Андрей Бондаренко
Северная война
Через неделю царевич Алексей, Гаврюшка – его персональный охранитель, царевна Наталья и Василий Волков (куда же без него?) отбыли обратно на Москву.
– Я, дядя Саша, еще бы задержался в твоей славной Александровке, порыбалил бы разочек-другой… Да вот – навалились дела! – совершенно по-взрослому, доходчиво объяснил Егору царевич. – Договорились мы ранее с мастером Картеном Брандом начать занятия по математическим хитрым наукам с определенного дня. Нехорошо это: слово данное нарушать, опаздывать! Не по-царски…
И двух суток не прошло с того момента, как отбыл на Москву конный поезд царевича Алексея, как в Александровке объявился новый дорогой и желанный гость – Яков Брюс, дружок верный, приятель закадычный.
– Яшка! – заключил Егор друга в свои крепкие объятия. – Как я рад тебе! Сколько же мы не виделись с тобой? Почитай – полгода?
– Да, что-то около того, – холодным и невозмутимым голосом ответил Брюс, неловко отстранился, вежливо поклонился подошедшей Саньке: – Александра Ивановна, мое вам почтение! Как драгоценное здоровье детишек ваших? Не болеют ли? – Не дожидаясь ответов на свои вопросы, монотонно продолжил, глядя куда-то в сторону: – Где сейчас Петр Алексеевич? Баню жаркую решил протопить? Извините, дорогие друзья, но мне надо срочно к государю: незамедлительно доложиться о своем приезде…
Брюс, высоко вздернув голову, украшенную длинным угольно-черным париком, шагая широко и размеренно, удалился в сторону хозяйственных пристроек.
– Что это было? – опешил Егор, вопросительно глядя на жену. – Вернее, кто это был? Яша Брюс, мой лучший друг? Да нет же, не верю! Саня, ущипни меня – чтобы проснуться… Ой, зачем же так сильно?
– Ну извини, милый! – Санька нежно чмокнула его в щеку. – Сам же просил. Да, а с Яковом, определенно, творится что-то не то, словно бы подменили человека… Может, он просто устал с дороги? Ничего, сейчас попарится с вами в жаркой баньке, глядишь и оттает. Саш, я тебе уже и белье собрала чистое, корзинка вон – стоит в сенях. Прихвати ее и иди, пообщайся с другом своим…
Петр очень любил париться в русской бане и – когда было свободное время – сам же баню и протапливал, замачивал веники, заваривал всякие целебные настои из лечебных свежих и сушеных трав.
Вот и в этот раз царь – потный и раскрасневшийся, единолично властвовал на банном пространстве, отогнав в сторонку всех денщиков и охранных сотрудников.
Когда Егор, зажав в ладони ручку плетеной ивовой корзинки – с чистым бельем и толстой льняной простыней-полотенцем, зашел в просторный предбанник, то краем уха услышал обрывок разговора Петра с Брюсом – через приоткрытую дверь в парное отделение, над которой вился серый дым, исчезая в специальном люке, вмонтированном в потолок предбанника.
– Значит, сердечная рана у тебя, Яша? – мягко и понимающе спросил царь. – Потому и хмур так, непохож на самого себя? Прячешься от всех?
– Извини меня, государь! – послышался равнодушный, какой-то неестественный и притворно виноватый голос Брюса. – Получилось вот так! Забыли меня предупредить, что все польские женщины, без исключения, сколь прекрасны – столь же непостоянны и ветрены…
Егор костяшками пальцев постучал по дверному косяку, предупредительно кашлянул пару раз, спросил громко:
– Господа высокородные, я вам не помешаю? Может, у вас тут секретные разговоры?
– Заходи, охранитель, заходи! – добродушно разрешил Петр. – Какие могут быть секреты от тебя? Все равно – разнюхаешь и вызнаешь, коль захочешь…
На одном большом бронзовом гвозде, вбитом в бревенчатую стенку предбанника, висела царская одежда, на другом – дорожный камзол и черный парик Брюса. Егор поставил на широкую скамью свою корзинку, разделся догола, повесил свои вещи на третий гвоздь, через узкую дверную щель проскользнул в парилку.
