полная версия

Андрей Александрович Писарев
Erase my memory. Сотри мою память

Время пепельного цвета

Ночь я мотался по улице, дыша воздухом, в котором уже не витали выдохи людей. Каждый мой вдох перетекал в кашель и стуки пульса в висках, отчего эта приятная свежесть не давала мне покоя. Я глядел в незашторенные окна людей, наблюдал за обстановкой их квартир, за обоями с безвкусными узорами. Всматривался в их лица, смотрящих на улицу, которые пропитывались безнадёгой, которой также пропитан был я.

Ощущение отчуждённости в этом мире мне не давало покоя всю юношескую молодость. Безбашенное поведение в младших классах отпугивало всех, что не отпугивало меня, ведь, видимо, с тех пор я был панком. Однако с возрастом всё приобрело противоположные окраски – гиперактивность стала тускнеть, по разным причинам, а отношение к мнению окружающих стало другим. Если раньше мне было плевать на то, что скажут остальные, а их внимание для меня было бесполезной валютой, то в последние года внимание стало важной частью моей жизни. Обесценивание меня и того, чем занимаюсь. Отчуждение моей персоны, благодаря уже сформированному мнению моими приятелями и знакомыми, породило мысли о кардинальной смене обстановки. Тем не менее, наряду с этим, компания с самим с собой мне не переставала нравиться.

В этот день голова вновь начала процесс переработки всех воспоминаний, прокрутку этих же мыслей в ещё более острой форме. Стало просто невыносимо внутри, а в симбиозе с умирающим здоровьем, принято судьбоносное решение.

Идя по улице, я искал круглосуточную аптеку, в которой хотел приобрести четыре банки корвалола. Еле найдя такую на своём пути, я зашёл в неё. Фармацевт, что стоял передо мной, будто чуял что-то неладное, сказав, что буквально чайной ложки будет достаточно для хорошего сна, на что я ответил, что покупаю не себе, а бабушке. Пережидать ночь было негде абсолютно, поэтому я вернулся на квартиру, в которой был совсем недавно. В течение этого безумного вечера и ночи, я уже совсем забыл, что во мне и так уже находится приличная доза фенобарбитала, поэтому я купил ещё насколько банок корвалола. Пока я двигался обратно в квартиру, в отрывках памяти моё тело появлялось в разных локациях города, и поэтому пришёл я лишь под утро, когда начало всё светлеть.

В квартире в это время, сквозь утреннее солнце из незашторенных окон, валялись повсеместно полуубитые от передозировки этиловым спиртом девочки и мальчики. Среди них я хотел найти уединение, потому что пребывать в одном месте, пусть с обездвиженными без сознания людьми, я не хотел. Издалека я услышал заглавный саундтрек из второго «Ассасина» – «Ezio's Family». Великолепные музыкальные обороты, приятная мелодия без отвратительного речитатива какого-нибудь пресловутого рэпера в этой песне – всегда меня привлекали. Именно поэтому я искал источник этой музыки. Он находился явно где-то вне квартиры, но где? Активно ища его, я увидел едва открытую балконную дверь, которая поглощалась бликами уже приятного жёлтого цвета, ведь палитры эти образовывались солнцем. На балконе никого не было, лишь, из осязаемого мне глазами, солнечный свет давал мне компанию. Звук раздавался откуда-то извне, будто бы городские сирены играли вместо будоражащего воя эту мелодию. На низменностях городской инфраструктуры виднелся небольшой туман, сквозь который ещё не виднелись, торопящиеся на работу и учёбу, люди. Будто бы весь мир замер, а я остался вновь наедине со своим внутренним «я».

Раньше мне было некомфортно находиться одним, мне хотелось общаться с людьми, узнавать их, дружить с ними. Сейчас, пройдя через предательства, подаренную мной душу в выблеванном виде когда-то близких людей, ложь в мои глаза во имя потреблядства, глядеть на себя тамошнего – смешно. Скудоумие и детская наивность. Вера в любовь, что спасёт мир; в справедливость, что всегда спасает в трудные минуты; в добро, что всегда побеждает зло; в развитие и в аскетизм – переконвертировалось временем в диаметрально противоположные субстанции.

