Андрей Александрович Писарев
Erase my memory. Сотри мою память
Сон, вместо письма
Во сне я увидел кадры из моей истории общения с одноклассницей. Перед учебным годом мне нужно найти студенческий билет, который я, невесть где, потерял, ещё в прошлом учебном году. И нет, не нужен он мне для использования в путяге, где я не имею честь, учась там, вовсе нет. Для студентов прилагаются льготы при проезде на поезде по стране, что мне и нужно.
Поискав его во всех рюкзаках, всех шкафах, мне ничего не оставалось, чтобы искать его в карманах моей одежды, в которой я когда-либо ходил в техникум. Пропустив все футболки своим взглядом, прошерстив все кофты с карманами и опять ничего не найдя, мой взор упал на свои пиджаки, в которых я пару раз ходил на учёбу для публичных выступлений. Дёрнув всю одежду на плечиках на себя, чтобы прочистить путь для того, чтобы достать эти пиджаки, я схватил их и поволок из шифоньера на диван. К сожалению, и там ничего не нашлось… Кроме… Кроме свёрнутого листочка неподходящих ответов на экзамен. Раскрыв их, в голове пролетели моменты жизни, после переживания которых, я хотел себя убить.
В ночь перед экзаменами я играл в «Контр-страйк», ложась спать всего на два-три часа, за которые организм не успевал войти в стадию глубокого сна, отчего состояние на утро было превосходным. Ложась в три часа ночи и просыпаясь в полшестого утра, я с одноклассниками искал ответы на экзамены, которые отправляли другие регионы. Найдя кучу вариантов, я распечатал их для близких одноклассников и раздавал при первой встрече с каждым из них.
В один из дней, я вновь по той же схеме раздал каждому по листочку, кроме одного человека, ведь встретился конкретно с ней, чуть позже, чем с другими, отчего я забыл отдать предназначенный для неё экземпляр. Уже в преддверии начала экзамена, моя голова получила импульс, гласящий о том, что я не отдал что-то важное для кое-кого очень важного. В сию минуту я подбежал к ней и сказал:
– Ой, забыл совсем, держи, твой листочек с ответами.
– Спасибо, но у меня уже есть, мне дал его парень из параллели.
– Как, я же один печатал, откуда у него второй?
– Ты ему случайно два дал, лишний он отдал мне.
– А-а, ну ясно, ладно тогда. Удачи.
– И тебе.
После этого разговора я положил этот свёрток во внутренний карман, законсервировав эти воспоминания на два года.
Именно в тот временной промежуток я ненормально привязался к этому человеку.
Начало июня. Мы после написания экзаменов под приятное, не изнуряющее, а просто тёплое солнце, шли пешком до дома одноклассницы, чтобы погулять с её собакой, иногда садясь на лавочки или качели, чтобы отдохнуть и просто поговорить. Ту теплоту, испытываемую мною в тот временной промежуток, уже никак не вернуть, не испытать по-новой, не описать никакими эпитетами. Жизнь наполнена говном, но лишь такие маленькие и до ужаса приятные моменты, греют душу и дают сил двигаться вперёд, вместо привычных желаний свернуть под машину. Или шею.
Эти милые прогулки кончились на последнем экзамене шестого июня. Именно они и были самым последним приятным воспоминанием с ней за два года, ведь ровно через двадцать дней всё пошло не по той дороге, а конкретно я свернул на дорогу каждодневных желаний ухода на дорогу с машинами.
Двадцать шестого июня мне был подарен подарок, оставляющий в голове одни мысли, что сделан он просто для того, чтобы он был. После грандиозной ссоры через три дня, этот подарок я не мог видеть, отчего разбил его булыжником на асфальте. В тот момент я не мог видеть, не мог ощущать, слышать, чувствовать всё то, что хоть как-то вызывало ассоциации с ней. Было тошно от того, что после слов признания в человеческой любви, и, как следствие, повышенной привязанности, образованной недавно, за десять дней до ссоры, меня просто вышвырнули, будто найдя наконец-то тот прекрасный момент, когда это можно сделать. Тогда я испепелил всё, что хоть как-то включало воспоминания об этом человеке.
