Андрей Александрович Жидков
Трактаты черного свитка
III
К сожалению, взрослея, мы забываем многие эпизоды своего детства и потом помним его во многом формально. И вряд ли кто из нас, как бы изрядно не рылся в закоулках чулана памяти, вспомнит себя в самом раннем возрасте. Лишь скупые отрывки. Время бескомпромиссный деспот стирает все, оставляя только немногословные ничего не значащие фрагменты. И подвластные его вялому течению в мишуре сует мы все забываем. Да господин наш Вельзевул, мы слишком многое забываем.
Вот и Алена забыла. Она уже ровным счетом не помнила ничего; ни улицы, ни крысы, ни красной шелковой ленты, только редкие рванные разрозненные картинки размытые пресловутым фактором лет.
Аленка повзрослела. Ей исполнилось четырнадцать лет, и как всякая девочка этого возраста она хотела выглядеть чуточку старше, взрослее и как бы это сказать – женственнее! Она старательно следила за собой, стремясь хорошо выглядеть и, хотя б немножко следовать изменчивым тенденциям моды. В соответствии, с которыми она красила губки, подводила реснички, причесывала длинные дивные светло-русые волосы, ненавидела, любила, тайком курила и знала наизусть пару бранных похабных выражений. Ну и, разумеется, как и у всякой уважающей себя девочки у нее имелись кавалеры. Собственно говоря, зачем ей все это она сама толком не имела ни малейшего представления, зная лишь одно: «это «круто» и «модно». Однако дабы не ударить в грязь лицом следует компетентно заметить, что у девушек желание быть красивыми, а так же окружать себя вниманием противоположного пола награни подсознательного инстинкта. И делается все это по большей части ради того, что б не выглядеть перед подругами дефективной. И неважно, что юная особа бес понятия чего там написал какой-то Шекспир, Гюго, иль того хуже сочинил Достоевский. Главное она в курсе событий слащавого сериала о семействе Рохосов, разбирается в диетах, косметике, фифочках, фуфочках, феничках, и вообще она позавчера была пьяна…. Словом взрослая девочка. Но не буду вас утомлять пустыми россказнями великий Вельзевул.
Яркое багровое солнце, скатившись по вершинам многоэтажных домов, таяло где-то далеко в гуще каменного леса, окатив напоследок стекла окон своей кроваво-пурпурной краской. Раскалившийся за день воздух постепенно остывал, уступая вечернему сумраку, приносившему городу долгожданную легкую прохладу. Но из-за исходящего от разогретых раскаленных стен домов и асфальт жара эта она казалась призрачной, незначительной. И грядущая ночь грозила быть столь же удушливой и невыносимой, что и заканчивавшийся прошедший день.
Замерший воздух вечерних сумерек не приносил городу облегчений.
Веселой беспечной походкой, вбежав на три ступени низкого крыльца, в подъезд вошла молоденькая чрезвычайно красивая девушка в коротенькой клетчатой юбочке и подчеркивающий фигурку белой опрятной маячке на тонких веревочках бретелек. Алена вся светилась, что-то мурлыча себе под носик, находясь в прекрасном расположении духа.
Старый, обшарпанный, грязный подъезд, с исписанными размалеванными стенами в тусклом свете покрытой толстым слоем пыли и паутины лампочки, встретил ее терпким смрадом сигарет и еще какой-то дряни. Впорхнув в полумрак его бетонных сводов, Аленка неожиданно вдруг очутилась в цепких объятьях, видимо давно поджидавшего ее здесь молодого человека.
– Привет Алена! – тяжело, возбужденно дыша перегаром в девичье личико, прохрипел ломающимся голосом юноша, пытаясь сильнее прижать к себе сопротивляющееся гибкое тело девушки.
– Ненормальный отпусти! Ванька! – нервозно взвизгнула Алена, безуспешно стараясь высвободиться из неприятных грубых объятий.
Но Иван держал ее крепко:
– Ну не ломайся. Давай поговорим.