Баня топилась по-черному, поэтому находиться в парном отделении во время протопки можно было только сидя на корточках. В топке еще жарко горели березовые сухие дрова, в широком бронзовом котле, вмурованном в тело печи, лениво кипела вода, голый Петр ковшиком на длинной ручке осторожно черпал из котла кипяток и разливал его по медным (с деревянными ручками) тазикам, в четырех из которых лежали березовые и дубовые веники, предназначенные для замачивания. Яков – в штанах и расстегнутой на груди холщовой рубахе, нещадно обливаясь потом, усердно крошил руками еще в четыре медные емкости пучки сухих трав.
– Чистотел, пустырник и зверобой! – важно пояснил царь. – Настой сей здорово помогает от подлого кожного зуда. Это меня Никита Зотов научил, еще в детстве… Яшка, иди разденься, тебя пока Данилыч подменит!
– Не, Петр Алексеевич, не настроен я сегодня посещать баню, – усталым и равнодушным голосом сообщил Брюс. – Устал что-то с дороги, спать, наверное, завалюсь…
– Не сметь мне возражать! – прикрикнул царь. – Тоже – завел моду: хочу не хочу… Я приказываю – париться тебе с нами сегодня! Хватит уже – нос воротить от старых друзей! Иди-ка, дружок, в предбанник, раздевайся и снова принимайся за сухую траву. А Алексашке, то есть – знатному сэру Александэру, я дам другое важное поручение…
Яков, непонятно вздохнув, ушел, Петр заговорщицки подмигнул Егору:
– Вот, прекрасная и коварная графиня польская – разбила Яшкино бедное сердце! Переживает теперь наш приятель рыжий… Спасать надо бродягу! Ты уже разделся? Напрасно, одевайся и чеши-ка, охранитель мой верный, на кухню, прихвати побольше хмельного. После парилки – выпьем слегка, разговорим Брюса, утешим…
Было слышно, как в предбаннике что-то громко стукнуло, потом зашуршало.
«Это Яшка приставил табурет к дальним антресолям, где под рогожей хранятся использованные веники (ими под самую зиму обкладывают корни молодых слив и вишен), и что-то прячет там, – уверенно определил внутренний голос. – Надо будет обязательно пошарить там! Может, и прояснится истинная причина Брюсовой печали…»
Когда Егор – с десятилитровым бочонком медовухи на плече – выходил из кухни, то нос к носу столкнулся с собственной женой, пришедшей отдать последние распоряжения касаемо позднего (по случаю мужского банного дня) обеда. Выслушав душещипательную историю о легкомысленной польской графине, по чьей вине Брюс пребывал в смертельной тоске, Санька только недоверчиво покачала головой и безапелляционно заявила:
– Врет все этот ваш рыженький! Как последний сивый мерин!
– Как это – врет?
– А вот так, мой миленький! Когда у человека терзания сердечные, то у него совсем другие глаза. А у Якова – холод какой-то внутри, пустота. Глаза – равнодушные такие, мертвые… Что-то здесь не так, Саша! Ты уж мне поверь, женский глаз, он приметливый в таких делах, верный…
Парились они вшестером: Петр, Егор, Алешка Бровкин, князь-кесарь Федор Ромодановский, генерал фон Зоммер и Яков Брюс. Поддавали, веселились, по очереди – от души – хлестали друг друга замоченными в крутом кипятке березовыми и дубовыми вениками.
Первым дружную компанию решил покинуть тучный и полнокровный князь-кесарь, выдохнув устало:
– Стар я уже, братцы любезные. А вы, черти, поддаете уж очень чрезмерно, – попросил Бровкина: – Алешенька, помоги уж старику хилому добрести до хозяйского особнячка. А то голова кружится чего-то…
Ромодановский с трудом оделся и, вежливо поддерживаемый под локоть Бровкиным, удалился неверной походкой к дому.
Вторым из коллектива выбыл Теодор фон Зоммер. Старенький генерал – не большой любитель банных утех, посетил жаркую парную только один раз, после чего полностью переключился на медовуху. Он как-то быстро и незаметно захмелел, загрустил и, в конце концов, благополучно уснул, пристроившись на широкой скамье предбанника – ближней к выходу на улицу.