Любовь стала ненавистью; произносить это слово в две тысячи двадцать первом году мерзко и смешно.

Справедливость задохнулась жадностью наживы.

Развитие и аскетизм топчутся в стороне, ведь для него нужно стараться, а куда приятнее и легче тупеть, убивать себя и окружающих.

Добро только осталось в живых. В живых, лишь в глазах собак.

Становление обособленным от мира людей воспитывает тебя. Ни на кого не полагаясь, остаётся надеяться лишь на себя. Но уповать на себя достаточно инфантильная затея, если ты из себя ничего не представляешь. Именно поэтому, хочешь ли ты сам, или жизнь неожиданно подкинет тебе проблем, неважно, ты начнёшь духовно и физически расти. К этим мыслям я пришёл в свои восемнадцать лет и окончательно убедился в них, находясь на этом балконе, наслаждаясь единением. Было бы неплохо с кем-нибудь пооткровенничать, ибо атмосфера, из-за времени суток и отсутствия лишних людей, создали идеальную обстановку для этого. Однако сильной нужды в этом не было, да и не с кем.

Гармония, текущая по мне в этот момент, буквально за несколько минут перетекла в паническую атаку из-за появившейся боли в груди. Непонятно что стало сдавливать мою грудную клетку изнутри. Ощущение, будто бы воздушный шарик, который надувают всё сильнее и сильнее. Вслед за этим начала раскалываться голова, по такой же непонятной мне причине. Голова стала формировать устрашающие образы, а приятная мелодия превратилась в грязный дэткор, будто бы нарочито писавшийся без какого-либо ритмического рисунка, чтобы вызывать исключительно отвращение. Доселе не понимаю, что стало причиной этой смены обстановки. Будто бы Дьявол вселился в меня и приковал к перманентным страданиям «здесь и сейчас». Быть может, я сошёл с ума? Терпеть это я не мог, поэтому руки потянулись в карман, постоянно промахиваясь по одежде, за имеющимися банками корвалола. С трудом открыв их, я залпом залил их себя, не разбавляя водой. Вкус был ещё более мерзкий, чем обычно.

Вместо гармонии и радости, которые были здесь же, на балконе, несколькими минутами ранее, появились страх и паника, а поэтому я повернулся к двери, чтобы выйти отсюда. Передо мной оказалась чёрная материя, не выглядящая как нечто, что просто закрывает дверь. Будто бы этот элемент интерьера и текстуру, в данном конкретном месте, просто вырезали. Глядя в окно из балкона в комнату было видно всех. За окном было всё как обычно, даже буквально за этой «дверью», которая, в добавок, даже не отбрасывала тени. Было ужасно страшно идти к ней, осязать её, дабы просто наладить тактильный контакт для взаимодействия с ней. И тем не менее я осмелился, но никакого сенсорного ощущения в моём прикосновении не последовало, я будто бы просовывал руку в ничто. Моментом позже я начал терять равновесие и погрузился падением в это чёрное пространство, напоминающее дверь.

Нахождение в этом помещении было очень пугающим и странным. Уже здесь мерзкий дэткор, неизвестной мне группы, превратился в композицию «Ascent of the Blessed» группы «Раизон Детре». Глядя назад в место, из которого я попал сюда, я видел всё тот же балкон, который покрывался бесцветными чёрными стенами без никакого рисунка или намёка на хоть малейшие лучи света. Просто безумно натужный контраст между картинкой обстановки балкона и «чёрным ничем». Постепенно глаза начали слипаться, ломота в теле стала увеличиваться троекратно, появился звон в ушах, а впоследствии я перестал ощущать тело, поэтому не мог выползти обратно из этого странного пространства, лишь движение мыслей в голове давало понять мне, что я ещё жив. Виски стали ощущать биение молотом о голову, а я не мог даже прижать руки, чтобы хоть как-то облегчить это состояние или хотя бы сгруппироваться. Всё, что мне хотелось в тот момент – просто уснуть или уже наконец умереть, как я и планировал, ибо терять, ловить, искать в этой жизни было нечего. И как же хорошо, что, выпитый минутой ранее, корвалол впустил в меня желаемое – организм уснул, и я вновь начал видеть сны.

