Андрей Бондаренко
Ремарк и оригами
От Автора
Существует расхожее мнение, что раскрывать преступления, совершённые маньяками, не так, уж, и сложно. Мол, надо только внимательно вникнуть в суть произошедшего и учесть все ключевые нюансы, ибо разгадка, как правило, всегда лежит на поверхности.
В этом утверждении, безусловно, есть здравое зерно.
Но что делать, если таких «поверхностей» много? Как не запутаться в них? Как определить ту – единственно-верную и нужную? Непростое это дело, дамы и господа. Ей-ей, непростое…
А ещё на этом Свете, говорят, существует Любовь. Впрочем, не стоит о ней много говорить. Любовь, она или есть. Или же её нет…
Автор
Пролог
Мир закончился, как закончилось и Прошлое. Будущего нет, его придумали злые и насмешливые люди, именующие себя – «писателями». Или же – «сказочниками»…
Настоящее? Не смешите, пожалуйста. Сплошная и бесконечная серость. Серая такая, муторная и вязкая. С гадким привкусом ежедневных горьких пилюль и таблеток…
Оригами. Да, только они – такие милые и симпатичные – слегка скрашивают жизнь. Вернее, тупое и однообразное существование. То есть, привносят в него некий, пусть и минимальный смысл. А ещё – сугубо изредка – дарят надежду.
Надежду – на что? Трудно сказать. Наверное, на свободу. А ещё и на справедливость, которая, возможно, где-то и существует. Может быть…
Оригами, они разные: простые, составные, модульные, клееные, большие, средние и маленькие.
Большие оригами выстроились на письменном столе: пухлый бегемот, гривастая лошадка, задумчивый кот, голенастый петух и приземистая собака. Они все очень солидные и важные. А ещё коварные, хитрые и злые. Не стоит им безоговорочно доверять. Обманут, запутают и затопчут. Навсегда…
Бумажный журавлик летит по комнате: светло-сиреневый, составной, с красивым кружевным хвостом.
Уверенно так летит, словно бы радуясь самому факту своего существования на этом Свете. А потом, будто наткнувшись на твёрдую невидимую преграду, он резко останавливается и пикирует вниз. Вернее, на письменный стол.
Пикирует и встречается там с собакой-оригами. Отскакивает от собаки и ударяется об упитанный бок бегемота…. Твёрдые копыта лошади. Острые когти кота. Безжалостный клюв петуха…
Беззащитный журавлик падает со стола на пол. Кружевной хвост, сломавшись, отлетает в сторону. Всё, спектакль сыгран. Игра закончена. Занавес. Просто бумажные клочки, которым – совсем скоро – предстоит знакомство с мусорным ведром. Вечный печальный конец всего светлого, доброго и радостного. Наша всеобщая Судьба – фатальная и глупая…
Конец? А если…. Если сложить-сделать большого журавлика? Большого-пребольшого? Полноценного журавля? Из плотной-плотной бумаги? Сделать и запустить?
Он полетит, полетит…
А потом упадёт на письменный стол и разметает – в разные стороны – всех этих подлых бегемотов-лошадей-котов-петухов-собак…
Может, тогда и справедливость восстановится? И жизнь вернётся? И Будущее появится?
Надо обязательно попробовать. Только – для начала – следует обрести свободу. Потому что без неё – никак…
Миттельшпиль, середина Игры
Завязался оживлённый разговор (вернее, диалог), насквозь культурной направленности. Мелькали громкие имена-фамилии, заумные термины и вычурные названия различных музейных учреждений: – «Антонио Виварини, Мантеньи, Тициан, Лото, Лоренцетти, классицизм, супрематизм, виженари арт, замок Сфорцеско, галерея Брера, Нумизматический музей…».
Минут через шесть-семь Роберт, решив-таки вмешаться в ситуацию, заявил:
– Извините, но вынужден попросить вас, уважаемые знатоки итальянской живописи, перенести эту интересную и познавательную беседу на другое время. Так как мы прибыли сюда совсем по иным – важным и серьёзным – делам-вопросам.