Когда Петр и Брюс, распаренные докрасна, неуклюже побежали голышом к ближайшему пруду – немного охладиться и вволю поплескаться, Егор взобрался на высокий табурет, приставленный к дальним антресолям, наугад пошарил рукой под рогожей, нащупал какой-то непонятный продолговатый предмет, вытащил, тщательно осмотрел. Предмет оказался маленькой прямоугольной коробочкой, обшитой темно-синим бархатом. Он нажал на крохотный бронзовый рычажок, приделанный сбоку, крышка приоткрылась. Егор с удивлением положил на правую ладонь крохотный золотой (или же только позолоченный?) циркуль, повертел его перед глазами, непонимающе пожав плечами, положил циркуль обратно в коробочку, защелкнул крышку, аккуратно запихал коробку под рогожу, спрыгнул на пол, отставил табурет далеко в сторону.
Оставшаяся троица еще немного попарилась, после чего приступила к распитию крепкой медовухи – под рассказы Брюса об его впечатлениях европейских. Яшка немного оттаял (как Санька и предсказывала), с удовольствием рассказывал о приобретенных ученых книгах и брошюрах, о многочисленных встречах с разными образованными и ужасно умными людьми. Неожиданно выяснилось, что никто не догадался захватить с собой табак и курительные трубки.
– Алексашка! – строго велел Петр. – Давай не ленись, сбегай и принеси, курить очень уж хочется! Ты же здесь хозяин? Знать, тебе и бежать…
Егор, одевшись наспех, неторопливо пошел в сторону дома. Шел и думал: «Как-то совсем не верится, что Якову этот циркуль подарила его ветреная варшавская прелестница. Да он явно и нерабочий, в том плане, что им чертить совершенно невозможно. Так, безделушка, обычный сувенир – на память… Вот еще, многие исторические документы, которые мне довелось просматривать в Учебном центре международной организации „SV“ – в далеком двадцать первом веке, однозначно говорят о том, что на каком-то этапе своей долгой и многотрудной жизни Яков Брюс вступил в масонское братство. Может, с этим и связаны нынешние Яшкины странности? Что мне известно про масонов? А практически и ничего! Что-то там было про вольных каменщиков – у Бориса Акунина – в книге „Внеклассное чтение“… Тайный орден – с совершенно непонятными конечными целями и задачами. Внешние атрибуты, символика? Кажется, строительный мастерок, чертежный циркуль, что-то там еще… Циркуль!!! Ну ладно, допустим, что Брюс стал „вольным каменщиком“. Это что, плохо? Совсем и не факт! Одно только смущает: каждый брат ордена масонского – обязан беспрекословно выполнять приказы других своих братьев, чей ранг (градус – по-ихнему) выше. Что там Яшке его старшие братья по ордену могут приказать? Неизвестно! То-то и оно…»
Он прошел через сени, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где располагалась их с Санькой супружеская спальня, из специального ларца достал три голландские курительные трубки, мешочек с английским табаком, подошел к окну. До бани было метров триста, недалеко от ее двери, на улице, виднелись две светлые фигуры. Егор положил курительные причиндалы на стол, взял со стеллажа подзорную трубу.
«Чего это они выскочили на улицу? Взгляни-ка!» – забеспокоился внутренний голос.
Петр, небрежно завернутый в белую холстину, тяжело отдуваясь и морщась, сидел на низенькой скамейке и болезненно поглаживал грудь – с левой стороны. Брюс же – уже в штанах и светло-розовой рубахе, видимо, от нечего делать, пытался большим острым топором расколоть толстую березовую чурку.
– Городской, что с него возьмешь! – усмехнувшись, пробормотал Егор. – Вон же, рядом совсем, лежит бронзовый колун…
Неожиданно – в окуляре подзорной трубы – лицо царя перекосила гримаса животного страха. Петр резко вскочил на ноги и начал медленно, неуклюже пятясь задом, отступать к банной двери, неожиданно споткнулся о березовый чурбак и неуклюже упал на спину…
– Что еще такое? – Егор мгновенно перевел подзорную трубу в сторону.
Со стороны темно-зеленого леса к хозяйственным постройкам приближался – короткими прыжками – матерый волк: седая морда – в клочьях розовато-белой пены, страшный оскал желтых зубов. От царя зверя отделяло метров шестьдесят—семьдесят.