– О чем? – перестав, предпринимать хаотичные порывы высвободится и, отведя в сторону взор, наигранно утомленным тоном произнесла девушка, возмущенно надув пышные алые губки.
– О том, что я тебя как бы типа люблю.
– Любишь?
– Ну да. Люблю. – несколько в нахальной манере самоуверенно проговорил Иван.
– А Светка? – глядя в упор, бескомпромиссным тоном внезапно осведомилась Алена. Ее голубые глаза вспыхнули высокомерными искорками презрения. В душе девушка торжествовала, видя, как судорога напряжения сводит скулы ее бывшего кавалера, как он бледнеет, словно уличенный в дьявольском преступленье, чувствуя, как ослабели сдерживавшие стройный стан руки. Он предал ее пусть еще детскую любовь, и ему не будет пощады!
– Ну, прости…. Я…. Понимаешь…. Ну я малость перебрал…. – оправдываясь, растерянно забормотал слегка оторопевший молодой человек, с трудом подбирая слова бушуя разбредающихся в голове фраз. – Я был пьян, а Светка просто как-то случайно подвернулась и….
– Что «и…»?! – перебивая, выкрикнула Алена на вконец сконфуженного парня полным отвращенья и гнева голосом, от которого тот лишь съежившись, виновато опустил голову. – Что «и…»? Ты поимел мою лучшую подругу, причем на моем же дне рождения у меня дома!
– Я же говорю, что не черта не соображал, а Светка…. – несколько повысив тон, огрызнулся Иван, но девушка вновь перебила его.
– Светка расставила ноги, и тут же обо всем на свете позабыл? Даже о том, что у тебя есть я! Сволочь! Как ты мог мерзавец так поступить? Как ты мог?! Ты предал меня….
– Сама виновата! Девочку из себя строишь! – не выдержав напора и оскорблений со стороны Алены, взбешенно выпалил юноша. – Небось, не знаешь, что пора бы научиться ноги раздвигать….
Звонкий шлепок пощечины огласил облезлые стены, откликнувшись эхом высоко под сводами в перекрытиях лестничных пролетов. Оглушенный оплеухой кавалер оскалился. Его лицо исказила, нахлынувшая, вырвавшаяся откуда-то из глубины дальних потаенных закоулков сознания, не человеческая злоба. Похоже, горделивость девушки пришлась ему не по вкусу. И Алена, с замиранием сердца, остолбенев, смотрела на человека, чей взор теперь был страшнее хищного взгляда животного, зверя готового на все.
Пружина психического осознания щелкнула, отключая разум, и грань была переступлена.
Твердый кулак, сжатых пальцев, метнувшись в приглушенном свете электрической лампы, врезался всей мощью в девичье личико. Удар сшиб Алену с ног. Протяжно, сдавленно, вскрикнув, она со стоном упала на прохладный каменный пол, обронив в густую серую пыль свои светлые шелковистые локоны. Растянувшись на полу, девушка с трудом осознавала произошедшее. Все плыло перед глазами. Алая струйка крови выступила на нежных бархатных губах. Бесстыдно задравшаяся юбка обнажила упругие бедра, выставив на показ их непорочную наготу. Да бесспорно девушка повела себя как истинная леди, но словно дешевая потаскуха получила за это по морде!
Она подняла на обидчика свои большие растерянные смоченные пеленой проступившей влаги глаза, но следующий выпад кулака отвернул ее лицо обратно в камень пола. Поливая девушку потоками не пристойной нецензурной ругани, подонок принялся избивать ее ногами, упиваясь беспомощностью жертвы и собственным превосходством сильного самца. Теперь он не мог остановиться, ибо его действия были отныне сугубо спонтанны, не имея не малейшего отчета, а в теле бесновался разъяренный демон, хохоча требовавший крови и услад….
Пронзительно всхлипывая, девушка инстинктивно жалась в комочек, закрывая личико руками, вздрагивая от мощных обрушивающихся лавиной размашистых ударов, от которых ее хрупкое тело покрывалось жуткими ссадинами и кровоподтеками. Разбитые губы что-то без связно шептали, прося пощады, глотая тонущие во всхлипывающем плаче слова. А бегущие из глаз слезы, скатываясь по щекам, смешиваясь на дрожащих устах с кровью, срывались стеклянными жемчужинами вниз, разбиваясь в дребезги о твердь бетона.
