давало это сделать.
А в нормальных условиях… Я даже позволил себе вспомнить тот факт, что года четыре назад МС-21 прошёл сертификацию по нормам ETOPS-120[25]. Видимо хотели привлечь покупателей в западном полушарии… Хотя какие там покупатели. Венесуэла да Аргентина. Мексика уже десять лет как в пролёте, после истории с “Суперджетом”, хотя мечтать не вредно. Пока я пытался хоть как-то стабилизировать полёт, и даже преуспел в этом крайне сомнительном мероприятии, Виталя вдруг воскликнул:
– Есть полоса! Расстояние тридцать километров. Длина полосы пятьсот метров, для местной авиации. Долетим минут за двадцать. Я проведу на посадку.
– Сгодится! Меняем курс. – я схватился за трубку телефона и крикнул. – Внимание! Аварийная посадка, рассчётное время подлёта двадцать минут.
Виталя сообщил мне курс для движения к аэродрому, и я начал аккуратно поворачивать самолёт, что оказалось крайне нетривиальной задачей – самолёт практически не слушался сайдстика и не мог оперативно реагировать на команды пилота. Задержка конечно небольшая, всего полсекунды, но порой и их мало. И с “неплохим вариантом посадки”, даром что короткая полоса, тоже есть серьёзная проблема – даже если мы сядем на минимально возможной скорости, со всей механизацией, которой похоже, что не будет, раз у нас гидравлика меньше чем в полсилы работает, и реверсом единственного рабочего двигателя, всё равно можем выскочить за полосу. Нет, мы гарантированно выскочим за полосу. А вариантов как замедлить самолёт, если честно, существует не шибко много…
Стоп. Топливо. Оно самолёту уже не слишком понадобится, так что, придётся сливать.
– Виталь! Сливаем топливо.
– Понял.
Я выполнил контрольную карту для слива топлива и через несколько секунд загорелась лампочка сброса топлива.
– Остаток десять тонн… Остаток семь тонн. – Виталя голосом проговаривал остаток топлива, который оставался в баках самолёта, видимо чтобы меня не отвлекать от управления серьёзно побитой машины.
– При остатке пятьсот килограмм перекрывай клапана.
Этого топлива, даже с запасом, хватит нам и для посадки, и если потребуется горючка на какое-то время. Конечно, авиационный керосин не залить в бензобак машины, но кое-где кажется, можно применить эту чистейшую коммерческую фракцию нефти.
Я аккуратно вёл самолёт по подсказкам Витали, и в какой-то момент он скомандовал:
– Остаток полтонны!
Я перекрыл клапан сброса топлива, и послышалась следующая команда.
– Доворот на курс три пять шесть.
– Принято.
Стоило в последний раз довернуть, чтобы выйти на посадочню прямую, самолёт вдруг затрясся и начал клевать носом.
Я интуитивно дёрнул сайдстик на себя, и самолёт послушался, практически стабилизировав горизонтальный полёт. Это не помогло – через несколько секунд самолёт ушёл в пике.
– Да что не так с этой машиной?! – воскликнул Романевский. – Неужели?
“AIRSPEED LOW!” “AIRSPEED LOW!” – самолёт начал верещать, пытаясь предупредить нас об опасности.
Скорость самолёта упала всего до двухсот километров в час.
Я не знал, что ответить. Все ресурсы самолёта были исчерпаны. Оставалась только надежда на какой-то резерв, незначительный причём.
– Высота восемьсот десять метров! Скорость двести десять.
– Принято! Шасси не трогаем, не помогут.
– Всмысле?! Ты что, хочешь лишить нас единственного шанса вернуться домой?
– До полосы мы не долетим, так что, будем садиться в поле “на брюхо”. Может быть, выживем! Вперёд смотри!
Поле было чуть левее, и для этого пришлось довернуть, причём сильно, как самолёт клюнул носом и ушёл в пике, теряя высоту.