«Ерунда! – заверил внутренний голос. – У Брюса-то – топор в руках, отобьется!»
Егор еще раз перевел подзорную трубу: Яков застыл на месте, улыбаясь странно и как-то облегченно, а потом – неуловимым движением – отбросил топор в сторону…
Глава пятая
Похищение царевича Алексея[16]
Егор положил на стол – рядом с курительными принадлежностями – уже бесполезную подзорную трубу, двумя скупыми движениями распахнул створку окна, выхватил из походной седельной сумки, висевшей на спинке стула, двуствольный пистолет саксонской работы, выстрелил – одним стволом, через открытое окошко, громко прокричал:
– Тревога! Все – к бане! – после чего запихнул пистолет за широкий пояс штанов, ловко перебросил ноги через подоконник, крепко держась за него пальцами рук, спустил тело вдоль стены и, разжав пальцы, упал на землю, перекувырнулся через голову, вскочил на ноги и изо всех сил припустил к хозяйственным постройкам.
Впереди мелькала чья-то широкая спина.
«Это – Алешка Бровкин! – опознав спину, обрадовался внутренний голос. – Он тебя опережает метров на сто двадцать! Прибавь, братец!»
Вот и баня. Голый Петр, потерявший где-то прикрывающую его ранее холстину, неподвижно сидел на высоком банном пороге: белое лицо, круглые от страха глаза трясущиеся щеки… Но, однозначно, жив, здоров и даже не покусан! Брюс безвольно, глядя прямо перед собой невидящими глазами, сидел на колоде для рубки дров, устало свесив длинные руки между худых коленей, только вот топор бесследно исчез.
Егор обернулся на полкорпуса: в десяти—двенадцати метрах от бани обнаружилась серая обезглавленная тушка волка, окровавленный топор, собственно отрубленная волчья голова и Алешка Бровкин, поддерживающий за безвольные плечи худое старческое тело.
– Как же так, генерал? – сглатывая слезы, спросил Бровкин. – Как же это – Теодор?
Ответом Алешке был только тяжелый хрип, полный смертельной тоски, и странное противное бульканье…
Властно и однозначно махнув рукой подбежавшим сотрудникам своей Службы в сторону царя (знак означал: заниматься только данным объектом и в другие дела пока не вмешиваться!), Егор, обойдя стороной мертвого волка, отсеченную голову и окровавленный топор, присел на корточки рядом с фон Зоммером, спросил негромко:
– Что со стариком, маркиз? Жить-то будет? Алешка отрицательно помотал светло-русой (без парика) головой:
– Куда там – жить, командир! Искусан он весь, горло порвано, кровью истекает, кончится, наверняка, минут через семь—десять… А даже и уцелей горло, то и это не помогло бы: волк-то – бешеный… Это что же получается, Данилыч? Генерал проснулся – то ли от твоего выстрела, то ли от крика Петра Алексеевича, выбежал на улицу, увидел волка и сразу – с голыми руками – прыгнул на зверя, заслонил государя своей грудью?
– Наверно, так все и было… Топор-то ты подхватил от колоды?
– Я! А Яшка, сукин кот, все так и сидел – каменным истуканом, даже не дернулся на помощь, бесстыжая морда…
Егор в двух словах поведал Бровкину об увиденном им через окуляры подзорной трубы.
– Даже так? – возмущенно выдохнул Алешка. – Облегченно улыбнулся и отбросил топор в сторону? Вот же – гадина! Арестовываем?
Опять тоскливо захрипел умирающий фон Зоммер…
– Я один справлюсь! – решил Егор. – Ты, Алешка, здесь оставайся, утешь генерала перед смертью – чем сможешь, глаза ему потом прикрой… Да, ты же моток веревки всегда таскаешь с собой! В правом кармане? Ага, нащупал. Все, я пошел! Прощай, герр Теодор! Извини, если было что не так…
Царя охранники определили обратно в баню: обмыть от грязи, а может, и еще немного попарить вениками, ведь общеизвестно, что русская парилка – она знатно нервы успокаивает, восстанавливает силы… Но кто-то из охранных сотрудников незримо был где-то рядом, спрятавшись – в соответствии с инструкциями, разработанными на такой нестандартный случай.
