Андрей Булычев
Драгун. На задворках империи
Часть I. Взвод фланкёров
Глава 1. Под Эриванью
– А я ведь говорил, надо пару недель в лазарете у нас полежать, чтобы рубец лучше поджил, так нет ведь, умные все, никто сведущих людей не хочет слушать, – ворчал пожилой лекарь. – Всё бы вам, молодым, поперёшничать да по-своему только лишь делать. Вишь оно как, до сих пор ведь из-под стежков шва выходит сукровица.
– Да это ничего, Поликарп Акимович, пускай помалу сочится, не страшно, если дурная, если грязная кровь уйдёт, – пробормотал Тимофей и, дёрнувшись, зашипел от боли.
– Тихо, тихо, всё, всё уже! – прикрикнул дядька. – Терпи, я тебе говорю! Всё, заматываю. – И начал сноровисто оборачивать просечённую руку холщовым бинтом. – Не сильно туго? – поинтересовался он, затягивая узел. – Не шибко перетянул?
– Всё хорошо, Акимович, – успокоил лекаря Гончаров. – Спасибо тебе, идти мне надо.
– Всё бегут они, всё спешат куда-то, – привычно пробухтел тот. – Ну так иди, не держу более, только завтра чтобы как штык, чтобы опять у меня тут в это же самое время был! И руку береги, поменьше ей двигай. Может, всё-таки лучше на шейную перевязь её взять?
– Нет-нет, всё хорошо, – помотав головой, ответил унтер-офицер. – Рука-то, она хорошо работает, ничего ей не мешает. Да чего уж там, рана-то ведь пустячная, царапина, скоро и так заживёт.
– Ну-ну, царапина. – Полковой эскулап кивнул вслед отходившему драгуну. – Эх молодость, молодость, видел бы ты, паря, сколько я из-за таких вот царапин рук и ног, пиленных врачом, потом закапывал. Тришка! – окликнул он смазывавшего дёгтем тележную ось нестроевого. – Как только закончишь, ведро воды мне кипячёной принеси. Эта всё уже, совсем плохая стала, а мне скоро двух «подстрелышей» из первого эскадрона обихаживать. – И выплеснул из медного таза грязную, бурого цвета воду на землю.
– Василий, у себя их благородие? – спросил у выхлопывавшего офицерскую куртку денщика Тимофей.
– Там, внутри они, – кивнув на шатёр, сказал тот. – Вместе с Павлом Семёновичем Никифора, писаря эскадронного, ругают. Чего-то бумагу какую-то потерял он, что ли, али не так, как надо, её составил, тетеря снулая, вот теперь и получает.
– Ох ты, как неудачно-то я пришёл, – вздохнув, проговорил огорчённо Гончаров. – Ещё и под горячую руку тут угодишь. Может, мне лучше попозже зайти?
– Да не-ет, ты чего-о. К тебе, Тимофей, расположение доброе у их благородий, не робей. Это уж писарюжке нашему кажную неделю они выволочку устраивают за его нерадивость и нерасторопность. Потому как он сам по себе сонный, словно бы старый мерин. А что поделать, обученных грамоте-то никаких других более у нас нет, вот потому его и терпят. Так бы давно уже в обоз нестроевым списали. Ладно, иди, вроде затихло там, не ругаются, – проговорил он, прислушиваясь.
– Пошёл, – кивнув, сообщил Тимофей и, обтерев ветошью сапоги, откинул полог командирского шатра. – Ваше благородие, младший унтер-офицер Гончаров! – Он вскинул ладонь к фуражной шапке.
– Проходи, – пригласил сидевший на топчане в исподней рубахе капитан. – И вот чего же я тебя, Павел Семёнович, не послушался ещё тогда, перед нашим первым Эриванским походом? А так какой хороший писарь у нас получился бы из Тимохи!