– На другое, так на другое, – покладисто согласилась Танго, после чего грациозно поднялась с дивана, достала из ярко-алой дамской сумочки белый картонный прямоугольник, протянула его главврачу клиники и пояснила: – Это, Сильвио, моя визитка с телефонами. На всякий случай.… Кстати, позвольте и вашу. Ага, спасибо большое, созвонимся, встретимся и поболтаем уже всласть, без спешки и ограничений…. Старший инспектор, позвольте, всё же, завершить тему о живописи? Буквально пару-тройку слов, не больше? А? Благодарю…. Вот, эта картина на стене, с правой стороны от письменного стола, на которой изображён высокий представительный мужчина в нарядном средневековом камзоле и с элегантным арбалетом в руках…. Это же, Сильвио, вы?
– Я, конечно же. Дружеская шутливая стилизация, так сказать.
– Шутливая? Понятно…. А, простите, арбалет?
– Что – арбалет?
– Он-то, надеюсь, настоящий? Очень красивая, изящная и симпатичная штуковина. Наверное, авторская работа? Хотелось бы, честное слово, взглянуть на него. Питаю, знаете ли, страсть к средневековому оружию.
«Ай, да Танго!», – мысленно восхитился Роберт. – «До чего же наблюдательна и глазаста. А я ничего такого и не заметил, мол, картина, как картина…».
– Извините, милая собеседница, но только ничего не получится.
– Почему?
– Украли у меня этот по-настоящему ценный и коллекционный арбалет. Месяца три с половиной тому назад. Залезли через балкон в квартиру и украли. Причём, только его, больше ничего не взяли.
– В полицию о краже заявили? – подозрительно прищурившись, решила проявить настойчивость Танго. – Куда конкретно?
– В полицейскую службу округа «Сити оф Сидней», по месту жительства. Можете проверить.
– И как успехи, если не секрет? Продвигается следствие?
– Никак не продвигается. Чего, впрочем, и следовало ожидать, – печально вздохнул Висконти, а после этого насторожился: – Что-то случилось? Вы же…э-э-э, мадам, не просто так спрашиваете?
– Не просто, – Танго вопросительно взглянула на Роберта и, получив молчаливое одобрение, невозмутимо пояснила: – Позапрошлой ночью, уже ближе к рассвету, предположительно из этого арбалета была убита немецкая овчарка.
– Собака? Значит, был совершён акт хулиганства? То есть, бытового вандализма?
– Если бы – хулиганства и вандализма. Не расслабляйтесь, Сильвио, раньше времени…. Итак, рассказываю. Неизвестный злодей из арбалета – прямо через оконное стекло – всадил несчастной собаке стрелу в грудь. А потом, дождавшись, когда раненая овчарка умрёт, залез в дом, поднялся на второй этаж и, долго не раздумывая, перерезал господину Поспишилу горло…
– Майклу? – на лице главврача отразилось бесконечное удивление, граничащее со страхом.
– Ему самому. Причём, от уха до уха…. Вы, Сильвио, знаете, что такое – «колумбийский галстук»?
– Конечно, знаю…. Вы, что же, хотите сказать, что…
– Да. Да. Да, – в голосе Танго зазвучали откровенно-инквизиторские нотки. – Именно это я и хочу сказать. Труп Майкла Поспишила был «украшен» колумбийским галстуком. То есть, его язык – через разрез на горле – вытащили наружу…
Глава первая
Смерть Толстяка
Догорал роскошный летний вечер – январский, так как дело происходило в Австралии. Точнее, в Сиднее – самом крупном городе этой благословенной страны.
С запада – через неплотно задёрнутые шторы – пробивались тёмно-малиновые солнечные лучи. Форточки во всех комнатах были приоткрыты и, благодаря этому, по квартире гулял лёгкий игривый сквозняк. Пахло морской свежестью, йодом, безграничной свободой и ещё чем-то – неуловимым и страшно-романтичным. Самые обычные ароматы – для крупного морского порта…
Роберт, погуляв с собакой, сменил уличные туфли на домашние тапочки, переоделся, поужинал, расположился на плюшевом диване и, взяв с журнального столика пульт управления, включил телевизор. Лениво «пробежавшись» по двум десяткам телевизионных каналов и сладко зевнув, он констатировал:
– Совершенно ничего интересного. Полная ерунда и бред сивой кобылы в лунную ночь, перемешанные с навязчивой рекламой…. Чем заняться? Спать завалиться? Или же прогуляться немного? Например, заглянуть в ближайший бар, да и убить там час-другой? Как считаешь, Рой?