Дёрнув сайдстик на себя, самолёт с трудом удалось вывести в вертикальный полёт, но оставшаяся высота была всего метров сто.
– Открывай клапана сброса топлива! Выпустить шасси и спойлеры. Гасим скорость до предела.
“TERRAIN!” “TERRAIN!” – раздались сигналы о малой высоте, и следом классическое “PULL UP”.
– Спойлеры не выпускаются! Закрылки… Асинхронный выпуск. Закрылки правого крыла не выходят!
Самолёт ощутимо потянуло вверх, но только левым крылом, отчего начался сильный крен.
– Убирай к чёрту! Сейчас завалимся! – крикнул я
– Понял!
– Открыть клапана сброса топлива!
– Не успеем!
– Открывай!
– Чего?!
– Открывай, говорю! – повторил я, поняв, что первую фразу проорал по-немецки.
После пикирования скорость моментом скаканула до трёхсот километров в час. Высота была всего пятьдесят метров.
– Приготовься к удару! – крикнул Виталя, выламывая свой сайдстик в попытках поднять нос самолёта и одновременно не дать ему опрокинуться на правое крыло – закрылки почему-то перестали убираться.
Через секунду раздался сигнал остановки единственного рабочего двигателя.
Мы с Виталей понимали, что нужно было погасить скорость как можно сильнее, ну и надо было продержать нос приподнятым, чтобы самих не расплющило.
Теперь оставалось только пережить столкновение.
– Лена, я люблю тебя. – сказал я куда-то в пустоту, скорее всего для самописца, если когда-нибудь будет расследование авиакатастрофы, и через долю секунды самолёт на скорости двести семьдесят километров в час коснулся кончиков деревьев.
Время как будто перестало существовать: всё потянулось так, будто кисель: то, что должно значить секунды, растянулось. Я видел всё как в замедленной съёмке, причём такой, какую я видел только у Нолана в его "Доводе".
Меня потянуло вперёд, но это был хороший знак – самолёт терял скорость. Ещё немного времени, и самолёт начал рубить деревья примерно посередине их высоты. Скорость, как мне показалось, была двести пятьдесят. Я инстинктивно вздёрнул сайдстик в надежде погасить скорость, но раздался злой мужской голос уже на русском, красноречиво объясняющий, что пилот совсем уже заврался. Этакое “последнее китайское предупреждение” для особо одарённых пилотов:
– ВОЗДУШНАЯ СКОРОСТЬ МАЛА! ВНИМАНИЕ!
Угроза сваливания. Дилемма. Если продолжить держать сайдстик в таком положении, скорость может упасть, и тогда нам всем конец – самолёт просто вмажется в землю, причём плашмя и превратится в кусок бесформенного металла. Но с другой – я не теряю скорость, но тогда я точно гибну от перегрузки при ударе и последующем разрушении самолёта. Но ещё – время. Его оставалось очень мало, но это и в плюсах: скорость погасится недостаточно, и хвост может быть, уцелеет…
Самолёт коснулся земли, но не так, как я рассчитывал – отказавшие в ненужный момент закрылки левого крыла привели к тому, что мы сначала коснулись земли не хвостом, а правым крылом, тут же начавшим разрушаться, и лишь потом о землю ударился и фюзеляж.
Грохот же при этом стоял неимоверный: сначала сильный удар о землю, потом сильный скрежет, чуть не вытряхнувший позвоночник, как будто что-то оторвалось, всё мельтешит, на приборах ничего не прочитать, потом ещё скрежет, опять сильный удар, ещё скрежет лопающегося от критического напряжения металла, и наконец, всё потемнело. Последнее, что я запомнил – лобовое стекло, мгновенно приблизившееся к моему лицу.
Говорят, что перед смертью жизнь проносится перед глазами. Этакий “защитный механизм”, чтобы мозг мог успеть обдумать жизнь и приготовиться принять смерть. И ничего подобного! Никаких эмоций, кроме сожаления, что я больше никогда не увижу Леночку, нашего малыша, который будет расти без отца. Нет, конечно Лене помогут, но отец – он и в Африке отец. Никакой отчим не заменит отца.