– Теперь-то уж что об этом говорить, Сергей Иванович, – проворчал проверявший бумаги Кравцов. – Ему теперь с Георгием прямой путь только лишь в вахмистры. Вот тут вот гляди, обалдуй, у тебя сумма опять не сходится. – Он ткнул пальцем в исписанный лист. – Ты, Никифор, считать, что ли, совсем разучился? И теперь здесь итоговое всё само собой уж не бьётся. Вот, вот же где, в провиантском закупе гляди! В полученном из полкового интендантства. Или ты из своего кармана два червонца выложишь?
– Ваше благородие, да я считал, я ведь пересчитывал, – бормотал побагровевший от волнения эскадронный писарь. – Тут цифир ну просто очень много, складывать их все надобно. Упустил, похоже, я немного. Простите, Христа ради! Всё переделаю.
– Э-э-эх, – вздохнул укоризненно штабс-капитан. – Только бумагу зря испортил. Теперь вот пересчитай заново всё, прежде чем на чистову́ю переписывать, потом опять мне её на проверку подашь. Принёс? – Он перевёл взгляд на Гончарова. – Всё, как я говорил, переписали?
– Так точно, ваше благородие, – заверил, кивнув, тот и отстегнул клапаны на перекинутой через плечо полевой сумке. – В переделанном рапорте поручика Копорского всё указано, как было. И про нападение на фуражную колонну, и как главного полкового интенданта убили. Как повозки персы порушили, и как часть имущества с собой они утащили.
– «…А будучи атакованы со всех сторон превосходящими силами неприятеля, бой вели оборонительно, прикрываясь повозками, потом, устояв, контратаковали напавших и обратили их в бегство…» – зачитал Кравцов вслух. – Ну вот, так уж совсем правильно будет. Ни к чему здесь расписывать, откуда это, с какой из сторон на колонну персы нападали и как там сам бой дальше строился. Большое начальство, Тимофей, оно ведь любит, чтобы на бумаге всё гладко было. Зачем ему в суть дела глубоко вникать? Подумаешь, обычная фуражировка. Ну да, персы набежали. Отбились от них, и ладно. Ильича вот только жалко, толковый, хороший интендант был. Какого теперь господин подполковник на его место подберёт? «…Воодушевляя нестроевых чинов и побуждая их к храбрым деяниям во время боя, был сражён наповал мушкетной пулей…» – выхватил он отрывок из текста. – Вот это правильно, это хорошо написано. Нужно будет и Крутикову сказать, чтобы он по-вашему теперь свой рапорт переписал. Правильно наверх доложимся, глядишь, и вдове, и детям Ильича всё легче будет устроиться без кормильца. Рассказывал он как-то, помнится, что наследник, сын у него есть?
– Младший, – подтвердил Огнев. – Две дочери ещё были. Старшая-то уже замужем давно. Сетовал, что вторую нужно срочно пристраивать, дескать, года-то у девки идут. И сына куда-то на учёбу пора определять.
– Ну вот, как сироте погибшего на государевой службе дворянина, в бою, и причём геройски, ему теперь будет гораздо легче в кадетский корпус проскочить, – заметил Кравцов. – Канцелярия послужной список покойного будет закрывать и в формуляр запишет достойную причину его смерти. Запрашивай потом из него нужную выписку. Сам-то ты как? Гляжу, рука вроде поджила. – Он кивнул на заштопанный у драгуна рукав.
– Так точно, ваше благородие, поджила, – подтвердил Тимофей. – Готов к строевой службе безо всяких ограничений. Только вот лошади у меня теперь нет. Хожу как неприкаянный без своей Чайки. А вдруг в конном строю нашему полку выступать придётся? У других, у рядовых отнимать тоже ведь не дело, там кони давно привыкли к своим хозяевам.