«Поздно они взялись инструкции выполнять! – въедливо заметил внутренний голос. – Раньше надо было выставлять скрытые посты! Да, братец, прокололась в этот раз твоя хваленая Служба! Есть еще над чем работать…»
Брюс все еще пребывал на березовой колоде, изображая собой невинную куклу, бестрепетно изучая своими немигающими глазами местную неровную линию горизонта. Рядом с Яшкой стоял его денщик – белобрысый псковский парнишка и, размахивая худыми руками, уговаривал хозяина пойти к дому.
– Как звать? – хмуро поинтересовался подошедший Егор.
– Фролкой кличут! – чуть испуганно доложил денщик и пожаловался: – Вот, господин Брюс – не хотят уходить, словно бы уснули…
– Молчать! – распорядился Егор. – Нож есть?
– Есть, как же без ножа…
– Молчать! Давай сюда нож! Теперь – кругом! Руки – завести за спину! Молчать!
Оперативно разрезав Алешкину веревку на четыре равных куска и воткнув нож в землю, Егор за несколько секунд связал Яшкиному денщику руки, ловкой подсечкой сбил его на пожухлую осеннюю траву, крепко связал ноги, медленно подошел к Брюсу, проговорил – с расстановкой:
– Ну, чего сидим? Кого ждем? Руки, дружок, завел за спину, ну! Быстро – завел! Глухой, что ли?
– Саша, ты что? – перевел на Егора свои несчастные глаза Брюс. – Я просто испугался очень сильно! И от того испуга – даже пошевелиться не мог! Есть ли вина в том? Я же твой друг, Саша…
– Считаю ровно до трех – потом бью – очень больно! Ты же меня знаешь… – честно предупредил Егор. – Раз… два…
Яков покорно поднялся на ноги, покладисто завел руки за спину, грустно подмигнул и медленно развернулся на сто восемьдесят градусов.
Покончив с руками, Егор крепко взял Брюса за шиворот рубашки, аккуратно уложил на землю и, надежно связав ему ноги, начал тщательно охлопывать карманы.
– Что ты задумал? – забеспокоился друг Яков.
– Молчи и не дергайся! – посоветовал Егор.
Он достал из левого кармана Яшкиных штанов темно-синюю бархатную коробочку, вынул из нее маленький ярко-желтый циркуль, поднес к глазам пленника.
– Ты знаешь, что обозначает сей предмет? – глухо и недобро спросил Брюс.
– Знаю, брат, очень даже хорошо знаю! – откликнулся Егор. – Это такой опознавательный знак, а может, просто символ…
– Молчи, ни слова больше! Молчи! – неожиданно прервал его Яков. – Нагнись ко мне, я шепну – парочку словечек.
– Ну?
– Оттащи в сторону моего денщика, чтобы он ничего не слышал… Разговор есть!
– Оттащил, дальше что?
– Ты начал говорить – про тайные знаки и символы. Продолжай!
– Опознавательный знак, он же – символ – ордена масонов, – скучным голосом поведал Егор. – Иногда они себя называют и «вольными каменщиками»… Чем эти деятели тайные заманили тебя в свои уловистые сети? Наверное, пообещали неограниченный доступ к сокровенным и тайным знаниям? А, Яша?
– Не твое дело, лапотник безродный!
– Верно, совсем и не мое! – невозмутимо согласился Егор. – Но за все на этом свете, рано или поздно, приходится платить. Не так ли? Вот и с тебя попросили плату! Какой-то старший брат приказал тебе, псу паршивому, убить царя Петра. А у масонов приказы не обсуждаются, они – тупо выполняются! Вот ты и махал топором, якобы дрова рубил, все никак не решался государю заехать по башке. А тут волк бешеный выбежал из леса, ты и обрадовался: можно самому не марать ручек нежных… Не возражай! Я все это видел из окна спальни – в подзорную трубу…
– Имею конкретное предложение! – твердо и непреклонно заявил Брюс.
– Да ну? Излагай, слушаю внимательно!
– Ты забываешь все: и о «вольных каменщиках», и о топоре. Пусть на мне висит только обычная трусость…
– С чего бы это вдруг – мне укорачивать собственную память? – удивился Егор, предчувствуя недоброе.
