Андрей Александрович Небольсин Сталинград. Дважды доброволец

– Ребята, не рвитесь на войну, не дай Бог, что с вами случится, подумайте о своих матерях!

– Виктория Владимировна, – сказал Алик, – мы бы тоже могли вам сказать подобное, но не станем, промолчим.

Классный руководитель, вытирая слезы на глазах, вышла, ребята какое-то время молчали, но потом Белоусов поднял старый вопрос.

– Так, мальчики и девочки, субботу и воскресение мы работаем на заводе и не соберемся все вместе, так уж давайте решим этот вопрос сегодня раз и навсегда.

– Какой вопрос? – усаживаясь за учительский стол, спросила Правда.

– А у нас уже долгое время один вопрос, мы уже женщин провожаем на фронт, а сами сидим здесь, в тылу, прячась за спинами слабого пола. Мы все решили идти в летное училище, а там учат девять месяцев, так что нам надо спешить, а то война закончится!

– Виктория наша училась три месяца! – хитро сощурив глаза, сказала Макашова.

– Она на У-2 училась, он фанерный, там учиться нечему, а мы решили стать истребителями, а Малыш вообще на бомбардировщика собирается, там меньше девяти месяцев никак не получится.

Ребята загалдели, перебивая друг друга, девчонки встали вокруг Правды.

– Тихо! – крикнула Правда. – У вас есть какой-то план?

Ребята, как по команде, расселись за парты и посмотрели на Корнеева, тот встал, подошел к девчонкам.

– Девчонки, милые, мы не можем уже сидеть тут в тылу, ну сколько можно!

– Короче, – перебила Правда, – говори саму суть дела, а то я тебя знаю.

– А суть дела такова, для поступления в летное училище нам нужен аттестат об окончании школы, справку о здоровье.

– И все?

– Нас так Виктория Владимировна учила! – встрял Алик.

– Это она? – удивились девчонки в один голос.

– Ну… это была наша с ней тайна, да и, честно говоря, ей хотелось, чтобы мы ушли на фронт не сейчас, а через девять месяцев. – опять влез Алик. – А я вообще в танкисты хотел.

– И что нам делать? – развела руками комсорг.

– Надо нам всем вместе идти к директору школы и просить досрочную сдачу экзаменов. И еще вам, девочки, это тоже надо, хватит засиживать школьные парты, вы тоже должны не учиться, а каждый день ходить в больницу помогать раненым, там санитарок не хватает. А для этого необходимо окончить курсы санитарок, – Алик выдохнул и сел за парту.

– Пойдем к директору, – решила Правда и направилась к выходу.

– Извините, – остановила Наумова, – я видела в окно, как директор ушел.

– Тогда в понедельник, комсомольское собрание окончено.

Глава 4

Выходные прошли для ребят тяжело, они целыми днями загружали вагоны снарядами, которые поначалу казались легкими, и друзья весело считали свои ноши, соревновались, кто больше перенес, но к концу дня ящики становились неподъемными, и даже бугай Малышкин чувствовал себя усталым. Заводские рабочие, привыкшие к тяжелому физическому труду, продолжали носить ящики и подбадривали мальчишек, ребята на них смотрели, изнемогая от усталости, но никто не сдавался. После работы друзья шли медленно, пошатываясь, с трудом переставляя ноги, может, кто-то из прохожих мог их спутать с изрядно выпившими, поэтому встречные люди старались их обходить, чтобы не столкнуться с ними на пути.

Алексей Благовидов проснулся от звенящего на всю комнату будильника, вставать не хотелось, молодой организм от усталости еще не отошёл. За его спиной кто-то тихо, стараясь не шуметь, подошел к столу и отключил будильник, очень сильно хотелось спать, но надо идти в школу. Алексей сел на кровать, всё тело ломило, казалось, руки, ноги не хотят слушаться и отказываются повиноваться. На улице чуть громче и чаще слышался рокот автомобилей, Алексею это показалось необычным, в это утреннее время машины всегда проезжали редко, где-то совсем рядом около подъезда просигналил клаксон. За спиной чувствовалось дыхание человека, никто, кроме мамы, находиться дома не мог. Но почему она молчит и не уговаривает вставать, и почему в это утро много несоответствий? Алексей встал, ноги дрожали, медленно повернулся, на столе стоял будильник и показывал половину десятого, в голове пронеслось, что он проспал, опоздал в школу, и теперь друзья будут думать, что он слабак. Он развернулся, готовый увидеть маму, но на стуле сидела и внимательно смотрела на него его родная бабушка, она была такая же, как много лет назад, с такой же доброй улыбкой и умным взглядом, лишь морщин стало больше, бабушка раскрыла объятия.