Алые цветы

Четыре утра. Весенне-летнее утро наступает в это время. Будильник с песней «Memory Arc» группы «Ривал Консолес» заставляет меня проснуться раньше назначенного подъёма, когда ещё солнышко не вышло, но на улице уже светлеет. Я одеваюсь и наслаждаюсь видом её миленького личика, глубоко погружённого в добрые сновидения, характеризующиеся небольшой улыбкой, с нелепыми и лёгкими подёргиваниями. Когда время подходит ко второму будильнику, я подхожу к ней и нежно целую в лоб. Вижу её сонное личико, в первых зевках ощущаю приятное тепло, находящееся под одеялом. Зевота превращается в улыбочку, после прикосновения моих губ к её лбу и слов «Вставай, зайка».

Правая рука скинула одеяло. Тёпленькие ножки наступили на холодные лакированные доски деревенского дома и устремились в мои объятия посреди пустого дома в любимом месте детства, вдалеке от мерзких и бесконечных людей. Хотелось просто законсервировать эту теплоту, беззаботность, потерю себя во времени, и всегда носить с собой, когда станет ужасно плохо. Мы стояли так на протяжении двух минут, но её ножки уже стали мёрзнуть, отчего я сказал ей одеваться.

На мне были обрезанные джинсы, тёплые высокие носки, закрывающие открытую часть ног, зимняя водолазка и Нэнэйкин кардиган. Она стала надевать тоже обрезанные джинсы, тоже высокие тёплые носочки, футболку и толстый свитер. Курток в доме не было, поэтому мы пошли без верхней одежды.

На пороге была только одна пара деревенских калош и две пары тапочек. Я уступил ей калоши, чтобы её ноги не промокли, а сам начал надевать тапочки, на что она взяла мою руку и сказала: «Если ты пойдёшь в тапочках, то и я тоже», после чего её ноги погрузились в мои старые Кроксы. Ладьевидной костью запястья я ударил по шпингалету двери в сени и открыл дверь, впустив свежий воздух в дом.

Утреннее холодное солнце так и не успело выйти наружу. На небе превалировали тучи над частями пустотного неба. Мы взялись за руки, прошли по мокрой от утренней росы низенькой траве, вышли на улицу и встали на дороге. Спящие дома на улице создавали всеми любимое постапокалиптичное настроение. Казалось, будто бы все специально умерли, чтобы мы остались с ней вдвоём наедине. Мы стояли секунд тридцать, наслаждаясь тишиной этого волшебного утра, впитывая моросящий всю ночь и доселе еле идущий дождь с небес. Проснулись мы тут не для этого, поэтому немного постояв, я включил песню «The Lows Will Keep You High Enough» группы «Кланстоф» на тихой громкости и начал шагать по дороге к пруду, держа её за руку. Мы шли, молчали, слушали тишину четырёхчасового утра, приправленного еле слышной песней. Дорога стремилась к низменности, окованной тенью деревьев и уже заброшенных зданий.

Проходя через это место, рука, что держала мою руку, сместилась к моему телу на стыке поясницы и грудной клетки, прижав своё тело к моему телу, так как её оковал страх. Милаха. Так, в обнимку, иногда дотрагиваясь лицами друг друга, мы шли по узенькой тропинке пару минут. Её ноги двигались по влажной от росы траве, а мои по сырой и грязной, слякотной после дождя дороге.

Выйдя на более крупную тропу, мы прошли место, где начинал проявляться туман. Завораживающий вид этого природного явления также вызывал у меня всегда алекситимию, при которой невозможно никакими словами, жестами, чувствами описать те переполняемые тебя эмоции, которые будто специально, точечно задевают фибры твоей души. Я обнял её ещё сильнее, подходя к пригорку, за которым и был пруд, к которому мы двигались.

Наши ноги пересекли эту возвышенность. Наши глаза почувствовали то, чего не услышишь.

Туман пронзал водоём. Лебеди на нём, уплыли вон.

Удивительный вид был краше вдвойне, ведь в руках её рука.