– Гав, – добродушно откликнулся чёрно-подпалый английский той-терьер[1], облюбовавший старенькое кресло-качалку.
– Считаешь, что спать? Мол, завтра на девять тридцать утра назначено совещание в Прокуратуре, посвящённое предстоящей международной конференции, и надо бы прибыть туда в приличном виде? По крайней мере, без алкогольного перегара изо рта? Что да, то да. Согласен. Перегар – это плохо…. Да и не нравится мне теперь посещать здешние бары и кафе без Инэс. Непривычно как-то. И ром уже не ром. Не такой ароматный, я имею в виду…
– Гав?
– Когда наша черноволосая болтушка вернётся из гастролей по городам и весям Новой Зеландии? Завтра. Самолёт приземлится примерно в полдень. Сперва она поедет в свой театр, чтобы отчитаться по итогам и казённые костюмы сдать в костюмерную. Потом, наверняка, встретится с подружками, по которым ужасно соскучилась за две с половиной недели. Ну, а к вечеру, как я полагаю, и до дома доберётся…. Всё, поговорили. Сейчас приму душ и отправлюсь спать.
Неожиданно запиликал домофон.
– Гав?
– Пока не знаю, – Роберт, покинув плюшевый диван, прошёл в прихожую, нажал указательным пальцем на белую кнопку, вмонтированную в серую пластиковую панель, и поинтересовался: – Кого там черти принесли?
– Это я, сеньор. Санти, консьерж, – зачастил – через наклонные прорези в панели – молодой смущённый голос с ярко выраженным испанским акцентом. – Извините, сеньор Ремарк, что побеспокоил. Виноват. Вы же с работы. Наверное, устали. Но…
– Говори, Санти, толком. Что случилось?
– Убийство, сеньор.
– Где – убийство?
– В нашем доме. Там такое, такое. Говорят, что всё кровью залито. Всё-всё-всё…
– Отставить, – разозлился Роберт. – Помолчи-ка, морда мексиканская, секунд пять-семь…. А теперь докладывай – что, как, почему и зачем.
– Э-э-э…. Я не знаю, честное слово, зачем и почему. Извините, сеньор…
– Отставить. На каком этаже убили? И, собственно, кого? Отвечай чётко и по делу.
– На седьмом. Толстого сеньора, э-э-э, Смит…. Смит…
– Смит-Осборна?
– Ага, его самого, – облегчённо вздохнул консьерж. – Такой милый и вежливый толстячок. Некоторые жильцы нашего дома так его и величали за глаза – «мистер Толстяк»…. А ещё, говорят, что и его дочку зарезали. Рыженькую сеньориту Джуди. Жалко. Симпатичная была. Очень…
– Кто говорит?
– Сеньора Заубер, соседка синьора Смит…, соседка покойного мистера Толстяка. Это она мне позвонила и сообщила.
– Полицию уже вызвал?
– Нет, сеньор Ремарк. Я решил сперва вам доложить. Как…м-м-м, как главному…
– Ну-ну, – усмехнулся Роберт. – Льстец смуглолицый…. Значит так. Немедленно вызывай окружную полицию. Да и про медиков-докторов не забудь. Всё, конец связи. Роджер.
Первым делом, Роберт переоделся, выбрав для такого случая неброский тёмный костюм. Как же иначе? Убийство – штука официальная, требующая к себе элементарного уважения. Поэтому и выглядеть надо было – соответствующим образом.
После этого он, пожелав Рою не скучать и вести себя достойно, покинул квартиру, вызвал лифт и нажал на кнопку с цифрой «7». Дверцы плавно и совершенно бесшумно закрылись, и лифт, печально вздыхая, начал подниматься.
– Как там высказался романтичный Санти? – пробормотал Роберт. – Мол, милый и вежливый толстячок? Однако…. Мистер Томас Смит-Осборн, на мой частный взгляд, больше напоминал своим внешним видом не в меру откормленного борова. Или такого же откормленного бегемота. На выбор. Кому что больше нравится…
Дверцы разошлись в разные стороны, и он вышел из лифта. На просторной лестничной площадке располагались – на приличном расстоянии друг от друга – три квартирных двери. И возле одной из них, украшенной табличкой «25» и слегка приоткрытой, нервно переминались с ноги на ногу двое: низенькая пышнотелая дама бальзаковского возраста в цветастом шёлковом халате и высокий костистый мужчина в чёрных брюках и светло-синей футболке.