– Бабушка! – вскрикнул Алексей и обнял её, как в детстве, но он вырос, а бабушка стала маленькая и худенькая по сравнению с ним, но глаза так же, как и раньше, горели внутренним счастливым огоньком. Внук всегда удивлялся ее глазам, сколько любви было в этом взгляде, он успел подумать, что сохранился взгляд доброты.

– Большой какой стал, Алешка! – радовалась за внука бабушка.

Алексей обнимал бабушку и радовался, что она осталась такая же, как и была, что тюремные тяготы ее не изменили, не сломили ее доброе сердце, от нее даже пахло, как в детстве, пирожками, он с малых лет запомнил этот запах. Когда бабушку арестовали, в шкафу остался висеть ее халат, Алексей, когда начинал тосковать, открывал заветную дверь и нюхал халат, даже спустя годы запах оставался стойким.

– Пойдем, Алешенька, я тебя накормлю, ты пока спал, я приготовила то, что ты любишь.

Алексей, пока одевался, почувствовал запах любимых вареников.

– Бабушка, никак вареники? Я твои вареники ни с чем не спутаю.

– Да, золотой мой, с картошкой.

– Откуда яйца на тесто?

– Вареники без яиц, я привезла с собой целый мешок муки, нам надолго хватит.

– У нас мука есть, в ящике, я только недавно карточки отоварил.

И внезапно ему вспомнилось, как в детстве весь класс собирался в одной большой комнате, бабушка всегда подавала ребятам пирожки с чаем, друзья ели и слушали бабушкины рассказы. Может, бабушка так же напечет пирожки, и он с друзьями, как в детстве, будет есть пирожки и слушать, какими новыми рассказами она их порадует.

– Приводи всех ребят, я напеку пирогов с сушеной клюквой и грибами, – угадала его желание бабушка.

Алексей даже есть прекратил. Как бабушка догадалась, о чем он подумал? Мысли, казалось, сами пытались крутиться в голове, стараясь найти этому какое-то объяснение, но вскоре запутались еще больше. Он знал, что ребята очень обрадуются, ведь будет так интересно, но бабушка сегодня пойдет в монастырь, и во сколько же тогда приводить одноклассников, уплетая вареники, пытался осмыслить он.

– Нет, Алеша, я в монастырь сегодня не пойду, приводи ребят к шести. Алексей проглотил последний вареник, но он застрял в горле. «Как такое может быть? Я только думаю, а она отвечает», – парню стало немного не по себе, он почувствовал, как надвинулся какой-то непонятный страх. Страх того, что бабушка может узнать все его секреты, вдруг он подумал о Светлане, тут страх его сковал еще сильнее, а вдруг она узнает и маме расскажет, мама будет переживать. Но бабушка вдруг села за стол напротив и стала внимательно на него смотреть, казалось, что она смотрит в самое сердце, Алексею в этот момент захотелось, чтобы сердце на время остановилось, в его планы не входило, чтобы родные сейчас узнали про беременность Светы. Бабушка отвела от внука взгляд, встала и тяжелой походкой подошла к окну, открыла его настежь. Алексей воспользовался этим, он чмокнул бабушку в щеку и на ходу крикнул:

– Хорошо, бабушка, мы придем в шесть!

Алексей остался доволен собой, ведь бабушка не догадалась, что его Светлана ждет ребенка. И как у нее это получается, вот бы тоже так научиться мысли читать, человек только подумал, а ты уже знаешь, о чем, никто не сможет обмануть, можно в цирке с таким номером выступать. Мысли путались в голове, хотелось как-то их объединить в одну хорошую идею, а потом воплотить ее в жизнь, но ничего не получалось, а может, ему просто показалось, что у бабушки есть эти способности.

Несмотря на то, что ещё не закончилась перемена, весь просторный школьный двор опустел, лишь только маленькие ребята находились в спортивном городке, рядом на лавочке сидела учительница и наблюдала за первоклашками. Алексей направился к ней, но она еще издали крикнула ему:

– Все на пристани!

