Андрей Булычев
Сотник из будущего. Эстляндия
Часть I. Мир
Глава 1. В Господине Великом Новгороде
Свинцовое, тёмно-серое небо висело так низко, что казалось, будто бы верхушки сосен на вырубках окунаются в него и впитывают из этого клубящегося марева обильные потоки воды. Хотя куда уже дальше её было впитывать. Второй месяц кряду с конца августа вообще без перерыва лил, ни на час не прекращаясь, на всех землях северной Руси этот холодный затяжной дождь.
Как ни спешил Андрей поспеть в усадьбу до начала ненастья, однако немного он всё-таки припозднился. После возвращения из рейда на свейскую крепость Сёдертелье, проходя по Волхову мимо Господина Великого Новгорода, пришлось его отряду делать остановку в княжьей усадьбе. Ничего не поделаешь, вопрос тут был даже не в дружеских отношениях между командиром бригады и Новгородским князем, а скорее в самой политической подоплёке всего этого дела. С Сотником на русскую землю возвращалась его невеста, а фактически даже жена, герцогиня Шведская Марта Кнутсонн, дочь самого короля Эрика X Кнутсонна и родная сестра нынешнего правящего монарха Эрика XI «Шепелявого». Дело это было невиданное, и нужно было сделать всё, чтобы проживание столь высоких особ на земле Новгородской было бы законным и максимально удобным для сюда прибывших. Ну а для этого сейчас нужно было ох как постараться!
– Здрав будь, славный князь, защитник земли русской Ярослав Всеволодович, – поклонился Андрей высокому и крепкому мужчине, встречающему его прямо у парадной лестницы крепостного детинца.
– Кланяюсь я тебе и как командир Андреевской Новгородской бригады, и как сопровождающее лицо великой герцогини Шведской Марты Кнутсонн! – и Сотник сделал полшага назад.
Впереди него оказалась красивая молодая женщина с накинутым поверх головы шёлковым бирюзовым платком, прижатым к её светлым волосам широким золотым обручем. Во всей этой стройной фигуре, в изгибе шеи и в спокойном величественном взгляде читалось высокое достоинство и уверенность. Аристократию и благородную кровь при всём желании спрятать было невозможно!
Герцогиня сделала вежливый поклон и на хорошем русском языке с необычной мягкой картавинкой поприветствовала хозяина усадьбы:
– Здрав будь, князь Новгородский и Переславль-Залесский, сын великого князя Всеволода Юрьевича, победитель многих врагов и защитник земель русских! Слава о твоих деяниях далеко от земель Гардарики уже по всему свету разлетелась. Знают в мире тебя и как полководца удачливого, и как хозяина мудрого да рачительного, а также и как христианина доброго, душою чистого и милосердного. Оттого и обращаюсь я к тебе с личной просьбой своей о покровительстве высшем да о защите на всех землях, тебе подвластных. И как дочь славного короля Швеции Эрика X Кнутсонна, и как внучка княгини русской Софии, а ещё и как мать малого дитя я к тебе обращаюсь и защиты у тебя прошу! – и Марта взяла у стоявшей прямо за её спиной служанки завёрнутого в одеяло малыша. Тот, как видно, только недавно проснулся, тихонько кряхтел и, почувствовав родной запах, завозился сильнее, пискнул и начал тыкаться в прикрытую одеждой высокую грудь матери.
– Мой венценосный брат Эрик фактически слова не имеет в своём же королевстве, ограниченный в монарших правах интригами высшего регентского совета. Сама я по настоянию главы этого же совета была заточена в замке с сыном-младенцем, голодала и постоянно ждала лютой смерти, получая многочисленные угрозы. У кого же, как не у тебя, мне искать защиты, о славный русский князь! – и Марта опять легко поклонилась.
Ярослав обвёл глазами всю площадь детинца, что раскинулась во внутреннем дворе крепости перед высокой лестницей красного входа. По бокам от помоста стояли его бояре, воеводы и воины из ближней дружины. Все из них с самым глубочайшим вниманием наблюдали и вслушивались, что тут в сей миг происходило. А происходило здесь и сейчас невероятно важное событие, которое потом можно будет часами обсуждать как в своей привычной среде, так и в обществе больших и важных господ. И всюду ты будешь с самым превеликим вниманием выслушан и привечен как первый и самоличный видак!
