Андрей Белянин
Изгоняющий бесов
– Видишь от… беса-то?
– Нет.
– Наливай давай от, пей, ещё раз смотрим. Теперь видишь?
– Нет, – честно икнул я. Всё бесполезно, потому что и пить больше не мог, не приучен, и бесы категорически отказывались появляться.
Но отец Пафнутий был неумолим. Он, вообще, настырный дядька, седой, бородатый и могучий, как первосвященники.
– Пей от, Федька!
– Не по-божески как-то получается…
– Так ты-то, поди, и не Господа увидеть должен. Пей-ка, кому говорят!
Я из последних сил опрокинул уже шестой гранёный стакан самогона.
Без закуски, если что! Сейчас сдохну-у…
Прежде чем мне предстоит сегодня в очередной раз рухнуть всем телом под стол в абсолютно невменяемом состоянии, наверное, стоило бы на минуточку заглянуть в прошлое.
То есть, так сказать, пролистать предысторию. Начнём с главного и основополагающего: зовут меня Фёдор Фролов, для друзей Теодоро или Тео, я философ и гот. Понимаю, что нет такой профессии, такой записи в дипломе и такой национальности, но тем не менее.
В своё время, благодаря первой пылкой влюблённости, я увлёкся неформальной культурой готов, отпустил волосы, ходил в чёрном и слушал «Эванесенс»[1]. Также не меняя готических пристрастий, окончил университет по специальности история философии. Видимо, напрасно.
Поскольку данный предмет в наших реалиях абсолютно бесполезен и более того – вреден порой, образование ни на йоту не помогло мне, когда моя девушка-готесса в конце концов предложила взять паузу в отношениях из-за моей «недостаточной мужественности». Не знаю, что женщины вкладывают в это понятие, но, наверное, месяц или два (три, четыре) я пребывал в тоскливой прострации, нудно призывая смерть. Смерть не спешила…
Ну а потом по прихоти горячего нрава и после серьёзного философского спора с друзьями я послал всех, демонстративно уйдя в армию. Жёстко, уверенно, целенаправленно, по собственному желанию, просто потому что так оно мне на хрен было зачем-то надо, хвала сократовской лысине!
А когда моя девушка, сменив стиль готов на традиции родноверов, не дождалась меня (но вы и так поняли, что она не особенно старалась), мою бедную голову ещё круче качнуло в нелогичную сторону, и я остался на сверхсрочную (чтоб ей стыдно стало?!!), после чего вообще подал официальное прошение о переводе в горячую точку.
Позывной «Гот», грязь и кровь, полтора месяца ада…
Отрезвление, как и понимание, что это вообще не моё, пришло именно там. Постепенно, не сразу, понукаемое смертью сослуживцев и хоть каким-то включением мозгов. Вся философия мира была против, но реальная боль всегда помогает осознать собственные проблемы во всей их красе. А осознав, можно уже принимать выстраданное решение.
После госпиталя меня, незадачливого снайпера-философа-гота с почётом комиссовали, повесив две новенькие медальки на грудь. Домой я вернулся не сразу, хотя армейской романтики мне хватило по маковку, но и к гражданке ещё предстояло привыкнуть.
А когда приехал в свой город и осмотрелся, то вдруг понял: мои родители практически не знают меня сегодняшнего, бывшим сокурсникам я неинтересен, повзрослевшим друзьям-готам тем более, моя девушка уже в преддверии второго ребёнка, и оба от разных мужчин… В общем, все так или иначе живут своей жизнью, как могут. Кроме меня.
Я же, так и не найдя себя в новом мире, вновь отпустил волосы, затягивая их в хвост, надел чёрный плащ, чёрный свитер под горло, чёрные узкие джинсы, чёрные сапоги на шнуровке и в таком виде направил стопы свои к вере. Рискованное решение…
Строгий поп из ближайшей церкви умудрился отбить меня от толпы агрессивных старушек и, благословив по-быстрому, отправил куда подальше в соседний храм.