– А с того самого! Не забыл, Александр Данилович, часом, о хитрых таблетках месье Жабо? О том, как ты свою жену, красавицу Александру, провел мимо постели Петра Алексеевича? А как же царское право на «первую брачную ночь»?[17] Наш государь не поймет такой шутки! Молчишь? Вот то-то же! Предлагаю еще раз: ты забываешь о масонском циркуле и о топоре, я – о хитрых таблетках. Лады?
– Лады! – после минутного молчания хмуро подтвердил Егор, обернулся к бане, позвал громко: – Эй, кто там есть? Ко мне, живо!
Из-за угла почерневшего сруба тут же выскочил шустрый парнишка в неприметной одежде, молнией метнулся к Егору, вытянулся в струнку:
– Поручик Солев Иван! Жду ваших приказаний, господин генерал-майор!
– Брат покойного Матвея Солева?
– Так точно, господин генерал-майор, младший!
– Что ж, Иван, это очень хорошо. Твой брат Матвей был весьма достойным и храбрым человеком, – одобрительно улыбнулся Егор. – Слушай, поручик, мой приказ! Собери сюда наших людей. Первое: необходимо помочь полковнику Бровкину (Алешке, по случаю получения им титула маркиза, царь недавно присвоил полковничье звание) во всем, что он скажет. Второе: этих двух – незамедлительно посадить под замок и приставить к ним надежную охрану. Дворянина Брюса – в пустующий амбар у паркового пруда, его денщика – в погреб за старым сенником. Обоих не развязывать ни в коем случае! Выполнять! – развернулся и быстро зашагал к дому: необходимо было хорошенько подумать обо всем случившемся, посоветоваться с женой…
Через два часа они сидели уже в светелке дома супругов Меньшиковых – все той же дружной банной компанией, – за исключением умершего фон Зоммера и арестованного Якова Брюса.
– Сдвинем наши чаши, други! Помянем покойного Теодора, славного генерала фон Зоммера! – предложил царь, уже полностью пришедший в себя.
Сдвинули, помянули, помолчали…
– Да, один за другим! – тяжело вздохнул князь-кесарь. – Сперва славный Лефорт навсегда ушел от нас, теперь вот – Теодор. Еще вот и полковник Яков Брюс знатно опростоволосился…
– Кстати, по поводу Брюса! – очнулся от своих тягостных раздумий царь и недовольно посмотрел на Егора: – Ты, охранитель, Яшку за что арестовал?
– За трусость, мин херц! Испугался он бешеного волка и выронил топор из рук! Еще и гримасу состроил при этом – странную какую-то… Я сам это видел – в подзорную трубу!
Петр зло стукнул кулаком по столу, недовольно покачал головой:
– Испугался – это плохо, конечно… Причем и не в первый раз! Помните, как Брюс грохнулся в обморок, когда ему приказано было отрубить голову стрельцу? А ты говоришь – гримасу… Да, трус Яшка законченный, хиляк и полный слюнтяй! Гнать его надо из армии, к чертям свинячим! Но он же – и друг наш! Сколько всего было: и потехи армейские, и плотские, и попойки – веселые, бесконечные… Как позабыть об этом? Ладно, делаем так: я лишаю Якова звания полковничьего! Отныне он к армии у меня и близко не подойдет! Пусть занимается своими научными трудами, голову ломает – в лаборатории оружейной… Алексашка, иди и незамедлительно освободи нашего рыжего и ученого кота из-под ареста!
– Как скажешь, государь, твоя воля, – тяжело и неодобрительно вздохнув, не спеша, поднялся из-за стола Егор.
В коридоре громко простучали по деревянному полу чьи-то торопливые шаги, дверь широко распахнулась, и в светелку ворвался Василий Волков – в замызганном до невозможности кафтане, без треуголки и парика, с осунувшимся лицом и горящими глазами, выдохнул – потерянно и хрипло:
– Где?.. Где Яшка Брюс? Где он?
– Здесь он, Вася, успокойся. Сейчас я его приведу, – ответил Егор, понимая, что случилось что-то страшное. – Да успокойся ты! Доложи четко – что произошло? Почему…
– Арестовать надо срочно Брюса! – невежливо перебил Егора Волков. – Срочно арестовать, пока этот злодей не сбежал! – испуганно зажмурился и бухнул: – Царевича Алексея – похитили!