– Спрашивали уже, нет свободных коней пока что в полку, – заявил Огнев. – Может, убьют кого из драгун или поранят сильно, ты, Гончаров, тогда первым будешь, кому освободившегося коня дадут. А пока остаётся только ждать. Павел Семёнович, а может, у полковых интендантских спросить? – обратился он к заместителю. – Неужто не смогут там поживее Тимохе лошадку найти? Ты бы сходил сам к фаншмиту? Уж он-то лучше всех про это знает. Ну, всё, можешь идти, Тимофей. – Он махнул рукой ожидавшему указания унтер-офицеру. – Передай поручику Копорскому, чтобы он перед вечерней зарёй ко мне заглянул. Да, и за людьми лучше своими смотри, осада затягивается, некоторые драгуны уже на оборванцев стали похожи. Река рядом, пока затишье, пусть хотя бы мундиры свои застирают да амуницию навохрят. Про оружие я уже и не говорю даже. В общем, проследи, чтобы твои в отделении всё в надлежащий порядок привели. И расхолаживаться не давай никому, не забывай, дисциплину надобно строго блюсти, а то вон у саратовских мушкетёров опять вчера двоих сквозь строй прогоняли. Воруют, сволочи. Ещё и караульному у провиантского склада тумаков надавали. Ну и что хорошего? Одного вусмерть после разбирательства забили, второй, небось, тоже скоро представится после стольких-то палок. В общем, блюди за порядком, Гончаров.
– Слушаюсь. – Унтер-офицер пристукнул каблуками сапог по утрамбованной земле. – Будет исполнено, господин капитан.
– Ну и хорошо, ступай. Ваську ещё там крикни, пускай мундир мой подаёт, целый час уже с ним, обалдуй, возится.
Тимофей шёл по большому, раскинутому в бывших предместьях Эривани военному лагерю. Стоявшие тут ранее лачуги были давно уже разобраны, они сами и растущие здесь сады пошли на солдатские костры и постройку фортификационных укреплений. Всюду было заметно шевеление. Какие-то партии солдат с кирками, носилками и лопатами уходили к строившимся осадным линиям, какие-то, напротив, возвращались с работ. Скрипели телеги, покрикивали унтеры и офицеры, а в воздухе стоял не прекращавшийся с самого рассвета гул артиллерийской и ружейной стрельбы. После подхода большого обоза с припасами из Тифлиса вот уже третий день русские батареи вели огонь по крепостным стенам. Персы им отвечали и нет-нет да и делали вылазки. На этот случай вдоль всей осадной русской линии стояли в полной боевой готовности гренадерские и мушкетёрские роты. После короткого штыкового боя неприятель вновь скрывался за стенами, и опять шла тягучая, долгая перестрелка ханских фузейщиков и русских егерей.
Тимофей подобрался и козырнул ведшему колонну пехотному капитану. Тот окинул мимолётным взглядом фигуру драгуна и, «зацепившись» за блестящий на груди крест, кивнул. Пыльные, грязные солдаты топали не в ногу.
– Тимоха, Тимка! – Из колонны выскочил нёсший кирку пехотинец. – Братка, здорова!
Вглядевшись, Тимофей признал в загорелом, покрытом толстым слоем пыли, чумазом пехотинце рекрутского товарища Бородавкина.
– Ванька! Сто лет тебя не видел! – Он стиснул его в объятиях и похлопал по спине. – Ну ты и вы-ымазался, чертяка! Морда, как у арапа, вся чёрная!
– Так мы с самой заутрени на первой линии вал насыпали, – хмыкнул тот. – А с вечера и до полуночи опять на эту же линию. И вчера землю рыли, и позавчера. И завтра её рыть будем, и послезавтра тоже. Конца-краю работам не видно. А земля тут какая каменистая! Без кирки ни за что не возьмёшь. А ты, я гляжу, чистенький весь, при медалиях. Ну то-очно, вроде грамотный был, книжки читал. При штабе, что ли, теперь обретаешься? В писарях, да?
– Бородавкин, а ну быстро в строй! – Из-за хвоста проходившей мимо колонны выскочил здоровяк с галунами старшего унтера и погрозил Ваньке кулачищем.
– Ах ты ж зараза, фельдфебелю на глаза попался, – пробормотал тот, съёжившись. – Сейчас точно мне в морду даст. Ладно, Тимоха, пока тут, в осаде, сидим, небось, свидимся ещё! – И вьюном занырнул в одну из проходивших шеренг.