Внутри я был полностью сгоревшим. Запах пепла сигарет, излучаемый прохожими на улице, не вонял так сильно, как воняла моя обосранная, кремированная душа, ощущающая боль от того, кем я стал, куда попал, ведь помимо ссоры с ней, была ссора с другим лучшим другом. На тот момент я полностью был опустошён, все эмоции, даже позитивные, моментально конвертировались в негатив, панику, апатию, слёзы, которые я подпитывал музыкой, написанной людьми, будто переживающими всё то, что и я, которые превращали судороги души в творчество, оказывая себе терапевтические сеансы.
День сурка, описанный выше, продолжался несколько дней. Мне нужно было как-то его решать, потому что на грани моя жизнь, ведь мысли о суициде всегда преследовали меня. Именно поэтому я отправился в место моего детства – деревню, в которой, на протяжении недели, живя только с кошкой, отдыхал от людей и социума, медитировал на природе, читал много разных книжек, проводил на свежем воздухе по несколько часов подряд. Данный ритуал, действительно, помог мне достать из ямы себя самого и сократить мысли об этом человеке троекратно.
На протяжении двух лет я не встречал никого, кому мог действительно открыть душу. На протяжении двух лет я не встречал никого красивее, как внутренне, так и снаружи. Однако с течением нескольких месяцев после прекращения дружбы, я простил и забыл этого человека. Забыл всё приятное и неприятное, забыл в принципе её, что уж говорить, отчего место в ячейке лучших людей для меня, освободилось и очень ждало нового кандидата, но, такового не последовало.
Спустя два года, в этом же временном, летнем промежутке, запылившееся место в томной комнате в паутине, услышало звук открытия замочной скважины, ключ от которой всё-таки нашёл какой-то человек. Скрип двери и звук стука обувью о такой же скрипучий, уже прогнивший пол, не желающий чувствовать вновь людей так близко к себе, провели к этому пустому месту человека, сумевшего найти ключ к двери. Промятое сиденье под попу не стало деформироваться под нового человека, ведь зачем, если дверь открыл не кто-то незнакомый, а тот, кто громко встав пару лет назад, начал стучать ногами по этому, ещё не пыльному, возможно красивому полу, и принялся обрисовывать все белые стены разными балончиками, а затем хлопнул дверью, чуть не сломав дверной замок. Дверь в эту комнату осталась приоткрытой, что значило, что сюда может зайти кто угодно. Но кому же захочется входить в комнату, в которой ужасно накуролесили. Приоткрытую дверь пришлось закрывать самостоятельно, что было проблематично, ведь эта комната является сакральной, не для каждого, а для очень близких и любимых людей. Хочется ли мне внутри пускать туда того, чтобы хотя бы просто закрыть дверь от мира, кого ненавидел тогда и ненавижу, порой, по сей день? Не уверен, однако найдя в себе силы, я закрыл эту дверь и никого больше туда не пускал.
Она вновь села на место, которое было создано мною, как я понял сейчас, исключительно для неё. Полтора месяца мы отлично общались, однако прошлое никогда не возвращается красочно, и даже за самой белой или прозрачной материей, скрывается нечто зловещее и чёрное. После приятных дней, последовали очередные недопонимания, ссоры её и близких ей людей на фоне меня, отчего мне пришлось дистанцироваться. Данный процесс очень болезнен для меня. Никому и никогда я не мог и не могу высказать всю боль, кроме неё. Внутреннее жжение, которое можно успокоить разговором с близким человеком, аналогично можно изливать водой из глаз, что также помогает успокоиться, чем я и занимался каждый день, оставаясь наедине с собой. Доставал халат, который пах её духами, вдыхал и плакал, слушая песню «Вспоминай меня» Макса Коржа, на протяжении, примерно недели. Перманентная астения меня вновь настигала, однако занятие, не присущее мужикам – плакать, я стал использовать как терапию. Боль от отсутствия общения, компании с ней – я лечил слезами. Спустя неделю слёзопусканий, я перестал чувствовать боль от того, от чего было плохо. Я не охладел, просто опустошился. Со слезами вытекли остатки моей души. Здравый смысл давал мне мысли о том, что, когда от тебя отказываются – значит, что приоритеты человека не пересекаются с тобой, отчего жалеть не стоит о тех, кто от тебя избавился. Не сказать, что подобные мысли действительно заставляли меня загоняться меньше, но какой-то мизерный процент облегчения был. Самопсихотерапия сложна тем, что, зачастую, важно слышать подобное от близких людей. Но кому же рассказать о внутренних проблемах, если единственный человек, кто мог помочь таким образом, выбрал дорогу немного другую? Я выработал и процедил мысль, которая мне действительно помогает: всё так, как и должно быть; если как-то произошло, значит, именно так и должно было произойти, ведь наша жизнь – путь необратимый.