С легендарным командиром Андреевской бригады из дальнего заморского похода вернулась сама герцогиня свейская с дитём. И вызволены они были с боем новгородцами из неприступного каменного замка, спасённые тем самым от уморения голодом и от смерти лютой! А теперь герцогиня просит защиты для себя и для сына у нашего князя Ярослава! И ещё поговаривают, что сын-то у герцогини от самого Андрея Сотника рождён!
Вот так или примерно такими словами и будет уже через пару часов разноситься сия весть среди новгородцев от самых нижних торговых рядов да площадей с их толчеёй простолюдинов аж до самих палат у господ Высшего совета и до именитых купцов из Ста Золотых поясов Господина Великого Новгорода.
Всё это князь прекрасно и сам знал и продолжал теперь играть свою уже обговоренную с ним заранее роль властителя немалой части русских земель.
– Здрава будь, герцогиня Шведского королевства Марта Кнутсонн, дочь славного короля Эрика X и сестра ныне правящего монарха Эрика XI, внучка уважаемой нашей княгини Софии Володимировны, а в замужестве – королевы датской. Рад я приветствовать тебя и сына твоего на гостеприимной земле ваших предков, кои сами никогда в обиду своих детинцев никому не давали. И сейчас я надеюсь быть твоим защитником и покровителем ревностным, как и подобает христолюбивому русскому князю! – и Ярослав сделал лёгкий и величественный поклон.
Затем он повернул голову чуть влево и посмотрел своим слегка прищуренным взглядом с лукавыми искорками в глазах на русского комбрига.
– И тебе желаю здравствовать, барон Любекский Андрей, командир доблестной бригады Новгородской, покрывшей себя славой великой во многих битвах и в походах воинских. Пойдемте-ка в терем мой, там-то с дороги дальней поснедаете, отдохнёте да и расскажете о делах ваших и обо всём том, что там, за морем Варяжским, делается, – и он, величественно кивнув, направился сам вверх по лестнице.
– Простите, Ваше Высочество! – и князь, галантно поклонившись Марте, крепко стиснул Андрея. – Живой, живой, не продырявили в этот раз твою шкуру свеи, – и он стрельнул глазами в сторону шведской герцогини.
– Ну что Вы, княже, мою шкуру так просто не возьмёшь. – Сконфуженно улыбнулся Сотник, никак не ожидая столь бурного проявления чувств от такого высокого властителя. Ведь хоть и дружны они были и благоволил к нему Ярослав, однако пропасть-то между ними стояла преогромная.
– …Да и без потерь почти обошлось, – рассказывал он Всеволодовичу. – Опыт-то в этом деле вон у нас уже какой богатый, как-никак третий замок в Шведском королевстве мы нынче брали. Это, ежели посчитать ещё те, что были ранее взяты во всех прочих датских и германских землях.
– Ваше Высочество, может, вам пока в светёлку надобно пройти? – обратился князь к Марте. – А то мы тут растрещались на радостях, а мальцу-то, небось, и покушать бы нужно, одёжки сменить там, ну или ещё чего-нибудь, – и он сконфуженно кивнул на ерзающего и хнычущего на её руках малыша.
– Спасибо, князь. – Улыбнулась Марта. – Было бы хорошо, если бы нам с Леонидом и моей Эммой, – и она кивнула на свою служанку, – дали бы немного времени заняться ребёнком и привести себя в порядок. – Сына пора кормить, вы ведь, мужчины, становитесь такими громкими, когда голодные.
– Это да-а, – ухмыльнулся князь. – Не то слово – громкие! – Я ежели вон оголодаю, так и вообще громогласным становлюсь, вся моя дворня скорее на кухню бежит, лишь бы мне по пути под горячую руку не попасться. Так что Леонид здесь в своём праве, сразу видно – мужчиной растёт, – и он кивнул на разревевшегося во весь голос малыша.