На этой мысли я потерял сознание…
Я начал приходить в сознание только от того, что нога взорвалась болью, а тело как будто было подвешено… Стоп, чего?
Превозмогая дикую слабость, приоткрываю глаза и понимаю, что меня несут по салону самолёта, схватив за ноги и под руки, как ту тряпичную куклу.
– П… парни? – вырвалось из меня сиплым звуком, совсем не похожим на речь.
– Помолчи, Фриц… Отлетался в общем. – сказал Жека так, как будто у меня в ушах была вата.
Сознание то уплывало куда-то, то возвращалось, и я видел нескольких спецназовцев, которые возились со мной, но я не мог понять, что они делали. Просто не мог, словно мозг и глаза были в тумане. Не в том, какой бывает после пробуждения, а незнакомый, даже от алкоголя такого не было. И вместе с этим туманом была какая-то необычайная лёгкость, как будто я способен на всё.
Я даже не понимал, сколько прошло времени, но вроде как не слишком много, как мне тогда показалось…
_____________________________
[25] ETOPS – правила полётов над океаном, предусматривающие возможность долететь до любого аэродрома, располагающегося в определённом промежутке времени полёта (120 или 180 минут). МС-21 никогда не сертифицировался по нормам ETOPS-120.
Глава 9: Спасшиеся против…
«То, что меня не убивает, делает меня сильнее.»
Фридрих Ницше
20 мая 2029 года. Посёлок Курьяново, Костромская область, Россия. 16:31 местного времени. Фельдшерско-акушерский пункт
Я пришёл в себя не плавным пробуждением, а резко, как от кошмарного сна. Проснулся я как ни странно, от того, что в правой ноге что-то неприятно так мешалось. Опускать взгляд не пришлось – нога была подвешена выше уровня тела. Именно это, а не место, где я проснулся, заинтересовало меня. А очнулся я в какой-то больнице. Рядом лежал Вася, с загипсованными ногами. Он что-то смотрел в своём телефоне, и даже не обратил внимания на то, что я пришёл в себя.
– О, народ! Фриц очухался! – воскликнул Коля, заметив, что я проснулся. Я едва смог увидеть, что его левая рука была на подвесе.
– Ага, всем тоже доброе утро. – сказал я.
– Какое утро? Вечер уже! – ответил Вася. – Ты чего разлежался тут? Замедлил продвижение отряда!
– Ты это делаешь не хуже Паши, а местами даже лучше. – заявил появившийся в дверях Жека. – С добрым утром, блин! Заставил ты нас поволноваться. Уж думали, что всё, склеил ласты.
– Что… Что случилось?
– Разбились мы, вот чего.
– П… Помню. Дальше что… было?
Я попытался встать, но Жека меня осадил.
– Тебя сильно потрепало. Несколько порезов на голове, кстати, скула теперь у тебя будет погоду предсказывать. Ещё у тебя открытый перелом ноги, кое-как подлатали в поле, а потом тут, рёбра, сотряс это константа.
– Остальные… как?
– Виталя… не выжил, двухсотый. Вася, Коля, Витя трёхсотые. В основном, ничего серьёзного, только у Васи обе ноги переломало и у Коли рука ничего не чувствует, ну ты и так видишь.
– Чёрт… И как мы дальше?
– Действуем по плану. Полежи пока.
– Так и сделаю… Подожди, ответь на вопрос: чего у меня так сознание кидало после падения?
– Кидало? Поздравляю, ты познал кайф! – пошутил Витя, также вошедший в палату. У него обе руки были загипсованы.
– Чего?
– Того! Мы тебе тройную дозу промедола[26] вкололи, вот тебя и вшторило не по-детски. Пятеро профессиональных спецназовцев не могли тебя утихомирить. А потом и заткнуть, потому что кое-кто так орал на своём немецком, что почти уверен, что ты материл нас. – ответил Жека.