Капли неба обволакивали не только пруд, но и её.

Вкусно пахнущие волосы пропитывались ручьём дождя томного неба,

Сквозь который никак не могло выбраться ещё холодное утреннее солнце.

Оно меня не согрело бы никогда, когда греет она.

Озаряя глаза, тактильно касаясь рука,

Радовала меня, своей стесняющейся улыбкой, даря в объятия себя.

Я отодвинул её от лица, развернул боком и рукой обхватил её талию. Смотреть в поле стоя – было бы глупой затеей, поэтому осмотрев местность, мы нашли чистое, без гусиного помёта, место, на которое кинули старый рюкзак, чтобы сесть на землю. Утренний воздух пронзал нас своим холодом, формировавшимся всю ночь дождём и лунным, мёртвым светом. Мандраж обоих сливался единым целым. Дрожь наших тел стучала медленно в один такт, но я старался не показывать того, что мёрзну, дабы показаться сильным. Когда она начала дрожать намного сильнее, я накинул на неё кардиган Нэнэйки, который был на мне. Ничего красивее, приятнее, чудеснее всего этого – я не ощущал никогда. Наслаждение каждым ощущением теплоты её тела, холодом погоды, прохлады дождика, приятными нотами песни, взором на туман около пруда в бесконечном поле и на её уже пробуждённое лицо, незаметно радующимся компанией со мной и этим местом.

Вслед за предыдущей песней заиграла «Собачья жизнь» исполнителя «Хаски». Вмиг мы оба прекратили улыбаться и стали заниматься сдерживанием слёз, ведь оба прекрасно видели меня главным героем этой песни. Невозможность удаления необратимого, сформированного когда-то давно, ела нас обоих в этот момент. Я растворялся прикосновениями её рук в моих руках. Сон-утопия, невозможный в реальности, вкушал я жадно в эти секунды, наслаждаясь этой сбывшейся мечтой, хотя бы в этом видении, пока сплю. Время от времени прикасался своим носом к её голове, нюхая запах её волос, который всегда вызывал у меня мурашки.

Под конец второго куплета песни я прикоснулся к её щёкам, посмотрел ей в глаза, и под строчки «…Доброе утро мир, где я про*бал тебя…», я не смог её поцеловать, а лишь смотрел в её, ставший опущенным вниз, грустный взгляд, после чего безумно сильно обнял, передавая все неописуемые эмоции в своих объятиях. Мы не говорили, мы просто молчали. Когда начался припев, в моей руке её рука перестала ощущаться. Мой взгляд упавшие запястья, на что её кисть нежно схватила мою челюсть и направила на своё лицо. Она смотрела на меня, но ничего не говорила вслух, а лишь посылала мысли «сиянием». На лице её была прощальческая добрая улыбка, с чувствовавшейся грустью. Силуэт её тела становился для меня всё более красивым, но его я не мог коснуться. «Ну вот и всё» – подумал я, – «Она исчезает из моей жизни». Но в какой-то момент пришло осознание того, что это я исчезаю. Изо всех сил я пытаюсь её удержать, тщетно пытаясь перехватывать её предплечье из раза в раз, но по итогу ни разу не схватил. Вес моего тела становится всё более фантастично лёгким, а впоследствии тело перестало иметь хоть какой-либо ощущаемую тяжесть. Едва подувший ветер стал уносить меня в неизвестном направлении куда-то ввысь. Всё это время она печально смотрела на меня, провожая взглядом назад, а когда я отстранился уже достаточно далеко, она спокойно перевела взгляд обратно, упёршись головой в колени. Слёзы, текущие из моих глаз, стали превращаться в лёд, царапая кожу лица. Это был лучший момент моей жизни, пускай и во сне. Он стал улетучиваться в моём облике от нас обоих. И она, это – мы, грустящие о потерянном времени, а я, летящий в небе, это воспоминания, которые уже никак не вернуть. О них можно только помнить, но никак не жалеть, ибо никакого толку в этом нет, так как их уже никак не поймать. Нужно жить с тем, кто остался с тобой, что осталось с тобой, и ценить это, пока оно не приняло газообразное состояние и не стало внезапно уходить, ничего после себя не оставив.