Алексей развернулся и пошел на пристань, последнее время очень часто школьников просили помогать в порту, грузить приходилось и снаряды, и раненых; бывало, что работали под присмотром сотрудников НКВД, в таких случаях школьники не знали, что грузят, но работать под стволом автомата было неприятно. В этот день грузили ящики с документами под присмотром милиции, но в отличие от нквдэшников милиционеры помогали ребятам. Пароход «Иосиф Сталин» загрузили под завязку, полные трюмы, а на палубе даже матросам было тесно проходить между тюками. Ребята давно подружились с капитаном судна Иваном Семеновичем Рачковым, соседом Сашки Быкова, иногда по просьбе паренька дядя Ваня брал друзей покататься по Волге.

Пароход дал последний гудок, быстрее закрутились его большие колеса, приводя в движение судно, деревянные старые конструкции затрещали, будто предупреждая людей, что пароход уже старый и перегружать его опасно. Иван Семенович дал прощальный гудок, «Иосиф Сталин», покачиваясь на волнах, стал неторопливо удаляться от причала.

– Леха, – окликнул ехидно Алик друга, – ты вовремя пришел. Что, с утра подняться не мог, мышцы болели?

– Бабушка приехала! – не стал оправдываться Алексей, – сегодня все приходите к шести, бабушка приглашала.

– Ура!– обрадовались ребята.

– Бабушка пирогов обещала напечь и чаем напоить, – подытожил Алексей.

Ребята, услыхав про пироги, немного поникли и переглянулись, их очень много, а с продуктами в городе плохо, они могут съесть весь семейный запас за месяц. Как им потом жить…

– Леш, – обдумывая каждое слово, проговорила Правда, – ты иди домой, мама твоя на работе, нехорошо бабушку одну оставлять, а мы к шести придем.

Алексей в хорошем расположении духа возвращался домой, весело напевая незатейливую песенку. Настроение было прекрасное, он все это время очень сильно скучал по бабушке и не надеялся так быстро её увидеть, но вот она дома, намного веселее теперь будет жить.

Дома бабушка уже поставила дрожжевое тесто, Алексей еще в коридоре почувствовал запах детства, вот так же вкусно пахло в квартире очень часто перед войной. Он сам частенько засучивал рукава и помогал стряпать пирожки, импровизируя с начинкой.

– Бабушка, давай я тебе помогу! – с порога крикнул внук.

– Мой руки и приходи помогать, – откликнулась бабушка.

Алексей переоделся в домашнюю одежду, помыл руки и вошел на кухню, первый взгляд бабушки будто парализовал внука, он замер, в голове опять пронеслась Светлана. Он не стал смотреть в бабушкины глаза, но все равно чувствовал на себе её тяжелый пронизывающий взгляд, он стал что-то напевать, отвлекаясь от назойливого взгляда. Бабушка стала подпевать внуку, так вот и много лет назад они вместе дружно напевали веселые песенки. Алексей стал себя хвалить, как хорошо он придумал с песнями, но вдруг бабушка его остановила:

– Алеш, а Света придет?

Алексей вздрогнул, стало очень стыдно, ему захотелось убежать подальше или, как в детстве, залезть под кровать и сидеть там долго- долго. Но теперь он взрослый, и так поступать он не должен, мысли в голове путались, забегая одна за другую, и, переплетаясь, заводили в тупик. Но почему тупик? Вдруг мысли Алексея стали просветляться, ведь только бабушка была ему в детстве лучшим советчиком, она находила выход во всех, казалось, безвыходных ситуациях. Но что ему сейчас отвечать? Ведь даже мама не знала, что у него со Светланой все серьезно, и настолько, что серьезнее некуда, он глубоко вздохнул и кивнул головой.

– Мама, я пришла, – послышался голос из коридора.

Мама в хорошем настроении вошла на кухню.

– Сейчас я руки помою и буду вам помогать, – взгляд мамы скользнул по мешку с мукой, в котором не хватало больше половины. Настроение хозяйки быстро испортилось, она хотела не показывать это, но у нее не получалось. Совсем недавно в доме просто нечего было есть, и она рассчитывала на эту муку, как она ни маскировалась от бабушки, но от неё ничего нельзя спрятать.

– Доченька, не переживай, пожалуйста, за муку, все будет хорошо.