В результате я обошёл, наверное, пять или шесть разных культовых сооружений, доставая служителей своим внешним видом и душевными проблемами, при этом ещё и яростно споря с ними. Мне нужно было заново обрести себя или хотя бы вернуть того, кем я был раньше, это казалось очень сложным, я искал помощи и не находил…
Пока эстетствующий отец настоятель кафедрального Владимирского собора, с которым мы пару раз цапнулись по поводу заповеди «не убий», не особо задумываясь, не «послал» меня фигурально прямой наводкой куда подальше, к чёрту на рога, да хоть под Архангельск.
Из чисто ослиного, готского, упрямства я потребовал адрес!
Не менее упёртый батюшка продиктовал с листа. Всё.
Дурацкая привычка исполнять приказы сработала на автомате, денег на билет хватило, и в конце концов меня приняли на испытательный срок послушником в маленький мужской монастырь. Где, к стыду моему, мне удалось продержаться меньше месяца (недели две, если честно), после чего за «бесовский внешний вид», излишнюю горячность и неподобающую чину дерзость меня перекидывали по соседям раза три, пока…
Пока не загнали совсем уж в северную глушь, в заброшенное село Пияла, где при Воскресенском храме служил отец Пафнутий, известный пьяница, скандалист и бесогон.
По крайней мере, именно так он сам мне отрекомендовался. А поскольку из этого чудесного северного сельца можно было выбраться в район лишь по весне, когда с реки сходил лёд и снег открывал дороги, то как минимум ещё два-три месяца мне предстояло получать уроки трудотерапии, смирения, добродетельности, чистоты, медитации… и махрового алкоголизма.
Первое время я именно так и думал. На деле же…
– Вижу.
– Чегось сказал-то?
– Беса вижу. – Сначала я не поверил собственному голосу, а уже потом глазам.
Вокруг стопки отца Пафнутия вдруг материализовались два маленьких беса, не более пяти сантиметров росту. Бесстыже голые, с блестящими сияющими задницами, маленькими рожками, козлиными копытцами, на кривых волосатых ногах, с задорно приподнятыми ослиными хвостиками.
– Хорошее дело, паря. От, стало быть, глазастый ты, – одобрительно прищёлкнул языком седой старец, пригладил длинную белую бороду и уточнил: – А цвета-то они какого?
– Зелё-о-о… ные. Ик!
– Опять не соврал. Зелёного-то беса ты от смело хватай. – Отец Пафнутий мгновенно взмахнул левой рукой, словно ловил муху, и несчастный бесёнок завизжал в его кулаке так тонко и противно, что аж уши резануло.
– А как зелёного-то беса поймаешь, перекрести от его и отпусти. Нехай ужо!
От крестного знамения бесёнок пошёл мелкими красными пятнами, его явно замутило, а потом, спрыгнув с раскрытой ладони на стол, он вдруг кинулся охаживать своего же сотоварища маленькими кулачонками, вольно и творчески ругаясь грязным русским матом.
– Ты-то слушай, слушай от, паря, да на ус мотай, – наставительно поднял палец мой духовный наставник, – образованию ради. Порой нечисть таковые-то конструкции матерные строить, что ажно зависть берёт. Я-то, было дело, даже в книжечку кой-чё записывал, чтоб не подзабыть. От!
Меж тем зелёно-красный бес изрядно отлупил чисто зелёного, обратив его в позорное бегство под лавку, и с умильной рожицей полез целовать бутыль с самогоном.
– Вот энтого не позволяй. – Старец Пафнутий ловко отвесил бесёнку звонкого щелбана, отправив его по параболе туда же под лавку. – Бесам от пить нельзя, они с того совсем башку-то теряют.
– Понял, – хотел сказать я (или сказал, или подумал, не уверен), протягивая руку к стакану, но он (стакан) почему-то ловко увернулся.
Я попробовал ещё раз его поймать, но сказка про Федорино горе повторилась снова. Обидно, досадно, но ладно. Через полчасика ещё попробую.
– Довольно от с тебя, сын божий, – мягко прогудел мой наставник. – Ложись-ка ужо. Завтра с утречка помолимся, да и продолжим твоё ученичество. Глядишь, и сумею из тебя, неформала непутёвого, доброго от бесогона сделать.
Я поднялся, потряс головой, отвесил низкий поклон, едва не ткнувшись лбом в пол, и молча отправился на лавку. «Худшее» проследило за мной нахмуренным взором, не поднимая морду с лап, рыкнуло для порядку, и всё. В смысле на сегодня обошлись без воспитательных «кусь-кусь» или «лизь-лизь».