Летопись 26:06-03

Веки встрепенулись, очи с трудом стали открываться. Вновь заиграла страшная мелодия «Sephiroth» группы «Раизон Детре». Голова лежала по другую сторону выхода из этого сюрреалистичного пространства, а спина приглушала блики освещаемых пылинок от света, идущего из двери сюда. Чёткое ощущение того, что спал я несколько суток – меня не покидало. Но проверить это непосредственно в момент пробуждения – было невозможно, ибо мобильный телефон был оставлен где-то в квартире, куда я и собрался выдвигаться, ведь сон уничтожил ломоту в теле. Повернув голову к выходу, импульсы в голове дали логический сбой, ибо увиденное было уже совершенно невозможно объяснить. Выход отсюда, когда я только оказался здесь, вёл на балкон, и в тот момент, он был видел. Ныне он стал другим – белый, сильно светящийся портал, в котором было невозможно ничего разглядеть. Будто бы лёжа на сеновале в деревне, смотришь в полное облаков небо через отверстие в крыше, за которым прямо в тебя бьёт, оглушающее светом, солнце, от которого облака приобретают неистовую яркость, способную заставить непроизвольно закрывать глаза.

Портал издавал томный и тянущийся звук на одной непрерывной ноте. Вокруг него и меня всё также была абсолютная и бесконечная темнота. Оглядев всё вокруг, мои уши услышали еле слышащиеся голоса друзей, родственников, приятелей, близких людей, а также любимые песни, но с жутчайшим эхом и дисторшеном, отчего насладиться ими было проблематичным занятием. Как и подобает каждому, абсолютно не думая, я пошёл вслед за голосами, наивно полагая найти первоисточник этих звуков. Параллельно с поисками в ушах били лязги зубов о зубы, сбивающие меня с толку, однако даже и без них найти источники голосов посреди бесконечной тьмы – было нереальным.

Поверить в происходящее, хоть и ощущая каждый шаг ногами, носом запах сырости вокруг, ушами слыша отчётливо голоса – невозможно. Всё время меня не покидало ощущение того, что это – сумасшедший сон, однако проснуться никак не удавалось. Мысли стали самостоятельно выстраиваться в цепочки, говорящие о том, что наступает долгожданная кончина. Невозможно было, постоянно думая о смерти, на неё не наткнуться. Жизнь всегда забирает десятину от всех доступных тебе благ, а если при всём этом твоя совесть позволяет себе жаловаться на этот процесс, не ценя имеющееся – тебя накроет трагедиями, потерями, болью и страданиями, чтобы ощутив настоящее горе, ты больше не смел плакаться о тяжести своей судьбы.

В Интернете ты – герой, но при личной встрече ты – слабак, не способный выдавить из своей жалкой пасти ни звука. Именно поэтому романтизм эстетики смерти заиграл совершенно другими паттернами, когда я встретился тет-а-тет с ней. Мгновенно список приоритетов стал меняться с полки на полку, жаль, что достаточно поздно.

Пройдя несколько десятков метров от места, где находился портал, около которого я очнулся, и не найдя искомого, я повернулся, чтобы уже войти в это назойливое место. Как я думал, придётся шагать такое же расстояние обратно, на которое я отошёл от него, однако к моему удивлению, моё перемещение никак не сказалось на его изначальном местоположении относительно меня. Повернувшись к нему лицом, я увидел, что он всё так же рядом со мной.

Мою голову в этот момент посетила мысль, что можно сколько угодно бегать к прошлому, искать его отголоски, пытаясь хоть как-то ухватиться за них, но от настоящего и будущего, что около тебя – не убежать, ибо оно тебе предначертано. Прошлое не имеет никакого практического значения в настоящем. Не даром время разделили на три категории: прошлое, настоящее, будущее. Все они являются одним целым в понятии «время», и тем не менее, нет никакой корреляции между ними в настоящей жизни.