– И тебе не хворать, – зыркнув на драгуна, пробасил в ответ на его приветствие проходивший мимо фельдфебель. – Подровняли строй! – рявкнул он колонне. – В воинский лагерь заходите, бестолковые, а ну взяли ногу все! Ать, ать, ать-два-три! Левой, левой! Ногу, говорю, взяли! Кто там вразброд идёт?!
Колонна прошла, а над дорогой осталась висеть серая, пыльная кисея. Проскакала казачья полусотня, и она стала ещё плотнее. Тимофей сошёл с обочины и пошёл дальше по жухлой, примятой множеством ног траве.
– Ваше благородие, младший унтер-офицер Гончаров. – Он козырнул высокому, худощавому поручику, вычёсывавшему мокрую гриву коня на берегу речки. – Прибыл от эскадронного командира. Их благородие велели передать, что ждёт вас у себя перед вечерней зарёй.
– А, хорошо, Тимофей, зайду. Ну что, не вернул обратно рапорт Сергей Иванович? Устроил его переписанный?
– Так точно, оставил у себя, – подтвердил Гончаров. – Говорит, что всё правильно, всё как надо в нём написано.
– Ну вот, говорил же я тебе, что проще его нужно писать, – проворчал поручик. – К отделению пойдёшь? Дава-ай. Скажи там, чтобы заканчивали уже купания. Как только кони обсохнут, потом их на тот дальний выпас у редута Цыренова отгоним. Пусть лучше там пасутся, пока совсем траву не выбили.
– Охолонись маненько, Тимоха! – Блохин зачерпнул ладошкой из реки и плеснул в лицо подходившему другу. – Чего такой смурной? На солнце никак пережарился? – И опять окатил его водой.
– Угомонись, оболтус! – рявкнул тот и сам плеснул в ответ. – Взводный говорит, чтобы заканчивали купания, сейчас на выпас коней погоните. – И подойдя к Лёнькиной Марте, погладил её шею. Кобыла втянула в себя запах знакомого ей человека и безошибочно ткнулась в то место, где лежал сухарь.
– Но-но, ты скотину-то мою не прикармливай! – прикрикнул дурашливо Лёнька. – А то по безлошадности ещё глаз вдруг на неё положишь!
– Да не бои-ись. – Тимофей расцепил пальцы, и чёрный кирпичик с хрустом исчез в пасти у Марты.
– Что, Иванович, не предвидится пока нам ремонтных? – спросил чистивший рядом щёткой своего коня Кошелев. – А то, может, если и не нам, так казакам сменных подгонят? Глядишь, исхитрились бы и обменяли тебе одного?
– Да какой там! – отмахнувшись, сказал Тимофей. – Говорят, пока в Тифлис обратно на квартиры не вернёмся, не будет из-за линии новых. Или пока эту дуру не возьмём. – И кивнул в сторону грохотавшей вдалеке крепости.
– Ну а что, там вполне себе можно хорошим трофеем коня взять, – ведя в поводу жеребца, заметил Чанов. – Мне вона какой зави́дный арап на Арпачае достался. Любо-дорого поглядеть, не шутки вам, не какой-то дончак, самого фельдмаршала теперяча на себе возит.
– Так там ведь прямая баталия была, Ванька! Чего городишь?! – воскликнул Кошелев. – И кавалерию паши хорошо на берегу посекли, а потом её всю разогнали. Конечно же, трофеем с неё лошади будут, всадников-то богато тогда пало. А тут чего за этими стенами, окромя рухляди и оружия, взять? Сам же знаешь, хан всю свою конницу за Аракс увёл. Одна пехота теперь только на эриванских стенах сидит.
– Выводи коней! – донёсся окрик Копорского. – Давай, давай, не задерживай, обтёрли их – и под седло!
– Всё, поручик зовёт, выходим. – Кошелев кивнул в сторону взводного командира. – Сам чего, Иванович, в лагерь сейчас пойдёшь?
– В лагерь. Старшим в ночной караул от эскадрона на сегодня определили. Немного отдохну в палатке и на построение собираться буду.