В комнате установилась (повисла, посетила, поселилась – на краткий миг?) абсолютная тишина, было только слышно, как в дальнем углу зловеще тикают громоздкие напольные часы, купленные в Амстердаме.
Егор внимательно и обеспокоенно посмотрел на Петра: не приближается ли очередной нервный припадок? Но нет, царь, хоть и был смертельно бледен, но, похоже, пока не собирался пошло падать на пол и биться там в неаппетитных судорогах.
– Сказывай, подполковник! – грозно велел Петр, глядя на Волкова холодными и колючими глазами.
– А как же Брюс? Его же надо арестовать…
– Арестован уже сей ворог! Присаживайся к столу, вот тебе – чарка перцовки, выпей, успокойся. До дна пей! И сказывай – четко, без спешки! Остальным – не перебивать Волкова! Если надо будет, то я ему вопросы сам задам…
Василий осторожно, стараясь не испачкать своей грязной одеждой скатерти, присел на самый краюшек стула, выцедил, глотая с трудом, предложенную перцовку, икнул, тщательно обтер рот ладонью, начал докладывать – четко и доходчиво, как учили:
– На полдороге к Москве переночевать остановились в селе Воскресенском, там очень большой постоялый двор. Поужинали, рано легли спать. Царевич Алексей и Гаврюшка Бровкин – в отдельной комнате, к дверям приставили надежного драгуна – с двумя пистолетами и саблей. Рано утром меня Гаврюшка разбудил, мол, проснулся, а царевича в спальне-то и нет! Подождал он немного, пошел искать Алексея. Вышел в коридор, а у дверей – прямо на грязном полу – крепко спит драгун охранный… Попытался Гаврюшка его разбудить, а ничего и не получается! Тогда мальчишка бросился ко мне, разбудил, рассказал о пропаже. Я тут же всех своих людей поднял на ноги. Они заперли крепко ворота постоялого двора, всех постояльцев – включая денщиков – согнали в столовый зал, объявили арестованными. Начали тщательный розыск: допросили всех гостей, их слуг, хозяев двора постоялого, халдеев, поваров, всех прочих… Кузнец, у которого кузня прямо при постоялой конюшне расположена, вспомнил, что когда он поздней ночью сидел-выпивал со своим подмастерьем у невеликого костра, то мимо проходил – к воротам двора, какой-то важный кавалер, ведущий за руку мальчишку. В свете костра кузнец смог рассмотреть только карий парик и рыжие усики того кавалера. Я сразу тогда подумал о Брюсе, да засомневался сильно: откуда ему взяться в Воскресенском? Тут и Бровкин-младший вспомнил, что еще перед самым ужином царевич о чем-то коротко переговорил – с неизвестным ему, Гаврюшке, рыжеусым дворянином. На вопрос «Кто это такой?» Алексей ответил, мол: «Один очень хороший друг…» У хозяина постоялого двора была заведена, как и полагается, гостевая книга, где он отмечал всех своих постояльцев: имя-фамилия, куда следует и откуда. Полистал я ту книгу:
точно, вот же он – полковник Яков Брюс! Следует из своей деревеньки подмосковной в село Александровское, куда и отбыл ранним утром – согласно сделанной записи. Это хозяин постоялого двора записал со слов кучера, сам-то Яшка с трактирщиком даже разговаривать не стал, сразу послал по матерному и пригрозил все зубы пересчитать. Только глазастый трактирщик клялся и божился, что он лично наблюдал за отъездом сего важного гостя, и уверял, что никакого мальчика не было при этом, один уселся Брюс в свою карету. Уселся и велел кучеру – следовать без остановок – на Александровку… Я тогда сразу смекнул – что к чему! Ночью Яшка подло выманил царевича из его комнаты. Наверно, пообещал показать что-то очень интересное, Алексей-то у нас – очень уж любопытен. Брюс вывел царевича за ворота и сдал на руки своим подлым сообщникам, которые и увезли Алексея – в неизвестном направлении… Я сразу в Александровку поскакал верхом – чтобы быстрее. Гаврюшка с драгуном – на одном коне – тоже следуют сюда, только отстали немного…
– А где Наталья, сестра моя? С ней-то, надеюсь, все в порядке? – спросил царь, устало прикрыв глаза ладонью.