«Здоровенький такой мужичок», – машинально отметил про себя Роберт. – «Мускулистый и жилистый. Уже явно за пятьдесят, а выглядит отменно. Дай Бог каждому – в эти-то почтенные годы…. Лицо загорелое, морщинистое и волевое, с массивной «лошадиной» челюстью. Глаза характерные – тёмные и властные, с ярко выраженной «льдинкой»…. И, тем не менее, дяденька нервничает. Вон, как пальцы рук, переплетаясь, заметно подрагивают. Достойный, короче говоря, претендент на роль убийцы…».
– Инспектор Ремарк! – обрадовалась дама в халате. – Ну, наконец-то! А у нас тут такое творится! Такое…
– Успокойтесь, милая миссис Заубер, – посоветовал Роберт. – Сейчас во всём разберёмся, – вопросительно посмотрел на костистого мужчину: – А вы, мистер, собственно, кто?
– Майкл Поспишил. Друг…э-э-э, покойного Томаса. Проживаю в соседнем доме. Надумал зайти в гости. Примерно четыре минуты назад вышел из лифта. А тут – женщина причитает. Попытался её успокоить…. Я, кстати, врач.
– Согласен, очень кстати. Уже заглядывали в квартиру Смит-Осборнов?
– Нет. Признаться, хотел. Но…
– Я не пустила, – манерно поджав узкие губы, сообщила миссис Заубер. – Не положено – без представителей закона. Да и причитать я не умею.
– А если там есть живые? – зло прищурился Поспишил. – И им необходима экстренная помощь?
– Вот, ещё! – возмущённо фыркнула почтенная дама. – Я, что же, не смогу отличить нормальных людей от покойников? У мистера Толстяка…. То есть, у старика Томаса, лицо – синюшное-синюшное. И глаза открытые и неподвижные. Ресницы совсем не моргают…. А вертихвостка Джуди – вообще. Вся-вся в кровищи, и чёрная рукоятка кинжала торчит, – ткнула наманикюриным пальчиком в солидную левую окружность собственной груди.
– Нельзя показывать на себе, – пожурил Роберт. – Беду накликать – раз плюнуть.
– Ой, правда? Без шуток? А я и не знала. Прости меня, Господи, больше никогда не буду…. Рассказать вам, старший инспектор, как оно всё было?
– Конечно. Только, пожалуйста, поподробней.
– А нет никаких особых подробностей. Всё случилось очень просто и буднично. Сижу это я в своём любимом кресле, смотрю телевизор. Никого не трогаю. Вечерние новости передавали по Шестому каналу. И, вдруг, за стеной…. Там, как раз, и располагается гостиная этих богатеев Смит-Осборнов. Причём, как легко определить по долетающим звукам, с настоящим караоке и домашним кинотеатром. Это малышка Джуди, позабыв про совесть и стыд, регулярно развлекается со своими приятелями-шалопаями. То есть, развлекалась. Извините…. Продолжаю. И, вдруг, за стеной страшно загремело и загрохотало. Ну, словно бы огромный книжный шкаф, забитый под самую завязку тяжелеными фолиантами, грохнулся на пол. У меня в буфете даже вся посуда жалобно задребезжала, а ещё и портрет Алена Делона (в молодые годы), упал с трюмо…. Ну, думаю, так не пойдёт. Надо обязательно разобраться с мистером Толстяком. Сколько же можно терпеть все эти шумные безобразия? Выхожу, значит, на лестничную площадку, а дверь в соседнюю квартиру приоткрыта. Зашла, конечно, к Смит-Озборнам. Зашла и увидела…. Трупы увидела. Ещё перепархивающие бумажные самолётики…. Вернулась на лестничную площадку. Санти позвонила и стала охранять место преступления от посторонних. Вот, например, от таких, как этот подозрительный тип с мерзкой лошадиной физиономией.
– Кха-кха-кха, – возмущённо закашлялся Поспишил. – Ну, знаете ли…. А о каких бумажных самолётиках вы, мадам, толкуете?