– Еланкина толкнёшь там? Я его пораньше как артельного готовщика отпустил, – пояснил ветеран. – А мы его коня сами на выпас отгоним. Парень-то он молодой, вроде и шустрый, да забывается иной раз в суете. У нас там и дров совсем не осталось в запасе, всё, что было заготовлено, пожгли.
– Ладно, Васильевич, присмотрю за Колькой. Сами не задерживайтесь, а то как в прошлый раз с выпаса подъедете, а в котле уж остыло.
– Ну, это уж как их благородие скажут, – пожав плечами, отметил Кошелев. – Мы-то и в прошлый раз вроде и кашлянем, и что вечереет быстро, про меж собой погромче скажем. А у них ведь, у господ, свои разговоры. Потом уж, как звёзды на небе стало видать, только тогда они взвода́м команду коней седлать дали.
Глава 2. Зорька
На полковом разводе дежурных караулов начальствовал майор Кетлер. Офицер он был дотошный. Пара человек из выстроенных драгун получили штрафы – наряды на хозяйственные работы. Троим позволил выйти из строя и уже за ним привести свой внешний вид в порядок. Стоявший рядом с Тимофеем унтер из первого эскадрона, покраснев от волнения, частил про обязанности старшего караульной смены. Майор остановил его и, окинув взглядом Гончарова, потребовал продолжать соседнего унтера, затем пошёл по шеренге дальше и мучил вопросами уже рядовых.
– Службу нести бдительно, часовому с поста никуда не отлучаться, – повторял он такие уже привычные наставления. – Если на требования пароля верного ответа вам нет – смело стреляй! Из крепости вылазки каждую ночь делают, ханская конница летучие отряды свои высылает, те в окрестностях, как волки, рыскают и на фуражиров нападают. Так что держитесь настороже. Не дремать! Если в паре стоите – не болтать! Не топать, не сморкаться и не кашлять. Сам буду ночью вас проверять, так что смотрите мне! Кто будет службу с небрежением нести, штрафные у меня сразу получит!
– На месте стой! – скомандовал Гончаров, подведя небольшой отряд к хлипкой оградке из жердей.
– Ну вот, а мы уж заждались! – Довольный унтер вышел из-за загораживающих проход рогаток. – Долго вы чего-то, Тимох.
– Кетлер сегодня развод делал, – объяснил, пожав плечами, тот. – Сам знаешь, как оно с ним.
– А-а, ну тогда да-а, Владимир Францевич могё-ёт, – сказал старший отстоявшего караула. – Ну что, заступайте, что ли? Порядок вы знаете. Первый пост, как и заведено, у порохового склада, второй у провиантского и фуражирного, третий на самых задах, у оврага, ну и этот, въездной, само собой.
– Семён, меняй часового. – Гончаров кивнул стоявшему первым в строю драгуну. – Будешь на въездных рогатках стоять, Прокоп у тебя в сменщиках. Пароль, отзыв помнишь?
– По-омню, – пробасил здоровяк. – «Бушмат» и «арчак». Как их забудешь?
– Ну и хорошо, смотри внимательней, – наставлял Тимофей. – Сам слышал, что их высокоблагородие на разводе пообещал – ночью караулы проверять будет. Пошли дальше, братцы. – И драгуны потопали вглубь огороженного интендантского лагеря.
Солнце закатилось за дальние горные зубцы, и Араратскую равнину накрыла темень. Только лишь у крепости Эривань небо подсвечивалось от множества костров и горящих факелов. Осаждающие и защитники устали от дневных ратных трудов, затихла пушечная канонада, не слышны были и отзвуки ружейной стрельбы, только лишь перекрикивались часовые на той и на этой стороне. Отодвинувшись от жаркого костра, Тимофей прислонился к большому тележному колесу и слушал Захара.