Прошлое – прошло, оно – мертво. Лишь в сладострастных заметках твоей памяти оно подаёт признаки жизни, которые постоянно норовят заставить тебя разныться о том, как же было хорошо; я всё потерял; такого не будет никогда. Такого действительно не будет никогда, но тебе дано «настоящее время». На то оно и «настоящее», что только его ты можешь потрогать, а если существует возможность тактильного контакта, то можно с ним ещё и взаимодействовать. Совершенствуя свои имеющиеся навыки, постигая новые, изучая много нового – ты способен в «настоящем» сделать из себя того, кто в «будущем» устроит тебе же жизнь, лучше прежней. Жаль, что я это понял так поздно…

Я сделал шаг в это белое нечто и увидел диаметрально противоположную картину, что была шагом позади. Вокруг всё покрыто перманентной белизной без каких-либо окон, текстур на стенах, которые невозможно даже просто разглядеть и хоть как-то почувствовать. Посмотрев на портал вновь, я увидел всё такую же чёрную картину посреди белого пространства. Вокруг не было ничего абсолютно. Решив заглянуть, что же находится за самим порталом, я охренел от увиденного. Позади него стоял стол, который имел вид обратной перспективы – визуально от меня он уширялся, в мою сторону – он сужался, что было невозможно в реальной жизни. За столом сидел антропоморфный кот и некое существо, создающее ассоциации с Дьяволом, которые пили чай и непринуждённо беседовали. Я глядел на них и громко молчал, пока Дьявол не заметил меня и не сказал:

– Чего молчишь? Присаживайся.

Я тяжело вздохнул, так как ничего не смог сказать, и поэтому просто подошёл и сел на третий стул.

– Съешь ещё этих мягких французских булочек, да выпей же чаю, я вот тебе налил его, – сказал Дьявол.

– Благодарю, – ответил я, и глубоко рывками вздохнув, я продолжил находится в коматозе и неверии в то, что происходит.

Кот начал разговаривать с Дьяволом о чём-то томным бархатным голосом, с размеренным темпом. Я просто наблюдал за происходящим. Вокруг нас действительно не было ничего, одно белое неосязаемое полотно. Осмотрев всё вокруг, я осмелился начать разговор с Дьяволом:

– Извините, а вы кто? – притворившись дураком, спросил я.

– Ну ты же не тупой, сам всё прекрасно понимаешь, – ответил Дьявол.

– Хм. А этот кот тогда кто? – спросил я снова.

– Это – Бог, – ухмыльнувшись ответил Дьявол.

– А почему он в обличии кота? – по-тупому задал вопрос я.

– Я его таким слепил, он не против, – ответил вновь Дьявол.

– А зачем? – удивлённо спросил я.

– Богу так угодно. На всё воля Божья, – посмеявшись ответил он снова.

После этих слов в разговор влез и сам Бог:

– Ты получил то, что хотел? – задал вопрос мне кот.

– А что же я хотел? – наконец расслабившись, спросил я, начав потягивать чай.

– Оказаться невесть где, – ответил мне кот.

– Почему это я хотел здесь оказаться? – настороженно спросил я.

– Ну как, ты столько думал о смерти. Не уж-то не хотел всё-таки прекратить уже земное существование? – ответил мне кот, с утвердительной интонацией.

– Вполне возможно. Но почему именно это место, вы называете смертью? – спокойно спросил я.

– А ты как-то иначе представлял себе смерть? – спросил с ухмылкой кот.

– Я представлял её такой, откуда зашёл сюда, – нарочито-пафосно ответил я.

– Ну, а почему? Почему не белой? Ведь ты же романтизировал потерю своей единственной жизни? Почему же для тебя такая манящая смерть представала в образе абсолютной темноты? – спросил меня кот.

– Потому что неизвестность… Неизвестность… Смерть почему-то сразу ассоциируется с темнотой. Будто бы сон, при погружении в который с закрытыми глазами видишь одну темень, в процессе которой ты отключаешься от прямого взаимодействия с миром, с людьми. Я вижу со сном и смертью именно такую связь, только смерть – нечто большее, в прямом значении этого слова. Она бесконечна, – гордо ответил я.