Я открыл шпаргалку и почувствовал на лице, уже опустошённым от каких-либо эмоций, самопроизвольное появление улыбки и тепло того самого солнца, греющего нас в моменты прогулок после экзаменов. Опустошённое нутро почувствовало бабочек в животе – мне вновь захотелось опустошить наполняемые эмоции, образованные от этого человека, ведь мне надоело уставать от тупейших проблем с ним, недостатка внимания, общения. Я вновь включил «Вспоминай меня» Макса Коржа и расплакался, глядя на фотографии с ней. А после этой песни в очереди аудиобиблиотеки началась песня «You know you're right» «Нирваны», на припеве которой, я завыл и разрыдался от воспоминаний потерянного времени, обнимая в полумраке телефон и эту шпаргалку, в надежде хоть как-то приблизиться к ней, чтобы почувствовать остатки тепла её рук через эту бумажку с ответами, до которой она дотрагивалась два года назад, хоть и понимая, что это очень тупо и нереально, а ощущать заново привязанность к ней – это боль и нирвана. Так я и уснул, размокшим, красным, опустошённым в комнате, воняющей очередной гарью истоптанной души.
Проснулся я через пятьдесят минут от песни «Time» группы «Пинк Флойд», начинающейся со звука будильника, переливающегося в церковный бой. Страх, испытываемый мною в момент пробуждения, и печальный сон были настолько сильными, что, по вызываемым эмоциям, могли бы потягаться на равных со страхом сонного паралича. Церковный бой, ночь, полумрак, я один в квартире, а во сне я заснул от сумасшедшей боли на этом же месте. Тот час же я встал и подошёл к компьютеру, чтобы перелистнуть на две минуты вперёд к началу речитатива вокалиста и упал на диван.
Лёжа на диване, слушая эту песню, я вспоминал как Алиса однажды звала меня к себе в гости, где мы вспоминали старые времена общения, а потом под утро под песни группы «Пинк Флойд», в том числе и эту, целовались на протяжении трёх часов. Что за дружба между нами? Я уважаю Алису, поэтому не буду иметь её для себя в качестве запасного плана. Мне больно, что я потерян в себе. Те чувства, испытываемые мною к Алисе невозможно передать ни одними эпитетами, наречиями. Однако и Лизу я не сказать, что не люблю. Может быть, я просто в сети воспоминаний, привязанности к ней, а от любви остались только выжженные крохи, не способные уже хоть как-то накурить. Были бы лайфхаки, как правильно поступать в той, или иной ситуации, однако их нет. Да и не нужно. Действительно, куда интереснее на своём действительном, индивидуальном опыте ощущать то, или иное, чем жить по чьим-то словам, ведь… Ведь не стоит верить чужим словам хотя бы потому, что люди – *** на блюде. Я так запутался в себе. Одноклассница, Алиса. Лиза.
Уснуть той ночью уже стало сложно, поэтому я полез в социальные сети, чтобы заполнить мысли мусором Интернет пространства. Но включив компьютер, вместо автоматически открывающегося Твиттера, передо мной появился динозаврик, означающий отсутствие потери ближайших часов за монитором. Тем не менее, я не расстроился, выключил компьютер, взял наушники, включил песню «Do Re Mi» «Нирваны» и отправился гулять в одиночку.
Красота и качельки
На улице было тепло, приближалось лето и конец учебного года, сулящие беззаботность, о которой я мечтал постоянно, вспоминая восьмой класс. Именно это моя главная мечта, вернуться в восьмой класс, но уже со своими нынешними мозгами, чтобы полностью прочувствовать беззаботность и повеселиться как следует, чтобы уже провести наконец время с близким мне человеком, а не терять его заново. Использовать время правильно, больше его не прожигая, непонятно куда. Вообще, фантазируя о том, как было бы, мы часто не берём во внимание, что то, как было бы, может существовать и в нашей настоящей, текущей сейчас жизни. Мы, очевидно, не вернёмся в прошлое, а соответственно и не будем поступать так, как желаем сейчас поступать там, то есть правильно, ведь хотим исправить прошлое на лучшее. Так что же нам мешает поступать точно также правильно, но уже в настоящем времени? Люди упускают мысль, что жизнь им подконтрольна почти полностью, и если прошлое для них – это лучшее, чем то, что сейчас, то они очень сильно заблуждаются, ведь жизнь идёт в данный момент, и только в твоих руках миллиарды возможностей сделать настоящее круче, чем самые приятные воспоминания из прошлого.