Алена жалобно просила не бить, но мольбы лишь еще больше раззадоривали молодого человека. И никто не мог остановить его, никто не мог помочь бедной девушке. Она была совершенно одна в безлюдном подъезде. Те же, кто слышал ее крик стенания и плачь, притаившись в своих норах, предпочитали не вмешиваться, оставаясь безучастными дрожащими трусливыми шавками. Ибо всяк озабочен собственным благом да страхом своих грешных снов и никого не тревожит не справедливость, оскорбление слабого. Неведомо чего они бояться, но всяк из них чтит себя мудрецом, хотя глупее мула. Так уж повелось, что из страха потакаем злому господин наш Вельзевул, и считаем, что еже ли человек не кривит словом то он дурак, если человек не из знатной семьи от выродок, если дева родила вне брака дитя она проститутка. И осуждая прочих, каждый слывет чистым и не порочным, хотя, по сути, выходит, что сам по уши в грехе. Ибо помните сказанное от Матфея и гласящее: «Не судите, да не судимы будите».
Ну, а тем временем, насытившийся истязанием юноша, заломив девушке руки поволок ее в не большей подсобный подвальчик. Высадив с петель ногою дверь, он бесцеремонно швырнул Алену на холодный сырой от мочи, усыпанный окурками и шприцами вонючий каменный пол. Подвал выглядела еще более убогим, нежели парадная. Стены с обвалившейся штукатуркой в блеклом мерцании замусоленной лампочки, свисающей с закопченного потолка на гнилом обгорелом проводе, наводили удушливое ощущение безысходности и удрученной тоски. Одним словом, забытая небом клоака!
Конечно, в глубине души девушка догадывалась, что последует далее. Ведь не спроста Иван заволок ее сюда, словно дешевую потаскушку. Но ни сопротивляться, ни убежать она не могла. Ее тело изнывало от дикой надламывающей боли. И Алена проста, ждала, свернувшись в калачик, считая приближающиеся шаги, и моля небо, что б этот зверь оставил ей жизнь.
Алена зажмурилась. Раздался оглашающий поверхность стен треск рвущейся материи. Обращенная в безобразные клочья белая маячка полетела в сторону, обнажив невинную плоть. Еще крепче закрыв глаза, она дрожала всем естеством, чувствуя, как нежную кожу обжигает холод пола, как жадно похотливо шарят по девственному телу липкие потные пальцы. Горечь омерзительного отвращения комом подкатила к горлу девушки. Ей было страшно. Ибо она понимала что сейчас этот слюнявый юнец ее не просто растопчет, а надругавшись осквернит невинную плоть, наплюет, изуродует плотоядной сладострастной грязью. И горькие слезы вновь хлынули по щекам девушки.
Но неожиданно истошный неистовый вопль, от которого кровь похолодела в жилах, резким раскатом ударив по ушам, содрогнув облезлые стены, огласил все здание. Испуганно передернувшись, Алена несмело робко повернув голову, тут же оцепенела от охватившего ее ужаса.
Сидя на грязном полу у дальней стены напротив девушки широко раскинув ноги, дергался, словно в конвульсиях ее бывший кавалер Иван. Лихорадочно ерзая по полу ногами, как будто пытаясь убежать, вжимаясь всею спиною в каменную кладку, захлебываясь в собственном безумном срывающимся на хрип крике, он скрученными от боли пальцами отчаянно пытался сбросить со своего лица огромную серую крысу. Но руки не слушались его, а тварь не спешила убивать бьющегося в эйфории мук человека, с яростной одержимостью вгрызаясь в физиономию.
Эта агония длилась с пол минуты, но Алене показалось, что значительно дольше. Однако, наконец, вовсе обезумев от адской пытки, человек превозмогая себя с трудом все ж ухватив крысу за холку, швырнул животное прочь.