Вскоре обе шведки прошли в боковую дверь большого приёмного зала вслед за двумя местными дворовыми девками. Они что-то уже там увлечённо обсуждали на ходу, а князь присел во главе большого дубового стола на своё хозяйское резное кресло и весело подмигнул Сотнику.
– А присядь-ка ты о мою правую руку, о благородный барон Андреас. Да и расскажи мне всё по существу и безо всякой спешки. Ибо уверяю тебя: быстро мы женщин к этому столу сегодня уже не дождёмся. Так что времени у нас с тобой на беседу будет в достатке. Ну а заодно, дабы не скучать без них, мы пока тут мёдов пряных отведаем. Или же ты к заморскому фряжскому вину более привычен? – и он опять весело подмигнул Андрею. Эй, мёдов нам и вина на стол, да закусить ещё чего-нибудь перед трапезой! – громко крикнул Ярослав. В дальнем конце зала тут же хлопнула боковая дверь и послышался, отдаляясь, топот ног. Челядь у князя-воина была, как и сама дружина, крепко выученная да сноровистая, она привыкла исполнять всё с ходу и буквально на лету.
– …А потом как мы из самострелов и луков с берега Невы ударили, так Сумь с Емью вприпрыжку в лес припустились, а шведы было посопели, позыркали по сторонам да вокруг, ну и побросали мечи с копьями на землю, – рассказывал Андрей князю. – Ярл этот Адольфус попробовал было, конечно, покочевряжиться для начала, условия какие-то там себе начал выторговывать. Но я ему сразу же сказал: три минуты – и вы сдаётесь, или же мы вас всех здесь одним разом выкосим.
– И правильно! – перебил его Ярослав. – Нечего было вообще с ними там церемониться, никто бы с тебя не спросил за то, что вы их посекли бы прямо там же, на этом самом Невском берегу. Ибо, как тати, и безо всякого объявления войны на нашу землю нынче шведы пришли. А перед этим ведь только что вечным миром нам клялись да извинялись истово за то, что в финских землях этот рыжий ярл Ральф свой меч против нас поднял. Дескать, по ошибке, по незнанию да по недоразумению всё так вот там вышло. Безо всякого одобрения короля и всего их высшего регентского совета он сие дело самолично сотворил. Хороша же была та ошибка, ежели через полгода после всех этих стонов от того свейского посла они с ещё большими своими силами да на многих судах к нам вновь туда нагрянули. Если бы не этот ваш Орешек да большая ратная помощь от карел, то двумя сожжёнными селищами на Ладоге мы бы там точно не отделались! – и Ярослав с хрустом куснул свежей солёной капустки, заедая ей добрый глоток ставленого мёда. – Извиняй, Андрей, перебил я тебя, рассказывай дальше, что у вас случилось. Я-то, конечно, и сам там был, на месте той битвы, приплыл через три дня со своей дружиной малой, ну и поспрошал уже обо всём. Но от тебя-то интереснее же будет слушать сей рассказ. Умеешь ты поведать обо всём как-то вот эдак посильнее, пошибче, что ли, да и покраше, чем все остальные рассказчики.
– Хорошо, княже. – Кивнул Андрей. – Не можно было нам бить да сечь там всех этих сдающихся. Да ведь для Господина Новгорода те пленные шведы – это ведь, пожалуй, что даже и получше будет, чем ежели их битые и резаные тушки. И как свидетели недобрых дел их державы против Руси хороши они, и выкуп получить за них отменный можно, да и потом, когда вернутся они к себе в королевство, много ведь чего они рассказать там могут своим из неприятного. Как их били здесь в хвост и в гриву под этой русской Невской крепостью. Как гоняли их суда на Большой Ладоге, а потом ещё и на берегу как за одну минуту целую треть самострелами положили. А особенно как опасно стало рекой Невой ходить мимо той могучей русской крепости, топящей любое судно своими большими баллистами. Да и вообще, князь, тот, кто хоть раз бросил своё оружие и сдался врагу по своей воле, не боец уже потом будет. Прежде чем на явную смерть перед врагом встать, он теперь сто раз о том подумает, как бы ему эту смертушку избежать да живым и не калечным человеком остаться. И той неуверенностью в своих силах он ещё и других вокруг себя заразить сможет.