– О каких надо, мужлан неотёсанный, о тех и толкую. Сперва, господин Лошадник, выучи наипростейшие правила вежливости, а уже после этого и обращайся с вопросами к приличным женщинам…
– Отставить, – велел Роберт. – Прекращайте, господа и дамы, дурацкую пикировку…. Значит, так. Вы, миссис Заубер, оставайтесь здесь: бессовестных зевак отгоняйте прочь, а также встречайте представителей полиции и медицины. А мы с доктором…. Кстати, господин Лош…. Извините, уважаемый. Короче говоря, а у вас при себе имеются какие-либо документы? Удостоверение личности, например? Или же водительские права?
– Пропуск на работу подойдёт? Он с фотографией.
– Давайте…. Эге, американский широкопрофильный медицинский холдинг с мировым именем. Главный анестезиолог. Внушает…. Пойдёмте, док, взглянем – что там и как.
– Из холла сразу поворачивайте в правый коридор, – любезно подсказала скандальная дамочка. – Там она и будет, шикарная гостиная.
– Спасибо за важную информацию, миссис Заубер. А также за бесценную помощь, оказанную следствию. Вы – кладезь самых разнообразных талантов и достоинств…. Доктор, за мной. И давай-ка перейдём на нормальное общение, безо всяких там официальных сюсюканий и аристократических экивоков…
В просторном, почти квадратном холле, благодаря включённой пятирожковой люстре, было очень светло.
– Ой, ч-что это? – хриплым и чуть подрагивающим голосом спросил Поспишил. – Почему они…ш-ш-шевелятся?
– Кажется, японские бумажные журавлики, – невозмутимо пожав плечами, сообщил Роберт. – Десятка два с половиной. Сложены из разноцветных бумажных листов и беспорядочно разбросаны по эвкалиптовому паркету. Совершенно, на мой частный взгляд, ничего страшного…. Почему они шевелятся? А иногда даже, отрываясь от пола на несколько сантиметров, перемещаются с одного места на другое? Так бумага-то очень тонкая и почти невесомая, а по квартире сквозняки гуляют…. Ладно, господин эскулап, поворачиваем в правый коридорчик. Только осторожней шагай, чтобы хрупких бумажных птичек не передавить…
Через несколько секунд они оказались в гостиной Смит-Осборнов.
«Солидное и богато-обставленное помещение», – мысленно прокомментировал увиденное Роберт. – «Элегантная стильная мебель. Наборной паркет ценных пород дерева. Картины в позолоченных рамах на стенах. И с профессиональным караоке миссис Заубер не ошиблась. И с навороченным домашним кинотеатром…. Теперь по делу. Возле широкого дивана, облицованного дорогой тёмно-кремовой кожей, лежит рыжеволосая женщина в летнем сарафане. Подол слегка задрался, обнажив смуглые коленки. Из груди торчит чёрная рукоятка ножа. Одежда, руки и плечи испачканы в крови. Да и на полу хватает бесформенных красно-бурых луж. А ещё и бумажных японских журавликов – и на диване, и на мёртвом теле, и в кровавых лужицах…. Это мисс Джуди? Не стоит, пожалуй, торопиться с выводами – лицо полностью закрыто густыми волосами…. Теперь о мистере Толстяке. Да, цвет лица – характерно-синюшный. И никаких ран на теле не наблюдается. Может, у него – просто-напросто – инфаркт приключился? Ага, брелок с ключами зажат в кулаке правой руки. Навевает…».
– Что же это такое? Ик! Почему? – потерянно забормотал стоявший рядом Поспишил. – Ведь, уже столько лет прошло. Ик…
– Прекращай, док, истерить, – велел Роберт. – Я всё понимаю, мол, погибли друг и его дочка. Но и ты – не юноша нежный, а матёрый мужик с холодно-льдистыми глазами. Давай, успокаивайся уже. Подёргай-ка себя за нос. Ещё подёргай. Сильнее…. Молодец. Ну, как? Полегчало?
– Ага, отпустило.
– Тогда нужен твой совет.
– Помогу, конечно.