При виде его открывшейся ее взору изувеченной раскромсанной в кровавое месиво лицевой полости девушку едва не стошнило.
Правая половина лица молодого человека изодранная в клочья до самого мяса острыми крысиными когтями, была полностью залита густой багрово красной кровью, обильно сочившейся из пустой выеденной глазницы. У нижней части виска на уровне губ, на тоненькой жилке висело окровавленное глазное яблоко. Пребывающий же в шоковом состоянии юноша уже даже не кричал, а просто открывал, искаженный гримасой невыносимой боли, рот, глотая испачканными кровью губами сырой про плесневелый кислород подвала. Не в силах подняться он широко распахнутым левым уцелевшим глазом боязливо нервно смотрел на ощетинившуюся крысу с измазанной его кровью мордой и лапами. Искоса взглянув красными огоньками маленьких глаз на перепуганную практически нагую девушку, зверь, ехидно улыбнувшись юноше хищным оскалом, сорвался с места, в мановение ока, опять оказавшись на его лице.
Новая волна неистового вопля, в которой четко слышалось жадное чавканье с аппетитом поглощаемой разрываемой на куски плоти, окатила старые замшелые стены. Однако словно задохнувшись, в собственном крике молодой человек, вдруг резко сорвавшись на высокой ноте, внезапно стих, потеряв сознание и обмякнув подобно тряпке в луже собственной моче. Единовременно с тем, ударившись об пол, желеобразно подрагивая как мячик, к ногам юной девы подкатился его левый глаз. Но Аленка не закричала, так как страх сдавил ей горло, напрочь лишив дара речи. Она просто смотрела на вырванное человеческое глазное яблоко, сдерживая подкатившую к гортани рвоту, и не зная, что ей делать. Одеревеневшие конечности не слушались будто атрофированные, а тело бил жуткий озноб. Что в принципе было не удивительно. Поскольку первый раз в жизни Алена явилась свидетельницей подобной кровавой сцены, она пребывала в глубочайшем парализующем трансе, чувствуя неимоверный страх, ужас и безграничную жалость к тому, кто всего минуту назад избивал и хотел надругаться над нею.
Что до крысы, то она, кажется, была довольна. Оставив, обмякнув распластавшееся у подножия стены тело, она, мягко ступая окровавленными лапками, подползла к перепуганной девочке, вычертив на пыльной поверхности пола извилистый кровавый след, протянувшийся непрерывной, витиеватой кошмарной полосой. Обхватив руками длинные стройные ножки и прижав их к груди, Алена опустив голову, с ужасом и тревогой боязливо недоверчиво смотрела из под густой растрепанной челки на приблизившуюся тварь. Та в свою очередь сев напротив нее пристально уставилась на девушку красными внимательными глазками, словно ожидая чего-то. Крыса с вымазанной спекшейся кровью взлохмаченной шерстью и помеченной красовавшейся на шее тоненькой детской засаленной потрепанной ленточкой выцветшего красного шелка, точно хотела что-то сказать, пристально заглядывая в голубые и по-прежнему чистые голубые глаза. Но Аленка не узнала этой старой ленточки, равно как и самой крысы, продолжая, всхлипывая, затравленно, запуганно взирала на существо, однако все ж что-то теплое и доброе отзывалось где-то в глубине ее маленькой души. Да только девушка не придала тому никакого значения, заглушив страхом.
Животное долго смотрело на Алену, просяще вглядываясь в голубой омут глаз, как бы высматривая там нечто ласковое, знакомое и родное ее побитое звериной душе, но тщетно. И не найдя в очах девушки того что так с усердием и призрачной надеждой искала, тварь понурив голову, медленно уползла к выходу из подвала, обреченно переваливаясь на маленьких лапках….
А потом прибежали люди, появились представители правопорядка. Все моментально собравшиеся что-то кричали, охали, причитали, качали головами, сочувствовали, шушукались, спешили проявить участие, сострадание. Да все же замечательные люди – созидательные, чуткие к чужому горю, готовые всегда прийти на помощь! Когда не бояться, а это редко…. Главное всяк готов быть первым, когда поздно, но есть желание крови, а стало быть, во имя оной нужно искать виноватых….
