Андрей Анатольевич Кулинский
Отдел планирования
Люба знала, как привести в действие и эту идею. Совсем недавно прописали ей "Берлиприл", сильнодействующее сердечное лекарство, а главное, совсем безвкусное. В малых дозах розоволикой старухе придется на пользу, но если поить ее каждый день таблетки по три… четыре?
"Десять", – требовало зеркало. – "По две на стакан, чтобы не слишком мутно, но если придется то и по три. Старуха часто требует от тебя компот и выпивает неглядя, отбивая очередной чек… ты знаешь, что делать…"
И Люба действовала беспрекословно. Советчик из зеркала совсем ее не пугал. Другое дело Леонид Геннадьевич.
"Мы не знаем, что у него на уме", – вечером, накануне назначенной даты, размышляло отражение в зеркале, а Люба, по обыкновению включив воду посильнее, чистила зубы и слушала. – "Но он кажется мне нашим союзником. И потом, подумай, он разведен и богат…"
– К чему ты клонишь? – Люба сплюнула и глядела теперь в зеркало весьма воинственно, отражение же совсем не смутившись слегка улыбалось.
"Так что, скоро там Сашу повысят? Не надоело спать на старом диване с ржавыми пружинами в этой душной однушке?"
– Хватит! – Люба занесла кулак, но остановилась.
В отражении увидела она себя, разъяренную, всклокоченную, с глазами, проваливающимися в испуг.
Казалось, Саша уже спал и Люба тихонько легла рядом.
– Это ты кричала? – спросил он. – Показалось, соседка кричит, голос совсем… но ведь это была ты?
– Не волнуйся, – ответила Люба. – Спи.
– Я и не волнуюсь, – не оборачиваясь, сказал Саша. – Хочу не волноваться… но…
– Спи.
Все шло по плану. У Саши суточная смена, ночью его не будет, а старуха уже довольно долго отпаивалась "Берлиприлом", а значит, сегодня тот самый день. Сегодня ночью клопинный яд сделает свое. По дороге с работы Люба все больше сомневалась в себе. Музыка в наушниках приелась и больше не отвлекала от дурных мыслей.
"Точно ли мне это нужно?" – бормотала про себя Люба, выбирая в магазине молоко подешевле. – "Точно ли цель так важна? Быть может, важнее путь, который проходишь к цели?"
– Не знаю, девушка, вам пакет нужен? – перебила ее кассирша.
"Ну вот, заговариваюсь", – тут же шлепнула себя по щеке Люба, расплатилась и только потом заметила, что в пакете одна лишь сгущенка.
– Накурена, – спокойно отметила кассирша, и остальные покупатели зароптали, высказывая свои мысли.
Время шло слишком медленно. Люба каждые минут десять вставала с дивана, подходила к холодильнику, отмечала одинокую банку сгущенки и возвращалась обратно, забыв, зачем она туда шла.
– Надо ли готовить еду? – вновь спрашивала она себя, очутившись на диване. – Саша придет утром, когда я уже буду на работе, а из еды… что там?
Но по пути мысли вновь обрывались…
– Надо ли убивать? – спрашивала Люба пустоту в холодильнике.
Прошла вечность, прежде чем стрелки на часах указали на час ночи. Время действовать.
Итак, двое спортивных штанов, старые кроссовки, потом придется их выкинуть, две кофты, пуховик вывернуть наизнанку, спрятать волосы в капюшон. Готово.
Люба заглянула в ванную и довольная, отметила что в отражении совсем не женская фигура. В плохом качестве камеры наблюдения это будет мужская фигура, а уж следователи додумают, чья именно. Уже закрывая дверь в ванную, Люба услышала тихий женский голос и мурашки пробежали по коже. Она открыла дверь, но свет не включился, кажется, перегорела лампочка, зато зеркало, висевшее напротив двери светилось лунным, мертвенным сиянием, и в нем вполне хорошо различалось ее отражение, бледное, словно призрак.
Язык перестал подчиняться, и все же Люба с трудом спросила:
– Чего же ты хочешь?
– Яд, – ответило отражение. – Яд, забыла, неряха.
И тут же Люба развернулась, словно и не она это была, словно кто-то другой управлял ее телом, а она лишь наблюдала. Как во сне открыла она шкаф и из глубины белья вынула пачку клопинного яда, достала из мусорки пустую пивную бутылку, разбила в тряпке, отрезала кусок двухстороннего скотча, насыпала на него самых мелких осколков и сверху, слегка размочив водой, в толстой резинновой перчатке, чтоб самой не порезаться, размазала тонким слоем белую, ядовитую массу. Затем, липкой стороной едва прилепила к перчатке ядовитую полоску, проходя мимо ванной, не гляда заперла дверь, со страхом отметив, как до сих пор наблюдает за ней отражение, заперла дверь в квартиру и спустилась в прохладу летней ночи.
На улице люди, кто-то болтает, кто-то кажется кричит ей, но она идет спокойная, украдкой минует патрульную машину и, слава богу, хотя в ее случае, дьяволу, во дворе, где живет сын старухи тихо и спокойно. Наклонив голову, так чтоб лицо не попало ни на одну камеру, подошла к машине, оторвала скотч от перчатки и быстро приклеила к внутренней стороне дверной ручки у правой передней дверцы, включилась сирена, но время есть еще, сжала кулак и разгладила ручку костяшками. Загораются окна. Развернулась и спокойным шагом к углу дома, оттуда к парку, где, во мраке деревьев, сбросила капюшон, сняла пуховик и дальше, вдоль парка к дому.