– Есть у меня, док, некие предварительные намётки. Слушай…. Допустим, старина Томас приходит домой, звонит в дверной звонок, а ему никто не открывает. Тогда он достаёт из кармана ключи, отпирает замок, распахивает дверь, заходит в квартиру. И тут слышит, что в гостиной стонет женщина. Мистер Толстяк тут же, даже не заперев входную дверь, бросается в гостиную. Видит там смертельно-раненую дочку и, заполучив острый сердечный приступ, умирает. Ну, и девушка – за ним следом…. Как тебе такая версия?
– Не знаю. Не уверен…
– В чём – не уверен?
– Во многом, – громко сглотнув слюну, признался Поспишил. – Можно, я подойду туда? – указал рукой в сторону дивана.
– Подойди, – разрешил Роберт, а про себя засомневался: – «Нетипично, всё-таки, ведёт себя мистер Лошадник. Для опытного врача-анестезиолога, я имею в виду…. Или же он, вовсе, и не нервничает, а чего-то смертельно боится? Или же кого-то? Интересное кино…».
Оказавшись возле неподвижного женского тела, Поспишил вновь повёл себя странно. Взял с диванной спинки ярко-зелёного журавлика, рассеянно повертел в ладонях, тщательно осмотрел и, брезгливо поморщившись, отбросил в сторону. Потом подобрал из красно-бурой лужи второго журавлика – светло-лилового, в кровавых пятнах. Осмотрел, обнюхал, лизнул пару раз, выронил. После этого нагнулся, ткнул указательным пальцем в женскую загорелую коленку, выпрямился и – механическим голосом – вынес вердикт:
– Это не Джуди. Да и, вообще, не женщина.
– А кто же тогда?
– Манекен. Только очень качественный. Наверное, из очень дорогого бутика. И кровь, вовсе, не кровь. А самый обыкновенный томатный кетчуп.
– Вот же, дела, – меланхолично помотал головой Роберт. – Натуральные чудеса в решете…
Со стороны холла негромко проскрипели дверные петли, а ещё через пару секунд сердитый мужской голос объявил:
– Не ожидал я, Ремарк, от тебя такого. А ещё и приличным человеком все эти годы прикидывался…. Зачем же – без официальных указаний – залезать на чужую территорию? А?
Придётся сделать лёгкое и маленькое отступление – для объяснения некоторых местных особенностей.
К Роберту в Сиднее относились хорошо – и коллеги по работе, и соседи по дому и, вообще, жители-обыватели. То бишь, уважали, симпатизировали и даже – местами – любили. Как же иначе? Симпатичный молодой человек «чуть за тридцать», коммуникабельный, спортивный, крепкий, слегка загадочный, разговорчивый, мечтательный. Песенки всякие и разные поёт, сам себе аккомпанируя на рояле или же на гитаре. Кровавых маньяков изредка ловит. В том плане, что двух-трёх за год, о чём исправно сообщалось в австралийских газетах, по телевизору и на профильных сайтах. Но…. Но существовали и некие нюансы….
Сидней – город особенный, разделённый на тридцать восемь округов, практически независимых друг от друга. Причём, в каждом таком округе имеется собственный полновластный мэр. А, вот, единого «общегородского мэра» нет и в помине. Да и не было никогда…. Кому подчиняются главы этих тридцати восьми городских округов? Напрямую – Правительству штата Новый Южный Уэльс. Это – хорошо? Или же, наоборот, плохо?
Тут, уж, кому как.
Окружным криминальным инспекторам и следователям, к примеру, плохо. И даже очень.
Почему – плохо? Потому что – тесно…
Представьте себе такую ситуацию. Маленький окружной офис, где расположены все окружные службы: мэр с его аппаратом, разнообразные окружные чиновники, полиция, следователи, прокурорская братия. Кабинет окружного криминального инспектора, а напротив – кабинет его непосредственного руководителя. Этажом ниже – Прокуратура. Этажом выше – мэр с заместителями. С ума запросто можно сойти от такого нездорового обилия – непосредственно рядом с рабочим местом – вредного и строгого начальства.