Речь о собаке, разумеется. У старца Пафнутия в избе жил двухгодовалый пёс, но о нём позже… сплю… простите. Главное было, падая плашмя, не промахнуться мимо своей кровати в дальнем углу у окна. Я промахнулся, упс… или бумс?! Спать, короче…
Сновидений не было, после пафнутьевского самогона обычно просто проваливаешься сквозь матрас, лавку, пол, фундамент и засыпаешь в тепле где-то на уровне ядра Земли. Тихо, мирно, ни о чём на свете не беспокоясь. Сны в данном контексте лишние, право слово.
Рано утром, часов в пять-шесть, меня разбудил холодный кожаный нос, тыкающий в шею. Это опять Гесс, выгуливать его – одна из моих прямых обязанностей по дому. Старец рассказывал, что пару лет назад в район зачем-то приезжало высокое начальство из Москвы и привезло с собой беременную суку-добермана.
Видимо, кому-то очень надо было избавиться от породистой собаки, поскольку её «случайно» забыли на показательной частной ферме. Брошенная псина родила четверых щенков.
Не знаю её судьбу и как выжили в наших северных широтах остальные, но вот один малыш, Гесик, достался старцу Пафнутию. Который, кстати, не хуже любого опытного ветеринара купировал ему хвост, правильно подрезал и поставил уши, так что к моему переезду двухлетний жеребёнок уже был страхом и гордостью всей деревни.
– Я встал. – Мне пришлось быстро подняться, не дожидаясь, пока Гесс, уязвлённый моим равнодушием и нежеланием поиграть, пустит в ход зубы.
Нет, он ни капли не злой, даже наоборот, жутко дружелюбный пёс в шикарном ошейнике ручной работы с серебряными крестами и тиснёной молитвой «Спаси и сохрани». Ошейник заказал сам старец и велел не снимать, поскольку именно слова «спаси и сохрани» первыми приходили на ум при виде клыков этого зверя. Кто видел, тот поймёт.
Но Гесс очень добрый пёсик, именно поэтому искренне не понимает и огорчается, почему кто-то отказывается погладить его мосластый зад или отдать «голодной собачке» всю свою еду за столом. А обиженный доберман – это, знаете ли, всегда чревато…
– Глажу, глажу, – поспешил я заняться своим первоочередным делом наутро. – А теперь идём гулять!
Пёс в восторге облизал мне лицо и рысью упрыгал в сени, вернувшись со своей гулятельной фуфайкой и зимней солдатской шапкой в зубах. Мою обычную одежду составляли те же чёрные джинсы, чёрный армейский свитер и вполне себе готическая чёрная ряса. Полчаса беготни по двору, счастливого лая, кубометров взрытого снега, сбивания меня в сугроб, пометки всех важных столбиков, утверждения, что жизнь прекрасна, – и бегом домой греться.
Молитва, умывание, завтрак всегда шли следом в произвольном порядке.
Отец Пафнутий, надо признать, был довольно прогрессивный дед, так сказать совершенно не страдающий агрессивным «православием головного мозга». Вот уж для кого слова «Бог един, Бог во всём, Бог есть всё сущее на земле» были непререкаемой аксиомой!
Он находил общий язык с любым нетрезвым атеистом, заигравшимся неформалом или религиозным фанатиком, меж тем оставаясь абсолютно целостной и самодостаточной личностью. Старик словно бы видел саму душу человека изнутри, всех понимая и никого не осуждая, и, быть может, именно поэтому ему безоговорочно верили.
Как поверил и я, когда он хлопнул меня тяжёлой ладонью по плечу и сказал: быть тебе от, Федька, бесогоном!
– Гесс, отстань уже, совесть есть?
Доберман поднял на меня изумлённый взгляд, буквально вопиющий: как, человек, неужели тебе не нравится гладить мой зад? А хочешь нос? А хочешь, лапку дам? И вторую дам, только ты гладь, да?! А не то кусь тебя, кусь!
– Геська, знай своё место! – прикрикнул отец Пафнутий, и пёс, покаянно опустив жёлтые брови, вернулся на свою лежанку поближе к печке.