– А ведь хороший он мужик был, Антипка, – всё изливал тоску дядька. – Не злобливый вовсе и отзывчивый. Занедужишь, силов у тебя совсем нет, так он сам всё сделает. Ты знаешь, Тимох, меня ведь лихоманка о прошлом годе чуть было не забрала, вы ещё тогда в поход на Баку уходили. Думал ведь, всё, вот-вот Богу душу отдам. Так у него серебро, скопленное для переселения семьи, было, не пожалел его, лекаря местного, тифлисского, ко мне приволок, каких-то порошков, мазей там накупил и потом ими пичкал. Скипидаром меня по пять раз в день натирал, а уж лекаря полкового как он замучил! Тот утром и вечером дурную кровь выпускал. И ведь всё, и окреп, ушла костлявая. Ты же меня, как вы с похода пришли, видал? Скажешь, что только недавно я при смерти был?
– Нет, и не подумал бы даже, если бы сейчас не сказал, – ответил Гончаров. – Обычный вроде, такой, как всегда, бодрый был. На второй ведь день ты к нам в дом забежал, сказал, чтобы мундиры мы горелые скорее меняли. Ещё шутковал тогда и с Герасимом перебрёхивался.
– Вот то-то же, а пару седмиц до этого ведь с топчана встать не мог, – горестно вздохнув, проговорил Морозов. – Что делать-то теперь нам, ежели Антипушки семья сюда подтянется? Хозяина в живых нет. Как объясняться? Чего говорить супружнице с детками? А прокормить их как? Как устраивать и где?
– Не тяготись, Захар Иванович, всем миром поможем, – задумчиво произнёс Гончаров. – Если что, бумагу с прошением о вспоможении семье убиенного воина Антипа составлю. Гербовую, белую, ту, которая за гривенный, и наместнику потом её подадим. Общество, небось, согласится походатайствовать? Подписи, крестики на ней поставит?
– Так мы все, обозные, подпишемся под этой бумагой! – встрепенулся Морозов. – Да и по эскадронам тоже пробежимся, поспроша́ем. Может, и господа офицеры милость окажут, изволят чего доброго про Антипа сказать? А может, Тимофей, мы рано суетимся? Фадея Ивановича, старшего писаря, позавчера видал, так он мне сказал, что уведомление в Уфимскую губернию по Бабкину отправил. В сельской общине родня без куска хлеба, конечно, не оставит сирот, да и барин, как Антип сказывал, у него добрый. Всё лучше в Рассеи семье жить среди своих, чем тут, на Кавказе. Никогда ведь не знаешь, когда тут новый набег будет и чем это он обернётся.
– Может быть, – проговорил, вставая со своего места, Гончаров. – Хотя кто же его знает, как то уведомление пойдёт и не затеряется ли в какой канцелярии. Поглядим. Ладно, Захар Иванович, пойду я часовых менять. Потом, пожалуй, прилягу, посплю пару часов. Ты этот полог не убирай, я его к костру ближе придвину.
– Ла-адно, ступай. Я, пожалуй, тоже опочивать буду. Завтра день суетной предвидится, начальством велено все бочки с солониной и сухарным запасом проверить и переложить. А то дожди на той неделе хорошие были, кой-чего подмокло, так что для просушки. Ну да это не твоего уже ума всё. Ступай.
Вылазок из крепости и других тревог не было, дежурство прошло спокойно, и, передав посты сменному, дневному караулу, Тимофей пошёл попрощаться с Морозовым. Дядька был сильно занят и, суетясь у штабелей с интендантским имуществом, только помахал ему рукой. Какой-то неизвестный важный господин из нестроевых чинов покрикивал на тыловиков, и те старались показать перед ним своё усердие.
– Новый полковой интендант, что ли? – пробормотал Гончаров и, развернувшись, пошагал в расположение.
– Тимофей Иванович! Господин унтер-офицер! – окликнул его смутно знакомый тыловик. – Вас господин фаншмит просил к нему заглянуть. Беги, говорит, Фимка, к провиантскому магазину, там унтер-офицер Гончаров должен с караула меняться. У него крест на груди серебряный, не ошибёшься, увидишь – зови ко мне. А я Ефим, помощник его. Не припоминаете?
– А-а, точно, вспомнил. Помощник полкового коновала. А то думал, где я тебя видел? На выбраковке коней.
– Всё верно, там, при Василии Прохоровиче в учениках состою, – подтвердил Ефим. – Пойдёмте, Тимофей Иванович, там для вас лошадь приглядели.