Помните "Семнадцать мгновений весны"? Кэт тогда в бессознательном состоянии кричала по-русски во время родов в берлинской клинике "Шарите". Да, для неё это кончилось плохо, учитывая… да вы и так знаете. Я о чём? Я же родился и первую половину жизни прожил в немецкоязычной среде, и моё мышление полностью построено на немецком языке, и бывает, что мысли просятся наружу, и когда такое происходит, я не использую русский или английский. Просто забываю об этом.
– Ого! – удивился я. – Что, впятером на одного? Не слишком-то и честно, так что матерится имел право. – пошутил опять же я и задал вполне серьёзный вопрос. – В прошлый раз вы Сельчуку морфин давали.
– Запасы кончились, был только промедол из аптечки старше меня наверное.
– И всё равно, промедол…
– Ты под наркотой десятерых стоишь! Так что не надо.
– Надо, надо.
– Ладно… Да, твои джинсы мы порезали, выбора не было.
– Понимаю. Ничего, в рюкзаке должны старые лежать. Потом встану и надену
– Ага, разбежался. Врач тебе напару с токарем и местным Левшой такое придумали, чтобы кости соединить!
Я внимательнее посмотрел на ногу и увидел, что повязка пропиталась кровью как-то "точечно", будто мне ногу не располосовали, а всего лишь сделали несколько дырочек.
– А сколько я был… в беспамятстве?
– Да со вчерашнего обеда, как разбились. Мне твоя жена весь мозг вынесла попутно. Пришлось отдать телефон Васе, так и ему мозги вынесла. Вместе с его женой.
– Лена может… – усмехнулся я. – А как космонавты? Их же не бросили?
– Сам не знаю. У меня вон, четыре боевые единицы вне игры как минимум на месяц, ушибы я даже не считаю. Добавь то, что мы теперь без транспорта, практически без имущества…
– В смысле? Самолёт сгорел?
– Нет. Мы просто не успели забрать всё, что уцелело. Ты был на волоске от смерти.
– Из-за перелома ноги?
– Из-за него тоже. Олег сказал, что буквально миллиметром в сторону осколок, и ты бы истёк кровью ещё на месте. А что по имуществу – пришлось оставить двоих на месте крушения, охранять имущество и извлекать его.
– Понял. А наш… подотряд?
– Четыре человека, здоровых, естественно. Коля и Витя по крайней мере могут сами идти, а вот Вася… у него уже были такие застарелые переломы, врач однажды сказал, что…
– Ещё раз сломаю, могу идти стреляться! – воскликнул Вася.
– Ну зачем уж так принципиально? Просто сказали, что в бой тебе не пойти. – заявил Жека.
– Вот и я о том же!
– Через месяц опять будешь в строю. Успокойся!
От этой перепалки, пусть даже сдобренной самоиронией и юмором, у меня разболелась голова.
– Ребят, можете потише, у меня голова раскалывается!
– Можем. Ладно, иди, валяйся, отдыхай, короче, просиживай штаны, пока доктор не разрешит встать.
– Слушай, где мой автомат?
– Автомат пришлось выбросить – мы попытались выстрелить для проверки, но у него сначала погнуло, видимо при ударе, а потом вообще разорвало ствол. А вот пистолет держи. – на этих словах Жека вытащил из-под кровати мой рюкзак. – Патроны от твоего калаша я позволил себе изъять, вместе с рожками.
– Так, товарищи офицеры, время для посещений истекло, прошу на выход. – заявил появившийся в помещении врач.
– Вас понял. Коль, пошли.
– Пошли.
Жека с Колей вышли, оставив нас троих наедине с врачом, и боюсь что фамилия этого доктора – Франкенштейн.
– Доброго вечера, гляжу у нас пополнение? – доктор кивнул головой в мою сторону. – Доброе утро, Павел.
– И вам не хворать.