Хозяйка улыбнулась, надела фартук и принялась помогать, бабушка опять запела, Алексей ложечкой накладывал клюкву в пирожки и слушал хорошие песни, исполненные прекрасным голосом. Когда на кухне распространился аппетитный запах готовых пирожков, в дверь раздался звонок. Алексей открыл дверь, впереди всех стояла Правда и держала в руках белый мешок, Алексей догадался, что они все принесли понемногу муки, и получился один большой мешок, на первый взгляд показалось, что принесли даже больше, чем они потратили. Хозяин принял мешок и пригласил гостей проходить в зал. Вот почему бабушка сказала, не переживай за муку, она знала заранее, что гости муку принесут, опять бабушка удивляет.

– Бабушка, – обратился к ней внук, – ты когда сказала маме, не переживай за муку, ты уже знала, что ее принесут мои друзья, да?

Бабушка улыбнулась милой улыбкой и промолчала.

– Мама, иди к гостям, я тут одна справлюсь.

Бабушка сняла фартук и вышла из кухни.

Дом гостеприимных хозяев был построен в тридцать девятом году, таких благоустроенных домов в городе было совсем мало, в их районе только четыре, все они стояли рядом, образуя квадрат. А в основном всем молодым семьям приходилось ютиться в коммуналках. Отец Алексея работал на тракторном заводе инженером, когда в тысяча девятьсот сороковом году на заводе случился пожар, он погиб, спасая дорогое оборудование. Вскоре после несчастного случая первый секретарь Сталинградского областного комитета Алексей Семенович Чуянов торжественно вручил вдове ключи от квартиры в новом доме. Семья разместилась в двух больших просторных комнатах, особенно радовали светлая кухня, удобные ванная комната и туалет. В начале войны этажом ниже освободилась квартира, и в неё заехали Корниловы.

Гости расположились в зале по стеночкам, места для такого количества молодёжи было маловато, парни сидели на полу, у открытой двери балкона поставили стул для бабушки.

– Ой, деточки мои, – послышался радостный голос бабушки, – какие же вы большие стали, раньше вы все вмещались на диване, а теперь всей комнаты мало.

Бабушка села на стул и продолжала рассматривать повзрослевших детей, она очень внимательно заглянула каждому в глаза, пытаясь определить, какими они стали после пяти долгих лет разлуки, ребятам в этот момент становилось неловко.

– Вы, деточки, хотите от меня услышать рассказ, про лагеря!? – немножко грустно спросила бабушка.

Друзья переглянулись в изумлении, как она догадалась, но потом решили, что Лешка сам попросил, и приготовились внимательно слушать.

– Я, ребята, помню тот день, когда меня арестовали, вы сидели на заборе и видели, как дьявол бесновался, как сжигали святые иконы, разворовывали все более-менее ценное, что можно продать, – бабушка замолчала, видно было, как всплывали воспоминания о тех тяжелых для нее днях.

Вдруг бабушка скользнула взглядом по ребятам и остановилась на Правде, прочитав ее мысли, бабушка строго посмотрела на девушку, от ее взгляда Ирина вся вжалась в диван, пытаясь раствориться, чтобы ее было не видно.

– Ирочка, ты не права, нельзя так про Бога даже думать. Мы русские люди, нам без веры в Бога никак нельзя, не станет веры, нас растерзают враги.

– Когда вас арестовали, мы еще совсем дети были, но шли за вами, пока не стемнело, а потом ночью было очень страшно возвращаться домой, – подержала Правду Светлана.

Бабушка взглянула на Светлану, улыбнулась.

– Как ты себя чувствуешь, Светочка?

– Хорошо!

Взгляд бабушки опустился на живот девушки, Светлана покраснела, да не только Светлана, все ребята были в оцепенении. Их поразило, что бабушка так легко читает мысли любого из них, и от этого становилось тревожно. Бабушка поняла, что дети встревожены, растеряны, и продолжила рассказ.

– В тот день, когда мы с вами расстались, нас, священников, монахов, монахинь собрали за вокзалом, на территории старого завода. Продержали нас там несколько суток, не поили и не кормили, лишь добрые люди просовывали нам под забором куски хлеба, воды, кто картошки принесет, кто что сможет. От нас не отходили два одержимых нквдэшника с одинаковыми лицами.

– Одержимых!? – с испугом в голосе спросил Саша Быков.

– Одержимые – это те люди, которые своими тяжкими грехами пустили в себя дьявола, он вселяется в них, и человек уже себе не принадлежит. Вот именно такими были два сотрудника НКВД, они были двойняшки и близнецы, очень похожи, толстые и с противными лицами.