– А ты, паря, от бы построже с животинкою-то. Он от слабину чует и туды носом, как к мамкиной сиське. Ему, вишь ли, волю-то дай, дак он у тебя на ручках спать будет и шагу ступить не даст, не бросай, дескать, от его, любимого, одного дома. Собачке ж оно скучно да страшно. Сиди от рядом всю жизнь, корми да гладь! Зверьё-то, оно хитрое…
Доберман так округлил глаза, словно был сражён в самое сердце столь несправедливыми словами. Он же умереть готов ради хозяина! Вот прямо сейчас ляжет и умрёт! И пусть вам всем потом будет стыдно! Вы там, кстати, не за стол садитесь ли, бесчувственные люди?!
– А ты ешь от, да на ус мотай, – продолжал старец Пафнутий примерно через полчаса, когда я умылся, причесался, помолился, возблагодарив Господа за хлеб наш насущный, и получил свою миску пшённой каши с маслом и мёдом. Наш обычный завтрак.
На обед – густые щи без мяса или суп гороховый с грибами и луком, так чтоб ложка стояла, на ужин – отварной картофель с рыбою, самой простой местной сельдью, треской, щукой. Но бывает порой и просто жареная картошка без всего.
Те, кто думает, что церковь гребёт деньги лопатой, вряд ли заглядывают в маленькие приходы на сорок – пятьдесят дворов с общим населением меньше пятисот душ, где батюшка трудится наравне со всеми, а всех прихожан – три десятка бабулек да на них же три-четыре пьющих старика. Молодёжь в массе в райцентре, а те, кто поумнее, давно в городе. Но иногда именно в такой вот забытой властями глубинке и происходят настоящие чудеса.
И ведь не то чтобы именно здесь я вот так сразу взял да и обрёл себя, но иначе, чем чудом, всё то, что со мной здесь происходило, назвать трудно. Ну, быть может, если только следствием кратковременного оголтелого алкоголизма? Не знаю…
– Записывай али запоминай, Федька, мне от оно без разницы. Зелёного беса хватай смело, он не укусит, а ежели от и обгадится со страху, так ты тут же водицею горячею руки обмой, да и всех делов.
– С мылом или без?
– С мылом завсегда лучше, а коли спиртом протереть, так от вообще красава, – мечтательно покачал бородой отец Пафнутий. – От красные бесы, они-то куда опасней будут. В ладони сожмёшь его – он жжётся, проклятый, а перекрестишь – дык воняет, хоть всех святых выноси! Красных-то сразу святой водой обливать надо, они от с того худеют на глазах и ползут на четвереньках откуда вылезли.
– Записал.
– Окромя того, ещё есть бесы голубые, жёлтые, чёрные, рыжие, лысые, пятнистые да от и полосатые, как тигры амурские, – удовлетворённо поглаживая себя по животу, вспомнил батюшка. – Но то ж всё бесы малые, таковых от либо матюками жестокими либо молитвою Божьей изгнать можно. А коли бесы большие, те, что и в рост человека от выходят-то бровь в бровь, те несравненно опаснее, и биться с оными ох как непросто.
– У меня два месяца в горячей точке за плечами, – на всякий случай напомнил я.
– Да ты от что ж, бахвалиться передо мною решил, что ли? – от души удивился святой отец.
Впервые на моей памяти он, встав из-за стола, полез куда-то в сундук, долго рылся там, а потом выложил передо мной орден Красной Звезды, две медали «За отвагу» и яркую маленькую Звёздочку Героя Советского Союза.
– Откуда, отче?!
– Да от на базаре-то в Архангельске прикупил по случаю, – язвительно отозвался Пафнутий. – Может, не ты один про военную-то жизнь знаешь. От тока что я тебе про ту войну скажу: медальку получить большого ума не надо. На одного-то полевого генерала шестерых штабных дают. И тут от как ни верти, а тока без бесовского участия такие дела не делаются.
– Декарт мне в печень.
– Ты рожу-то не криви, не ровён час, от с такой и похоронят. А я даже отпевать не стану, уж дюже она у тебя противная выкроилась, хоть на пугало лепи ворон по весне распугивать. Говорю те, бесы энто! Они-то слабого человека под себя подминают, советы богомерзкие ему на ухо шепчут, карьеру обещают, благости всякие, а он и рад за то гадости ближним строить.