Конечно, старушки еще длительное время судачили, перетирая эту историю, но вскоре все забылось и перегорело, и помнили случившееся лишь Алена, да слепой парень, живущий на соседней улице. Но красная шелковая лента?! Эта странная особенность крысы не выходила у девушки из головы. Ибо она твердо уверена, что уже где-то видела ее, и что-то хорошее, теплое, было связано с ней, что-то из далекого детства…. И еще была какая-то необычная кошка…. Однако тончайшая ниточка воспоминания выскользала, теряясь там, куда не хватало сил дотянуться.
IV
Когда-то они стеснялись своей наготы
И дарили поцелуи тайком.
Когда-то они любили только цветы
Да краснели, поднося к устам чашу с вином.
Конечно и тогда «когда-то» имелись в изобилии распутные девицы легкого поведения, но не в таком же изрядном количестве! Да, не отрицаю, в наши дни, конечно, можно встретить достаточно чистых душою, разумом и телом порядочных девушек, не увязших в этой кутерьме, однако их становится все меньше, с каждым днем, словно они вымирающий вид.
О прекраснейшие создания небес, куда же подевались ваши былые; грациозность, неповторимый шарм, безупречный вкус, изысканная деликатная утонченность?
Изуродовав лицо обильным вульгарным макияжем, более похожим на боевой раскрас пигмеев, молоденькие особы спешат на охоту за сказочным принцем, отбросив к чертовой матери всякое понятие собственного достоинства и приличия. При этом девушки одеты так, что при встрече невольно возникает вопрос: «Кто пред тобою? Порядочная барышня, полуобнаженная Венера или куртизанка из ближайшего борделя, или все же пигмей воинственного племени». А о манерах нечего и говорить….
«Принцы» ныне тоже хороши. (Нужно, пожалуй, отметить, что понятие «принц» в наши дни так же изменилось, хотя в принципе суть осталась прежней.) Теперешним принцам понятия чести, галантности, этикета не известно вовсе, несмотря на, казалось бы, достойное воспитание.
Однако, вздыхая о минувшем, не будем забывать Истории. Безусловно, на протяжении многих веков своего существования человечество не гнушалось; ни мужеложства, женоложства, ни педофилии, ни зоофилии, ни инцеста, ни тем паче случайных связей и вообще пороков греха. Но тогда это делалось как-то элегантно, красиво и утонченно. И на ложе любви восходили с неким подлинным изяществом. Ах, куда девалась та романтика, чувственность? По чему сейчас комплимент девушке ограничен нелепой дурацкой и зачастую неумело построенной фразой. Любовь выражается сугубо в денежном эквиваленте. Ухаживания же длятся не более двенадцати часов, за редким исключением…. Хотя не все еще так плохо. Есть еще настоящие джентльмены и настоящие леди….
Но, кажется, я отвлекся….
О грешный мир восславь короля и хозяина своего Вельзевула – князя бесовского.
V
Время притупило, высушило память, избавив от стресса пережитого шока. Годы шли и, забывая неприятные моменты минувших дней, Аленка взрослела. Ей исполнилось шестнадцать, и она еще больше расцвела, преобразилась в вовсе необычайно красивую деву, неописуемо божественное создание, ангела падшего неба. И Аленка, как и сотни глупеньких девчушек, танцующих подобно бабочкам с пламенем свечи, незаметно для самой себя возложила душу и плоть на дьявольский алтарь бесовского князя, слепо и безрассудно сорвавшись в низ на камни черной пропасти порока и иллюзорной фальши. Играя с огнем случайных связей, она уже будто заплутав в глуши темного леса, просто шла куда-то наугад, бессмысленно разбрасывая и впустую сжигая прожитые дни.
И этот день был схож с предыдущими мало, чем отличаясь.