– Хорошо. Я уже представлялся товарищам офицерам, в то время, как кое-кто был под наркотой. Ладно, Михалычем зови. Я местный фельдшер.
– Приятно познакомиться.
– Нам-то как. В общем, не буду ходить вокруг да около – травмы у вас довольно несерьёзные для человека, который пережил авиакатастрофу, но всё же значительные.
– И… насколько я тут застрял?
– Ну, на месяц это точно.
Я посмотрел на него таким взглядом, мол "А побыстрее нельзя?".
– Ну, неделю-полторы точно тут лежать будете, надо следить за ногой, и взрослые подгузники мы имеем, так сложилось, потом потихоньку будете вставать и ходить на костылях, это недели две-три, только после этого выпишу. И да, после выписки две недели никакой нагрузки на ногу.
– Понял… а рёбра?
– Пока лежите, сростятся. А там и мозг на место встанет.
– Хорошо… музыку лучше пока убрать в сторону?
– Почему? Что-нибудь спокойное, мелодичное, ненавязчивое. Но точно не рок.
– Кажется есть похожее. – ответил я врачу и спросил у ребят. – Насчёт музыки не против?
– Не против. – хором ответили Вася с Витей.
– Хорошо.
– Вот, поправляйтесь, но просьба – сегодня-завтра от музыки воздержаться, пока головные боли не пройдут. И да, держите таблетку. – этот Михалыч протянул мне таблетку ибупрофена.
– Ага.
Я выпил таблетку, и почувствовал, что меня клонит в сон.
– Я спать. Просьба не мешать. – пошутил я.
– Принимается. – ответил Вася.
– Замечательно… – я зевнул и закрыл глаза, не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы переварить этот день, скорее прошедший день.
А переварить надо было очень много: и начало на первый взгляд успешной операции в Барнауле, обратившаяся коллега в Кирове, крушение самолёта чёрт знает где, смерть человека, по своей воле пошедшего в этот “отряд”…
Да, отряд. Нельзя сказать, что я соглашался куда-то пойти, но вспоминая разговор перед мародёрским рейдом на нефтебазу на пути в Гальбштадт, я окончательно понял, что я “влился” в отряд. Виталя влился, но для него это плохо кончилось. Впрочем, он знал, на что шёл, и какая-то часть моего подсознания даже рада, что это не Сельчук… Нет, не будь Витали, я бы и в одиночку полетел, не в первой. Тем более, первые часы полёта в жизни каждого полёта так и происходят – самостоятельно.
Но вот понимать, что в какой-то момент и тебя настигнет пуля, нет, это уже слишком. Опять слишком… По всей видимости, всё, что остаётся делать – спать, спать и ещё раз спать, тем более, в последний месяц начинаешь ценить сон хоть и на плохонькой, но кровати. А это, как писали в одной книжке, роскошь.
22 мая 2029 года. Посёлок Курьяново, Костромская область, Россия. 05:11 местного времени. Сельский дом
На четвёртые сутки моего пребывания в этом полузаброшенном ещё до появления регенератов посёлке я откровенно начал маяться от безделья. Одно дело, что вчера нас троих переселили в недавно заброшенный дом, расположенный напротив ФАПа, другое, что Жека вчера днём уломал сельскую главу и забрал единственную на всю деревню “Буханку”, за руль которой сел сам, и взял с собой только Эдика, так как Костя и Рома остались возле самолёта, вытаскивать всё, что уцелело после крушения.
Не представляя, что ещё можно делать, я решил послушать радиоэфир, благо рацию гражданского диапазона я из рюкзака не вытаскивал.
Разумеется, радиоэфир был не слишком богат – в лучшем раз в пятнадцать минут кто-то из местных сообщал о том, что у него всё чисто. Но в какой-то момент я услышал ну совсем уж странные переговоры.
– Местные дрыхнут. Можем заходить.