Я бы, наверное, мог и поспорить, конечно. В разных странах и разных религиях мира бесы выполняют далеко не одинаковые функции. Но, с другой стороны, кто же из нас не знает людей, получающих чины и награды в обход всего на свете, без логики, совести, за красивые глаза и по просьбе сверху.
– Ты тока не путай «сверху» и «свыше», слова похожие, а вещи-то от разные, – подмигнул мне седой наставник. – Ну, чё ли сыт уже поучениями-то? «Суха материя, друг мой, а древо жизни буйно зеленеет!» Давай-кась от по маленькой, да и за практику. С богом!
Обнаруживать бесов без алкоголя я пока всё ещё не мог, для этого требовались святость и практика не моего уровня. Поэтому дни, недели, месяцы моего учения проходили в стиле китайских фильмов о «пьяном мастере». Вы видели, уверен.
Вот только наш боевой старец в самогоне уже не нуждался и пил исключительно для того, чтобы показать мне всю суть правильного обучения бесогона, помочь раскрыть свои возможности, выявить потенциал, разобраться в себе. Тем более что периодически довольно сложные мистические задания чередовались у него с вполне себе даже весёлыми.
– Гаси от его, гаси! Бей от ремнём по волосатой заднице, без жалости и состраданиев, – счастливо орал отец Пафнутий, стоя на табурете, пока я, как взмыленный индеец, гонялся по всей избе за коричневым в проплешинах бесом, охаживая его солдатским ремнём с пряжкой. – Не жалей от паскудника-то, паря! Всеки ему с плеча промежду ног козлиных сапогом! За меня, от души, по-православному… Ай же молодца-а!
Коричневый с проплешинами бес, визжащий словно бормашина, как помнится, отвечал за рукоблудство. Не самый редкий грех, а по мнению большинства врачей-сексологов, и вовсе прямо-таки естественная потребность любого культурного человека.
Простой народ Архангельской области, видимо, не был в курсе данных достижений и не считал рукоблудство национальным достоянием. Поэтому беса, пойманного за склонением человека на это дело, следовало не крестить щепотью, не обливать святой водой, не отчитывать молитвами и не изгонять матом, его надо было тупо бить!
Драться меня в армии научили, не так эффектно, как в кино, но тем не менее эффективно. Коричневого беса следовало лупить чем попало до тех пор, пока не исчезнет. Он же в свою очередь (сволочь эдакая, кафкианец!) рожи корчит, плюётся, ругается, язык показывает.
Погоня затягивалась, но, когда в игру включился дружелюбный доберман, горница заполнилась лаем, рыком и страстями. Вдвоём мы быстренько загнали рогатого в зюзю!
– А энто чего ж было-то? – несколько удивился старец. – Я и не думал от, что пёс его тоже видеть может. Дык, с другой стороны, оно ж с собакою-то, поди, и веселее?
Мы с Гессом отдышались и, не сговариваясь, хлопнулись лапой в ладонь.
Но были и иные дни, когда я пунктуально и молча вёл дословную запись под диктовку в толстую тетрадь, тщательно классифицируя все виды известных бесов по цвету, росту, мощи, вредоносности, противостоянию и прочим параметрам. Это надо было знать наизусть.
– Синий бес – пьянь непросыхающая! Стыдить от его без толку, замаливать тоже, а материть от самое то! Он ить пьяненький ластиться любит, думает, что его жалеть станут да подливать, а ты ему матюками промеж ушей, ровно баба сковородой али скалкой по затылку!
– Сиреневого чёртика зря не бей, он с того только в ширину прёт да на тебя же пузом давит. Плюй ему в глаза! Хоть разок попадёшь, всё, сдался, лапки опустил, да и потёк от, копытцами стуча, в ад опозоренным…
– Голубой бес – энто штука тонкая, натура нервная, даже порой творческая. Бить от нельзя, ругать нельзя, молить тоже, а вот хватай его, да и целуй взасос! И не фу-у! Фукает он мне тут. Чмокнул разок голубого, тот затошнился, заплакал-то и бежать всему миру жаловаться. Бесогон от на всё пойдет, чтоб беса изгнать…
Я тщательно фиксировал всё. Во-первых, это действительно было интересно, во-вторых, вся теория для меня практически сразу же подтверждалась полевыми испытаниями. Господи Боже, Пресвятая Матерь Твоя и все Святые Отцы скопом, каких только бесов и чертенят мы не гоняли-и…
Сразу уточню для малообразованных или слабоверующих: черти и бесы не одно и то же.