Я шёл по пустому бульвару, и лишь изредка появляющиеся на скамейках молодые пары говорили мне своим присутствием, что я не один в этом мире в это время. Спускаясь к причалу, с которого теплоходы забирают людей, я решил пойти в обратном направлении, так как холодный ветер, излучаемый водоёмом, мог сдуть меня изнутри, а на моём теле не было ничего, кроме тонкого свитера. Голова постоянно ломалась под давлением очередной огромной партии мыслей из больших камазов, которые доставили дальнобойщики. Идя в своих мыслях, я прошёл большое расстояние, совершенно не заметив этого. Светофоры ещё не сменили режим на мигающий жёлтый, что не мешало мне проходить проезжую часть смотря в ноги, или непонятно куда вперёд, не замечая сигналы, регулирующие перекрёсток. В состоянии коматоза-транса я подошёл к аптеке, в которой работала сестра одного из друзей. Аптека эта была не совсем легальная, в ней продавались палёные препараты, но благодаря кумовству, друзьям и родственникам фармацевты в ней продавали подлинные лекарства. Мне резко захотелось съесть аскорбинок, посему я зашёл туда и купил их.
Неосознанно после похода в аптеку, я подошёл к дому подруги, уехавшей учиться в высшее учебное заведение в другой город нашей страны. Два года назад у нас было прекрасное общение, но со временем оно стало холодеть. Не из-за каких-то ссор, а просто непонятно почему, возможно учёба, личная жизнь нас обоих, неважно. За несколько дней до её уезда мы вновь начали общаться, гулять, проводить время в переписках в мессенджерах. В это время у меня был тяжёлый период из-за Лизы, который эта подруга затмевала своим просто наличием, не говорю уж про общение. Лично я ощущаю отличную совместимость с ней, как с человеком, разумеется, отчего её уезд был для меня болезненным.
Безусловно, я давал себе отчёт о том, что уезд в другой город – это абсолютно нормально. Тиранить о том, что тебя якобы бросают своим уездом, как иногда делают слишком лелеющие друзья – признак кретина. Очевидно, их можно понять, ведь если близкий человек от тебя отстраняется по объективным причинам – это больно. Но я слепо смотрел на них, как на идиотов, ведь думал, что мне чуждо будет ощущать подобное. Как же я ошибался.
Подойдя к её дому я… Что же ещё? Расплакался. Ссаная тряпка, кому я такой вообще нужен буду? Моя сущность столь же неполноценна, будто хлеб без корки. Я – мякиш, что должен быть покрыт снаружи чёрствой, грубой коркой, дабы нежное внутри, было трудно проломить сквозь хлебную броню. Я обжигаюсь каждый день, но от этого всегда сгораю, а не закаляюсь.
Я глядел на её окна, где ещё двадцать часов назад сидела она, была на нервах в ожидании отъезда, собирала вещи, прощалась с близкими. Сейчас её там нет. Привязанность очень опасная вещь, и я желаю каждому возненавидеть это деструктивное чувство. Чувствовать её к людям – самая неблагодарная вещь в этой Вселенной. Почему? Потому что люди – *** на блюде.
Я сидел на скамейке, записывал голосовое сообщение в «Телеграме» с соплями и слезами, слушая песню «Закрой за мной дверь» группы «Синдром Восьмиклассника». До чего больно вспоминать это. Ссаная любовь к людям, проявляющаяся у меня крайне редко, но очень метко, пронзает меня насквозь, задевая все органы, обливая кровью организм изнутри. Такое яркое проявление обусловлено пассивной и постоянной ненавистью ко всему. На этом контрасте, даже малейшая привязанность, выливается в патологию.