– О как! – удивился таким умозаключениям Ярослав. – Хм, а что, есть правда в твоих словах, Андрей. Оттого ты и на Усвятах пленных попросил выпустить вместе с их князьями давеча?
– Ну-у, и для этого тоже, – протянул Сотник, прихлёбывая лёгкую медовуху, хорошо сдобренную пряными травами и приправой. – А главное, чтобы с их князьями можно было узелок доверия завязать, у нас-то с ними основной враг один и тот же теперь. Который исподволь что те же литвинские, а что и русские земли отъедает по кусочку.
– Да-а, есть такое, – задумчиво протянул Ярослав. – Рыцари Ордена меченосцев около Пскова вновь зашевелились. Мало им уже нашего Юрьева да крови князя Вячко, теперь они уже и на исконные земли Новгорода зубы свои точат. От Полоцкого княжества вон кажный год откусывают по десятку верст, а ослабших литвинов, пока у них там идёт большая свара, в глухие Задвинские леса уже загнали. А все потому что вкус крови почувствовали немцы, давно ведь им укорота никто не давал. Да и обученных воев и рыцарей к ним много теперь из Германии морем подходит. Данов-то они разбили там у себя! У Вальдемара II Датского земли Шлезвика и Гольштейна отобрали, а где им ещё теперича своим кровавым ремеслом заняться? Только ведь и могут они, что мечом себе на жизнь зарабатывать, – и он опять подлил мёда в бокал.
– Да, – кивнул, соглашаясь с ним, Андрей. – Поратимся мы с германцами ещё изрядно, князь. Западных Полабских славян: ободритов, лютичей и лужичан – они ранее вконец извели, кого умертвили из них, а кого в рабство обратили, земли их под себя забрав. Сейчас вот немцы на землях пруссов оседают и остальные балтские народы поодиночке примучивают, а там уже – дай срок – и до нас своим копьём дотянутся. Думаю, что одним нам со всем этим уже не справиться. Нужно будет коалицию против немецких воинских орденов создавать, что датчане, а что шведы или же те же литвины, все ведь не в восторге от их жадных аппетитов. На земли каждого из перечисленных народов рыцари свой интерес имеют. А в Прибалтике так и вовсе своё коренное население есть. Те же ливы, латгалы и эсты, что веками и тысячами лет этой землёй ранее владели. А тут пришли с запада господа, кого из местных вырезали, кого в рабство обратили, а кого в дремучие леса и в болота загнали. Ливы с латгалами покорены уже немцам, а вот эсты за свою свободу пока ещё борются. Поддержать их всемерно – и будет у нас крепкий союзник на западных окраинах. Да и литвины вон как в последнее время усиливаются, и на латинян волками глядят. Эти уж точно себя в обиду им не дадут.
– Да, есть уже тут завязочки в этом деле, – усмехнулся ему в ответ князь. – В литвинских землях большая распря второй год как идёт, по всему видно, что молодой и боевитый Миндовг там над всеми сейчас верх одерживает. Около четырёх литвинских племён уже его руку у Немана держат. Ещё вот Мацея: куршей он переломит да ятвягов угомонит – и, Бог даст, быть ему тогда единым властителем у всех литвинов. Уже два раза от него послы в нашем Новгороде были, всё пытаются они нас за себя склонить да нашими русскими мечами усилиться. Но мы-то ведь тоже здесь не лыком шиты, а ну как укрепится этот Миндовг чрезмерно, а потом и позабудет всё наше к нему добро? Поэтому мы помогаем ему, конечно, помаленьку, но и о себе тоже наперёд теперь вот думаем. И здесь для нас главное – это земли Полоцкого княжества на запад не упустить. И так ведь они в сторону литвинов вон всё время раньше смотрели, в нас своих соперников только лишь видя. Ну да после Усвятского сражения, видать, всё же осознали полочане, за кем же тут вся сила и чью руку им лучше держать надобно. К нам вон в союз нонче склоняются они и просят их от рыцарей-крестоносцев защитить. Уж больно по Западной Двине эти немцы в последние годы озоровать начали. Да ладно, поговорим мы с тобой об этом ещё. Что ты делать-то сейчас собираешься, Иванович?