Многие серьёзные исследователи уверенно пояснят вам, что «чёрт» – это оттого что «чёрный», а «бес» – это видоизмененная приставка «без», то есть «отрицание», «против всех», «безумие, безальтернативность, бесконечность». И отчасти это соответствует истине.
По крайней мере, все встреченные мною бесы вечно были «против чего-то». Против человека, против его здоровья, против всего лучшего на свете, да и вообще против чего угодно, лишь бы против! Бесов, которые «за», попросту не бывает, по сути своей эти твари слишком примитивны для азартной игры более чем в два хода. Поэтому их бьют.
Вот черти – это очень серьёзные противники. Тут всё куда опаснее и по-взрослому. Отец Пафнутий тоже с этим не шутил и всегда заранее предупреждал:
– Запомни: ты, паря, бесогон! Твоя задача мелких бесов гонять, а вот коли вдруг, не приведи боже, тебе от с настоящим-то серьёзным чёртом схлестнуться достанется – беги, Федька! Беги не оборачиваясь до святой земли при храме али на кладбище. Но при храме-то оно спокойней, на погосте – они там же и закопать могут, не все от могилки освящены, а опытный нечистый и по святым крестам порой скакать может. Чертей от берегись. Но пуще того берегись демонов! С ними, поди, и пресвятые угодники-то не всегда справлялись, куда уж нам нам-то, грешным…
И он был прав. Даже в обучении этому редкому ремеслу изгнания бесов ученика не раз подстерегали жуткие опасности и весьма серьёзные проблемы. Как бы философски лично я ко всему этому ни относился, но оно тем не менее имело место быть…
– Терпи, казак, а то мамой будешь, – язвительно рассуждал старец Пафнутий, забинтовывая мне прокушенную полосатым бесом кисть руки. – Зубы-то у мерзавца длинные, дык тебе его по ним в первую очередь и бить надобно. Не в лоб от, а по зубам!
Я кивал. Сам укус был не особо болезненным, но чесалось так, что хоть на стенку лезь.
– Вот раньше-то было, при Филарете, мы ж бесогонов молодых на практику в саму Киево-Печерскую лавру отправляли. От уж там-то была учёба так учёба! На одной Лысой горе парни за ночь стока ума набирались, что хоть сразу с порога в профессора богословия иди! Теперь от нельзя, всех наставников на Север перевели, а тут у нас разброс мелких бесов-то куда как меньше. С того и коленкор не тот.
– А сколько их вообще? – дерзнул поморщиться я.
– У сатаны спроси, уж он-то небось лучше знает.
– Что ж, спрошу при случае.
– Молчи, дубина. – Рука наставника, отвесившая мне мгновенный подзатыльник, была крепкой и тяжёлой. – Язык от без костей! Мелешь ересь всякую! Не приведи те господи с самым Князем тьмы один на один встретиться, то тока Иисусу Христу, Сыну Божию, под силу было. Ты от хоть бесов гонять научись, и то с того польза великая. Бахвал, свиристелка берёзовая, тьфу-у!
Мне оставалось только чесать в затылке. Кто я был тогда, чтоб с ним спорить?
Отец Пафнутий долгие годы ходил в авторитете, архангельская школа бесогонов была известна всем знающим людям не только в России, но и в большинстве православных стран. Те же сербы, болгары всегда у нас учились. И дешевле, и качественней.
Иногда к нам в Сибирь и на Север присылали даже молодых католиков из Польши и Чехии, тоже языки славянские и опыт борьбы с бесами похожий. В том смысле, что и у них с нечистью не церемонятся, к толерантности не призывают, а бьют чем попало промеж рогов не хуже, чем мы тут от души стараемся.