Она проснулась лежа в чужой постели. Желтоватый лунный свет, просачиваясь в не задернутое занавесями окно, вырисовывал строгие, беспристрастные очертания комнаты. Протянувшись призрачной серебряной дорожкой от подоконника до расположенной в дальней от окна части комнаты, постели, он воровато играл на изумительном обнаженном теле Алены. Отбросив скрытный покров мрака, свет луны любовно вычерчивал каждый изгиб ее восхитительных форм; упругую нежную грудь, увенчанную розовыми бутончиками, гибкий стан, овал совершенных округлых бедер плавно перетекающих в длинные, словно выточенные из мрамора стройные ножки, береста тонких рук, белые хрупкие плечи. Занемев на ее личике, как будто целовал его правильные черты, ровный высокий лоб, чуть вздернутый носик, впиваясь холодом серебра в аккуратные слегка пухленькие изящные губки, поглаживая густые шелковые пряди, разметавшихся непослушных русых волос.
На постели рядом с Аленкой, на половину скрытые сенью ночной тьмы, в непринужденной разнузданной позе, спала нагая темноволосая девица в обнимку с каким-то худощавым также голым мужчиной. На полу умных физиономиях обоих виднелись, счастливые, томные, пьяные улыбки, искривившие их до неузнаваемости.
Алена открыла глаза, не без труда преодолев тяжесть век. При этом, тут же почувствовав адскую сталь тысяч острых, вонзившихся в мозг, ножей она поморщилась. Невыносимая мигрень, воссоединяясь с нарушавшим тишину ночи надоедливым однообразным ритмом какой-то популярной мелодии, отдавалась пульсирующей безобразной стучащей болью в висках. К тому же во рту было до противного сухо, от чего очень хотелось пить. А пропитавший воздух угар и запах никотина вызывали навязчивую тошноту.
Она не знала, сколько так пролежала, глядя во тьму потолка, раскинувшись совершенно обнаженной на грязной, источающей смрад пота, мятой льняной простыне, но охвативший всю плоть, стегающий по съежившейся коже, озноб заставил ее подняться.
Противясь ужасной ломоте во всем теле, Алена медленно спустив на прохладный пол маленькие ступни, поднялась с ложа. Девушка с омерзением посмотрела на развалившихся на нем мужчину и девицу, с брезгливым отвращением вдруг вспомнив оргию еще не закончившейся ночи. И ей внезапно сделалось невыносимо гадко противна собственная, словно оскверненная липкой грязью, телесная оболочка. Она стала неприятна и антагонистична сама себе. И ей захотелось по скорее смыть это все с себя, но в глубине души она все ж с отчаяньем понимала, что вода не очистит плоть от сей пакостной дьявольской скверны.
Однако жажда все настойчивей напоминала о себе.
Нашарив рукой во тьме чей-то махровый халатик, Алена быстро набросив его на себя, поспешила скрыть под его мягким покровом озябшую наготу. Ибо ее буквально трясло от озноба.
Раскачиваясь из стороны в сторону, на потерявших всякое чувство опоры ножках, придерживаясь, чтоб не упасть о твердь стены, она побрела в направлении кухни, аккуратно ступая босыми ступнями по усеянному пустыми бутылками и разбросанной одеждой полу. Во всех углах валялись обнаженные тела пьяных людей, в вповалку уложившихся, где придется. Кислород, сгорев в клубах сигаретного дыма, застилал все смогом, не дающим дышать. Еще не до конца выветрившийся хмель переходил в похмелье со всеми характерными для него симптомами.
Путь до кухни показался девушке бесконечным, а не большей коридорчик длинным тоннелем, ведущим в преисподнюю, но, добравшись, наконец, все ж до кухни, Алена остолбенела. Ее колени, задрожав, едва не подкосились и что б не упасть в обморок, она инстинктивно машинально вцепилась тонкими пальцами в дверной косяк.
