Андрей Беляков
Три минуты
– Товарищ сержант, слушай мой приказ! Я тебе приказываю вывести личный состав в конечный пункт нашего маршрута и без потерь! Слышишь меня? Без потерь! Головой мне за каждого отвечаешь. Понял меня?!
– Но, командир, русские на войне своих не бросают, – плакал сержант. Смолин тоже прослезился – то ли от нервов, то ли от досады, что бесценные секунды таяли, словно снежинки на теплой ладони.
– Да пойми ты, Паша, ну не будь дураком, ты же боевой сержант, а не мажор книжный, не уйти нам, п…ц всем будет, сделай это ради меня, так память сохранишь, это не мало, поверь, и ребят выведешь.
– Да, командир, – вытирая слезы, заверил сержант.
– Все, уходите, я их задержу, у тебя есть 10, максимум 15 минут, если захотят взять меня живым, – и смотри у меня, не убережешь ребят, я тебя с того света достану. Понял меня?
– Да понял, понял, – и они обнялись. И каждый потом обнял командира – и все, они ушли, вернее, убежали, взяв нужный темп.
А Смолин остался…
«Фу,» – выдохнул офицер, словно огромный груз свалился с его плеч; он почувствовал такое облегчение, будто сделал главное, самое важное дело всей своей жизни. Он включил секундомер на часах и занял позицию. Ноги болели, но жгуты были наложены, и обезболивающий вколот, больше ничем себе помочь офицер не мог. Боль можно было терпеть, минута осталась, минута! Почему в эти последние три минуты жизни вспомнил он ее, Марину? Марину, предательницу, а не друзей или родителей? Ну, с родителями все понятно, мозг просто блокировал все мысли о них, зная, какое горе придет скоро в их дом, и к этому страшно было даже хоть как-то прикоснуться. А почему не друзей? Да черт его знает, не было ответа, зато с Мариной было все предельно ясно. Все то светлое, что было в его жизни, связано было с ней, ну, и разочарование, и горечь, конечно, тоже. Но горечь прошла, время лечит, а вот то светлое так и осталось в сердце, и с этим и хотелось покинуть этот мир.
Егор ждал…
Из кустов на противоположной стороне опушки показались человеческие фигурки. Сердце бешено заколотилось. Смолин посмотрел на часы: «Прошло 3 минуты 20 секунд, ма-ло-ва-то, но сколько есть, и за это спасибо. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь», – считал фигурки офицер, а потом сбился и прекратил. Он прицелился и два раза выстрелил. Одна фигурка, взмахнув руками, упала назад, вероятно, пуля попала ей в грудь; другая, скорчившись, зигзагом повалилась вперед, ей пуля, вероятно, попала в живот. Смолин резко перекатился на несколько метров вправо. И началось! Место, где он еще недавно находился, буквально бурлило от пылевых фонтанчиков, поднятых пулями. Егор посмотрел на часы: «Еще 30 секунд! 3 минуты 50 секунд. Только бы решили взять живым, только бы!..» Офицер нащупал гранату, боясь, что она выпала в суматохе. «На месте, это хорошо! Очень хорошо! – Нужно показать им, что я жив и опасен. Боже, как болят ноги,» – Егор почувствовал, что силы покидают его, много потеряно крови, жгуты уже не помогали. Смолин перещелкнул свой АКМ в положение «Очередь» и дал три длинные очереди вперед, влево и право, патроны можно было уже не жалеть. «Либо убьют сейчас, либо будут брать живым», – Егор зажмурился, ожидая удара пули. Ответа не последовало. «Клюнули чехи! Обходят, будут брать живым! Время? Еще 30 секунд, 4 минуты, 20 секунд, почти километр. Ребята оторвались уже на километр. Хрен теперь догоните! Эх, если бы не ноги, рванул бы сейчас сам, да что об этом. Еще немножко потерпеть, осталось совсем немножко!» Собрав последние силы, Егор попытался ползти, чтобы занять новую позицию, но сил больше не было. Ноги онемели, голова кружилась. Смолин поерзал на месте, словно пытаясь зарыться поглубже в землю, автомат стал таким тяжелым, неподъемным просто, и он отложил его в сторону. Оставались только часы и граната, две последние вещи в жизни офицера.