– Ты начал свой монолог со слова «неизвестность». Так вот именно это и есть понятие смерть. Мы прекрасно знаем с моим коллегой по контролю вас, тупиц земных, что же такое на самом деле смерть. Вы все тянетесь к чему-то неизвестному, недоступному, не ценя то, что имеете. В школах, в церквях вас не учат основному – ценить имеющееся. Школы набиты бесполезными знаниями, не имеющие ничего общего с настоящей жизнью. В церквях учат смирению, что в жестоком мире создаёт покорных рабов. Я – страдал за грехи. Но целью моего перформанса не было дать людям задачу постоянно мириться с несправедливостью. Трактаты, постулируемые церковью ныне – я не разделяю, однако мне интересно, к чему приведёт массовая культивация человеческой многоножки, жратвой которой является никак не процеженная информация, преподносящаяся априори верной, – выдвинул кот.

– Хм, – конвертируя в голове эту речь, сказал я.

– Человек – Высшая ступень эволюции? – спросил кот.

– Вроде бы. Я сам не согласен с этим утверждением, – сказал я.

Кот очевидно не ожидал такого ответа, хотя как, это же Бог?

– Человечество обречено, как и обречён, к сожалению, ты, – выпивая чай, сказал кот.

Прищурившись, делая вид, что мне всё равно, я смотрел на кота, ничего не говоря. Он, в свою очередь, вопросительно приподнял свои брови, будто бы спрашивая: «Что-то не так?». В разговор влез Дьявол:

– Ну что, выбирай свой путь, – сказал он мне.

– Мой жизненный путь был путём страданий, – уверенно сказал я.

– Ко мне хочешь? – с насмешкой спросил он меня.

– Мне уже всё равно, главное поскорее прекратить вдыхать воздух. Обречение и необратимость моих действий ввела меня уже в пат. Я готов уже прекратить думать, ходить, дышать. Посылайте куда хотите, хоть в Рай, хоть в Ад, – с долей пафоса ответил я.

– Вха-ха-ха. Слушай, кот, а давай-ка не пойдём на его поводу, видишь, он больно уверенный в себе? – спросил Бога Дьявол.

– И что же ты предлагаешь? – спросил кот Дьявола.

– Давай-ка его к Кешар-Браму отправим? Чтобы он не прекращал своё существование никогда? Тело умрёт, душа останется страдать, ха-ха-ха, – посмеявшись ответил он.

–  В Астрал? Интересная затея. Что же ты сам думаешь, на этот счёт? – спросил кот меня.

– Чего-чего я ожидал, но никак не этого. Вы меня переиграли, – ошарашенно погрязнув в этих мыслях, ответил я.

– Искать новые эмоции, ощущения, не этого ли ты хотел? Вечно страдающий, поймёшь что такое по-настоящему страдать. Наблюдая за теми, кого любил, кого ненавидел, поймёшь, что на самом-то деле, всё было в твоих руках. Теперь грусти от наблюдения за успехами врагов, поражениями когда-то близких, – сказал мне кот.

Я молчал, опустил взгляд вниз и ждал смены их решения. В моей голове появилась единственная мысль – вернуться в мир живых. Бог и Дьявол прочитали мои мысли. Один из них выдал:

– Хочешь посмотреть в будущее без тебя?

– Какой в этом смысл? Меня сейчас то не ценили, не любили, а лишь пользовались.

– Уверен?

– Абсолютно. Может именно поэтому я себя сюда и привёл, не знаю. У меня нет никаких мыслей. И мне плевать на самом деле, что подумают о моей кончине, потому что кроме матери всем будет также плевать, как и мне.

– Хм, хорошо. Посмотри сюда.

Кот достал книгу, на страницах каждой из которой находился весь жизненный цикл каждого человека, включая те события, которые ещё не произошли. Лапкой он указал мне на девушку и велел посмотреть на неё.

– Кто это? – спросил я.

– Приглядись, всё тебе расскажи, – ответил он.

– Знакомые черты лица, но не могу понять, кто же это, – вопросительно сказал я.

– Это она, – ответил мне он.

– Кто она? – снова спросил я.

– Она самая, – вновь ответил он.

– Да? Вау, – восхитившись её красотой и грацией, сказал я.

В этот момент мне стало ещё больнее и обиднее, что больше этого человека я никогда не увижу, не обниму, не поцелую.