Сотник отставил от себя бокал и посмотрел в глаза Ярославу.
– Марту с сыном, князь, я не оставлю. И так вон она натерпелась из-за меня, чуть было голодом ведь не уморили её вместе с дитём. Если нужно, так буду драться за них и хоть против какой рати сам выйду!
– Ой-ой-ой, распетушился-то он как, погляди, – рассмеялся Ярослав. – Да я и сам со всей своей дружиной в общий строй с тобой встану, ежели придётся. Сам же слышал, как прилюдно всем объявил о своей защите и об самом высшем покровительстве, причём как самой герцогини, так и её сына. А я своих слов, Андрей, понапрасну на ветер не бросаю. Надобно только подумать теперь, чтобы ей самой тут было бы удобственно жить. Что ты сам-то скажешь обо всём? – и он со всем вниманием поглядел на Сотника.
– Марта, князь, моя невеста, а по сути – уже жена, – ответил, немного подумав, Андрей. – У нас с ней сын Леонид, и главное, что мы друг друга любим. Хотели бы мы всё по-человечески устроить, чтобы супружество наше было бы освещено церковью, а для этого она прежде приняла бы крещение по нашему православному обряду, ну и уже потом мы бы смогли с ней обвенчаться. Понимаю, что из-за её титула это может быть непросто, поэтому и обращаюсь я к тебе, князь, за помощью. Сам я, ты знаешь, в высших новгородских кругах не вращаюсь, и никакого желания нырять в сей мутный омут, честно говоря, у меня и вовсе даже нет. Да и бумагу я три года назад ещё подавал, ту, в которой наперёд отрекался ото всякой светской, мирской власти на нашей земле, дабы только не возбуждать против себя здесь завистников.
– Да знаю я, – отмахнулся Всеволодович. – Потому и не тащу тебя на все эти советы. Ведь не совладаешь ты на них с собой, не сдержишься, надерзишь тамошним склочникам, улаживай опосля их слезливые жалобы и разбирай всю эту гнилую возню. Думаю я, что с Владыкой можно будет поговорить и о крещении герцогини, и об вашем с ней венчании. И ты ещё о сыне своём никак позабыл, а, тятенька? Лёнька-то твой, чать, тоже ещё пока без креста? Ладно, ладно, понимаю я, что не до того вам пока было. Ну, так я сам ему теперь крёстным буду, чай, не откажешь своему князю в такой просьбе? – и Ярослав с усмешкой поглядел на Андрея.
Сотник аж поперхнулся от неожиданности.
– Почту за великую честь, князь! Не смел даже надеяться на такую великую милость!
– Ну ладно, ладно, будя. – Улыбнулся Ярослав. – Чай, и я сам не у простого мальца в крёстных отцах буду! В нём ведь кровь и наших князей русских, и шведских с датскими монархами есть. А от батеньки ему так и вовсе благородная баронская досталась! – и он, хлопнув Андрея по плечу, громко расхохотался.
Глава 2. Ненастье
Как ни спешили в поместье управиться досрочно с уборочной, а всё-таки не совладали со всей той горой дел, что навалилась на все хозяйства. Сотник загодя потребовал от Парфёна подготовиться к грядущему ненастью, ибо точных сроков его начала он не знал, помня лишь, что сплошные дожди должны зарядить уже в самом конце лета. Как это обычно бывает, когда сильно спешишь, что-то обязательно упустишь. Выяснилось, что кому-то не хватило инвентаря, где-то захромала кобыла или же тягловый бык, кто-то на недавнем сенокосе распорол себе ногу, а у кого и вообще дранкой или тёсом не был покрыт сверху амбар или овин. Вот и носился главный управляющий по всему огромному поместью со многими своими помощниками, всюду распекая нерадивых или же недостаточно расторопных работников. Поместные поля с уборкой запаздывали. Крестьяне в первую очередь старались прибрать своё личное добро. Слух о предсказаниях Хозяина о трёх страшных годах был на слуху у каждого.