Качели. Сейчас я видел их. Вообще, они приковали мой взгляд всю жизнь. Никогда я не мог просто пройти мимо них. Сидеть статично на скамейке, в голове вспоминая её красоту было невыносимо. Красота выражалась не только во внешней оболочке, отнюдь. Содержалась она ещё в помощи ко мне, которую я всегда крайне крепко держу в руках, оттого, что очень ценю эту редкую в наше время субстанцию. Затмить неподвижное времяпровождение я решил этими милыми качелями на цепях. Коленные чашечки образовали прямое положение ног и доставили меня с едва приподнятым настроением на этот любимый аттракцион детства. Настроение было ужасным, однако, когда я начал качаться, на моём лице стала появляться мимолётная, ничем не объяснимая, будто бы истерическая улыбка. Нет, не от качания, именно ничем не объяснимая, кстати после которой моё лицо вновь покрылось красным цветом, а из глаз пошла утренняя роса, ведь уже начинало светлеть, май как никак.
Рефлексия вновь пошла в бой. Мысли о том, что никогда никому такое мягкое тело, готовое расплакаться в любой момент от любого пустяка, зачастую, конечно, вызванного близкими и важными людьми – не будет нужно. И удивляться тому, что близкие люди от тебя отказываются, потому что ты надоел своим беспочвенным нытьём, или просто перестал вызывать интерес, потому что вылив всю боль и нутро, перестал быть интересным – очень тупо.
Фантазируя о будущем, я пришёл к тому, что хочу стать известным публицистом или оратором, чтобы говорить людям простые, а может и не всегда простые истины, от которых будет жить всем легче. Наивно и глупо это желание, ибо люди всегда отличались своей инфантильностью, проявляющейся в неумении учиться на чужих ошибках.
Но.
Ведь это фантазия, а фантазия может быть утопией, где я – авторитетный автор, которого слушают люди, создающие заповедники, которые не издеваются над животными и над друг другом, где никто не ворует и не хамит, где погода всегда солнечная, но не жаркая.
Фальшь.
Единственное, что я хочу на самом деле, это действительно стать кем-то, чьё влияние не будет никогда никем обесценено, и первый шаг к этому – это создание спектакля.
Первый шаг – маленький шаг.
Главное не опускать руки. И никакие девушки, подруги, друзья, не остановят моё бешеное влечение к созиданию. Более того, именно разрушительные, грязные, больные эпизоды моей жизни и дают мне сил творить. Ведь, хах. Я создан страданиями, живу страданиями, несу страдания, и умру в страданиях. Боль и кровь, эстетика которых мне бесконечно импонирует, видимо и даёт мне сил создавать новое говно медиапространства. Из продуктов подобного паттерна не построишь что-то светлое, поэтому всё, что я создавал, создаю и хочу создавать, всегда имеет эстетику смерти, страха, агонии, желчи с кровью. Всегда через подобное творчество я выражал протест, важные мысли, тезисы, однако из-за оболочки, люди не желают смотреть глубже и анализировать, ведь правда сурова, а снимать свои фиолетовые очки, чтобы развидеть скрываемое всем вокруг, они не желают. Да, что уж говорить, люди не желают изучать, узнавать и разбираться даже в том, что и не скрывается, даже в том, что им интересно.
Это всё неважно. Люди кто? Люди – _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Цепочка этих мыслей породила во мне крупное желание, уже самостоятельно, без друзей из театра, написать сценарий спектакля. Именно поэтому я вытер влагу с лица, включил песню «Я убью себя» «Славы КПСС», искренне улыбнулся, ведь эта песня всегда дарит мне настроение, и отправился домой, читать книгу Игната Валерьянкина, чтобы получить дозу вдохновения.
Шествие домой было энергичным, с беззаботными танцами, свободными абсолютно движениями, будто бы я потерял уже всё, что имел, и живу последний день. Будто бы мне нечего терять, оттого я двигался совершенно раскованно, улыбаясь, как дурак. Выплакав все накопленные за сегодня эмоции, стало действительно спокойно и радостно где-то внутри. Будто бы в лесу, среди влажной листвы, я высушил то, что собираюсь поджигать, и еле как развёл огонёчек, который хоть и небольшой, но уже начал разогревать мою холодную и злую душу, вновь скоро презирающую и ненавидящую всё вокруг, хоть и улыбаясь каждому.
Придя домой, увидев расписание на следующий день в моём учебном заведении, было принято решение, завтра не идти на учёбу. На колонках включены альбомы с постепенной деменцией исполнителя «The Caretaker» и под эту музыку я принялся читать «Наблюдателя», начиная пить едва тёплый чай, остывающий уже который час подряд.