–  Мне грустно. Ну ничего, всё равно ничего не исправить было при жизни, что уж говорить про нынешние обстоятельства, – сказал я.

–  Уверен? – спросил кот.

– Да! – выкрикнул я.

–  Посмотри на неё вновь. Что ты видишь? – спросил кот вновь.

–  Печаль на лице. Видимо что-то случилось, – ответил ему я.

–  Догадываешься что же? – спросил, приподняв бровь, кот.

– Могу польстить себе и сказать, что меня вспомнила, но не уверен. Она уже взрослая, а момент моей кончины далеко в прошлом, сука… – сказал я.

–  Ты прав. Ты далеко в прошлом. Но ты прав и в том, что грустит она здесь тоже из-за тебя, – ответил загадочно кот.

–  Чё это вдруг? – спросил я.

– До её двадцатипятилетия остаётся две недели, – сказал он.

–  И что? Молодец она, не то, что я, – жалостливо сказал я.

–  Ты помнишь, что вы договаривались пожениться в двадцать четыре года? – спросил он вновь меня.

В этот момент я замолчал. Склеры глаз за несколько секунд выделили стакан текущих беспрестанно слёз.

–  Что же я, бл*ть, наделал?!! – закричал я.

– Ты думаешь, что она забыла тебя? – спросил меня кот.

–  Доселе так думаю, и всегда так думал… – став поникшим, ответил ему я.

–  Ошибаешься. Но, к сожалению, твоя утопия, в которой муза она – официально мертва, – сказал кот и хлопнул книгой, закрыв её.

– Нет, пожалуйста. Можно ещё насладиться ей? – спросил, уговаривая кота я.

Включив цинизм, кот ответил:

– У тебя было время насладиться времяпровождением с ней, даже не в последние дни, а несколькими годами ранее. Но ты всё потерял. Ты всегда всё терял. Терял шансы. Боялся рисковать. Но ты выбирал всегда оставаться в тиши, наслаждаясь уютным комфортом, из которого страшно выпрыгивать, ведь это – риски! Почему она должна была тебя любить сейчас, когда ты отвергал её любовь тогда?

– Нет! Прекрати! Пожалуйста!

– Ха-ха-ха! Теперича ступай по пути страданий здесь, в Астрале. Наблюдай за её успехами, за радостями её и твоих друзей, с которыми нет тебя. Наблюдай как люди выбираются из такого говна, вязкость которого душит и абсолютно не даёт шансов. А они выбираются, и будут выбираться дальше. Знаешь почему? Потому что не драматизируют бытовые проблемы, присущие каждому, а борются с ними. В отличие от тебя-я-я… – громко сказал кот.

Слёзы грусти превратились в слёзы злобы. Внутреннее состояние оскотинело. Оскотинел и я, набросившись на кота, подняв и опрокинув стол. Пальцы субтильных кистей тянулись к глазам кота, чтобы доставить ему боль, от пронзающих меня его слов. Но ничего не вышло, ибо, как оказалось, он был нематериален, наподобие голограммы. Стул, на котором он сидел, остался непоколебимым, как и его поза. После моего всплеска гнева, он сказал:

– Ты жалок. На что ты надеешься?

В этот момент я пронзал его холодным в слезах взглядом, находясь взъерошенным в полуприсяди от внезапной агрессии и нападения.

– Не так всё плохо, подумай об этом. Понимаешь, Астрал – это место, в котором, помимо наблюдения, можно ещё и посылать сигналы, мысли. Ты можешь стать астральным ангелом-хранителем тех, кому хочешь быть таковым.

Я продолжал молчать и громко дышать, проводя глазами то влево, то вправо.

– Остатки дней тебе предначертаны там. Выбирай сам: страдать там о потерянном времени, или научиться наслаждаться тем, что имеешь. Ты же сам пришёл к этому выводу, так вот тебе идеальный повод, чтобы применить это на практике. До новых встреч, – сказал кот.

– Что? Уже? – спросил я.

– Когда же ещё? Нельзя откладывать на потом то, что можно сделать сейчас, – ответил кот.