– Архип, вот не совестно тебе? Андрей Иванович ведь вон какое вспоможение твоему хозяйству дал. От зерновых посевов на две трети освободил, переведя всё на твой любимый овощ да на пряные травы, а ты вишь как, свой овин не хочешь под сушку зерновых снопов отдавать. Эвон у соседей всё уже под завязку там забито, они обмолачивать их не успевают, а ты вон всё поперёшничаешь здесь. Ну вот что ты за человек-то, право слово, Архип?!
– Ну, ладно тебе, Парфён Васильевич, наговаривать-то на меня! – вскинулся огородник. – Я же не отказывался вовсе от вспоможения, просто свою рожь с пшеницей и с овсом я уже всю высушил, а сейчас вон их обмолот заканчиваю. Ну а чтобы ничего просто так в хозяйстве не простаивало, у меня там горох с бобами и с кукурузикой пока подсушивается. Ежели их сейчас сырыми на долгое хранение заложить, то ведь глазом не успеешь моргнуть, как всё плесенью и гнилью пойдёт, только и останется опосля, что выкидывать. Да вон сам ты, Парфён Васильевич, своими глазами погляди на моё гумно! – и крестьянин кивнул на большое строение с прилегающими к нему сараями и навесами, стоявшее в самом углу большого двора.
Здесь, на отгороженном от земель остального обширного хутора утоптанном месте, стояли скирды ещё не обмолоченного пока жита. На этом участке, называемом гумном, проводился его обмолот, а также шло последующее веянье зерна. Тут же рядом стояли и большие навесы, где хранились оберегаемые от непогоды ранее сжатые снопы. Рядом с гумном высилось большое бревенчатое сооружение – овин, в котором и производилась основная сушка снопов, шёл их обмолот, а далее происходило подсушивание уже обмолоченного зерна. В овине сейчас было жарко, из него при виде высоких гостей порскнули младшие чумазые Архиповичи, делом которых был пригляд за сушкой, поддержание высокой температуры внутри строения, и самое главное – это общий пригляд, чтобы не дай Бог ничего бы не вспыхнуло в этом огромном натопленном сооружении. Ибо овин состоял, кроме самих огромных бревенчатых строений, ещё и из ямы, где располагалась большая очаговая печь без трубы, которая-то и создавала здесь высокую температуру, потребную для просушки урожая.
На верхних ярусах и по всем бокам овина лежали сейчас снопы сжатой пшеницы, убранной самой последней из всех зерновых. Центр нижнего яруса с полом из плотно утоптанной глины был занят горками зерновых культур, лущёного гороха, бобов и кукурузы.
Парфён запустил руку в гору с горохом, внутри её было горячо и сухо.
– Ого, как просушил-то ты его, однако! А не взопреет ли он у тебя от суши-то такой сильной?
– Да не-ет, Васильевич, – протянул уверенно Архип. – Посуху сбирали ведь его, влаги-то потому и нет у меня на урожае. Правда, вот это золотое зерно, что Хозяин кукурузикой назвал, не вызрело ведь ещё вовсе, с молоком это евойное зерно на корню стоит. Поди, с месяц, а то даже и с полтора ещё ему нужно будет, чтобы оно совсем вызрело да в початке затвердело. Тако же и с семечком подсолнечным, его я и вовсе не стал пока вообще с поля собирать. С него-то, с недозрелого, никакого ведь масла пока не выжмешь, и кукурузику тоже половину я пока в поле оставил, а ну как будет у нас ещё месяц, да и останется всё-таки добрая погода?
– Ну, ну. – Кивнул управляющий имения. – Смотри сам, ты же у нас сам себе голова, Архипка. Тебе-то хорошо, у тебя вон, целых три теплицы под стекло давеча плотницкие выставили, ежели вдруг ненастье зарядит надолго, ты весь овощ туды на просушку утянешь, а вот у всех остальных-то и этого в хозяйстве даже нет.