И только Роберт Моргенштерн (он же – Роберт Ремарк), находился в ином, насквозь противоположном, привилегированном и вольготном положении. И виной тому была его редкая и экзотическая должность – «старший инспектор по особому разделу». Что в переводе с бюрократического языка на нормальный общечеловеческий означало – «старший инспектор по «маньячным» делам». То бишь, Роберт подчинялся – напрямую – Прокурору штата Новый Южный Уэльс. А рабочий офис Роберта – при этом – располагался в здании, где квартировало Правительство штата, то есть, в трёх кварталах от Прокуратуры. Удобство – без конца и без края. И если среднестатистический криминальный инспектор видел своё прямое многочисленное начальство раз по тридцать-сорок на дню, то инспектор Ремарк (он же – Моргенштерн), в пределах трёх-четырёх раз в месяц. А иногда и того реже. Согласитесь, что вполне весомый повод для нездоровой и жгучей зависти…. А, с другой стороны? Мол, у каждой полноценной медали сторон – ровно две? С другой стороны, все окружные криминальные инспекторы и следователи Сиднея только и мечтали – «сбросить» на Роберта все самые «тухлые» дела. Мол: – «Маньяками – за милю морскую – попахивает. Вот, пусть Ремарк и разбирается. Это конкретное преступление, честное и благородное слово, по его «маньячному» профилю…».
Итак, сердитый мужской голос выдвинул ряд серьёзных претензий.
Роберт вернулся в холл и непроизвольно улыбнулся – перед ним стоял самый натуральный хиппи. Вернее, Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель (ну, тот самый, из знаменитого романа Жуль Верна – «Дети капитана Гранта»), облачённый в типичную «хипповую» одежду: неухоженные лохматые и растрёпанные космы, профессорские очки с правой дужкой, перемотанной красной изолентой, нежно-голубые джинсы, рваные на коленях, старенькие мокасины оленьей кожи и бесформенная холщовая блуза-футболка с пафосной надписью – «Только Любовь – спасёт этот долбанный Мир…».
Лохматый хиппи звался – «Иван Габов» (в десятилетнем возрасте переселился с родителями из России в Австралию), а занимаемая им должность официально именовалась – «старший криминальный инспектор округа «Круговая пристань» города Сиднея, Австралия, штат Новый Южный Уэльс».
– Привет, Ремарк! – непринуждённо поздоровался Габов. – Рад, старый пьяница, видеть тебя в добром здравии.
– Аналогично, старина, – отвечая на крепкое рукопожатие, откликнулся Роберт. – Только наезжаешь ты на меня, приятель, совершенно напрасно. Даже и не думал – заходить на твою окружную «поляну». Я здесь, собственно, присутствую не в качестве работника Прокуратуры штата, а как сосед покойного Томаса Смит-Осборна. Он проживает…, то есть, уже проживал, на седьмом этаже этого подъезда, а я под ним – на третьем.
– Ха-ха-ха! – развеселился Иван. – Да ты, брат, совсем разучился фишку рубить. В том плане, что с тех самых пор, как залез под каблучок симпатичной Инни Сервантес…. Я же просто пошутил. Да любой окружной инспектор спит и видит, как знаменитый инспектор Ремарк забирает у него очередное нераскрытое дело об убийстве…. Ну, рассказывай, рассказывай, что тут и как. Рули, короче говоря. Поработаем вместе…
И они, конечно, поработали. Ничего особенного, сплошная следственная рутина: оформление протокола, опрос соседей, надзор за работой экспертов-криминалистов и фотографов, препирательства с вредными и нетерпеливыми медиками.
Примерно через полтора часа Ремарк и Габов, решив перекурить, спустились на лифте на первый этаж.
– Как там, сеньор? – поинтересовался из своей стеклянной будочки консьерж Санти.
– Лучше и не спрашивай, – хмуро поморщился Роберт. – Сплошная полутьма – вязкая и непроницаемая…. Кстати, а ты не в курсе, где сейчас находится мисс Джуди?
– А разве…
– Жива она, жива. Но её мобильник почему-то молчит.
– Не знаю, сеньор Ремарк. Я на суточное дежурство в восемь утра заступил, как и всегда. Но сеньориту сегодня не видел…. Наверное, где-то с друзьями и подружками отрывается. Возможно, к утру приедет…. Хотите, я завтра, после завершения дежурства, погуляю с вашим Роем?
– Спасибо. Но пока не знаю. Если что – позвоню…
Они, спустившись по короткой бетонной лестнице, вышли во внутренний дворик, заставленный разномастными легковыми автомобилями, и закурили.