Известные экзорцисты (те же бесогоны по факту) есть в испанской школе, в португальской, в уэльской. Но там методы другие, там всё больше на заклятиях построено, чем на молитвах.
Впрочем, говорят, на цивилизованном Западе, в ряде стран, всё иначе, теперь там присутствие мелких бесов-советчиков даже на заседаниях парламента не считается чем-то вопиющим, но…
У них своя жизнь, у нас своя, а не лезть со своим уставом в чужой монастырь меня научили быстро. Причём без каких-нибудь там анафем, покаяний и прочего. Отец Пафнутий никогда не смешивал физическое с духовным, то есть с его точки зрения за любой ляп в религиозном смысле (торопливую молитву, недостаточное усердие при чтении святоотеческих книг, колбасу во время поста или ещё что подобное) не следовало наказывать духовно.
Духовного наказания вообще быть не может, это бред! Как можно наложить епитимью в виде стократного прочтения вслух «Отче наш»?! Молитва к Господу – это радостное обращение к Отцу, а никак не монотонный бубнёж в стиле американских мультиков «Барт Симпсон, напиши сто раз на доске: «Я плохой мальчик!».
Нет, старец честно разделял душу и тело, поэтому за мои всевозможные проступки в учёбе или в церкви наказание было одно: не умеешь работать головой, работай руками. В избе прибери, обед свари, дров наруби, печь истопи, баньку приготовь, Гесика лишний раз выгуляй. Последнее, кстати, было одним из самых серьёзных испытаний.
Если кто хоть раз выгуливал добермана, то знает – эта собака (в хорошем смысле слова) ни минуты не сидит на месте. Бегает, носится кругами, прыгает выше головы, ловит палки, гоняет любую встречную живность (один раз на моих глазах Гесс даже медведя обратно в лес прогнал!). Еще доберман требует, чтобы вы с ним играли, задирает всех прохожих, не пропустит ни одного автомобиля и вообще воспринимает весь окружающий мир исключительно собственной вотчиной, где он единственный, полноценный и во всём правый царь, король, монарх, владыка, бог!
Может, у кого-то из собаководов иначе, но наш Гесс был именно таким. То есть зимний выгул этой весёлой псины в армейской шапке и мини-телогрейке всегда был знаковым событием едва ли не районного масштаба.
– Ну что ж, паря, – где-то после середины января объявил мой седобородый наставник. – Учёбу твою на деле проверять надо, пора от тебе в свет выходить. Вона намедни-то в церкви старуха Тулупова жалилась: от будто бы внучка ейная Прасковья, тридцати семи годков, сама себя от под одеялом трогает, а опосля стонет на всю избу, хоть врачей вызывай. И что сие может быть?
– Бес рыжий, бесстыжий, – на зубок оттарабанил я. – Изгоняется матом, а ещё лучше церковным браком.
– Какой ей брак? Бедняжке от четвёртый десяток пошёл, холостых мужиков-то на деревне нет, по сей день в девках. Разумеешь ли?
– Жениться на ней, что ли?
– От ить дурья башка! – Отец Пафнутий в сердцах замахнулся на меня сковородкой, но я увернулся. – Нешто ты один на всех женишься? Иди вона от беса изгоняй!
– Э-э… а вы со мной?
– А то! Как же я тя одного-то, необстрелянного, под засидевшуюся девку брошу? Вместе пойдём. Да уж и ты от не оплошай, Федька!
В общем, как вы поняли, в тот день настал момент истины. Смогу ли я спокойно посмотреть в жёлтые глаза тигра, прежде чем спустить курок? Потому что одно дело – видеть собственных зелёных бесов после пьянки и совсем другое – суметь изгнать их на трезвую голову из ни в чём не повинного живого человека.
Тем более из женщины!