И оценив дела у Архипа в его Лосиной пади, Парфён поехал на соседнее росчище к главе большой семьи Первуше Кривому, который был сам из псковских крестьян и вёл полеводство совместно с тремя своими взрослыми и семейными братьями.
Всё население хутора старше восьми-десяти лет трудилось сейчас на уборке яровой пшеницы, ячменя и овса. Жалобы у всех были одни и те же: урожай хороший, колос полное зерно набрал, и теперь его нужно было весь сжать, свезти на гумно, подсушить там, затем обмолотить, провеять, ну а потом ещё раз всё подсушить и закладывать уже в самом конце на хранение в амбары.
Мужики отложили косы и, смахивая с лица пот, столпились возле управляющего.
– Парфён Васильич, нам бы ещё кобылку какую на пару неделек в хозяйство. Моя-то Пятнушка ожеребилась давеча и не может тягло так уже бодро, как вон раньше, таскать. А Бурку, что ты нам давеча давал, твой Ильгизка позавчерась ишшо за реку Ямницу угнал. Тама, говорит, он нужнее будет, этот вот конь. Ну как так-то?! Ведь и мы не управимся без него теперича здесь. – Горестно махнул рукой Первак. А вслед за ним загомонили и все его три брата: Вторак, Третьяк и Четвертак.
– Всего неделя осталась нам до конца августа, а тут работы будет непочатый край!
И опять чуть понизив голос, задал старший из всех братьев уже такой привычный вопрос:
– Есть ещё время-то до ненастья, Парфён Васильич? Может, всё же обойдёт оно нас тут стороной?
* * *
Не обошло. И времени всё доделать у работников уже не было. В конце августа 1228 года от Рождества Христова на всю северную часть Руси небеса опрокинули бесконечные дожди, и шли они уже ледяные до самого декабря месяца. Урожай хлеба и всех зерновых культур крестьяне убрать с полей не смогли. Всё необходимое для зимовки скота сено либо полностью сгнило на лугах, либо и вовсе даже не было скошено или свезено на хозяйские дворы. Начинались страшные бедствия!
По тревоге были подняты все воинские подразделения бригады. Денно и нощно вымокшие до самой последней нитки седоусые воины и сопливые курсанты воинской школы проводили всё своё время среди раскисших полей и огородов, прибирая и сберегая всё то, что только было возможно. Да и всех ремесленных с кожевенных, прядильных, плотницких, воскобойных, кузнечных, гончарных и прочих артелей, с мастерских и с заводиков тоже бросили крестьянам в помощь. В усадьбе оставалась сейчас только дежурная сотня да работал оружейный заводик, ладящий непрерывно самострелы-реечники. Ну и, разумеется, трудились до самого изнеможения плотницкие артели, покрывающие везде, где только это было нужно, протёки крыш и в спешке выстроенных ранее многочисленных навесов. Сейчас они строили повсюду в поместье новые овины и сушильни и опять ладили на хуторах и на росчищах многочисленные навесы да укрытия.
Дымил, правда, вовсю у глиняного карьера своими огромными печами для обжига ещё и кирпичный заводик, спешащий наделать побольше огнеупорного кирпича для печных артелей, так же ладящих десятки печей и очагов в отстраиваемых повсюду в великой спешке строениях.
Все же остальные выкапывали из грязи картофель, репу, редьку, свёклу и морковь. Срезали с залитых водой грядок капусту и свозили это всё в малые хуторские и в огромные поместные сушильни. Затем всё это там очищалось от грязи и закладывалось для последующей просушки в огромные дырявые ящики-короба. Печи в этих сушильнях горели теперь круглосуточно, не погасая ни на час. И всё новые партии подготовленных овощей закладывались для длительного хранения в специальные кладовые.
В овинах же непрерывно веялось зерно и всякое другое семя, тормошилось и переворачивалось сено с соломой да сушился наготовленный веточный корм. Ничего не должно было пропасть! Каждый помнил про три, а то и четыре года страшного ненастья.
– Поднапряжёмся, господа старшины, – просил Парфён бригадных командиров. – Ещё две недельки бы надо потрудиться, чтобы все то, что сейчас свезли в сушильни, приготовить к долгой закладке. Упустим мы хоть один день, а потом ведь уже поздно будет!