– Ого! – воскликнул Гончаров. – Интересно. Неужто всё-таки нашли мне строевую? – И поспешил вслед за провожатым.
Фаншмитом, или по-русски – коновалом, в кавалерии величали обученных ветеринарному искусству нижних чинов. Должность эта была ответственная, окладом, не беря во внимание господ офицеров, уступающая только лишь полковому священнику и оружейному мастеру. Так что смотрел Василий Прохорович на всех, кто был чином ниже прапорщика, свысока.
– Принимай и в бумаге распишись, – важно изрёк он, кивнув на прижатый камнем лист. – Чего так на неё смотришь? Знакомая?
За спиной у коновала стояла рыжей масти кобыла, одно ухо у неё было наполовину срезано, посередине лба белела полоска светлой шерсти, немолодая, что сразу же бросалось в глаза, но и не кляча. А ведь и верно где-то определённо Тимофей её видел.
– Да из твоего же отделения она, – хмыкнул Прохорович. – У этого, у хриплого такого, у немолодого, ещё при выбраковке полгода назад её забрали. Думали, местным под забой отдать, а ты ещё говоришь, что справная она, что послужит ещё.
– Так это Зорька Хребтова Макара! – осенило Тимофея. – Зорька! Зорька! – И он, подойдя, огладил морду лошади.
– Ну вот, теперь точно признал, говорил же я вам. – Фаншмит кивнул стоявшим рядом двум нестроевым. – Аптекарскую фуру возила ваша Зорька. Так-то и правда ведь бодрая. Еле отдал её Матвей Кузьмич. Новых на ремонт ещё нескоро нам из Моздока подгонят, так что забирай. Хребтову своему можешь обратно её отдать, а его жеребца себе забрать. В бумаге, главное, о принятии подпись поставь, а потом в полевой склад за всей сбруей иди.
В расположение взвода Тимофей подъехал уже к обеду верхом. Только спешился, а его уже обступили ребята.
– Вот так Иванович, вот сходил, называется, в караул! – воскликнул Балабанов, принимая повод. – А я думаю, чего это в них зачастил?! А тут вона как – свой антирес!
– По безлошадности ставили, – буркнул тот. – А коли такое желание есть, Елистратка, так я тебя тоже туда определю.
– Не, не, не-е. – Тот замотал головой. – Я при коне. Шучу я, не обижайся, старшо́й.
– Ну точно тебе, Ванька, говорю – Зорька это. – Федот Васильевич толкнул локтем стоявшего рядом Чанова. – Ухо с косым срезом видишь? А слева на крупе рубец? Макар, твоя кобыла?! – крикнул он спешившему к толпе Хребтову.
– Зо-орька! – Подбежавший драгун растолкал всех стоявших и крепко обхватил морду лошади. – Зо-оренька!
– Ну-у, говорил же, Макаркина. – Васильевич кивнул Чанову. – У меня-то глаз намётанный. Как теперь делить их будете, ежели Хребтов свою старушку опять захочет себе взять? – спросил он у Гончарова.
– Да мне-то всё равно. Пусть сам и решает. Отойдём, Макар? Поговорим?
Хребтов оторвался от Зорьки и, вздыхая, пошёл вслед за командиром.
– Я на тебя не давлю, делай свой выбор сам, – проговорил задумчиво Гончаров. – Мне после моей Чайки всё равно уж как-то.
– Полгода уже у меня Гром, – словно бы оправдываясь, произнёс Хребтов. – Объездил его, привык он ко мне, да и я к нему. Попервой всё с Зорькой сравнивал, думал, лучше уж на ней, да потом свыкся. Заберёшь под себя её, Иванович?
– Смотри сам, – пожав плечами, ответил Тимофей. – Заберу.
– Ну, вот и ладно. В готовщиках я сегодня, как бы не пригорело. – И потопал в сторону костра.
– Ну что, Зорька, теперь ты моя, – оглаживая гриву лошади, проговорил Тимофей. – Извини, а вот сухаря у меня нет. Теперь нужно опять всегда при себе его в кармане держать.