– Понял. – во втором, протяжном голосе проснулось что-то вроде хищного азарта, но этот азарт мне не нравился. – Можно…
– Нет! Наша цель – лепила. Берём лепилу, лекарства и валим всех, кто высунется…
Дальнейшее было понятно. “Лепила” – так называют врачей в криминальных кругах… Смотрел сериалы про криминал, ничего криминального. А учитывая лексикон и этот азарт, два и два сложилось, выдав вместо четырёх пять.
– Вася! – я попытался добудиться до одного из товарищей по несчастью, но ничего не добился. – Олег! – крикнул я имя, которое точно здорово, и точно в этом доме.
– Отстань, иначе димедрол вколю!
– Бандиты на подходе! – чуть не выкрикнул я.
– Чего?!
– Того. Слушал рацию и услышал чужих.
– Что говорили? – спросил меня Яша, вскакивая с пола.
– Налёт на фельдшерский. Им нужен врач и лекарства.
– Плохо. Яша, ты вооружён? – спросил Вася.
– Издеваешься? – Яша обидчиво тряхнул автоматом.
– Понятно. Беги за фельдшером, перемести его в наш дом. – скомандовал Вася.
– Связи с Жекой нет? – поинтересовался я.
– Нет. И не будет, наши рации не добивают, а Костя с Ромой могут. Вытащи пистолет и держи его наготове. А я свяжусь с парнями. – сказал Вася и связался с ними. – Костя! Рома! Приём!… Отлично! Руки в ноги и живо на наше место, ждём бандитов. Численность неизвестна. У вас полчаса на всё. Берите патроны с запасом, с нами потом поделитесь… Нет! Берите обычные.
Вася ещё пару минут что-то объяснял ребятам по рации, а я в это время вытащил пистолет и проверил, готов ли он к стрельбе.
– Не геройствуем, вас в строю всего трое. – Вася вошёл в роль командира. – Увидите как минимум трёхкратный перевес, не лезьте. Подкрепление будет самое раннее к середине боя, так что если нашлось что-то не то, уходите.
– Понятно. – ответил Петя.
– Олег. Принимай командование.
– Есть! Парни. Смотрите. – Олег подвёл всех оставшихся в строю людей к окну, возле которого я и лежал, и начал ставить задачу.
Если в пересказе, то она не была глобальной – не дать бандитам, или кем бы они не были, захватить фельдшера, оказавшегося полевым хирургом, служившим в Южной Осетии и пережившего нападение грузин на базу русских миротворцев, хотя своего звания, как и имени он так и не назвал. В какой-то мере и его можно было бы привлечь для обороны, но увы, он был слишком ценен, как и Олег вообще-то, но у последнего были лишь курсы. Он не врач, и даже не фельдшер. За санитара сгодился бы, но не более. Так что, оставалось только лежать и даже шоу было насладиться нельзя.
Военная рация была в разгрузке, которая мне недоступна, так что, даже в реальном времени мне не светило узнать подробности боя… стоп. А кто говорил, что я должен слушать только одну сторону?
– Вась, дай свой "Азарт"?
– Так, а что ты задумал? Погоди. – Вася произнёс вопрос и сразу остановил мою мысль. – Хочешь сливать Олегу инфу с вражеского радиообмена? Идея настолько тупа, что может сработать!
Вася кинул мне рацию, которая естественно, прилетела прямо мне в руки. Вторая рация уже была включена, и фиксировала активные переговоры между бандитами.
– Старшой! Может это, пару девок всё же возьмём? А чего? Скучно же?
– Ты баран в натуре? Сказано было – берём лепилу и лекарства! Увижу что-либо непохожее на это, пристрелю!
Я тут же пересказал основную суть переговоров бандитов Олегу, который сразу сказал.
– Понятно. Да и девушек тут практически нет. На всю деревню может быть человек сто наберётся.
– Это почему? – спросил я Колю, отключив рацию.
– Деревня вымирала, плюс регенераты неслабо покосили ряды сельских, а вот то, что они по рации общаются, это плохо – заходить будут с разных направлений.