– Да что мы, без понятия, что ли, Васильевич?! – отмахивались воинские начальники. – Чай, не святым духом питаемся пока, – и выводили свои команды для работы.
В середине сентября пришёл караван из далёкого немецкого Любека. Перегрузившись с больших морских коггов на речные суда в Ладожской гавани, он прошёл по Волхову мимо Господина Великого Новгорода. Около Ильмень-озера присоединил к себе ещё семь ратных ладей, возвращавшихся в Андреевское, и, пройдя по нескольким рекам, встал на разгрузку у причалов поместья.
– О-о-о, к нам помощнички подошли! – кричали мокрые и грязные воины своим только что прибывшим товарищам. – Лоботрясы! Пока вы там свеев с лесными народами гоняли по Ладоге, их замки брали да развлекались от души, мы вон тут трудились в поте лица и без продыху. Никакого просвета ведь впереди нет, всё льёт этот дождь сверху. Так что давайте, братцы, присоединяйтесь и вы уже!
Главной задачей у возвратившихся была разгрузка судов каравана. Почти десять тысяч пудов пшеницы, овса, ржи и ячменя было вывезено водным путём из Западной Европы. Портовый город Любек здесь выступал в роли посредника, скупая все, что только было можно, через своих торговых агентов и переправляя потом с торговой наценкой в четверть прежней цены, как это и обговаривалось ранее между его советом и бароном Андреасом. Всё это теперь шло морскими караванами на Новгородчину. Хорошо было всем. Городская казна германского города и мошна его купцов пополнялись серебром и золотом, а русские получали огромные объёмы такого ставшего им вдруг очень нужного зерна. Пришли и ещё некоторые товары в виде стекла, каких-то там жидкостей и порошков, железок, красок, квасцов и прочего непонятного добра. Для чего всё это сюда приплыло, было пока непонятно, и все товары до поры до времени закладывались по своим хранилищам, дожидаясь возвращения Сотника.
После трёх дней разгрузки торговые ладьи вновь наполнили трюмы восковыми свечами, липовыми бочонками с мёдом, скатками пеньковых канатов и парусиной. Много на этот раз отправлялось готовой меховой одежды в виде шуб, шапок и всевозможных накидок из шкур бобра, соболя, горностая и куницы – это было сработано для богатеев. Грузили в обширные трюмы пошитое попроще и для народа: изделия из меха белки, лисы, зайца да и просто из хорошо выделанной овчины.
Отдельно грузились кожаные изделия: обувь, всевозможной длины и ширины ремни, поддоспешники, сёдла, ножны, плащи, кошели, разноразмерные вёдра и бурдюки.
В отдельных мешках заносили тканую мужскую и женскую одежду, пошитую из пряжи льна и шерсти. Грузили рядом штуки тонкого тканого полотна и скатки из более грубого. Ставили в сколоченные ящики гончарные товары, начиная от небольших расписных глиняных свистулек и игрушек, заканчивая огромными кувшинами, опарницами и сковородами под целого кабана.
Оружия и доспеха вовсе никакого не было. На складах лежало починенное из трофеев с Борнхёведе, но приказа на его отгрузку пока не поступало. Непонятно было, когда это всё, где и у кого потом выплывет, а усиливать своего возможного противника никому не хотелось. И так, по донесению любекских торговцев, цена на всё военное снаряжение подскочила недавно аж на четверть цены, а это говорило, что кто-то сейчас усиленно готовится к будущей войне и скупает все то, что только появлялось годного на рынках.
Последними занесли три больших мешка с тонким кружевным плетением усадебных мастериц, пользующимся огромным интересом у европейской аристократии, и ещё небольшой обёрнутый плотной кожей мешок с молотым кайенским перцем.
– Нету более. – Развёл руками перед любекским купцом Юргеном Заксом Парфён. – Это всё, что мы смогли тебе найти, Юрген, да и то по хорошему знакомству. По весне ещё постараюсь приготовить лично для тебя, но много отгрузить тоже не обещаю, видишь, как с погодой-то ныне дела обстоят.