– Бабушка, мы их помним, – перебил Дима Грибакин, – мы стояли далеко от них, но даже на таком большом расстоянии нам было страшно.

– Да, ребята, хорошо, что вы вспомнили. Мы тогда были голодные, а они поставили перед нами большой стол, разложили на нем еду, которую передавали для нас, и сами ели. От этого зрелища многие теряли сознание. Когда охранники наедались, и еда больше в них не лезла, они начинали свою пропаганду:

– Снимай крест, садись, кушай и иди домой!

На пятые сутки близняшки всем объявили, что за ними пришел поезд, и тех, кто не снимет кресты, отвезут на северную зону к белым медведям.

Бабушка замолчала, ее лицо нервно задергалось, ребята понимали, что доставили ей много беспокойства этими тяжелыми воспоминаниями.

– Один дьякон с центрального собора тяжело поднялся, он сильно исхудал, и каждый шаг давался ему с большим трудом, подошел к столу, снял с себя нательный крест, положил на стол, взял картошку, кусок хлеба и направился к выходу, по его щекам текли слезы, худые плечи нервно вздрагивали. Охранник с винтовкой открыл дверь, но дьяк перед самым выходом схватился за сердце и стал беспомощно опускаться на землю, он оглянулся на стол, где лежал его крест, но сил вернуться уже не было, в его глазах я прочитала страх, страх уже не за жизнь, он боялся умереть без креста. Я подошла к нему сняла с себя крестик, и надела ему на шею, он поблагодарил меня нежной улыбкой и умер. Потом нас посадили в вагон и повезли на север, там посадили на баржу и привезли нас на остров, мы еще издали увидели на острове великолепные храмы, и поняли, что это Соловецкий монастырь. Казалось, что только это нам надо, вот храм, Бог, святая земля, всё нам необходимо. Кусок хлеба, чтобы не умереть с голода, и молитва, вот то малое, что нужно для спасения души. Но начальник зоны свирепо ненавидел всех, кто служил Богу, он считал своим долгом, что всех нас обязан отлучить от Бога. Он нас заставлял работать на самых трудных местах, даже зимой в лютый мороз. Если он кого увидел за молитвой….

Бабушка замолчала, она смотрела на ребят, всматриваясь в каждого своим всевидящим взглядом, как они внимательно слушали её, и понимала, что не может им сейчас рассказать те ужасы, какие ей пришлось перенести. Ведь они еще совсем дети, но сколько было мужества в глазах этих ребят, монахиня удивилась, как быстро они выросли и возмужали не по годам, и продолжила:

– Начальник лагеря майор Телегин был поначалу очень суров с нами, верующими, для особо провинившихся оборудовали карцер, это небольшая расщелина в скале, в начале расщелины сделали двери, чтобы можно было человека поместить в эту нишу и закрыть. В дальнем углу этой расщелины было небольшое отверстие наружу, из-за него в этом карцере всегда гулял сквозняк. Если человека в него сажали в мороз даже на несколько часов, он был обречен. Я не стану вам всего рассказывать, вы еще дети. Но вот какой интересный случай произошел в Рождество. В тот праздничный день стоял лютый мороз, ветер пронизывал насквозь. Наш отряд состоял из восьми монахинь разного возраста, осужденные женщины к нам относились хорошо, но, как обычно бывает, среди нас находились те, которые рассказывали все майору, и как только мы в голос начинали службу Господу, начальнику сразу становилось все известно. В тот праздничный день из-за лютого мороза и ветра все работы отменили. Но не для монахинь, начальник вывел нас на улицу чистить снег, убирать снег в такой ветер было бессмысленно, но начальник просто не давал нам молиться. Все монахини знали великие службы наизусть, мы чистили снег и читали рождественскую службу в голос. И тут к нам подошел начальник, мы не ожидали, что он может прийти к нам в такую погоду, и он услыхал наше пение, он был сильно пьян и озлоблен. Майор отправил всех нас в карцер и закрыл дверь. Душа его давно покрылась коростой злодеяний, и пощады от него было ждать бесполезно. Мы, и так все промерзшие, думали, как бы побыстрее пойти в теплый барак, а тут карцер. И больше всего нас испугало, что начальник был мертвецки пьян, и никто из сотрудников не знал, что мы обречены на верную смерть. Через щель карцера мы смотрели, как майор направился по дорожке, ведущей домой. Ну, вот и все, пришел наш последний час, видно, пора нам к Богу собираться, и решили мы отслужить всю праздничную службу. Запели мы во весь голос, в последние месяцы нам приходилось все больше шептать молитвы, а теперь мы пели громко, никого не боялись, понимали, что всем нам приходит конец. И последнюю литургию мы пели, как никогда, мы удивлялись, откуда бралась сила у замерзших, голодных женщин, но какая-то неведомая сила поддерживала нас, а когда последние слова праздничной службы были окончены, мы не чувствовали ни рук, ни ног, и решили напоследок самих себя отпеть за упокой. Сильно болели отмерзшие конечности, сил стоять больше не было, мы легли на холодные камни и просили Бога принять наши души с миром. Но вдруг в нашем каземате показался нежно-сиреневый свет, мы смотрели и не могли понять, откуда он идет, вместе с этим светом от нас уходил холод, прекратился сквозняк, и в нашем карцере вдруг стало совсем тепло. Господи, ты спас нас своей милостью, значит, мы тебе еще нужны. Здесь мы запели благодарственную, я никогда так хорошо себя не чувствовала, как в том карцере, я отчетливо ощущала рядом с собой Бога, и на душе становилось очень легко и спокойно.