На маленькой, тесной кухоньке, в сером свете старенького абажура, с кислой рожей сидел оголенный до торса молодой человек, болезненно скаля зубы при каждом не осторожном не ловком движении расположившейся напротив него с йодом и пластырем девушки. Вся грудь и лицо человека были залиты кровью стекавшей багровыми каплями по его коже на светлые джинсы из уродливых страшных рваных ран. Бледнея, девушка, пыталась трясущимися руками наложить на них пластырь, стараясь при этом действовать как можно осторожнее и деликатнее. Однако это у нее не очень хорошо получалась. Потому как от льющейся них крови ей явно делалось дурно.
А чуть в стороне, подле разбитого в дребезги кухонного окна, на разбросанных по паркету осколках стекла в луже крови с раскроенным черепом лежала огромная серая крыса с повязанной на шее красной шелковой лентой.
– Представляешь!? – взволнованно застрекотала девушка, продолжая неумело колдовать над увечьями молодого человека, и одновременно глядя на Алену округленными глазами. – Эта гадость, разбив собою, стекло впрыгнула в комнату и бросилась на нас с Сашей. Разве ты не слышала шума? Она Сашку едва не загрызла. К счастью он все-таки смог ее убить… гадину....
Девушка еще что-то там оживленно тараторила, глотая слова, но Алена ее уже не слышала. Онемев, она остекленевшими зрачками смотрела на распластавшийся обмякший труп крысы. Оборванные разрозненные картинки забытого детства побежали перед ней, бессвязной вереницей, словно кадры затертой порезанной кинопленки, складываясь в единое целое. Неожиданно девушка узнала эту красную шелковую ленту на шее животного, и что-то внутри нее перевернулось, похолодело, сдавив дыханье невыносимой отчаянной тоской, будто сейчас умерла какая-то частица ее самой. Ибо только теперь она вдруг по абсолютно не ясной причине вспомнила и эту ленточку, и крысу, и ту унылую улицу, отчего тут же стало ей нестерпимо больно. Слезы выступили влагой на чистых больших небесно-голубых очах, покатились тонкими струйками вниз по щекам.
– Кися.... – тихим дрожащим голосом робко произнесла Аленка.
Склонившись над убитым зверем, девушка нежно провела пальчиками по грубой серой шерстке, не ощущая под ней присутствия жизни, лишь мертвый холод трупа. То единственное из всех существо, что по настоящему было с ней рядом, умерло, и Алена внезапно почувствовала, что отныне осталась одна.
Однако молодой человек и девица взирали на Аленку озадаченными глазами, не понимая, что с ней:
– Ален ты что? Ты в порядке? – настороженно наперебой осведомились оба.
Но Алена не обращала на них ни какого внимания.
Осторожно подняв крысу на руки из кровавой лужи, она словно грудное дитя ласково прижала бездыханное существо к себе. Аленка не знала, что ей делать дальше, но что-то внутри заставило ее просто уйти, оставив за собой не запертой дверь.
Утренние лучи, ледяного восходящего солнца, раскрашивая город бледно розовыми красками, прорезались из-за каменных высотных зданий, весело радостно переливаясь мягким светом на камне, делая его необычайно прекрасным и завораживающим. И протягивая ветви к рассвету, березовые деревца встрепенув звонкую листву также насыщались неповторимой аурой. Воздух даровал необычайное блаженство своей легкостью, отчего ранние пташки воробьи стремились насладиться сполна полетом в его кристальном пространстве, задорно щебеча гимны солнцу.
Тяжелая железная дверь одного из панельных зданий протяжно грохнула в утренней тишине. Из подъезда, окунувшись в утреннюю прохладу, пока еще чистого немного разряженного кислорода, вышла молоденькая девушка в одном легком махровом халатике и поношенных стареньких потертых тапочках, бережно держа в объятьях мертвую крысу. Она не чувствовала холода, как будто пребывая в состоянии глубокого транса. Капли слез бежали по бледной белоснежной коже щек. И подобно убаюканная, крыса мирно спала в вечном забвенье на дрожащих берестах рук Алены. Но то был не сон и даже не банальное забвенье, поскольку то была смерть. И понурив голову, Аленка медленно направилась вдоль по безлюдной улице тихонько плача....