Волков чуть смущенно улыбнулся:
– Я Наталье Алексеевне советовал, чтобы она возвращалась на Москву. Да где там, такую попробуй удержи! – восхищенно вздохнул. – Вместе с драгунами царевна на запад поехала – искать царевича и его неизвестных похитителей… Петр Алексеевич, государь! – словно что-то вспомнив, обратился к царю: – Так чего же мы ждем, коль Брюс здесь? Допросить его, вражину подлую, срочно надо!
Петр поднялся на ноги, внимательно посмотрел на Егора, спросил – холодным и одновременно страшным голосом:
– Кнуты хорошие найдутся у тебя, охранитель? Клещи путные? Прутья длинные, металлические?
– Кнуты найдутся, – ответил Егор. – А клещи и прутья возьмем из кузни…
– Вот и тащи все это – к месту, где Яшка сидит сейчас! Пусть меня проводят туда и костер разожгут – пожарче… А ката умелого ты, душа нежная, наверное, и не держишь в своей вотчине? Напрасно, братец! Ладно, я сам справлюсь…
У открытых дверей амбара горел невысокий веселый костерок, над пламенем которого царь старательно нагревал лезвие большого крестьянского серпа, обнаруженного, очевидно, в самом амбаре.
– Мин херц, все просимое тобой доставлено! – хмуро сообщил Егор, складывая у костра клещи – самых различных размеров, и железные прутья – разной длины и толщины.
– Молодец, Алексашка! Поможешь?
– Может, мин херц, я лучше пока допрошу Яшкиного денщика, чтобы времени не терять? Он у меня содержится отдельно…
– Дельно, охранитель, дельно! – одобрил Петр. – Может, и всплывет чего интересное! Действуй! О, Гаврюшка! – обрадовался царь, завидев мальчишку, слезавшего – с помощью усатого драгуна – со смертельно усталого коня. – Иди-ка, отрок, сюда! Да не бойся ты, не буду я тебя казнить сегодня за твой недогляд. И ругать даже не буду. Просто посмотришь на одного человека – с рыжими усами. Вдруг да и узнаешь его…
Егор, подбадривающе потрепав по щеке Бровкина-младшего, пошел, прихватив с собой самые большие клещи, к погребу, где содержался арестованный денщик.
У дверей погреба бдительно дежурили два его вооруженных – немецкими пистолетами и широкими саблями-палашами – сотрудника: Иван Солев и неизвестный Егору высокий костистый юнец с жидкими черными усиками.
– Здорово, Иван! – коротко кивнул Егор Солеву и вопросительно посмотрел на его напарника.
– Поручик Никита Апраксин! – понятливо представился черноусый юнец.
– Кто отец?
– Петр Матвеевич Апраксин, комендант северной крепости Ямбург!
Егор одобрительно хмыкнул и приказал:
– Значится так, Иван и Никита! В деревянные стены погреба надо надежно вбить бронзовые костыли, к коим и привязать пленного – за руки и за ноги. Распять его на стене, короче говоря. Полностью раздеть. При этом с денщиком особо не церемониться, можно и по наглому лицу настучать немного… Все, надеюсь, ясно? Тогда – выполняйте…
Дожидаясь, когда его приказ будет выполнен, он присел на низкую завалинку, раскурил свою трубку, попытался привести мысли в относительный порядок: «С какой целью неизвестные похитили царевича Алексея – сейчас и неважно… Главное – необходимо как можно быстрей найти и освободить мальчишку! Как было дело? Бесспорно, кто-то отдал Якову приказ: ночью вывести мальчишку за ворота постоялого двора. Там его связали, усадили в карету, увезли… Куда? Вот это – вопрос! А если Брюс и под жестокими пытками не расскажет: кто да что? Масонская клятва – это и не шутка совсем… Да нет, расскажет, конечно же! Под пытками – все расскажет. Только, скорей всего, не сразу, а только когда все силы оставят его. А времени-то лишнего у нас и нет! Тут, непременно, надо придумать что-нибудь такое – хитрое…»