Ибо, по словам моего наставника, каждая женщина суть земной прообраз Богоматери и завладеть ею для любого беса мечта всей жизни. Тем паче что мужчина с иным влиянием в себе до последнего борется, а дуры-бабы (не мои слова, цитирую Писание!) постороннюю жизнь в себе воспринимают как Богом данную и потому люто противятся любому изгнанию из них беса. Вот такой странный перекос в сознании, гендер, чтоб его…
Собирались мы недолго. Рыжие бесы в противостоянии не особенно опасны, а свою рабочую тетрадочку я заранее заложил спичкой на странице с подходящими матерными выражениями. Тут кстати пришлось и моё гражданское (читай: философское) образование. Я легко мог послать в… или на… в лучших традициях Аристотеля, Канта или Розанова. И пусть это выглядело несколько заумно, но на бытовых бесов действовало безотказно. Мелкая нечисть падала, задрав кверху копытца, теряя сознание в стабильной прогрессии. Мой духовный наставник, усмехаясь в бороду, всегда говорил, что главное – результат! А уж метода может быть у каждого своя…
Поэтому, когда мы втроём (Гесс, естественно, не позволил оставить себя дома), пройдя по снегу полсела, добрались наконец до дома Тулуповых, я буквально чесался во всех местах в предвкушении грядущей схватки. Страха не было, но сегодня мне предстояло разбираться с бесом один на один, без чьей-либо помощи или совета. Я вновь почувствовал себя на войне…
Дом был старый, ещё сталинской постройки, и проживали в нём три женщины. Невероятно древняя, худющая, краснощёкая бабка из породы «не дождётесь», полная хозяйка за шестьдесят с хвостиком, под сто пятьдесят здорового веса, и, так сказать, сама девица.
Её мы пока не видели, но остальные с поклонами приняли визит отца Пафнутия, руку не целовали, но крестились истово.
На меня поначалу никто внимания не обращал, кому я нужен. На Гесса обратили сразу.
– От же крокодил-то страшенный! Ишь как глазищами зыркает, аж жуть…
– А вы проходите ужо, батюшка! Согреться ли с дороги не желаете, ить каков мороз трещи-ит, а?
– Здоровья ради не возбраняется. – Перекрестясь, отец Пафнутий ещё в сенях принял рюмку водки для здоровья. Хряпнул от души, занюхав рукавом, и не поморщился.
Ну, если, по его же словам, весна наступит приблизительно только в конце мая, понятно, что мёрзнуть и простужаться тут категорически никому не улыбается.
– Хм, исключительно святого дела ради, но от не для ублажения грешной-то плоти.
– Закусить от огурчиком али салом бы? – подкатилась полная хозяйка с подносом.
– Довольно, не трапезничать от пришли, – важно ответил старец, огладив бороду, потом сбросил тулупчик мне на руки и, не разуваясь, попёрся прямо в дом. – Где ваша больная-то?
– В горнице девичьей, – быстренько перехватила инициативу старуха, подталкивая нас обоих в дом и кивая на левую половину. – Уважь от, батюшка Пафнутий, избави девчоночку-то невинную, убереги от нечистого…
– Нет, матушка, ужо от за меня паря мой пойдёт, Федорушка, – категорически удержал обеих женщин мой наставник. – Бесов-то прогонять – дело для молодых да резвых.
– А чегой-то монашек твой в чёрном весь? Чернец, чё ли?
– Гот, – буркнул отец Пафнутий.
– Энто кто, прости господи?! – на всякий случай перекрестилась бабка.
– Это неформальная субкультура, – попытался объясниться я. – Готика с латыни – это тайна, мистика…
– Себе на уме, стало быть. Да уж как молодёхонек он, поди, и опыта нету!
– Опыт – дело наживное, – отмахнулся батюшка.
– Ой, рази ж можно монаху-то к скромной девице в комнатку-то одному без присмотру заходить? Грех-то какой…
– Какой в том грех? Нет от никакого греха! Да и немолода девица уж, за третий десяток перешагнула.
– Тады, может, мы их с монашком твоим и того… – бодро воспрянула бабка, но отец Пафнутий был непреклонен:
– Федьку не дам, и не надейся! Не для того я ученику от знания тайные в башку-то вбиваю, чтоб он по сёлам ваших девок распечатывал. Тьфу на тебя, старая!
– А что ж я? Ить оно богоугодное ж дело…
– Даже помыслить не смей, прокляну!
– Ой, свят-свят…
– От то-то же. – Могучий старец мягко отклеил меня, от шока вжавшегося в стену, и подтолкнул к дверному проёму, занавешенному старенькой ситцевой тканью. – Иди ужо, паря, не робей. На помощь от не зови, сам управляйся.