Начальник, проспавшись, пришел на работу утром, и, не обнаружив нас в бараке, вспомнил, что закрыл в карцере. Позвал мужчин, чтобы вынести наши тела и похоронить, но когда они отворили дверь, то мужчины в ужасе разбежались, это насторожило Телегина, и он подошел к двери, заглянул в карцер. А мы сидим на камнях живые, даже платки с себя сняли, так нам жарко, как в бане. Он несколько минут на нас смотрел и не мог ничего понять, но потом до него дошло, у него началась истерика, он упал на колени и валялся у наших ног, вымаливая прощения. С тех пор до самого последнего дня нашего заключения начальник нас не обижал, и каждый день мы служили Богу.

Бабушка замолчала, она окончила рассказ, но ребята сидели и в растерянности хлопали глазами, они ожидали совсем не такие рассказы. Среди друзей, знакомых было много тех, кто приходил из лагерей, от тех рассказов леденела душа, а бабушка рассказала интересную сказку, в ее правдивости никто не сомневался, просто ждали другой рассказ, бабушка это поняла.

– Деточки мои, вы хотите, чтобы я вам рассказала, как там людей убивают, морят голодом и избивают?

– А что, разве это не так? – спросил Быков.

– Так-то оно так, много людей погибает в лагерях, еще больше на войне, я могу вам все подробно рассказать, но зачем вам это надо?

– Как это зачем? – Ирина встала, подошла к монахине. – Мы уже не дети, и нам просто необходимо знать всю правду. Пока нам в школе на комсомольских собраниях рассказывают только одну правду, и, честно сказать, иногда уже от нее тошнит, и это потому, что много снисхождений в этом, все вокруг нас учат: есть комсомол, партия, а впереди уже маячит коммунизм. Но мы уже понимаем, что все вокруг не так уж выглядит радужным, вернее, все в корне наоборот, теперь мы выясняем, что в тюрьмах сидит много честных коммунистов, которые делали революцию, а на съездах КПСС собираются те, которые должны сидеть там, откуда вы только что вернулись!

У бабушки от таких слов вырвался невольный свист, ее глаза расширились, быстрым привычным движением головы она взглянула в коридор, плотно ли закрыта дверь, Ирина это поняла, и на ее губах мелькнула легкая улыбка. Бабушка переспросила:

– Вам нужна правда? Но что она вам даст? Вы станете злее, и будете ненавидеть, даже не зная кого и за что!

– Извините, бабушка, – наступала Ирина, – разве не вы нас учили с детских лет не лжесвидетельствовать и всегда говорить правду, какая бы она ни была горькой?

– И правда, Ирочка, бывает тоже разной, от той правды, которую вы от меня можете услышать, вы станете злее, а зло делает людей жестокими. Все из тех нквдэшников, которые сотнями убивают наших советских граждан, тоже были когда-то детьми, но что-то в их жизни пошло не так, и они стали палачами. И вот я совсем не хочу, чтобы вы стали такими, нельзя пускать в свое сердце ненависть, пусть даже к плохому человеку, нас так учит слово Божие, полюбить хорошего человека очень легко, но нам нужно возлюбить всех людей, всех мы должны полюбить, пригреть, накормить, обогреть. Тогда все враги ваши сделаются сестрами и братьями.