– Что это у вас – с кадровым составом? – спросил Иван. – Дом солидный, с богатыми жильцами, а консьерж – с трёхдневной угольной щетиной. Не понимаю таких раскладов.
– Пытались воздействовать, но, увы, ничего не получилось. У Санти справка – о сильнейшей кожной аллергии. Мол, бриться «наголо» нельзя, а бороду отращивать он не хочет. Просто регулярно ровняет-подстригает щетину специальной машинкой…. Уволить? По закону нельзя. Круглый сирота, понимаешь. Его родители – выходцы из Мексики – много-много лет тому назад погибли в Испании, от рук баскских сепаратистов. Случайно оказались «не в том» рейсовом автобусе. В нашей человеколюбивой и толерантной Австралии к таким вещам относятся с особым трепетом…. И вообще, Санти, он парнишка нормальный, с правильными понятиями. Вежливый, тихий, исполнительный. Даже иногда, когда у меня образуется запарка со временем, гуляет с Роем. Доплачиваю слегка, не без этого…
– Хорошо и доходчиво объяснил…. А что ты думаешь про сегодняшнее…э-э-э, происшествие? Мол, убийство? Или как?
– Я же не Верховный судья штата, – хмыкнул Роберт. – Пусть на такие вопросы отвечают люди в мантиях. Это – их работа. Причём, высокооплачиваемая. Мол, является ли сердечный приступ результатом чьего-то злого и коварного умысла? Или же имела место быть чья-то неуклюжая шутка, не имевшая такового умысла? Заранее спланированное убийство? Или же досадная непредвиденная случайность?
– С этим-то, как раз, всё понятно, – проявил настойчивость Габов. – Но хотелось бы, честно говоря, услышать и твое, опытный «маньячный» инспектор, частное мнение.
– Конечно, убийство. Причём, спланированное. Без вопросов…. Как вычислить коварного убийцу? Элементарно. Кандидат на эту роль должен соответствовать следующим критериям. Во-первых, он, безусловно, люто ненавидел мистера Толстяка. То есть, «имел на него зуб». Во-вторых, прямо-таки обязан знать о слабом и больном сердце покойного. В-третьих, у убийцы, судя по всему, были ключи от квартиры Смит-Осборнов. В-четвёртых, манекен. Здесь установлено достаточно много видеокамер, снимающих как внутренности различных помещений, так и придомовую территорию. Наверняка, человек, несущий женский манекен, попал в их поле зрения. По крайней мере, хотелось бы надеяться на это…. Ключи и видеосъёмки – вот, краеугольные моменты данного расследования. Кому Томас Смит-Осборн мог доверить ключи от квартиры? Ну, мало ли. Например, вздорной соседке, чтобы она изредка поливала цветы. Или же якобы надёжному другу…. А может, это и не мистер Толстяк отдал кому-то ключи, а его дочка-вертихвостка? Например, очередному любовнику? Так что, на лицо – обширное поле для предстоящей деятельности. Копать и не перекопать, образно выражаясь…
Раздалась мелодичная трель. Роберт достал из кармана пиджака тёмно-синий брусок мобильника и поднёс его к уху.
– Моргенштерн? – поинтересовался бархатистый и вальяжный баритон.
– Да, это я. И вам, господин Прокурор штата, доброй ночи.
– Спасибо, инспектор…. Мне тут доложили, что в вашем доме произошёл…э-э-э, несчастный случай. И, более того, выяснилось, что вы лично принимаете участие в расследовании…м-м-м, этого досадного происшествия…. На каком, собственно, основании?
– На месте преступления обнаружено более ста бумажных журавликов-оригами, сложенных из японской рисовой бумаги, – сообщил Роберт. – И это, на мой взгляд, является полноценным и весомым поводом для того, чтобы предположить…
– Не продолжайте, – в баритоне ожидаемо прорезались жёсткие стальные нотки. – Один раз – не в зачёт. Вот, когда эти птички-оригами будут найдены на месте следующего преступления, тогда мы с вами и поговорим о возможной «маньячной» составляющей…. Вы, Моргенштерн, случаем не забыли, что завтра в тринадцать ноль-ноль начинается международная конференция по серийным убийцам? Прилетели гости и участники из тридцати пяти стран. Вам, милостивый государь, предстоит сделать развёрнутый тематический доклад…. Помните об этом?
